Глава 6. Книга на все времена, или Кто автор «Пятикнижия»?

Для религиозного человека главным, что оставил после себя Моисей, является Тора, «Пятикнижие Моисеево», первая и, без преувеличения, важнейшая часть Библии, основа основ этой книги.

Как уже говорилось, согласно иудаизму, Тора предшествовала сотворению мира». Будучи начертана «черным огнем по белому огню» (причем имеется в виду не материальный, а духовный огонь) она была тем планом, который Всевышний составил, чтобы творить по нему Вселенную. Затем, после Синайского откровения, Бог продиктовал текст Торы Моисею, который и записал его в соответствии со всеми Его указаниями, чтобы в этом тексте был сохранен не только его явный, но и тайный, скрытый от непосвященных смысл, в нем имеет значение не только каждое слово, но и каждая буква, сама форма этой буквы и даже незначительный значок под ней.

Таким образом, по еврейской традиции, подлинным автором Торы является сам Господь Бог. Моисей же, записавший весь ее текст либо с первого до последнего слова, либо до последней главы книги «Второзаконие», был лишь своего рода Его писцом, секретарем, передатчиком. Моисей изготовил перед смертью 14 одинаковых свитков Торы, 13 из которых он роздал коленам Израиля (с учетом того, что колено Иосифа разделилось на 2 колена – Ефрема и Менаше), и с тех пор из поколения в поколение текст Торы копировался с необычайной тщательностью, с учетом каждой мелочи.

Иерусалимский Талмуд рассказывает, что переписчики Пятикнижия работали при Храме, и здесь же действовала специальная коллегия, тщательно проверявшая каждый переписанный ими текст. В случае, если члены комиссии обнаруживали одну ошибку, весь свиток объявлялся непригодным и подлежал захоронению. Это правило действовало на протяжении тысячелетий и продолжает действовать сегодня во всех еврейских общинах: как только в свитке Торы, стоящем огромные деньги, обнаруживается допущенная переписчиком ошибка, его немедленно хоронят в земле.

Как известно, после изгнания со своей земли евреи были рассеяны по десяткам стран мира и некоторые еврейские общины вообще не контактировали, или очень слабо контактировали с другими. Однако до сего дня все попытки сличения свитков Торы, изготовленных в разных еврейских общинах, разделенных друг от друга десятками тысяч километров, показывали, что все они абсолютно идентичны. Самими евреями это воспринимается как доказательство того факта, что они сумели сохранить текст Торы в том самом виде, в каком он был получен Моисеем от Бога. При этом та же традиция утверждает, что то, каким способом Бог сообщил Моисею текст Пятикнижия, невозможно постичь разумом, а человеческий язык способен выразить сам факт откровения, а не его сущность.

Идея Боговдохновенности (или Богодухновенности) Священного Писания была воспринята из иудаизма христианством. И католическая, и православная церковь объявили все книги Священного Писания Боговдохновенными, причем на протяжении столетий этот термин в христианстве понимался именно как указание на тот факт, что они были написаны едва ли не под диктовку Бога.

Однако даже при этом ряд христианских теологов все-таки выделяли Пятикнижие из других книг, предпочитая для обозначения особенного статуса этой книги называть ее Богооткровенной, а не Боговдохновенной. Иудаизм, в отличие средневековых христианских богословов, никогда не считал, что книги других пророков написаны под диктовку Бога. Наоборот, еврейские религиозные авторитеты всегда указывали, что каждый пророк выражал переданное ему Богом откровение так, как он его понял – с учетом представлений своего времени, его уровня образования, интеллекта, писательского таланта, наконец. Однако, подчеркивали они, это не касается Пятикнижия, которое является от начала до конца абсолютно точным выражением Откровения Бога, так как сам характер пророчества, получаемого Моисеем, отличался от всех предшествовавших ему и родившихся после него пророков.

* * *

Однако уже в древности и в раннем средневековье утверждение, что Моисей является единственным автором Пятикнижия и весь его текст продиктован Богом, было подвергнуто сомнению. И греческие авторы, и ряд еврейских и христианских авторов Средневековья обнаруживали в тексте Пятикнижия ошибки, неразрешимые (с их точки зрения) противоречия, а также некоторые аморальные (опять-таки с их точки зрения) постулаты, которые, по их мнению, не могли быть высказаны Богом. Либо, добавляли они, если Бог действительно является Автором этой книги, то данные отрывки ставят под сомнения утверждения, что Он является воплощением Абсолютного Знания, Добра, Справедливости и т. д.

И все же первый серьезный удар по догмату, что автором Пятикнижия был Моисей, нанес Б. Спиноза. В своем «Богословско-политическом трактате» он попытался доказать, что многие главы Пятикнижия не могли быть написаны, когда евреи были кочевым народом, не имеющим собственного государства – они были составлены в ту эпоху, когда евреи уже вели оседлый образ жизни и в их стране возникла монархия. В итоге Спиноза выдвинул весьма долго казавшуюся правдоподобной версию о том, что канонический текст Пятикнижия был скомпилирован книжником Ездрой (на иврите он известен как Эзра-асофер, то есть Эзра-писец) в 5 в. до н. э. из разных источников.

