Жуков дарит Коневу маршальские погоны

После захвата стратегических плацдармов на западном берегу Днепра не прекращались крупные сражения. С нашей стороны — по закреплению этого успеха и расширению плацдармов для подготовки исходных рубежей дальнейших наступлений, а с другой стороны — Гитлер надеялся еще восстановить положение на «Восточном валу» по западному берегу Днепра.

Последней надеждой гитлеровского командования, и особенно самого фюрера, был Корсунь-Шевченковский выступ. На этом участке гитлеровские части: 1-я танковая армия и 8-я полевая армия — еще удерживали правый берег Днепра и довольно широкая полоса была в их руках. Две армии, немецкие армии не такие малочисленные по количеству дивизий, как наши, — две армии имели здесь девять пехотных дивизий, одну танковую, одну мотострелковую.

Для нашего командования этот выступ был как кость в горле, он не позволял спокойно развивать наступление дальше на запад в сторону границы, потому что с этого клина гитлеровцы могли в любой момент ударить под основание наших наступающих частей. Например, наступлением с Корсунь-Шевченковского выступа и с юга (там еще находилась целая группа армий вдоль берега Черного моря) могли отсечь крупную группировку или ударом с этого плацдарма на север при взаимодействии с армией «Центр» тоже могли причинить большие неприятности. Для гитлеровцев это был, как говорится, выступ последней надежды. И они действительно (мы об этом поговорим подробнее позже) готовили контрудар с целью восстановления своего «Восточного вала».

Жуков, как представитель Ставки, в это время координировал действия 1-го и 2-го Украинских фронтов. Он Конечно же отлично знал обстановку, соотношения сил и войск. 11 января он доложил Сталину свои соображения и план отсечения, окружения и ликвидации Корсунь-Шевченковской группировки, чтобы она не мешала дальнейшему освобождению Правобережной Украины.

Сталину, Генеральному штабу, да и всей Ставке план Жукова понравился, и уже 12-го числа Сталин сообщил, что этот план утверждается и была готова директива, которая предусматривала: «Нанести два встречных удара под основание Корсунь-Шевченковского выступа, соединениям войск 1-го и 3-го Украинских фронтов в районе Звенигородки поручено окружение и ликвидация этой крупной группировки гитлеровцев».

Жукову предстояло координировать силы двух фронтов, которые имели 27 стрелковых дивизий, 4 танковых, один моторизованный и один кавалерийский корпуса. Надо сказать, что в этом случае наши части превосходили по силе группировку врага, в частности по пехоте — почти в 8 раза, по артиллерии — почти в 2,5 раза и по танкам — в 2,5 раза.

По сути дела, Корсунь-Шевченковская операция была одним из элементов того большого плана, который был обсужден на заседании Ставки и ГКО в начале декабря 1943 года. Тогда главная мысль, заложенная в эти действия, состояла в том, чтобы без паузы, пользуясь своим преимуществом в инициативных действиях, продолжать бить врага, не давая ему возможности закрепиться на рубежах, на которые он отходит, и осуществить перегруппировку для отражения наших ударов.

На этот раз противником Жукова был уже знакомый нам фельдмаршал Манштейн, командующий группой армий «Юг». В эту армию входили 1 -я и 4-я армии и 8-я полевая армия. Две армии — 1-я танковая и 8-я полевая — как раз и находились на этом Корсунь-Шевченковском выступе, который имел по фронту вдоль берега Днепра 120 километров, а в глубину — 130 километров. Вот такая косточка в горле нашего командования. Правее соседом Манштейна был тоже известный нам генерал-фельдмаршал Клейст с группой армий «А», и занимала она позиции от стыка с Манштейном до Черного моря.

Общий замысел нашего командования, утвержденный на совещании Ставки, о котором я уже говорил, заключался в том, чтобы освободить Правобережную Украину силами четырех фронтов и выйти к государственной границе и к Карпатам. Это огромное по пространству и по силам сражение. Фактически от Полесья — на севере и до Черного моря — на юге, от Днепра — на востоке и до Карпат. Сначала надо было расчленить войска противника, находившиеся на этом театре боевых действий, и поочередно их уничтожить. Первую часть этого плана как раз и составляет уничтожение Корсунь-Шевченковского выступа силами 1-го и 2-го Украинских фронтов, действия которых координировал Жуков. А на юге действия 3-го и 4-го Украинских фронтов координировал маршал Василевский.

Операцию по окружению Корсунь-Шевченковской группировки готовили в ходе очень тяжелых боев, которые продолжались непрерывно на Правобережной Украине. Гитлеровцы не только удерживали этот выступ к Днепру, но и на других участках контратаковали очень активно, стремясь вернуть позиции по «Восточному валу». Для того чтобы было понятно, какие напряженные шли здесь бои, я расскажу только об одном направлении — Житомирско-Бердичевском. где участвовало много войск и напряженные действия вылились в целую Житомирско-Бердичевскую операцию. Это все происходило в полосе наступления 1-го Украинского, где в это время находился Жуков и руководил боевыми действиями вместе с командующим фронтом Ватутиным.

