Взятие Берлина

21 апреля войска Жукова ворвались в Берлин на его северо-восточные окраины, а танковые соединения, обходя город, устремились на запад. К южной окраине Берлина подступили части Конева, а его танковые соединения, обходя город, продвигались тоже на запад. Таким образом, уже четко наметились клещи, которые вот-вот должны были сомкнуться западнее Берлина.

Командующий 2-й гвардейской танковой армией генерал Богданов получил приказ от Жукова:

«2-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично Вам поручаю организовать исполнение.

Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4-х часов утра 21 апреля 1945 года любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада Сталину и объявления в прессе. Жуков. Телегин».

Однако выход частей на окраину Берлина не оправдал надежду Жукова на быстрое продвижение войск по городу. Завязались очень тяжелые уличные бои, и, как известно,, 2-я гвардейская танковая армия не смогла выполнить этот приказ командующего фронтом.

Берлин, как губка, впитывал в свои кварталы войска. Сохранить управление, не утратить возможность руководить ходом боевых действий было очень трудно. Жукову и войскам, несмотря на долгую войну, не приходилось вести уличных боев в таком огромном городе. Скопище многоэтажных домов, переплетение улиц и переулков поглотили несколько армий. Сражение распалось на тысячи разрозненных схваток за дом, этаж, подвал.

Жуков не видел своих войск даже на главном направлении. Да и где оно теперь, это направление главного удара — там, где танковые армии рвались в обход, чтобы замкнуть кольцо окружения, или в рукопашных схватках за каждый дом на подступах к рейхстагу?

Линия фронта в прежнем привычном понимании здесь уже не была линией, на некоторых участках фронт стал вертикально — дыбом, потому что шел бой в многоэтажных домах. А в соседнем квартале передний край ушел глубоко под землю, в подвалы, канализационные шахты, тоннели метро.

Но где бы ни шли бои, Жуков ощущал их напряжение, знал, кто продвигается вперед, а у кого застопорилось. Маршал как тысячами нервов был связан проводами телефонной связи и невидимыми радиоволнами со всеми наступающими соединениями. Он говорил с командирами, они слышали его твердый, уверенный голос. Невидимый, он был с ними повсюду, одних подбадривал, других строго подгонял, третьих — бранил нещадно. Как говорится, каждому свое, что заслужил, то и получай!

В бункере Гитлера предпринимались все меры для того, чтобы, с одной стороны, стянуть в Берлин войска, находящиеся поближе, и использовать еще существующие крупные группировки для деблокирования столицы. Утром 21 апреля был вызван в ставку командующий группой армий «Центр» Шернер. Шернер был самым исполнительным, даже среди немцев отличающимся не только педантичностью, но зверской требовательностью. Среди солдат у него была кличка «Мясник» за жестокость и беспощадность в отношении своих подчиненных.

Фюрер приказал Шернеру пробиваться с его группой армий «Центр» на выручку Берлина. Генерал Шернер щелкнул каблуками и бодро ответил, что приказ фюрера будет выполнен в точности. Чтобы прибавить своему спасителю энергии, Гитлер произвел Шернера в фельдмаршалы.

Фюрер тут же собрал присутствующих в бункере военачальников и обслугу, представил им нового фельдмаршала, все поздравили Шернера с высоким званием.

После процедуры с Шернером начальник генштаба Кребс и Йодль, докладывая обстановку Гитлеру на фронте, упомянули о боевой группе Штайнера. Это была небольшая группа из оставшихся частей, которые были объединены под командованием генерала СС Штайнера.

Командующий группы армий «Висла» хотел прикрыть свой правый фланг этой группой. Гитлер тут же ухватился за это сообщение и приказал поставить задачу группе Штайнера — с юга отрезать вклинившиеся части Жукова и окружающие Берлин. Для осуществления этой задачи Гитлер приказал навстречу группе Штайнера перейти в контрнаступление 56-му танковому корпусу.

Весь этот день и следующий ждали докладов и сообщений о том, как группа Штайнера выполняет свою задачу. Но никак не могли установить прямую связь со Штайнером. Наконец Гиммлер сообщил: Штайнер начал наступление, 56-й танковый корпус продвигается навстречу.

Гитлер, окрыленный этим сообщением, отдает приказ:

— Всех, кто может ходить по земле, немедленно передать Штайнеру. Каждый командир, который не выполнит этого приказа, будет казнен в течение пяти часов!

Гитлер в своем пылком воображении уже представлял, как эти две группировки, наступающие навстречу друг другу отрезают клинья советских армий и деблокируют Берлин. Генералы, находящиеся в окружении Гитлера, поминутно звонят в штаб группы армий «Висла» и требуют доклада о продвижении и результатах наступления группы Штайнера. Однако все эти радостные надежды были только в воображении Гитлера. В действительности соединения Жукова громили и группу Штайнера, и 56-й танковый корпус и продолжали наступление. Но никто не осмеливался доложить эту правду фюреру.

22 апреля на совещании в бункере Кребс и Йодль докладывали обстановку. Йодль, уже привыкший не огорчать Гитлера, пытался и на этот раз пространно говорить о каких-то частных успехах войск в Саксонии и в Италии. Гитлер прервал его:

— Что вы ублажаете меня мелочами! Где же все-таки находится Штайнер?