Эта мысль была затем развита рядом других библеистов и, в первую очередь, католическим богословом Ж. Астрюком, который, не оспаривая авторства Моисея, предположил, что при написании книги «Бытие» пророк пользовался, как минимум двумя существовавшими в его время версиями рассказа о сотворении мира и последовавших за ним событиях. Первый автор, согласно Астрюку, пользовался для обозначения Бога словом «Элогим», а второй – «Ягве».

Идея Астрюка была подхвачена целым рядом других исследователей и приобрела свое законченное выражение в книге протестантского богослова и историка Ю. Велльгаузена «Введение в историю Израиля», вышедшей в свет в 1878 г. Эта книга и сегодня считается самой фундаментальной работой по т. н. «библейской критике».

Анализируя Пятикнижие, прежде всего, как литературное произведение, Велльгаузен пришел к выводу, что текст Пятикнижие представляет собой подготовленную еврейскими священниками в эпоху Ездры компиляцию четырех более древних источников.

Самый ранний из них обозначает бога словом «Ягве», и потому этот источник Велльгаузен назвал Ягвистом и обозначил буквой J. На одно-два столетия позже, по его версии, появился другой источник, пользовавшийся для обозначения имени Бога словом «Элогим» – его Велльгаузен окрестил Элогистом и обозначил буквой Е.

В 7 в. до н. э. во время правления Иошиягу (Иосии) был написан еще один текст, положенный в основу книги Второзакония, и его автора Велльгаузен обознал буквой D. И, наконец, уже в плену был написан жреческий кодекс, книга «Левит» – источник Р. Для того, чтобы объяснить спорные с точки зрения его теории места Пятикнижия, где оба имени Бога употребляются рядом, Веллльгаузен ввел в свою теорию образ редактора-корректора, который, по его мнению, был священником во Втором Храме.

Одним из краеугольных камней теории Велльгаузена стало утверждение о том, что книга «Второзакония» была, дескать, написана только на 18-м году царствования Иосии, и ее наиболее вероятным автором является первосвященник того времени Хелькия (Хилькиягу) или царский писец Сафан (Шафан). Прямое указание на эту версию Велльгаузен усматривал в самом тексте Библии:

«И было в восемнадцатый год царствования царя Иошиягу послал царь Шафана, сына Ацальягу, сына Мешулама, писца, в дом Бога, сказав: «Взойди к Хилькиягу, первосвященнику, пусть он пересчитает все деньги, принесенные в дом Бога, которые собрали у народа те, что стоят на страже у входа в Храм…» (Кн. Царств, 2, 22:3-4).

Далее хроника описывает начатые царем капитальные ремонтные работы в Храме, во время которых в его стенах был обнаружен свиток, который сама «Книга Царств» называет «Книгой Закона», однако из самого контекста следует, что речь идет о пятой книге Торы – «Второзаконии»:

«И сказал Хилькиягу, первосвященник, Шафану, писцу: «Книгу Торы нашел я в доме Бога». И подал Хилькиягу книгу Шафану, и тот читал ее. И пришел Шафан, писец, царю так: «Книгу дал мне Хилькиягу, священник». И читал ее Шафан царю. И было, когда услышал царь слова книги Торы, то разорвал он одежды свои. И повелел царь… «Пойдите вопросите Бога обо мне, и о народе, и обо всей Иудее, о словах этой найденной книги, ибо велик гнев Бога, который воспылал на нас за то, что не приняли отцы наши слов этой книги, чтобы поступить так, как предписано нам»…»(Кн. Царств, 2, 22:8-13).

С точки зрения Велльгаузена, этот эпизод представляет собой типичный рассказ о том, как написанная в одну эпоху книга приписывается другому автору, жившему в куда более древнюю эпоху, то есть Велльгаузен однозначно датировал «Второзаконие» 7 в. до н. э., после чего объявил, что во всех случаях, когда Библия говорит о Торе вплоть до 5 в. до н. э. (то есть возвращения евреев из Вавилонского пленения), имеется в виду именно книга «Второзакония». Окончательный текст остальных книг сложился позже.

Эта теория породила целую научную школу, на долгие годы ставшей господствующей в библеистике. Адепты этой школы выдавали все новые и новые труды, доказывающие, что Пятикнижие, да и, по сути дела, весь «Ветхий Завет» являются ничем иным как собранием множества фольклорных, устных или письменных источников; что многие его герои и, в первую очередь, те, о ком говорит Пятикнижие, на самом деле никогда не существовали; что они «по определению» не могли быть созданы в ту эпоху, которой их принято датировать и т. д.