Вот всего два эпизода из Житомирско-Бердичевской операции. Когда войска 1-го Украинского фронта пошли в наступление и очень активно продвигались вперед, Манштейн, верный своей тактике, решил прогуляться по тылам этой наступающей группировки, как это у него очень хорошо получилось в битве на Крымском полуострове. Он сосредоточил 46-й танковый корпус в районе Бердичев — Казатин и нанес сильный удар во фланг наступающим войскам 1-го Украинского фронта. Но здесь уже была не та ситуация, что в Крыму. Если в Крыму руководили тремя армиями пассивные, бездарные, растерявшиеся военачальники, то здесь был опытный командующий фронтом Ватутин, не менее опытные командующие армиями, да и Жуков, постоянно державший, как говорится, ситуацию в своих руках. Поэтому к контратакующему корпусу были быстро направлены имевшиеся в руках нашего командования резервы, разгромившие его за очень короткое время. За 6 дней боев гитлеровцы потеряли здесь до 40 тысяч человек убитыми, наши войска захватили 670 танков и штурмовых орудий и более 1380 орудий и минометов. Командир 13-го армейского корпуса, остатки которого были отброшены к Бердичеву, докладывал, что его соединение уже просто не существует: в дивизиях осталось 200—300 человек и из корпуса с трудом можно будет собрать лишь один полк. Но не таким был Манштейн, чтобы смириться с этим частным поражением. Он быстро сосредоточил сильную ударную группировку в направлении Умани и Винницы и нанес здесь удар опять во фланг нашим войскам.

А вот как Манштейн пишет об этом эпизоде: «46-й танковый корпус снова был высвобожден с участка армии, обращенного фронтом па север. Тщательно маскируясь, предпринимая ложные маневры, передвигаясь только ночью, он выдвинулся на открытый западный фланг стоявший севернее Житомира 60-й армии противника. Последовавший затем внезапный удар вынудил армию к отходу на восток. Ее соединениям были нанесены большие потери. Непосредственно вслед за этим корпус нанес еще один удар по сосредоточившейся юго-восточнее Коростыня группировке противника, в результате которого были разбиты по меньшей мере 3 механизированных корпуса. Таким образом, в конце концов удалось не только частично разбить войска, накапливавшиеся для нового наступления на участке впереди Днепра, но и взять под контроль район перед левым флангом 4-й танковой армии».

Вот в ходе таких напряженных боев и осуществляя крупные частные операции, Жуков готовил контрнаступление двух Украинских фронтов по освобождению Правобережной Украины.

24 января началось наступление, которое вошло в историю войн как Корсунь-Шевченковская операция. Первым перешел в наступление 2-й Украинский фронт Конева, нанося главный удар в направлении Звенигородки. 1-й Украинский фронт перешел в атаку на сутки позже. Именно здесь на наблюдательном пункте Ватутина находился Жуков.

Ход боевых действий в первые дни в книге «История второй мировой войны», которую я уже цитировал, описывается опять-таки очень благостно: «С 27 января противник предпринял яростные контратаки на флангах наступавших советских войск, пытаясь отразить вырвавшиеся вперед подвижные соединения 6-й гвардейской и 6-й танковой армий от основных сил и ликвидировать прорыв. Однако командование 1-го и 2-го Украинского фронтов, быстро подтянув к флангам артиллерийские и танковые части и соединения, при поддержке авиации, отбило контратаки противника. Ударные группировки обоих фронтов продолжали наступление и 28 января соединились в районе Звенигородки, отрезав пути отхода фашистским войскам, которые оборонялись внутри Каневского выступа». Немного по-другому об этом говорится в воспоминаниях Жукова: «27 января противник, стремясь ликвидировать прорыв, организовал против частей 2-го Украинского фронта контрудар с целью закрыть образовавшуюся брешь... и это ему частично удалось».

Несколько по-иному описывает ход событий генерал Конев (в то время — командующий 2-м Украинским фронтом): «Одновременный удар по нашим флангам был, видимо, рассчитан на то, чтобы ликвидировать прорыв в обороне и отрезать от основных сил фронта наши танковые части, достигшие к этому времени района Шпола. На всем участке прорыва развернулись ожесточенные бои. ...Бои носили ожесточенный характер. Некоторые населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. ...Ввод в бой 2-го эшелона (18-й танковый корпус) помог быстро расчистить прорыв, обеспечить наши фланги и продолжать наступление в направлении Звенигородки. Кроме того, для устранения прорыва противника на флангах мною были введены свежие силы из резерва фронта... В ночь на 28 января было намечено ввести в сражение 5-й гвардейский Донской кавалерийский корпус». Дальше Конев пишет, как героически сражались кавалеристы, и даже проводит такую мысль: «Мы ясно понимали, что современная война — это война моторов. Однако подходили реально к использованию всех сил и средств, имеющихся на фронте... Тем более что конница периода Великой Отечественной войны — не та конница, которая была в Гражданскую войну.

Какая бы ни была конница в современных условиях, но применять ее против танков, как показала практика раньше, так и в этом случае, дело очень печальное... Несмотря на то что согласно моим распоряжениям действия корпуса были обеспечены поддержкой авиации и дополнительно введенной артиллерией... противнику удалось фланговыми контратаками пехоты и танков... преградить путь кавалерийскому корпусу. Корпус вынужден был спешиться, чтобы сбить заслоны противника. Переоценивая свои возможности, наши кавалеристы часто пытались решить боевую задачу, не слезая с коня. Но современные огневые средства противника не всегда позволяли это сделать.

Не случайно начавшийся 29 января ввод в бой, в прорыв кавалерийского корпуса продолжался два дня... Надо сказать, что повозились с этим корпусом мы тогда немало».