После продолжительного молчания и растерянности генералы были вынуждены доложить правду о том, что группа Штайнера успеха не имела и фактически разгромлена. Гитлер просто закатил истерику:

— Немецкий народ не понимает моей цели! Он слишком ничтожен, чтобы осознать и осуществить мои цели. Если мне суждено погибнуть, то пусть погибнет и немецкий народ, потому что он оказался недостойным меня!

Гитлер вызывает коменданта Берлина генерала Реймана и приказывает ему:

— Соберите все силы и ни в коем случае не допустите прорыва противника в центр города и обеспечьте прикрытие правительственных кварталов!

Во исполнение приказа фюрера были брошены в бой 32 тысячи берлинских полицейских и одновременно были выпущены из тюрем все уголовники и тоже брошены в бой. Собрав эти последние резервы, и еще солдат из разбитых частей около 80 тысяч, и несколько батальонов фольксштурма, Рейман «сколотил» группировку до 300 тысяч человек. Он прилагает все силы для того, чтобы выполнить приказ фюрера.

Кейтель предлагает фюреру еще один, на его взгляд, довольно эффектный шаг: снять войска с Западного фронта и бросить их на деблокаду Берлина. Кейтель говорит, что это, конечно, ослабит позиции в переговорах с англо-американцами, но другого выхода нет. С другой стороны, чем быстрее англо-американцы продвинутся на Восток и встретятся с советскими частями, тем скорее произойдет между ними конфликт.

Для выполнения этой задачи самым быстрым должен быть поворот 12-й армии Венка, находящийся на Западном фронте и ближе всех к Берлину. Йодль поддерживает предложение Кейтеля и уверяет фюрера в том, что Венк со своей армией способен прорваться к Берлину и деблокировать его. Гитлер после некоторого размышления отдает приказ — снять все войска с Западного фронта и перебросить их на выручку Берлина. Для выполнения этого приказа из ставки Гитлера выезжает Кейтель. Он встречается с генералом Венком и объявляет ему: «Мы боремся отныне только против Востока, а не против Запада».

Что представляла собой к тому времени 12-я армия Венка? В нее входили курсанты военных училищ и школьники, недавно призванные в армию, а также старцы самых предельных возрастов, мобилизованные в последнее время. Многие соединения этой армии просто числились номинально, а в действительности уже не представляли боевых единиц. Например, 41-й танковый корпус, оборонявшийся против англо-американцев на Эльбе, по сути, не имел ни одного боеспособного полка. Правда, был в распоряжении Венка один 20-й корпус под командованием генерала Коллера, который более-менее сохранил вид боевого соединения. Вот ему и приказал Венк наступать в направлении Потсдама для деблокады Берлина.

Йодль сказал генералу Коллеру при постановке задачи:

— Мы повернем 12-ю армию на Восток, независимо от того, что предпримут американцы на Эльбе. Возможно, что тем самым мы покажем им, что хотим драться лишь против русских.

Теперь в ставке Гитлера появляется новая надежда. Все ждут прихода армии Венка. Изыскиваются возможности для того, чтобы продержаться до ее прихода в Берлин.

Геббельс, как всегда энергичный и верноподданный фюреру, заверяет, что он, как верховный комиссар Берлина, заставит каждого жителя драться с советскими войсками. Срочно печатаются тысячи листовок, которые расклеиваются по всему городу, и в этих листовках имперский комиссар возлагает на каждого жителя города ответственность «за оборону своего дома, своей квартиры». Все члены молодежной организации «Гитлерюгенд», независимо от возраста, считаются мобилизованными. Фаустпатроны раздаются 12-летним мальчикам. Во всех этих распоряжениях, листовках и приказах непременно присутствует последняя фраза, за невыполнение распоряжения будет применяться расстрел.

Геббельс посчитал, что генерал Рейман недостаточно энергично организует оборону города, и на его место был назначен новый комендант Берлина полковник Кетнер.

Понимая, что крах Третьего рейха уже недалек, Геринг и Гиммлер, желая спасти свои шкуры, начинают вести переговоры и искать возможности договориться с союзниками за спиной Гитлера. 23 апреля Йодль сообщил Герингу о том, что Гитлер принял решение оставаться в Берлине до последнего. Йодль также проинформировал Геринга о том, что принято решение повернуть 12-ю армию под командованием генерала Венка, да и все войска Западного фронта на Восток.

Геринг, опасаясь, что Борман перехватит инициативу переговоров с союзниками и таким образом возглавит Германию после капитуляции, принимает решение действовать активно. Поскольку он был официально объявлен преемником Гитлера в случае смерти фюрера, он решает воспользоваться этим своим положением, но в то же время опасается вызвать гнев Гитлера, как бы эти его начинания не были преждевременными. Для того чтобы подстраховать себя на всякий случай, Геринг посылает Гитлеру 23 апреля следующую телеграмму:

«Мой фюрер! Ввиду Вашего решения остаться в Берлине, согласны ли Вы с тем, чтобы я немедленно взял на себя в качестве Вашего преемника на основе закона от 29 июня 1941 г. общее руководство рейхом с полной свободой действий внутри страны и за рубежом? Если я не получу ответа до 10 часов вечера, я буду считать это подтверждением отсутствия у Вас свободы действия и что условия, требуемые в Вашем указе, имеют место, и буду действовать во имя блага нашей страны и нашего народа. Вы знаете, что я чувствую по отношению к Вам в этот суровый час моей жизни. Я не имею возможности выразить это словами. Может быть, Бог защитит Вас и быстро доставит сюда, несмотря ни на что. Преданный Вам Геринг».