Трудов было много, авторитет их авторов велик, мнение их выдавалось за окончательную истину, но, тем не менее, у всех этих адептов библейской критики была одна «маленькая проблема»: у их теории не было никакого практического подтверждения.

Между тем, казалось бы, все так просто: достаточно найти один древний текст, написанный только Элогистом, и другой, написанный исключительно Ягвистом – и вот оно, это долгожданное подтверждение!

Однако в том-то и дело, что такого подтверждения нет. Все обнаруженные до сих пор древние свитки Библии являются масоретскими, то есть традиционными, теми, которые известны нам и сегодня. Новые археологические открытия, включая и описанное в Пятикнижии жертвенника на горе Эйваль, который евреи должны были воздвигнуть уже после смерти Моисея, подтверждают истинность событий, о которых рассказывается в Пятикнижии. Однако при этом они никак не подтверждают теорию Велльгаузена.

Тем не менее, и еврейские, и христианские теологи не могли не признавать того факта, что теория Велльгаузена и библейская критика в целом приобрели огромную популярность в массах и серьезно ударили по авторитету даже не священнослужителей, но самой Библии. С этим необходимо было что-то делать, и в результате в современном богословии сформировались два ведущих отношения к «библейской критике».

Первое из них заявляет, что доводы, которые приводят в доказательство своих постулатов последователи Велльгаузена, слишком серьезны, чтобы сбрасывать их со счетов. А потому следует искать в этом вопросе компромисс между религией и наукой. В основу этого компромисса обычно кладется тезис, что Боговдохновенность книг Священного Писания отнюдь не отменяет «человеческого фактора» в их создании, то есть того, что они записывались конкретными людьми из плоти и крови. Что касается Пятикнижия, то, признавая его Богооткровенный характер, сторонники этой точки зрения одновременно готовы признать, что в его тексте, наряду со страницами, продиктованными самим Богом, есть и те, которые написаны Моисеем по его собственной инициативе, представляют как бы его личную точку зрения; а есть и такие, что являются, возможно, более поздними вставками.

«Уже за несколько веков до н. э. возникла легенда, согласно которой Пятикнижие все целиком было написано одним лишь Моисеем. Справедливость этого мнения не оспаривалась и христианами, т. к. долгое время не было оснований подвергать его сомнению. Когда же впервые были выдвинуты аргументы против этой легенды, многие восприняли их с исключительной враждебностью. Им казалось, что посягательство на авторство Моисея есть посягательство на авторитет самого Пятикнижия. Между тем религиозная значимость книги никак не может быть поколеблена из-за того, что она окажется написанной не одним, а несколькими авторами…

…Таким образом, вопрос об авторстве св. книг есть исключительно научно-исторический вопрос, который не имеет прямого отношения к вероучительной стороне Писания. От его решения в ту или иную сторону в плане догматическом и нравственном ничего не может измениться. Но зато, более точно установив историю написания той или иной книги, мы легче можем увидеть ее место в историческом контексте эпохи. А это в свою очередь окажет неоценимую услугу для экзегезы Писания»[122], – писал о. А. Мень.

И далее в своей работе, посвященной этой проблеме, Мень, суммируя взгляды исследователей этого направления, высказывает весьма элегантную формулу такого компромисса, позволяющую увязать утверждения «библейской критики» а авторским правом Моисея на «Пятикнижие»:

«В 444 г. священник Эздра, вернувшийся в Иерусалим из плена, опубликовывает «Тору Моисееву». Это уже полностью все Пятикнижие. Построенное на основе Декалога и древнейших священных преданий, оно может называться «Моисеевым» не в том смысле, как мы называем Магометовым Коран, а в том смысле, в каком Трипитака называется «буддийской». Не будучи прямым автором всей книги, Моисей тем не менее определил ее дух и ее основное содержание.

Впоследствии это ДУХОВНОЕ АВТОРСТВО было понято буквально, «и вот, – говорит Карташев, – родилась благочестивая легенда о данной сразу, наперед всей истории, готовой теократии, со стройной армией богато обеспеченного священства и левитства, с пышными сложными богослужебными церемониями, с этим как бы сакральным Иерусалимом, точно спустившимся на Израиль раньше Иерусалима исторического, о котором мы хорошо знаем, с каким трудом и как медленно и малоуспешно, под бичами пророческих обличении продвигался он сквозь дебри идолопоклонства к чистоте монотеистического культа. В дополнение к этому культовому видению идут и детальные законы, как бы продиктованные с неба опять-таки в готовом виде, раньше исторического опыта, применительно к развитой земледельческой городской и государственной жизни, еще нереальной и невозможной в кочевом быту пустынного странствования» (А. Карташев. Цит. соч., с. 50).

В заключение еще раз необходимо подчеркнуть, что выяснение подлинной истории происхождения Пятикнижия нисколько не повлияло на его высокое достоинство как Св. Писания»[123].