Вот так все-таки корпус был брошен против механизированных частей Манштейна, которые, кстати, умели воевать не только с кавалеристами, а даже против механизированных наших частей. И конечно же этому корпусу пришлось очень и очень тяжело. Конев пытается позолотить пилюлю и вот такой тирадой завершает, на мой взгляд, все-таки печальный эпизод: «Донские казаки в этой сложной и трудной операции не посрамили свою былую славу «донцов-молодцов» и внесли в историю Великой Отечественной войны еще одну яркую страницу. За это им большое-большое спасибо, а комкору генералу А. Г. Селиванову вечная слава!»

А теперь у нас есть возможность посмотреть на события с другой стороны. Именно об этом эпизоде Манштейн пишет следующее: «Во второй половине января контрудар был нанесен (он имеет в виду контрудар, который он сам организовывал). Правда, небольшое количество имевшихся в нашем распоряжении сил вынудило нас провести в два этапа... (Дальше Манштейн перечисляет части, которые наносили эти контрудары: 3-й танковый корпус, 26-й танковый корпус. 1-я пехотная дивизия, 1б-я артиллерийская дивизия...) В западной части бреши (там, где действовали войска Конева) были окружены и разбиты крупные силы советской 1-й танковой армии. В результате последнего удара — данными относительно первого удара я сейчас не располагаю — противник потерял наряду с 8 тысячами убитыми, только 5 тысяч 500 пленными, 700 танков, свыше 200 орудий и около 500 противотанковых орудий... Однако противнику, безусловно, удалось вывести часть людей из окружения».

Ну, если даже Манштейн преувеличивал некоторые цифры, то все равно из описаний наших командующих и немецкого командования можно вывести некую объективную ситуацию. Она в данном случае не в пользу нашего командования, потому что оно имело превосходящие силы, и допускать такие потери, тем более введением кавалерийского корпуса против танков, это уж никак не говорит в их пользу.

Все же контратакующие части Манштейна были смяты вторыми эшелонами фронтов, наши 1-й и 3-й Украинские 7 фронты соединились и завершили окружение Корсунь-Шевченковской группировки.

Манштейн не только по этому поводу, а вообще о боях после Курского сражения пишет: «Мы, конечно, не ожидали от советской стороны таких больших организаторских способностей, которые она проявила в этом деле, а также развертывания своей военной промышленности. Мы встретили поистине гидру, у которой вместо одной отрубленной головы вырастали две новые».

Здесь было бы уместно напомнить Манштейну высказывания Гитлера и командования немецкой армии начального периода воины, когда они громко кричали на весь мир, что Красная Армия уже уничтожена, что техника ее истреблена, что руководят соединениями и частями бездарные командиры и что вообще война через несколько недель будет победоносно закончена. А вот теперь такое любопытное признание одного из ведущих, я бы сказал, наиболее талантливых полководцев немецкой армии.

Силы нашей армии и производительные мощности промышленности действительно с каждым годом войны не снижались, а, наоборот, увеличивались, что особенно проявилось в боях, о которых мы сейчас говорим.

После того как кольцо окружения замкнулось, дальнейшее уничтожение окруженной группировки, как говорится, было «делом техники». Опытные командующие фронтами Ватутин и Конев и руководивший действиями этих фронтов Жуков уже умели это делать и за короткий срок создали как внешнее кольцо окружения, так и внутреннее, понимая, что противник предпримет все возможности для того, чтобы выручить окруженных ударом не только извне, но изнутри кольца. Кстати, в окружении оказались силы немалые: 10 дивизий и одна бригада, около 80 тысяч солдат и офицеров, 1600 орудий и более 230 танков, было кому и командовать и организовать прорыв: два штаба корпуса, восемь штабов дивизий, да еще и целиком мощная танковая дивизия СС «Викинг».

В своих воспоминаниях Жуков пишет: «В ознаменование прорыва позиций вражеских войск и соединения войск 1-го и 2-го Украинских фронтов в центре города Звенигородки потом был поставлен на пьедестал танк Т-34. Надпись на пьедестале гласит: «Здесь января 28 дня 1944 года было сомкнуто кольцо вокруг гитлеровских оккупантов, окруженных в районе Корсунь-Шевченковский. Экипаж танка 2-го Украинского фронта 155 танковой Краснознаменной Звенигородской бригады Прошина Ивана Ивановича — лейтенант Хохлов Евгений Александрович, механик-водитель Андреев Анатолий Алексеевич, командир башни Зайцев Яков Сергеевич пожали руки танкистам 1-го Украинского фронта. Слава героям Родины!»

Далее Жуков так комментирует эту надпись:

«Хорошо, когда не забываются подвиги героев. Жаль только, что не названы имена танкистов 1-го Украинского фронта. Это надо бы исправить, установив имена тех героев-танкистов 1-го Украинского фронта, которые стремительно прорвались в район Звенигородки...»

Жуков сожалел о том, что незаслуженно забыли его боевых соратников с 1-го Украинского фронта... А что же сказать тогда об очень крупных военачальниках, которые, в своих мемуарах очень пространно описывая Корсунь-Шевченковскую операцию, даже не упоминают имени Жукова?! Этим грешит Конев, который в своих «Записках командующего фронта» на 50-ти страницах в главе «Корсунь-Шевченковский котел» ни разу не упомянул имени Жукова. И даже во втором издании этой книги в 1971 году, когда Жуков простил Ивану Степановичу многие его неблаговидные поступки, все же Конев не внес никаких исправлений в свои мемуары.