Эту телеграмму первым прочитал Борман. Он пришел с ней к Гитлеру и с соответствующими комментариями очень в неблагоприятном смысле для Геринга, который, не дождавшись результатов битвы за Берлин, уже берет на себя обязанности главы государства, и что Геринг заказал самолет для того, чтобы вылететь в штаб Эйзенхауэра и лично с ним договориться о капитуляции на Западном фронте.

Телеграмма Геринга и комментарии Бормана потрясли фюрера, он сначала расплакался, а потом пришел в неописуемую ярость. Незадолго до этого Гитлеру доложили о том, что англо-американцы отказались от продолжения переговоров с генералом Вольфом. И теперь, получив телеграмму от Геринга, Гитлер понял, почему эти переговоры там прерваны: теперь все на себя берет Геринг, и с Гитлером уже не желают разговаривать через Вольфа.

Борман, давно ненавидевший Геринга и искавший возможность его убрать, решил воспользоваться удобным моментом и подсказывает фюреру, что за такое предательство надо бы Геринга расстрелять. Но Гитлер, несмотря на свою ярость, посчитал это чрезмерным. И тут же вместе с Борманом сочинил следующую телеграмму:

«Время вступления в силу закона от 29 июня 1941 г. я определяю сам. Я не лишен свободы действия. Запрещаю любой шаг в указанном вами направлении».

Одновременно Гитлер устно приказал шефу службы безопасности и СД Франконии обер-штурмбанфюреру Франку немедленно арестовать Геринга по обвинению в государственной измене. Приказ Гитлера был выполнен. Геринг арестован. Вместо него командующим ВВС назначен генерал фон Грейм, бывший командующий 7-м воздушным флотом.

В эти же дни вел активнейшие переговоры и рейхсфюрер СС Гиммлер. Он намеревался встретиться с Эйзенхауэром и через Бернадотта послал заявление:

«Я заявляю, что западные державы победили немецкие вооруженные силы. Я готов безоговорочно капитулировать на Западном фронте. Я готов также обсудить технические детали осуществления капитуляции немецких вооруженных сил в Дании и Норвегии».

Кроме этого, Гиммлер отправляет письмо и английскому фельдмаршалу Монтгомери с надеждой, что оно будет доложено и Черчиллю. В этом письме были и такие слова: «Теперь, когда Германия разгромлена, Британия осталась один на один с азиатскими варварами. Важно спасти живую силу Германии... Поскольку она вскоре вновь понадобится, чтобы вместе с англичанами драться против русских».

И еще в одну инстанцию обратился Гиммлер. Он послал обращение к главе временного правительства Франции генералу де Голлю: «Готов признать: вы победили! Но что вы станете делать теперь? Собираетесь положиться на англосаксов? Они будут обращаться с вами как с сателлитом и растопчут ваше достоинство. Или, может быть, вы вступите в союз с Советами? Они установят во Франции свои законы, вас же ликвидируют... В самом деле, единственный путь, который может привести ваш народ к величию и независимости, — это путь договоренности с побежденной Германией. Заявите об этом немедленно! Вам необходимо безотлагательно вступить в контакт с теми деятелями рейха, которые еще располагают реальной властью и готовы направить свою страну по новому пути. Они готовы к этому. Они просят вас об этом». Таким деятелем, готовым вступить в новые отношения, конечно же Гиммлер имел в виду себя.

25 апреля предложения Гиммлера были рассмотрены в Вашингтоне и в Лондоне. Но поскольку к этому дню уже советские войска, обойдя Берлин, соединились в Потсдаме, а части 1-го Украинского фронта встретились на Эльбе с войсками союзников, то теперь уже не было никакого смысла начинать переговоры с Гиммлером. И 28 апреля не только было отвергнуто предложение Гиммлера, но и по радио объявлено, что он вышел с таким предложением и что последовал отрицательный ответ западных держав. Это сообщение Лондонского радио было доложено Гитлеру.

Опять Гитлер теряет самообладание, впадает в ярость и, несмотря на то что Гиммлер начинал и вел эти переговоры с его благословения, на этот раз раздосадованный не столько действиями Гиммлера, сколько тем, что намерения о капитуляции перед западными союзниками срываются окончательно, Гитлер отдает приказ о розыске и аресте Гиммлера.

Фюрер приказал немедленно вызвать к нему представителя Гиммлера при ставке группенфюрера Фегелейна. Однако в служебном помещении, там, где должен был находиться Фегелейн, его не обнаружили. Гитлер кричал:

— Разыскать Фегелейна живым или мертвым!

И тут выяснили, что Фегелейн, спасая шкуру, еще три дня назад убежал из бункера фюрера.