Однако одновременно с этим «компромиссным» направлением в науке и в теологии сложилось другое, с точки зрения которого вся теория «библейской критики» построена на песке досужих, зачастую откровенно демагогических и противоречащих элементарной логике умопостроений, не имеющих ничего общего с научным мышлением и видением мира.

Уже в начале XX века появился целый ряд работ выдающихся лингвистов, историков, археологов и богословов, весьма аргументировано доказывающих всю несостоятельность теории «библейской критики». На Западе наиболее выдающиеся работы такого рода принадлежат Дж. Робертсону, Дж. Орру, У.Бакстеру, Х. Виннеру, Д.Гоффману и др.; в русском православном богословии несостоятельность теории «библейской критики» продемонстрировали в своих работах такие выдающиеся ученые-богословы, как С.С. Глаголев и Г.П.Федотов.

В частности, разбирая версию о том, что книга «Второзакония» была сфабрикована первосвященником Хелкием, С.С. Глаголев писал:

«Прежде всего, если бы Хелкия вздумал выпустить книгу под именем Моисея, то он не включил бы в нее несомненно не принадлежащую и никогда не считавшуюся принадлежащею Моисею 34 гл. Второзакония. Не стал бы, конечно, Хелкия включать в книгу такие законы, которые давно устарели, забылись и не могли иметь никакого смысла и значения во дни Иосии (например, закон, охраняющий от родовой мести – гл. 19). Закон о царе в той форме, в какой он изложен в книге Второзакония, тоже, нам кажется, неудобно было излагать Хелкии, ибо этот закон говорит прежде всего об избрании царя (17, 14-15), а во времена Хелкии царская власть была наследственной. В устах Моисея такой закон был очень понятен: он, живший в стране с могучей царской властью, видевший и знавший много царств, обращался со своим законом к народу, который в его глазах находился накануне перехода из кочевого образа жизни в благоустроенный государственный. И мы имеем прямое указание, что при избрании царем Саула этот закон был призван к действованию (1 Цар. 10, 25). Но кроме этих отрицательных соображений представляется много положительных данных для утверждения, что эта книга написана во дни Моисея. От нее еще веет Египтом, пустыней, беспокойным образом кочевой жизни, в ней только еще слышатся надежды на успокоение в земле обетованной. Гебраисты отмечают, что в ней встречаются слова и выражения, которые совсем вышли из употребления после времени Моисея. Таковы: abib – „колос“ или „месяц жатвы“ (16, 1); ne esat' el ammav – „приложиться к народу своему“ (32, 50). Отмечают затем во Второзаконии целый ряд указаний и намеков на Египет и его обычаи и положение в эпоху Моисея. Так, в 4:15-18 находится запрещение произведений скульптуры, чтобы евреи не прельстились. Перечисление запрещаемого ясно указывает на скульптуру Египта. В 17, 16 запрещается царю возвращать народ свой в Египет и в 20:5 говорится о надзирателях – schoterim. Эти надзиратели чисто египетского происхождения. В 27:1-8 евреям повелевается написать слова закона на камнях, обмазанных известью. Такие камни употреблялись для писания в Египте. В 25:2 закон о палочных ударах – египетского происхождения. 11:10 ясно предполагает знание у тех, к кому обращена книга, условий египетского земледелия, его системы орошения при помощи каналов Нила. 7:15 и 18:60 говорят о болезнях, которые видели и знали евреи в Египте. В эпоху Исхода в Египте была широко распространена проказа, и Второзаконие дает относительно нее предписания. Второзаконие (как и вообще Пятикнижие) не знает городов, которые стали входить в силу и с которыми евреям приходилось считаться со времени Иисуса Навина. Таковым был Тир. Нет во Второзаконии упоминания о Иерусалиме. Во всех книгах Библии, древнейших, чем Хелкия, можно найти указания на существование Второзакония. Сравни Суд. 2:2 и Втор. 7:2-1 Цар. 2: 13 и Втор. 18:3. Наконец, обвинители Хелкии упускают из вида весьма важный факт существования самаританского Пятикнижия. Самаряне приняли закон Моисеев задолго до Хелкии, и видно, что они потом не пребывали в религиозном общении с иудеями (у них нет книг пророков). Откуда же у них явилась книга Второзакония?»[124]

Другие исследователи, приводя сходные аргументы, напоминали, что до того, как Иосия взошел на трон, еврейский народ в течение многих десятилетий практически не следовал заповедям монотеизма, скатился в пропасть самого примитивного язычества и Иерусалимский Храм на протяжении всего этого времени пребывал в запустении. Между тем, изначально, с момента своего строительства при царе Соломоне Храм, помимо всего прочего, был главным хранилищем свитков Пятикнижия. Так стоит ли удивляться, что во время его капитального ремонта был найден один из таких свитков?!