Как уже не раз мы убеждались, высший пилотаж в понимании «куда дует ветер» и «куда показывает флюгер» проявили в своих воспоминаниях политработники. Вот передо мной очень толстая книга заместителя начальника Главпура генерал-полковника Калашникова «Испытание огнем». Это уже второе издание (1978 г.). В этой книге Жуков не упоминается ни разу! Но зато на совещании, посвященном подведению итогов форсирования Днепра и боям на плацдарме, Калашников пишет: «С особым вниманием слушал я выступление полковника Л. И. Брежнева... Два дня я провел в гостях у командиров, политработников, сержантов и солдат 16-й армии, у начальника ее политотдела полковника Л. И. Брежнева. Это была действительно полезная встреча, полезный обмен мыслями...»

Ну а начальник Главного политического управления Голиков, за какие-то заслуги возведенный в маршалы, пишет еще более крупно: «На правом берегу Днепра противник возвел мощные укрепления и надеялся отсиживаться за широкой плотной преградой. Все мосты через Днепр гитлеровцы взорвали. Но разве могло что-либо остановить могучий наступательный порыв советских воинов! к Осеняемые победоносным знаменем великого Ленина, ведомые гениальным полководцем Сталиным, советские войны, закаленные в боях, ломали все преграды». Это писалось в 1952 году, еще при жизни Сталина. Ну и о Жукове, разумеется, ни одного слова.

Жуков между тем продолжал руководить действиями войск. Писал ежедневные, кроме телефонных звонков, докладные Верховному Главнокомандующему. Вот одно из них от 9 февраля: «По показаниям пленных за период боев в окружении войска противника понесли большие потери. В настоящее время среди солдат и офицеров чувствуется растерянность, доходящая в некоторых случаях до паники. По данным разведки, окруженный противник сосредоточил главные силы в районе (дальше перечисляется много населенных пунктов).

8 февраля в 15.50 наши парламентеры через командующего Стеблевским боевым участком полковника Фукке вручили ультиматум окруженному противнику.

Парламентеры возвратились и сообщили, что ответ будет дан немецким командованием 9 февраля в 11.00. Подпись: Жуков».

Вот такими будничными делами, как говорится, занимался Жуков. Кроме этого ультиматума было отпечатано много листовок, и они разбрасывались над окруженными частями. Но немцы не сдавались. Гитлер не давал разрешения на капитуляцию, но держал части в окружении до последнего, не разрешая покидать занимаемые позиции, с которых он надеялся как-то восстановить положение на Днепре.

В указанный час немцы, со свойственной им педантичностью, ответили на ультиматум. Командующий окруженной группировкой генерал Штеммерман сообщил, что он отклоняет этот ультиматум и сдаваться они не намерены.

В донесении от 12 февраля Жуков докладывает Верховному Главнокомандующему о том, какие попытки предпринимает противник для деблокации окруженных с внешней стороны и изнутри, какие идут довольно тяжелые бои, и что противнику удалось со стороны внешнего кольца продвинуться до 10 километров навстречу окруженным, и их разделяет сейчас до 12 километров.

Дальше я цитирую из этого донесения несколько строк для того, чтобы читателям было понятно, кто командовал и руководил здесь боевыми действиями и кто об этом забывает:

«Степину (псевдоним Конева) приказал в Леснянске к утру иметь от Ротмистрова две бригады и по реке Гнилой Ткач на участке Леснянка—Мурзинцы занять оборону, и в первую очередь противотанковую.

У Степина: армия Ротмистрова сегодня отразила атаки до 60 танков противника в направлении Звенигородки. Разведкой установлено движение до 40 танков из Капустина на Ёрки...

Степин к утру 12 февраля 16-й танковый корпус передвигает в Михайловку (восточнее Звенигородки) и 29-й танковый корпус из района Княжье—Лозоватка...

Армия Смирнова вела бой за Мирополье, Кошак, Глушки.

Для удобства управления с 12.00 12 февраля 180-я стрелковая дивизия Трофименко передается в состав 2-го Украинского фронта.

Приказал Степину 12.2.44 главными силами армии Коротеева и Смирнова удар нанести с востока на Стеблев в тыл главной группировки окруженного противника, готовящейся для выхода навстречу наступающей танковой группе. Вся ночная авиация фронтов действует в районе Стеблева. Подпись: Жуков».

Утром 12 февраля позвонил Сталин и сказал:

— Конев предлагает передать ему руководство войсками внутреннего фронта по ликвидации Корсунь-Шевченковской группы противника, а руководство войсками на внешнем фронте сосредоточить в руках Ватутина.

— Окончательное уничтожение группы противника, находящегося в котле, дело трех-четырех дней, — ответил Жуков, — передача управления войсками 27-й армии 2-му Украинскому фронту может затянуть ход операции.

— Хорошо, — сказал Сталин. — Пусть Ватутин лично займется операцией 13-й и 6-й армий в районе Ровно — Луцк — Дубно, а вы возьмите на себя ответственность не допустить прорыва ударной группы противника на внешнем фронте района Лисянки.

На этот раз Сталин не посчитался с мнением Жукова, и через несколько часов из Ставки пришла директива, в которой были такие пункты:

«1. Возложить руководство всеми войсками, действующими против Корсуньской группировки противника на командующего 2-м Украинским фронтом с задачей в кратчайший срок уничтожить корсуньскую группировку немцев...

2. Тов. Юрьева (псевдоним Жукова) освободить от наблюдения за ликвидацией Корсуньской группировки немцев и возложить на него координацию действий войск 1-го и 2-го Украинских фронтов с задачей не допустить прорыва противника со стороны Лисянки и Звенигородки на соединение Корсуньской группировки противника... Подпись: Сталин, Антонов».