Все же Фегелейна эсэсовцы изловили и доставили к Гитлеру. И тут же по приказу Гитлера он был расстрелян во дворе имперской канцелярии.

22 апреля был напечатан последний приказ Гитлера:

«Запомните: каждый, кто пропагандирует или даже просто одобряет распоряжение, ослабляющее нашу стойкость, является предателем! Он немедленно подлежит расстрелу или повешению! Это имеет силу также и в том случае, если речь идет о распоряжениях, якобы исходящих от гаулейтера, министра, доктора Геббельса или даже от имени фюрера. Адольф Гитлер».

По радио постоянно объявлялось, что фюрер остается в столице и что там, где фюрер, там — победа.

21 апреля Гитлер перешел в новое, более глубокое бомбоубежище, которое только что для него специально было достроено. Оно находилось рядом с прежним бомбоубежищем, которое размещалось под рейхсканцелярией, но над этим бункером уже был 8-метровый слой бетона. Этот «фюрер-бункер» на 40 ступенек находился ниже прежнего. Здесь были комнаты, предназначавшиеся для самых приближенных. В этот новый бункер фюрер пригласил преданного ему Геббельса и его семью.

Магда Геббельс была фанатичной нацисткой и очень преданна фюреру. Она даже своих шестерых детей всех называла именем, начинающимся с первой буквы фамилии фюрера «X». Пять девочек — Хайда, Хильда, Хельга, Хед-да, Хальда и единственный сын Хельмут (ему шел 10-й год). Фрау Геббельс привела своих детей и сама пришла в бункер фюрера не только с целью безопасности, она решила до конца быть с любимым фюрером. А конец этот приближался.

Управление войсками из бункера становилось все труднее. Связь часто прерывалась. Неразбериха в руководстве все больше усиливалась. Вот только один эпизод, который показывает, с одной стороны, необоснованность решений Гитлера, а с другой — ту неразбериху, которая происходила. Гитлеру доложили, что 56-й танковый корпус под командованием генерала Вейдлинга отходит из Берлина на юг. А Гитлер приказывал все сосредоточивать в столице для ее обороны. Посчитав, что Вейдлинг хочет со своим корпусом удрать из этого большого сражения, он приказал арестовать и расстрелять Вейдлинга без долгих разбирательств. У него вообще последнее время «арест», «расстрел», «повесить» были единственные меры взыскания для неисполняющих его приказы. Вейдлинг был верным служакой, несмотря на грозившую ему опасность, решился прийти в ставку и разобраться, в чем дело. В бомбоубежище Вейдлинга встретил начальник генерального штаба Кребс очень холодно, но все-таки согласился его выслушать. Вейдлинг доложил, что получил приказ командующего 9-й армией на' перемещение командного пункта, а затем и частей корпуса на юг (туда, где к Берлину приближались подвижные соединения Конева), но он этот приказ еще не выполнил и поэтому не виноват.

Кребс приказал Вейдлингу позвонить немедленно в свой штаб и отменить выполнение приказа штаба 9-й армии, а сам пошел доложить об этом недоразумении фюреру. Через полчаса Кребс вернулся и сказал, что фюрер хочет сам выслушать генерала Вейдлинга.

В общем, генерал Вейдлинг ушел из ставки, где вместо расстрела получил новое высокое назначение. Стал он командующим обороны восточного и юго-восточного сектора Берлина, где должен был сосредоточить свой 56-й танковый корпус и все участки, которые находились в этом районе.

Генерал Вейдлинг, опытный служака, прошедший в боях все войны, в которых участвовала гитлеровская армия, прибыв на место, умело организовал оборону в своем секторе и на какое-то время стабилизировал положение. Вскоре опять последовал звонок из ставки, и генерал Кребс сказал, чтобы Вейдлинг немедленно прибыл в бомбоубежище Гитлера. Пройдя все посты, — проверку документов и даже обыск в длинных коридорах бункера, Вейдлинг наконец предстал перед Кребсом. Первая фраза, которую сказал начальник генерального штаба, очень поразила Вейдлинга:

— При своем докладе вчера вечером вы произвели на фюрера благоприятное впечатление, и он назначил вас командующим обороной Берлина.

Вейдлинг был так ошарашен этим неожиданным назначением, что у него вырвалась необдуманная и неуместная в данном случае фраза:

— Вы бы лучше приказали меня расстрелять, тогда бы меня миновала чаша сия!

Надо отдать ему должное, Вейдлинг сумел в очень сложных условиях организовать управление частями, понесшими огромные потери, и теми, которые были сформированы из этих фольксштурмовцев и стариков, Вейдлинг нашел место для командного пункта в бункере управления зенитной обороной города. Там была хорошо налаженная связь, он ее использовал, быстро подчинил себе, объединил все разрозненные отступающие части и организовал сопротивление наступающим советским частям.

* * *

Когда у Жукова произошла заминка на Зееловских высотах, Верховный Главнокомандующий дал указание маршалу Коневу:

— У Жукова идет туго, поверните Рыбалко и Лелюшенко на Целендорф, помните, как договорились в Ставке.

Немедленно были отданы распоряжения обоим командующим танковыми армиями — Рыбалко и Лелюшенко и была написана, часто вспоминаемая военными историками, директива о повороте двух танковых армий на штурм Берлина.