Категорически был отвергнут противниками Велльгаузена и тот его тезис, что текст такой сложности и утонченности как Пятикнижие попросту не мог быть создан в 13 в. до н. э., так как евреи тогда не достигли такого уровня культуры. И историки, и богословы напомнили о том, что к тому времени в Египте уже существовали тексты, имеющие высочайшие художественные и интеллектуальные достоинства. Моисей же, согласно самому Пятикнижию, получил лучшее из возможных в Египте того времени образование. Если учесть, что археологические находки доказывают, что евреи той эпохи уже обладали письменностью, то высокие достоинства текста Пятикнижия лишь подтверждают авторство Моисея.

Однако большая часть авторов, противостоявших школе Велльгаузена, предпочли сосредоточиться на научном историческом или лингвистическом анализе текста Пятикнижия.

При этом они начали с того, что, к примеру, та же книга «Левит», написанная по версии Велльгазузена еврейским жрецом эпохи Второго Храма демонстрирует, что ее автор был хорошо знаком с особенностями жизни в пустыне, историческим бытом и фоном эпохи Исхода. Причем знаком настолько хорошо, что нигде не допустил ни одной исторической ошибки, нигде не позволил себе ни одного анахронизма. Но откуда столь дотошное знание жизни уже бесконечно далекой от него эпохи могло быть у жреца эпохи Второго Храма?!

Далее, анализируя текст книги «Левит», эти авторы обращают внимание на то, что она содержит в себе многочисленные детали о стане израильтян; о расположении колен на стоянках в пустыне и т. д. Храм в ней описывается как сборная переносная конструкция, идеально приспособленная именно к условиям странствия по пустыне; а все законы книги «Левит» даются, исходя из того, что все евреи находятся неподалеку от Переносного Храма, и у них нет никакой проблемы прийти к нему пешком в праздник или для принесения в жертв. Однако уже после завоевания Ханаана ситуация стала совершенно иной, и евреям приходилось затрачивать, как минимум, несколько недель на то, чтобы добраться до Иерусалима. После же Вавилонского пленения, когда значительная часть нации осталась в изгнании, эта ситуация осложнилась еще больше. Таким образом, если бы книга «Левит» писалась бы 5 в. до н. э. все ее законы звучали бы совершенно по-другому; ее автору и в голову бы не пришло описывать Переносной Храм и подлаживать под него все законы.

То же самое следует даже из поверхностного анализа текста книги «Левит». В нем то и дело встречается выражение «вся община» в значении «весь народ». Однако такое определение опять-таки имело смысл только в тот период, когда весь народ стоял станом и мог собраться вместе. После расселения евреев в Земле Израиля термин «вся община» уже никогда не употреблялся в этом значении, а священники и первосвященник назывались обычно просто «коэн» и «коэн а-гадоль», а никак не «сыновья Аарона» и Аарон.

Наконец, в эпоху Ездры было просто невозможно представить того почтения к коэнам и левитам и тем привилегиям, которыми они должны обладать, согласно книге «Левит». К этому времени авторитет жреческого сословия среди живущих в Земле Израиля евреев, увы, резко упал. Сам Ездра, негодуя на коэнов и левитов за то, что большинство из них отказалось вернуться на родину, значительно урезал их привилегии. Таким образом, напоминающая о них книга «Левит» была Ездре крайне невыгодна, и если бы какому-либо из священников Храма пришло бы в голову ее написать, Ездра бы приложил все усилия для того, чтобы она осталась неизвестной. Но если она была органической частью Пятикнижия (каковой является и с точки зрения композиции), то Ездре действительно некуда было деваться.

Еще один удар по школе Велльгаузена нанес лингвистический анализ текста Пятикнижия. Дело в том (и об этом прямо говорится в Библии и ряде исторических сочинений), что, оказавшись в Вавилонском плену, многие евреи практически забыли родной язык. Даже по возвращении из плена разговорным языком среди евреев нередко был арамейский, а если они говорили на иврите, то их речь все равно сопровождалась значительными вкраплениями персидских и армейских слов. Но ничего подобного нет в книге «Левит», которая по версии Вельгаузена была написана именно в ту эпоху. Наоборот, в книге «Левит» нет даже тех заимствований из арамейского и других языков, которые появились в иврите в эпоху Первого Храма. Вся она с первого до последнего слова написана на древнем иврите эпохи Исхода, чрезвычайно близком к древнеарабскому, то есть в ту глубокую древность, когда разница между языками этих двух родственных народов была очень невелика, и они могли понимать другу друга без переводчика.

Что касается разделения текста Пятикнижия на фрагменты, принадлежащие Элогисту, Ягвисту и т. д., то эти филологические экзерсисы «библейских критиков» ничего, кроме иронической усмешки, у серьезных литературоведов не вызывали. С тем же успехом, с их точки зрения, можно было аналогичным путем проанализировать любой другой текст, скажем, «Войну и мир» Толстого, и «доказать», что линию Ростовых писал один писатель, линию Болконских – другой, а затем некий Редактор свел эти линии воедино.