Прочитав эту директиву, Ватутин очень расстроился и обиженно сказал Жукову:

— Товарищ маршал, кому-кому, а вам-то известно, что я, не смыкая глаз несколько суток подряд, напрягал все силы для осуществления Корсунь-Шевченковской операции. Почему же сейчас меня отстраняют и не дают довести эту операцию до конца? Я тоже патриот своего фронта и хочу, чтобы столица нашей родины Москва отсалютовала бойцам 1-го Украинского фронта.

Жуков тоже был, несомненно, удручен таким отношением, но все же сказал Ватутину:

— Николай Федорович, это приказ Верховного, мы с вами солдаты, давайте безоговорочно выполнять приказ.

Фельдмаршал Манштейн уже имел опыт не только ведения крупных наступательных операций, но и по выручке окруженных; под Сталинградом, как известно, он организовал группу «Гот», в которой было 4 танковые дивизии, одна — моторизованная и 9 пехотных дивизий. Но там ему выручить армию Паулюса не удалось. Теперь вот, учтя все свои накопившиеся знания, Манштейн опять пытался вызволить окруженную группировку. На этот раз в его распоряжении был еще более мощный кулак — 6 танковых и 6 пехотных дивизий. Гитлер послал окруженным телеграмму: «Можете положиться на меня как на каменную стену. Вы будете освобождены из котла, а пока держитесь до последнего патрона».

Окруженные действительно действовали очень активно. Им удалось прорваться в район Шендеровка, Новая Буда на участки 27-й армии 1-го Украинского фронта. 12 февраля в полночь Верховный позвонил Коневу. Он был очень раздражен и спросил:

— Как же это вы там допустили прорыв? Мы на весь мир сказали, что в районе Корсунь-Шевченковского окружена группировка противника, а у вас, оказывается, она уходит к своим.

Конев ответил:

— Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и для того, чтобы загнать противника обратно в котел, мною в район образовавшегося прорыва врага были выдвинуты войска 5-й гвардейской танковой армии и 5-й кавалерийский корпус. Задачу они выполняют успешно.

— Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта?

Конев ответил:

— Да, по своей, товарищ Сталин.

— Это очень хорошо, мы посоветуемся в Ставке. Я вам позвоню.

Через некоторое время Сталин действительно позвонил:

— Нельзя ли все войска, действующие против окруженной группировки, и в том числе и 1-го Украинского фронта (27-ю армию), подчинить вам и возложить на вас руководство уничтожением окруженной группировки?

Конев в своих мемуарах пишет, что такого предложения он не ожидал, подумал и после паузы ответил:

— Товарищ Сталин, сейчас очень трудно провести переподчинение 27-й армии 1-го Украинского фронта мне. 27-я армия действует с обратной стороны конца окружения, то есть с противоположной стороны по отношению наших войск, с другого операционного направления. Весь тыл армии и связи ее со штабом 1-го Украинского фронта идут через Белую Церковь и Киев. Поэтому управлять армией мне будет очень трудно, сложно вести связь по окружности всего кольца через Кременчуг — Киев... Армия очень слабая, растянута на широком фронте. Она не сможет удержать окруженного противника, тогда как на ее правом фланге тоже создается угроза танкового удара противника с внешнего фронта окружения на направлении Лисянки...

— Хорошо, мы еще посоветуемся в Ставке с Генеральным штабом и тогда решим...

Дальше Конев пишет, что в своих мемуарах Жуков неправильно говорит о том, что якобы он, Конев, просил переподчинить ему 27-ю армию; весь вышеприведенный разговор, видимо, служит как раз самооправданием Конева.

Как решил Сталин и Ставка, мы уже знаем из отрывков директивы Ставки, приведенной выше.

Внутреннее кольцо постепенно сжималось. С внешней стороны гитлеровские контратакующие группировки истощали свои силы, и в конце концов сложилась такая ситуация, когда стало ясно, что с внешней стороны они не пробьются, и генералу Штеммерману было разрешено пробиваться из окружения своими силами.

В ночь с 16-го на 17 февраля Штеммерман собрал все части, находившиеся в окружении, в район прорыва, построил их в несколько эшелонов, причем впереди шли танки и противотанковая артиллерия, за ними штабы и по флангам обеспечивали еще выход стрелковые части. Всем было приказано оставить вещи, уничтожить ненужные документы и неисправную технику. Выпита была оставшаяся водка, и солдатам разрешено было съесть неприкосновенный запас. В 3 часа ночи плотные колонны (это было уже несколько похоже на римскую фалангу) с очень сильным огнем из всех орудий и автоматов кинулись на прорыв.

Наши части, и в частности Конев, как командующий, которому было поручено уничтожение (лично ему!) окруженной группировки, предпринял все, чтобы не допустить прорыва. Что там творилось, я думаю лучше всего узнать из рассказов очевидцев. Вот показания одного из пленных: «Основная дорога оказалась забитой остановившимся и разбитым транспортом, и двигаться по ней не было возможности. На небольшом участке дороги на Леснянку я увидел огромное количество убитых солдат. Масса обозов запрудила не только дороги, но и поля и не могла двигаться дальше».

Еще один пленный офицер рассказывает: «Из окружения никто не вышел. Все дороги были забиты транспортом, кругом был неимоверный беспорядок. Все смешалось в один поток. Все бежали, и никто не знал, куда он бежит и зачем. На дорогах и вне дорог валялись разбитые машины, орудия, повозки и сотни трупов солдат и офицеров».