Ох непросто повернуть круто — почти на девяносто градусов — две такие танковые махины! Причем сделать это в ограниченное время, а точнее, немедленно, в течение нескольких часов! 3-й гвардейской танковой армии под командованием генерал-подполковника П. С. Рыбалко приказывалось в течение ночи на 18 апреля форсировать реку Шпрее и далее, развивая стремительное наступление на южную окраину Берлина, в ночь с 20 на 21 апреля ворваться в город. 4-я гвардейская танковая армия под командованием генерал-полковника Д. Д. Лелюшенко должна была к этому же времени овладеть Потсдамом и юго-западной частью Берлина.

Я не раз бывал в Германской Демократической Республике, выезжал в тот район, где танковая армия Рыбалко выполняла этот стремительный поворот и ринулась на Берлин с юга, ходил и ездил по этому району, по его небольшим городкам, полям и старался представить, как дрожала здесь мокрая, раскисшая (апрель!) земля, как рычали сотни танков, как старались танкисты понять свой маневр и осуществить его на незнакомой местности, да еще ночью! И как они все это блестяще выполнили! У них за плечами была большая и трудная война, огромный опыт. Они вели в бой лучшие в мире — по тем временам — танки, которые сделал народ, измученный усталостью и недоеданием. Народ, ждущий от них победы! И она была близка. Я представлял, с каким злым энтузиазмом, с какой радостью и вдохновением делали все в эту ночь чумазые от гари танкисты. Они не спали уже третьи сутки — но не ощущали усталости. Я просто вижу, как, разя с ходу появляющихся на пути гитлеровцев, они мчались вперед — к логову врага.

Походил я и по окраинам Цоссена. 20 апреля сюда прорвались танкисты Рыбалко. Знатный подарочек они преподнесли фюреру, может быть, даже сами не зная о том, что это был день рождения Гитлера. Очень символичный получился «подарок» — в Цоссене находилась штаб-квартира верховного командования гитлеровской армии. Именно здесь проходила разработка плана «Барбаросса». И вот какой потрясающий финал — советские войска громят эту адскую кухню, откуда была выпущена на свет война, громят именно в день рождения фюрера!

Я смотрел на серые особняки, двух- трехэтажные дома довоенной постройки. Они живописно расположены в хвойном лесу. Уютно жили в этом тихом и красивом месте те, кто принес так много страданий народам Европы, да и немецкому народу.

Представляю, как они ходили друг к другу в гости, как поднимали бокалы в честь захвата городов, стран — Польши, Франции, Бельгии, Дании, Греции и многих других. Как распирала их спесь и как они уверовали сами, что представляют собой особую расу господ.

Здесь же, в этих домах, уже были проложены на картах маршруты, составлены графики движения войск в Иран, Ирак, Афганистан, Индию.

Мог ли представить я, окопный лейтенант, что буду ходить под Цоссеном, среди домов гитлеровской ставки! Даже во сне мне такое не могло присниться!

И вот я опять здесь спустя почти полвека после того, как бежали отсюда хозяева этих домов, бежали, боясь быть пойманными и спрошенными за содеянное ими зло.

Как они метались по этим ухоженным лужайкам, как торопливо жгли свои преступные планы, как бежали, понимая, что и бежать-то уже некуда, но все же уходили, уползали, только бы не быть захваченными и опознанными как работники этой главной штаб-квартиры.

Я сохранил старую вырезку из газеты со статьей Бориса Полевого, в ней приводится любопытный документ, дающий представление о том, что здесь происходило в те последние часы:

«У меня в руках оказались листки переводов последних переговоров узла связи гитлеровского верховного командования сухопутными вооруженными силами с военачальниками, находившимися на юге Германии и в странах, еще оккупированных фашистскими войсками. На одном конце провода были встревоженные ходом событий гитлеровские военные сатрапы, а на другом — четыре пьяных солдата-телеграфиста, заживо похороненных в бункере узла связи и мысленно уже простившихся с жизнью.

Вот отрывки из этих разговоров, в которых по причинам, легко понятным, я заменяю наиболее выразительные слова многоточиями.

Эдельвейс. Вручите немедленно генералу Кребсу. Отсутствием информации вынужден ориентироваться обстановке радиопередачам англичан. Сообщите обстановку. Сообщите дальнейшие действия. Подписано А-15.

Ответ. Вызвать кого-либо невозможно. Погребены в могиле. Передачу прекращаю.

Эдельвейс. Что за глупые шутки? Кто у провода? Немедленно позвать старшего офицера А-15.

Ответ. Офицер насалил пятки. Все насалили пятки. Замолчи, надоел.

Эдельвейс. Какая пьяная скотина у провода? Немедленно позвать дежурного офицера.

Ответ. Поцелуй в ... свою бабушку, идиот.

Эдельвейс. У аппарата А-16. Весьма срочно.

Ответ. Не торопитесь в петлю.

Эдельвейс. Не понял, повторите.

Ответ. Вонючий идиот. Все драпанули. По нас ходят Иваны. К тебе еще не пришли?

Эдельвейс. Снова настаиваю на связи с Кребсом. Сообщите обстановку в Берлине.

Ответ. В Берлине идет мелкий дождик. Отстань.