Нелепость этих утверждений, в конце концов, была доказана… и самими «библейскими критиками». Продолжая анализировать Библию теми же методами, последователи Велльгаузена обнаруживали внутри ее текста все больше и больше «древних источников» и в итоге довели их число до 30, то есть до полного абсурда.

Характеризуя методологию школы библейской критики, тот же проф. Московской духовной академии С.С.Глаголев указывал на ее абсолютную ненаучность, тщательно завуалированную под подлинно научное знание.

«Библия – единственный памятник. Отрицая его, пытаются при помощи догадок воображения восстановить картины еврейского прошлого по самым незначительным и сомнительным данным. Верят самым сомнительным археологическим указаниям, малодостоверным записям, отрывочным и полупонятным намекам. Не хотят верить только Библии»[125], – писал Глаголев в своей замечательной статье «Слабые стороны рационалистических библейских гипотез» (1899).

Известный современный израильский исследователь Библии и историк религии П. Полонский в своих работах, разумеется, совершенно независимо от проф. Глаголева, приходит к тем же выводам. «Библейская критика», по его мнению, накопив за годы своего существования немало важного и интересного материала, является, по сути дела, лженаукой, чем-то вроде алхимии, предшествовавшей появлению химии, и ее главное предназначение – обслуживать идеологию атеизма. Отсюда постоянная подтасовка или игнорирование «неудобных» фактов, ее полня умозрительность и т. д.

«Проблемой „Библейской критики“ явилось то, что она почти с самого начала была использована атеизмом для поддержки и углубления своей идеологии. В тот период теория эволюции, выдвинутая Дарвином, воспринималась как способ опровержения религии, и потому возможность перенести эволюционные идеи на изучение Библии была новым и желанным орудием в „развенчании религиозных догм“. На основании выделения в Торе „под-текстов“ было без всякого на то научного обоснования объявлено, что каждый из них представляет собой один из независимых древних источников, в результате сведения которых вместе и появилась Тора.

Здесь следует особо подчеркнуть, что не только с точки зрения естественных („точных“) наук, но даже с точки зрения лингвистики и литературоведения, такой переход от «под-текстов» к „источникам“ никак не может считаться научным доказательством. Настоящий устанавливающий авторство литературный анализ основан на сравнении многих литературных произведений, созданных в одну эпоху разными людьми. Но применение подобной процедуры установления авторства с помощью литературного анализа по отношению к Тексту, который является единственным оставшимся с древности и не имеющим в данной культуре параллельных текстов для сравнения, – такой анализ уже является очень проблематичным. И если наличие в Торе нескольких „слоев“ повествования, отличающихся стилем и идеями, и можно считать вполне явным фактом, то придание этим «под-текстам» статуса „источников Торы“ является не научным выводом, а идеологической позицией…

…После этого изучение Библии стало искать другие пути. В тридцатые годы XX века вся схема Вельгаузена от начала до конца была официально отвергнута новой школой скандинавских критиков. Представитель этой школы Айвэн Энгель нанес теории Библейской критики смертельный удар, проанализировав злостный призрак Вельгаузена, его мифического „Редактора-фальсификатора“ – это странное привидение в одеянии священнослужителя времен Второго Храма, которое является на самом деле ключом ко всей теории Библейской критики, – и уничтожив его вежливым ученым лошадиным смехом. Энгель назвал его иронически „interpretatio europeica moderna". Изучая хитросплетения воображаемых Вельгаузеном интерполяторов, он обнаружил в них автопортрет европейского кабинетного ученого, упорно копающегося в Священном Писании, чтобы возвести гипотезу XIX века. Эти творческие муки кончаются ретроактивной проекцией своего собственного образа в V век до н. э. После Энгеля научное обоснование теории Вельгаузена было подорвано окончательно.

А вот еще один пример, иллюстрирующий то, что Библейская критика является не наукой, а видом идеологии. Как известно, одним из столпов Библейской критики является отождествление „Второзакония“ (Пятой книги Торы) со свитком, найденным в Храме в эпоху реформ царя Йошиягу (см. Вторую книгу Царей, гл. 22) – и поэтому его датировали 7-м веком до н. э. Это отождествление было сделано на основании литературных соображений, не подкрепленных никакими археологическими данными. И вот, несколько лет назад группа археологов раскопала в Самарии, на горе Эйваль, остатки жертвенника – в точности соответствующие тому, что, согласно книге Второзакония, Моисей повелел сделать евреям после перехода Иордана, и археологически находка была датирована 13-м веком до н. э. Археологи опубликовали статью о находке, показывая соответствие ее книге Второзакония. Как возмущены были этой статьей сторонники Библейской критики! Нет, они не отрицали, что найден жертвенник, они не оспаривали его датировку. Но они говорили: „Как же можно объяснять находку 13-го века до н. э. на основании текста, написанного в 7-м веке до н. э.?“ Иными словами, „литературная“ датировка Второзакония эпохой царя Йошиягу стала для них догмой, и если археология противоречит этой догме – то тем хуже для археологии»[126], – писал Полонский в своей статье «Блеск и нищета библейской критики».