В этой неимоверной свалке погиб и командующий окруженной группировкой Штеммерман. Его труп обнаружили и по документам установили, что это именно он. По этому поводу Конев в своих воспоминаниях пишет: «Я разрешил немецким военнопленным похоронить своего генерала с надлежащими почестями по законам военного времени». И еще пишет Конев в своих воспоминаниях: «Мы приняли все меры к тому, чтобы ни один из гитлеровцев не вышел из окружения».

На этот счет есть и другое мнение. Вот что пишет Жуков в своих воспоминаниях:

«Все утро 17 февраля шло ожесточенное сражение по уничтожению прорвавшихся колонн немецких войск, которые в основном были уничтожены и пленены. Лишь части танков и бронетранспортеров с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из окружения... Как мы и предполагали, 17 февраля с окруженной группировкой все было покончено. По данным 2-го Украинского фронта в плен было взято 16 тысяч человек и боевая техника группировки».

А вот еще одно мнение о финале этого сражения. Конечно, можно понять Манштейна, он не хотел, чтобы в его полководческой биографии был такой печальный конец одной из операций. Может быть, он что-то и преувеличивает, но все же тому, что описывает генерал-фельдмаршал, совсем не верить нельзя. Выглядит это так:

«Можно себе представить, с какими чувствами, надеясь и беспокоясь, мы ожидали в нашем штабном поезде известий о том, удастся ли выход из окружения. В 1 час 25 минут в ночь с 16-го на 17 февраля пришло радостное известие, что первая связь между выходящими из окружения корпусами и передовыми частями 3-го танкового корпуса установлена. Противник, находившийся между ними, был буквально смят. 28 февраля мы узнали, что из котла вышло 30—32 тысячи человек. Так как в нем находилось 6 дивизий и одна бригада при учете низкой численности войск, это составляло большую часть активных штыков. Огромную боль нам причинило то, что большую часть тяжелораненых, выходивших из окружения, не смогли взять с собой. Генерал Штеммерман погиб во время боя.

Таким образом, нам удалось избавить эти 2 корпуса от той судьбы, которая постигла 6-ю армию под Сталинградом.

Конечно, при выходе из окружения большая часть тяжелого оружия и орудий застряла в грязи... Вырвавшиеся из котла дивизии пришлось временно отвести в тыл. Вследствие этого шесть с половиной дивизий из группы армий не принимали участия в боях, что еще более усложняло обстановку. Эта необходимость, однако, далеко отступала перед той радостью, которую доставляло удавшееся спасение, по крайней мере, личного состава обоих корпусов...»

Правильно говорят: больше всего врут на охоте и на войне. Кто здесь говорит правду, кто преуменьшает, кто преувеличивает? Не будем гадать. Но возьмем мнение вроде бы объективного человека, историка, немца к тому же, Курта Тигшельскирха. Вот что он пишет в своей книге «История Второй мировой войны»: «Когда к 15 февраля наступательные силы деблокирующих войск истощились, окруженные корпуса получили приказ пробиваться в южном направлении, откуда навстречу им должен был наступать танковый корпус 1-й танковой армии. Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16-го на 17 февраля не привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, так как продвижение последнего, и без того медленное из-за плохого состояния грунта, было остановлено противником...» Вот, как говорится, здесь поставлены все точки на «i». Нет никаких оснований подозревать Типпельскирха в каком-то преуменьшении или преувеличении. Но одного все-таки традиционного для немцев фактора и этот вроде бы объективный историк не избежал: обратите внимание, что остановило наступающий навстречу корпус — «плохое состояние грунта». Не то что наши части, авиация, артиллерия громили прорывающихся, а, видите ли, главная причина была, по его мнению, в распутице...

Распутица действительно сыграла определенную роль в этом сражении, поэтому остановлюсь на ней подробнее.

Фельдмаршал Манштейн сетует на распутицу, она одна из причин неудачных действий германских войск: «...при выходе из окружения большая часть тяжелого оружия и орудия застряли в грязи».

Жуков об этом тоже пишет:

«В связи с полной весенней распутицей на Украине это (наступление) было связано с величайшими трудностями. Особенно тяжело было сосредоточить снаряды, мины, бомбы, горючее и продовольствие непосредственно в войсковых частях.

Немецкое командование считало, что советские войска не смогут в таких условиях наступать... На этом необоснованном (их) расчете мы и решили поймать врага... использовать оперативную внезапность...»

Оба полководца, и Жуков и Манштейн, говорят о распутице и грязище, наблюдая ее в бинокли или преодолевая, сидя в легковых машинах. Мне, будучи еще рядовым, пришлось на фронте хлебнуть этого лиха! Солдаты не только «накапливали боеприпасы и продовольствие», но еще шли вперед под огнем пулеметов, разрывами снарядов и бомбежкой самолетов. Они шли по колено в болотной жиже, а при близких разрывах падали в эту грязь и вжимались в нее, давимые инстинктом сохранения жизни. Они вставали и не только шли дальше, а тянули на лямках и веревках за собой противотанковые пушки, зная, что без них танки опрокинут при первой же контратаке. Что такое тянуть орудие по грязи выше колен, знает только тот, кто сам это испытал. Напрягаешься до того, что, кажется, вот-вот лопнут жилы внутри твоего тела. От напряжения не пушка тянется за тобой, а сначала ты сам, ногами своими погрузишься в жижу. И только когда почувствуешь твердую землю, упрешься в нее, да не один, а все вместе — расчет орудия и те, кто ему помогают, упрутся, да с криком, с матом поволокут, только тогда орудие поддастся, поползет вперед. Если лихо потянут, оно проскользит несколько десятков метров. А потом опять, упираешься и рвешь до искр из глаз... Вот так и волокли себя и пушки. Да еще и танки откапывали. Бывало он, могучий, горячий, забуксует, зароется гусеницами до самых подкрылков, вот матушка-пехота быстренько пособит ему, подкопает спереди или сзади, он, сердешный, и выберется из колдобины. Танк бросить нельзя. Впереди пулеметы, они нас всех выстригут, если танки их не подавят. Танк наш спаситель: у него гусеницы — расплющат, у него пушка — сшибет пулемет, как только тот застрекочет, у него свой пулемет — срежет пехоту, если она поднимается в контратаку.