Эдельвейс. Кто со мной говорит? Назовите фамилию, звание.

Ответ. Надоел. Все удрали. Танки Иванов над нами...»

Фланги 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, обтекающие Берлинскую группировку, сходились все ближе. К исходу 22 апреля танковую армию Лелюшенко отделяло от 47-й армии генерала Перхоровича 1-го Белорусского фронта всего 40 километров, а танковая армия Рыбалко от 8-й гвардейской армии Чуйкова была в двенадцати километрах. Таким образом, намечалось сразу два кольца окружения.

Ставка, учитывая это положение, потребовала от маршалов Жукова и Конева не позднее 24 апреля завершить это двойное окружение, в первом кольце которого остался бы Берлин, а во втором оказалась Франкфуртско-Губенская группировка противника.

25 апреля был издан приказ Верховного Главнокомандующего. На этот раз он адресовался двум командующим фронтами и двум начальникам штабов этих фронтов:

«Маршалу Советского Союза Жукову, генерал-полковнику Малинину, Маршалу Советского Союза Коневу, генералу армии Петрову.

Войска 1-го Белорусского фронта перерезали все пути, идущие из Берлина на Запад, и сегодня, 25 апреля, соединились северо-западнее Потсдама с войсками 1-го Украинского фронта, завершив, таким образом, полное окружение Берлина».

В тот же день войска 1-го Украинского фронта встретились на Эльбе с войсками союзников.

Приказ об этом историческом событии вышел 27 апреля 1945 года. В нем говорилось:

«Войска 1-го Украинского фронта и союзные нам англо-американские войска ударом с востока и запада рассекли фронт немецких войск и 25 апреля в 13 часов 30 минут соединились в центре Германии, в районе города Торгау. Тем самым немецкие войска, находящиеся в Северной Германии, отрезаны от немецких войск в южных районах Германии».

9-я немецкая армия Буссе сделала попытку прорваться навстречу армии Венка. Надо сказать, в 9-й армии гитлеровцев были немалые силы — 14 дивизий и много отдельных специальных частей, в общей сложности до 200 тысяч солдат и офицеров. Главный удар Буссе нанес в направлении Луккенвальде. Удар был довольно сильный. Противнику удалось продвинуться к Луккенвальде, он перерезал наши коммуникации и, что было особенно неприятно, в разгаре боев нарушал всю проводную связь со штабами армий, которые участвовали в штурме Берлина и окружали его.

Когда пробивающиеся части армии Буссе перерезали наши коммуникации, связь с армиями Жуков поддерживал по радио, и она ни на минуту не прерывалась.

Пробиваясь на Запад, части Буссе неожиданно выходили к очень важным участкам в наших боевых порядках фронта. Так, например, на одном из направлений оказался штаб 4-й гвардейской танковой армии, гитлеровцы вышли к нему внезапно. Всем офицерам штаба, включая и самого командарма Лелюшенко, пришлось взяться за оружие и за гранаты. Только подоспевшие на помощь находившиеся поблизости части выручили штаб армии.

Не успели закончиться бои по выручке штаба 4-й танковой армии, как уже понеслись тревожные звонки с аэродрома 9-й гвардейской истребительной авиадивизии. Прямо к аэродрому вышли части противника. И здесь атаку гитлеровцев отразили летчики и обслуживающий персонал аэродрома. Сам командир дивизии, будущий трижды Герой Советского Союза А. И. Покрышкин участвовал в этой неожиданной схватке. В районе аэродрома не только был отражен удар гитлеровцев, но захвачено и три тысячи пленных.

* * *

28-го Кребс передал отчаянный и последний приказ:

«Всем соединениям, сражающимся между Эльбой и Одером, всеми средствами и как можно скорее привести к успешному завершению охватывающее наступление для выручки столицы рейха».

Но никто не откликнулся. Разгромленный вермахт уже не мог никого и ничего выручать.

Боевые действия в условиях большого города имеют свою специфику. И Жуков очень своевременно реагировал на изменения условий боя и обстановки. Используя свой огромный опыт и знания, он принял решение создать все условия для эффективных действий более мелкими группами. В огромном скопище зданий с подвалами, коммуникациями, действия с тактическими приемами, свойственными для дивизий и даже полка в полевых условиях, уже не подходили. Жуков отдает распоряжение создать в частях и соединениях штурмовые группы. В каждую группу включить танки, самоходные орудия и особенно артиллерию, вплоть до 203-миллиметрового калибра. Жуков также рекомендует тактику действия этим штурмовым группам: тщательно выявлять огневые точки в зданиях или кварталах, открывать быстрый и эффективный огонь и атаковать противника после подавления его артиллерийскими средствами. А дивизионным артиллерийским группам, и даже корпусным, вести огонь на глубину одного километра от наступающих по улицам, перекресткам, дворам, скверам, для того чтобы не допустить подхода резервов для контратак или отхода на новые рубежи отступающих подразделений. После продвижения штурмовой группы на 450—500 метров огонь переносится далее в глубину, а штурмовая группа со своими непосредственными огневыми помощниками и танками зачищает здания на этом участке.