Однако, сосредотачиваясь на споре между сторонниками и противниками «библейской критики», многие исследователи либо забывают, либо вообще игнорируют, как минимум, две загадки Пятикнижия, после знакомства с которыми вновь неминуемо встает вопрос о том, кто же на самом деле является автором этой книги.

* * *

Первый – открытый – аспект Пятикнижия заключается в том, что многие его страницы имеют откровенно пророческий характер. Как уже говорилось, с определенной точки зрения текст Пятикнижия можно рассматривать как своеобразный договор, контракт между еврейским народом и Богом.

В случае исполнения евреями указанных в этом контракте правил поведения (заповедей) Всевышний обязуется дать им благоденствие и мир в Земле Израиля долголетие, урожай, хороший приплод скота и т. д. При их нарушении следуют различные наказания. Сначала – засуха и неурожай, потом эпидемии, далее набеги врагов и – наконец – глобальное поражение от этих врагов, уничтожение еврейского государства и рассеяние среди народов. Вспомним, как звучат все эти предупреждения в книге «Второзаконие»:

«Пошлет Бог на тебя проклятие, смятение и несчастье во всяком начинании рук твоих, которым ты заниматься будешь, пока не будешь ты уничтожен и пока не погибнешь вскоре из-за злодеяний твоих, потому что оставил ты Меня. Пошлет Бог на тебя мор, пока не истребит тебя с земли, в которую ты входишь, чтобы овладеть ею. Поразит тебя Бог чахоткой и лихорадкой, и горячкой, и воспалением, и засухой, и знойным ветром, и желтизной растений, и будут они преследовать тебя, пока не погибнешь…

…Обратит тебя Бог в бегство перед врагами твоими: одним путем выступишь ты против него и семью путями побежишь от него, и станешь ты страшилищем для всех царств земли. И будут трупы твои пищей всем птицам небесным, и животным земным. И никто не будет их отпугивать… И станешь ты сумасшедшим от зрелища, которое увидишь ты… Уведет Бог тебя и царя твоего к народу которого не знал ни ты, ни отцы твои, и будешь ты служить там богам иным, дереву и камню. И станешь ужасом, притчей и посмешищем среди всех народов, к которым уведет тебя Бог». (Второз., 28:20-37).

Допустим – только допустим! – что Ю. Велльгаузен прав, и книга «Второзакония» была написана первосвященником Хелькиягу в 621 г. до н. э.

В этот период у евреев есть свое государство, ситуация в нем вполне стабильна и нет никаких оснований предполагать, что спустя 35 лет Иерусалим будет осажден, а затем разрушен, причем в ходе осады голод приведет к тому, что у защитников города не будет сил убирать трупы, их будут поедать птицы и крысы, а многие попросту сойдут с ума от голода и этого ужасающего зрелища. Каким образом все это стало известно Хелькие? Каким образом, если оставаться на рационалистических позициях, он мог провидеть не только поражение евреев в войне, которая еще не была даже на горизонте, но и их изгнание с родной земли, а также то, что в ходе этого изгнания они станут «ужасом, притчей и посмешищем среди всех народов», то есть к евреям окружающие народы будут относиться хуже, чем к другим изгнанникам? Однако нет никаких сомнений, что эти слова Второзакония полностью сбылись.

Далее эта книга предупреждает о том, что последствия следующей национальной катастрофы могут оказаться еще страшнее:

«Нашлет Бог на тебя народ издалека, от края земли; как орел налетит народ, языка которого ты не поймешь, народ наглый, который без уважения относится к старцам и юношей не пощадит… И будет он теснить тебя во всех вратах твоих, пока не падут стены твои высокие и крепкие, на которые ты надеешься, по всей стране твоей. И будет он теснить тебя во всех вратах твоих по всей стране твоей, которую дал Бог, Всесильный твой тебе. И будешь ты есть плод чрева твоего, плоть сыновей твои и дочерей твоих, которых дал тебе Бог, Всесильный твой, в осаде и угнетении, которыми будет досаждать тебе враг твой…»(Второз., 28:49-53).

Ни в 7 в. до н. э., ни в предшествующие столетия у евреев не было внешнего врага, языка которого они бы совсем не понимали. И ассирийцы, и вавилоняне были семитами, то есть говорили на родственных языках, да и язык египтян был хорошо знаком евреям из-за развитых торговых связей между странами. Врагом, языка которого они совершенно не понимали, были римляне. Латинский язык и в самом деле не имеет никакой связи с семитскими языками и звучал совершенно чуждо для еврейского уха. Достаточно прочитать «Иудейскую войну» Иосифа Флавия, чтобы убедиться: приведенный выше отрывок из «Второзакония» является своеобразной аннотацией к тексту Флавия. В ходе антиримского восстания евреи полагались на неприступность свои крепостей – Гамлы, Моссады, Иродиона, Иерусалима и др. Однако все они рухнули под ударами римлян, безжалостно уничтоживших затем их защитников. В Иерусалиме голод был таким сильным, что обезумевшие матери ели своих детей. Но все это, напомним, произошло в 1 в. н. э. Каким образом, эти описания могли попасть во «Второзаконие»?!