Так что танк лучший друг пехотинца. Он только бы нас до рукопашной довел, а там мы себя покажем. Сколько злости в нас накапливается, пока по этой грязюке ныряем. Вроде бы уж и сил нет, все оставили, преодолевая жидкое, вязкое месиво, но как только замелькали вблизи каски и зеленые мундиры гитлеровцев, внутри будто какие-то дополнительные клапаны раскрываются: тут уж рвется из груди само собой «Ура!» и «За Родину!» и мать и Бога — всех вспомнят! Тут уж нас не остановят ни пули, ни гранаты, что летят нам навстречу из немецкой траншеи. Если русская пехота добралась до бруствера врага — ее никто не остановит, против нас ни одна армия не устоит. Страшен и беспощаден российский солдат в рукопашной, бьет он врага ловко, умело, самозабвенно...

И только потом, закуривая самокрутку, весь в поту, еще не отдышавшись после схватки, оглядится вокруг и с ухмылкой сам же удивится и скажет: «Надо же — чего натворили!»

Вот этого запредельного нечеловеческого умения одолеть распутицу, выкарабкаться из грязищи, хоть она была по самые ноздри, — вот этой способности у немецкого солдата не было. Поэтому мы и брали верх. И Жуков знал о таких качествах своих бойцов, верил в них и поэтому даже внезапность и стратегический успех целого весеннего наступления обосновывал надеждой, что наш брат солдат все выдюжит и не подведет.

Ну а мне — полковому разведчику, по профессии своей еще до того, как пройти через все вышеописанное, полагалось ночами, до начала наступления, не ходить, а ползать по этой грязи то за «языком», то отыскивая слабые места в обороне противника. Тут уж в полном смысле нахлебаешься болотной жижи. Вернешься с задания — свои не узнают: как черт грязный от бровей до подметок.

Вот что мне хотелось добавить для полноты картины к сетованиям Маншгейна на грязь и к использованию Жуковым распутицы как элементу внезапности.

18 февраля столица салютовала победам наших войск под Корсунь-Шевченковским и был опубликован такой приказ:

«Приказ Верховного Главнокомандующего генералу армии Коневу:

Войска 2-го Украинского фронта в результате ожесточенных боев, продолжавшихся непрерывно в течение, 14 дней, 17 февраля завершили операцию по уничтожению 10 дивизий и одной бригады 6-й армии немцев, окруженных в районе Корсунь-Шевченковского.

В ходе этой операции немцы оставили на поле боя убитыми 52 тысячи человек. Сдалось в плен 11 тысяч немецких солдат и офицеров...»

Дальше перечисляются войска и имена генералов, под руководством которых была совершена эта операция и о присвоении частям и соединениям почетных званий. Из Москвы позвонил Коневу Сталин и сказал:

— Поздравляю с успехом. У правительства есть мнение присвоить вам звание Маршала Советского Союза. Как вы на это смотрите? Не возражаете? Можно вас поздравить?

Конев ответил:

— Благодарю, товарищ Сталин.

— Представьте отличившихся командиров к наградам. У нас также есть соображения ввести новое воинское звание — маршал бронетанковых войск. Как ваше мнение на сей счет?

— Позвольте представить к этому новому званию — маршала бронетанковых войск Павла Алексеевича Ротмистрова. Он отличился в этой операции.

— Я — за! И думаю, что мы еще присвоим такое звание товарищу Федоренко, начальнику бронетанковых войск.

Конев в своих воспоминаниях пишет:

«На второй же день самолетом мне доставили маршальские погоны, присланные Маршалом Советского Союза Г. К Жуковым. Это было и внимание, и поздравление, и бесценный подарок».

Те, кто внимательно прочитал эту главу, наверное, несколько удивлены, почему Сталин в своем приказе, как Верховный Главнокомандующий, отмечает только 2-й Украинский фронт и Конева. И окружение и уничтожение Корсунь-Шевченковской группировки вели два фронта: 1-й и 2-й Украинские, и руководил этими фронтами маршал Жуков.