Бои были тяжелые. Особенно много вреда приносили мальчишки-фольксштурмовцы со своими фаустпатронами. Они по подвалам, по канализационным сооружениям пробирались в подворотни, подъезды домов и били фаустпатронами по танкам и самоходкам с малого расстояния, причиняя большой урон.

26 апреля, в тот день, когда генерал Вейдлинг был у Гитлера на совещании, описанном выше, Жуков докладывал в очередном боевом донесении Верховному Главнокомандующему:

«1. Противник в течение 25.4.45 г. продолжал оказывать упорное сопротивление наступлению наших войск. В городе Берлине большое количество батальонов фольксштурма, различные спецчасти и остатки разбитых в предыдущих боях соединений и частей, опираясь на заранее созданные оборонительные сооружения и используя крупные городские здания, подготовленные к обороне, упорно обороняются, предпринимая многочисленные контратаки...

2. Войска фронта, продолжая наступление, в течение 25.4.45 г. вели напряженные уличные бои в городе Берлине и, продвигаясь к центру города, заняли ряд кварталов. Продвигаясь в направлении Ратенов, Бранденбург, Потсдам, обошли Берлин с севера, с северо-запада и с запада, соединились с войсками 1-го Украинского фронта в районе Кетцин — Потсдам и этим завершили окружение группировки противника в городе Берлине».

Вечером 27 апреля на совещании в ставке генерал Вейдлинг доложил о том, что потеряны аэродромы Темпельхов и Гатов. Снабжение по воздуху, которое и раньше-то было не очень значительным, теперь окончательно прекратилось. Генерал Кребс не мог доложить ничего утешительного. Он сказал, что в группе армий «Висла», по докладу генерал-полковника Хейнрици, положение очень критическое, нет боеприпасов, моральный дух войск снизился до предела. О наступлении армии Венка нет никаких известий.

Вейдлинг сообщил, что не видит никакого выхода, кроме прорыва оставшимися силами из окруженного Берлина, получает указание от начальника генштаба Кребса разработать план этого прорыва. Вейдлинг со своим начальником штаба составили план прорыва, довольно неплохой в тех условиях и при наличии тех сил, которыми он располагал. В первом эшелоне следует 9-я десантная дивизия.

Левее ее пробивает путь 18-я танко-гренадерская дивизия. Во втором эшелоне движется боевая группа СС Монке со всей личной охраной фюрера и полком СС, который переброшен по воздуху. В этой группе должен находиться фюрер и все высшее командование. В третьем эшелоне прикрывает отход дивизия «Мюнхенберг» и боевая группа «Беренфенгер», остатки дивизий СС «Нордланд». Все танки и самоходные орудия придаются 1-му эшелону, который является главной пробивной силой.

Выслушав предложение Вейдлинга, Гитлер долго молчал, молчали все окружающие. Наконец он сказал довольно тихим голосом:

— Если прорыв даже и в самом деле будет иметь успех, то мы просто попадем из одного котла в другой. Я должен буду ютиться под открытым небом, или в крестьянском доме, или в чьем-либо подвале и ожидать конца. Лучше уж я останусь в имперской канцелярии.

После этого Гитлера охватывает последняя вспышка злобы. Он с пеной у рта кричит, что все его предали, что народ немецкий — ублюдок и что измена — всеобщая, и пусть все погибнут вместе с ним. Он принимает окончательное решение — остаться в Берлине и покончить с собой.

Но, удалившись в свою личную комнату, Гитлер и здесь вынужден решить еще одну немаловажную проблему, которую поставила Ева Браун. Она заявила фюреру:

— Не хочу уходить на тот свет твоей любовницей. Я была твоей женой и хочу уйти с тобою вместе на тот свет, как твоя жена.

И вот в бункере, находящемся под артиллерийским обстрелом, под гром канонады разыгрывается поистине нечто театральное. Трудно было бы какому-то драматургу даже придумать такой ход трагедии, самой фантасмагорической. Гитлер объявляет о своем бракосочетании с Евой Браун и о том, что будет здесь проведен свадебный обряд и свадебное застолье. Срочно ищут священника, для того чтобы он свершил венчание. Но где найти в этой сумятице священника? Наконец Геббельс находит своего подчиненного, инспектора Вальтера Вагнера, инспектора по религиозным делам. Он прибывает в бомбоубежище и совершает обряд венчания, будучи одетым в военную форму с повязкой фольксштурмиста на рукаве, потому что у него не было с собой одежды, подобающей человеку духовного сана.

Гитлер едва мог расписаться в брачном свидетельстве: так сильно у него ходила ходуном рука. А Ева Браун начертала первые буквы Ева Б... а потом зачеркнула и поставила новую фамилию — Ева Гитлер. После этого в личной комнате состоялся свадебный ужин, где была мадам Геббельс, сам Геббельс, две секретарши Гитлера и новобрачные.

А между тем, после этой брачной ночи, 29 апреля, советские войска уже взяли Ангальтский вокзал и по Вильгельмштрассе уже рвались к имперской канцелярии. Командующий обороной бункера и ближайших подступов Монке сообщает, что ему с большим трудом удается сдерживать наступление советских войск уже в 500 метрах от бункера. Борман, Кребс и другие высшие чины на свадебном ужине изрядно накачались спиртным и даже под артиллерийским обстрелом крепко спали. А Гитлер в это время диктовал своим секретарям завещание. Их было два. Одно — «политическое», другое — «личное» завещание. С полным текстом этих завещаний читатели могут ознакомиться в приложениях.