Что можно сказать по поводу приказа Сталина как Верховного Главнокомандующего, оценивающего боевые действия в Корсунь-Шевченковской операции только как заслугу 2-го Украинского фронта под командованием Конева? Можно, конечно, только развести руками, выразив этим непонимание происшедшего. Можно сказать просто русскую поговорку: «Темна вода во облацех», имея в виду, что нам, простым смертным, неведомо, что там творится наверху, и этим объяснить происшедшее. Можно привести еще одну пословицу: «Загадка сия — великая тайна есть». Но все это можно было говорить в то время, когда случилась такая, прямо скажем, несправедливость. Но теперь-то вот прошло много времени, и все загадки и тайны давно уже раскрыты. Можно определенно высказать суждение и по поводу этого поступка Сталина. Я умышленно так подчеркиваю — поступка, единоличного, именно Сталина, потому что, кроме него, никто такого решения принять не мог. Видимо, он сам так задумал. Что же за этим кроется? Что же это за «тайна великая»? Мне кажется, Сталин в какой-то степени, уже на второй год войны, втайне стал завидовать удачливому Жукову, который все операции завершал победно и у него уже складывался большой авторитет. Сталин решил немножко проучить Жукова. Верховный занимался такой «воспитательной» политикой с маршалами, мы уже знаем, не раз, он периодически одергивал или ставил на место крупных военачальников. Вспомните, как он выговаривал Коневу за то, что тот дал возможность прорваться группировке противника из окружения. Может быть, у Сталина был такой же напряженный разговор с Жуковым? Может быть, Жуков не захотел приводить его в своих мемуарах? Мои предположения высказаны непросто так: есть документ, который дает для них основание.

Вот текст телеграммы, которую Сталин послал Жукову по поводу того же случая прорыва части окруженных гитлеровцев.

«Тов. Юрьеву (псевдоним Жукова). Прорыв Корсуньской группировки противника из района Стеблева в направлении Шендеровка произошел потому, что слабая по своему составу 27-я армия не была своевременно усилена. (Тут Сталин прямо упрекает Жукова, что у него так много сил, а он оставил слабую армию без усиления.)

Не было принято решительных мер к выполнению моих указаний об уничтожении в первую очередь Стеблевского выступа противника, откуда, вероятнее всего, можно было ожидать попыток его прорыва... (Здесь, как видим, Сталин упрекает Жукова в прямом невыполнении его указания.)

Сил и средств на левом крыле 1-го Украинского фронта и на правом крыле 2-го Украинского фронта достаточно, чтобы ликвидировать прорыв противника и уничтожить Корсуньскую его группировку... (В этом пункте Сталин еще раз упрекает Жукова в нераспорядительности, сил и средств у него много и на 1-м, и на 2-м Украинском фронтах, координацией которых он занимается.)

12 февраля 1944 года. 16 час. 45 минут. Подпись: Сталин, Антонов».

Не часто, а может быть вообще впервые, Жуков получал такой личный упрек от Верховного. А человек он был очень дисциплинированный, да и самолюбивый тоже, и, наверное, очень переживал, получив такую телеграмму.

Да и в директиве Ставки за подписью того же Сталина и Антонова от 12-го, т.е. того же дня, пункт, касающийся Жукова, был явным продолжением этой строгой телеграммы Верховного. Напомню пункт 2-й в директиве: «Товарища Юрьева освободить от наблюдения за ликвидацией Корсуньской группировки немцев и возложить на него координацию действий войск 1-го и 2-го Украинского фронтов с задачей не допустить прорыва противника со стороны Лисянки и Звенигородки на соединение с Корсуньской группировкой противника».

Если еще раз внимательно перечитать этот пункт, он явно содержит своеобразное наказание для Жукова. Он освобождает маршала от руководства всей операцией, ему дают узкое направление — руководить только созданием внешнего окружения этой группировки и не допустить прорыва к ней извне.

А теперь вспомните цитату из мемуаров фельдмаршала Манштейна, где он говорит, что 20—30 тысяч из окружения вырвались, что он эти дивизии посетил, что он их благодарил и отправил на переформирование.

Несомненно, Сталину разведка докладывала о том, что часть сил из окружения вырвалась и что шедший навстречу окруженным 3-й танковый корпус достиг своей цели — соединился с пробивающимися. И в мемуарах Манштейн прямо говорит: «Мы с радостью получили сообщение по радио, что они соединились», и как они торжествовали по этому поводу. Значит, как бы это ни было нам неприятно, Жуков, по сути дела, свою задачу не выполнил. Танковый корпус Манштейна пробился к окруженным и встретил их на пути. Конев получил звание маршала, хотя он свою часть операции тоже не выполнил: группировка противника вырвалась из внутреннего кольца, порученного ему.

Не будем здесь углубляться и на него бросать какую-то тень, я не хочу этого делать. Конев получил звание маршала заслуженно, и до этого у него было много удачных операций, где он проявил себя как полководец.

Но в отношении Жукова и по отношению к войскам 1-го Украинского фронта, которые операцию эту осуществляли, Сталин поступил несправедливо. Все-таки даже при Желании упрекнуть Жукова, несправедливость по отношению к целому фронту не следовало бы допускать. По поводу этого у Жукова в воспоминаниях сказано следующее:

«Столица нашей Родины 18 февраля салютовала войскам 2-го Украинского фронта. А о войсках 1-го Украинского фронта не было сказано ни одного слова. Я думаю, что это была непростительная ошибка Верховного.

Как известно, успех окружения и уничтожения вражеской группировки зависит от действия как внутреннего, так и внешнего фронтов. Оба фронта, возглавляемые Н. Ф. Ватутиным и И. С. Коневым, сражались превосходно».

Жуков не пускается ни в какие рассуждения, касающиеся его лично. Он высказывает обиду за своих товарищей. И это вполне справедливо.

Но война продолжалась, новые благоприятные условия создавались для освобождения всей Правобережной Украины и выхода на границу, поэтому Жуков вылетел в Москву и докладывал свои соображения по дальнейшему ведению боевых действий. Никакой тени обиды не проявил, да и Сталин ничего не сказал по поводу происшедшего.