Специальные посланцы — эсэсовцы — отправляются с копиями завещаний, один — к фельдмаршалу Шернеру, а другой — к гроссадмиралу Деницу.

29 апреля в 12 часов в кабинете Гитлера по его приглашению собираются: Борман, Геббельс, Бургсдорф и Кребс с помощниками и адъютантами. У них уже нет связи с внешним миром, они совершенно не знают, что происходит там, наверху. Гитлер пытается все еще отдавать какие-то распоряжения, и Йодль и Кребс передают эти распоряжения, которые конечно же не доходят до войск.

30 апреля Кребс докладывает Гитлеру о том, что советские войска уже овладели Тиргартеном, Потсдамской площадью, проникли на Фосштрассе, куда выходит фасад имперской канцелярии. Гитлер все еще не может решиться на то, чтобы покончить с собой.

Но наконец, уже понимая, что нет иного выхода и его могут взять живым, он решается на последний шаг в своей жизни. Сначала он дает ампулы с ядом своей любимой овчарке Блонди и ее щенку. Яд действует мгновенно, собаки издыхают. За дверью стоят Борман, Геббельс, Аксман, Гюнше, камердинер Линге, которому уже поручено раздобыть 200 литров бензина для сжигания трупов. Они ждут.

В половине четвертого дня 30 апреля они приоткрыли дверь и увидели следующую картину: Гитлер, откинувшись на спинку дивана, сидит в одном углу; Ева Браун с бледным лицом сидит в другом углу. Оба были уже мертвы. В газетах были публикации, что Гитлер застрелился. Это были последние попытки создать рыцарский ореол вокруг имени фюрера. Ни сам он в себя не стрелял, никто ему не помогал (как это было в одном из вариантов рассказа), у ног его лежала ампула от яда, и никаких гильз не было.

Камердинер Линге и врач Штумпфеггер заворачивают труп Гитлера в армейское одеяло и через запасной выход с помощью охраны канцелярии выносят труп в сад, окружающий рейхсканцелярию. Вслед за ним выносят и тело Евы Браун. Советская артиллерия обстреливает улицы и дома, окружающие рейхсканцелярию.

Приведу короткую выдержку из воспоминаний личного шофера Гитлера — Эриха Кемпке — «Я сжег Гитлера», хотя строки эти широко известны, здесь они, на мой взгляд, будут уместны как завершающий эпизод в судьбе человека, который хотел завладеть всем миром, но так мелко и буднично, в какой-то яме, завершал свой путь, а одним из тех, кто привел его к такому краху, был и маршал Жуков. «Линге и д-р Штумпфеггер вынесли завернутое в темное полевое одеяло тело Гитлера и понесли его к выходу... Подхожу к Борману и без слов беру на руки труп Евы. На двадцать ступеней вверх к выходу из бункера я не рассчитывал, силы мои были на исходе. На половине лестницы на помощь поспешил Отто Гюнше. Вместе мы вынесли тело мертвой Евы Гитлер наружу.

Было два часа дня. Имперская канцелярия находилась под сильным артобстрелом. Русские снаряды рвались совсем рядом. Вздымались фонтаны земли. Воздух был пропитан известковой пылью.

Д-р Штумпфеггер и Линге быстро положили мертвого фюрера примерно в трех метрах правее выхода из бункера... Гюнше и я положили Еву Гитлер рядом с мужем... Вокруг рвались русские снаряды: казалось, артиллерия в этот момент удвоила свой огонь по саду имперской канцелярии и по бункеру фюрера. Я бросился обратно к бункеру и на миг остановился, тяжело дыша, чтобы переждать разрыв снарядов. Потом схватил одну из канистр с бензином, выскочил из бункера... Я вылил бензин на обоих мертвецов. Одежда мертвецов слегка развевалась на ветру, пока не пропиталась насквозь бензином и не опала под его тяжестью.

Поднятая разрывами снарядов земля осыпала нас. Преодолевая страх смерти, я подтаскивал все новые и новые канистры. (...) Артогонь усилился до такой степени, что мы уже не решались выйти из тамбура бункера. (...) С нами вместе у выхода стояли д-р Геббельс, Борман, д-р Штумпфеггер. А снаружи неистовствовал настоящий ад!

Но как же нам поджечь бензин? Предложение сделать это при помощи ручной гранаты я отклонил. Случайно взгляд мой упал на большую тряпку, лежавшую рядом с пожарными шлангами у выхода из бункера. Гюнше схватил ее и разорвал на куски. Я наклонил канистру, тряпка хорошо намокла, напиталась бензином. «Спички!» Д-р Геббельс вынул коробок из кармана и протянул мне. Я зажег спичку и сунул в тряпку, а потом высокой дугой швырнул на облитые бензином трупы. С широко раскрытыми глазами мы смотрели на лежащие там тела. В одну секунду высоко вспыхнуло бурлящее пламя, к нему поднялись темные столбы дыма. На фоне горящей столицы рейха они создавали ужасающую картину».