Провидит книга «Второзаконие» и то, что после потери Родины евреи станут жертвами преследований и погромов во всех странах, где им доведется обретаться, и их жизнь будет проходить в постоянном страхе:

«И рассеет тебя Бог по всем народам, от края земли до края земли… Но и среди тех народов не найдешь ты покоя, и не будет отдыха ступне твоей, а даст Бог тебе там сердце встревоженное, тоску и скорбь души. И будет жизнь твоя висеть на волоске, и будешь пребывать в страхе день и ночь, и не будешь уверен, что выживешь…»(Второз., 28:64-67).

И снова тот же вопрос: каким образом автору «Второзакония» все это было известно? Даже если допустить, что речь идет о поздней ставке, сделанной во время Вавилонского пленения (каноничность нынешнего текста «Второзакония» после этого периода сомнений ни у кого не вызывает), то ведь в Вавилоне евреи отнюдь не были рассеяны «от края до края земли»…

Наконец, некоторые предупреждения книги «Второзакония» о том, каково может быть наказание евреям за отступничество и впадение в грех атеизма невольно заставляют вспомнить ад нацистских концлагерей и ужас Холокоста:

«Они досаждали мне небогом, гневили меня суетой своей, а Я буду досаждать им ненародом, народом подлым гневить буду их. Ибо пылающий огонь – гнев Мой, и сжигает он до глубин преисподней… Изнурены они будут голодом и охвачены жаром, и мором лютым, и зуб звериный нашлю я на них, и яд ползучих гадов. Извне будет губить меч, а из домов – ужас, и юношу, и девицу, и ребенка, человека седовласого. Сказал Я: положу им конец, сотру у людей память о них…»

Однако при этом союз между Богом и еврейским народом объявляется союзом вечным, и это означает, что в итоге Всевышний вновь и вновь будет прощать Свой народ, возвращать его в обещанную ему землю и восстанавливать утраченную этим народом государственность:

«И возвратит Бог, Всесильный твой изгнание твое, и смилостивится над тобой. И опять соберет тебя среди всех народов, среди которых рассеял тебя Бог, Всесильный твой. Даже если будут изгнанники твои на краю неба, то и оттуда соберет тебя Бог, Всесильный твой, оттуда возьмет тебя. И приведет тебя Бог, Всесильный твой в страну, которой овладели отцы твои, и овладеешь ею, и облагодетельствует он тебя, и размножит тебя более отцов твоих…» (Вотороз., 30:3-5).

Допустим, что этот текст и в самом деле датируется 7-м, а не 13 веком до н. э. Допустим, что писавший его человек был глубочайшим политическим аналитиком, как сказали бы сегодня, футурологом, сумевшим просчитать, что нынешнее благополучие еврейского государства сменится поражением еврейского народа в огне и его изгнанием с родной земли. Но каким образом он смог просчитать, что спустя 100 лет евреи вернутся и восстановят свою государственность? Каким образом он мог просчитать, что еще через шесть столетий события повторятся? Откуда ему было известно, что и после второго изгнания евреи снова возродят свое государство на той же, обетованной им Богом земле, соберутся на нее из почти 100 стран мира, но все это произойдет уже спустя почти два тысячелетия?!

Если бы кто-то еще в начале XX века предположил, что в 1948 году на карте мира появится Государство Израиль, его бы сочли за безумного фантаста. И уж тем более фантастическим выглядело предположение, что это государство при крайне малых своих размерах будет одной из самых сильных и процветающих стран своего региона. Но это – те факты, отрицать которые попросту нелепо.

И даже если они не подрывают основы библейской критики, то, вне сомнения, ставят перед любым непредвзятым читателем очень непростые вопросы.

* * *

Еще один загадочный аспект Пятикнижия открыт только для тех, кто знает иврит, то есть язык, на котором написана эта книга, но само его открытие стало возможным только после появления компьютерной техники.

В середине 80-х годов XX века выдающийся израильский (в прошлом – советский) математик Элиягу Рипс ввел в компьютер текст Пятикнижия, а затем стал пробовать отыскать в нем различные слова, читая текст через интервалы в 3,4,5,6 и более букв. Результат оказался поразительным: выяснилось, что если пытаться читать Тору через такие равные интервалы, то начинают проступать не только отдельные слова, но и… новый текст. Причем, в зависимости от интервала, выбранного для чтения, и слова, и текст оказывались разными.

Используя такой метод прочтения Пятикнижия, Рипс обнаружил в нем имена выдающихся писателей, ученых и политических деятелей прошлого, упоминания о различных событиях новейшей истории и т. д. Таким образом, выходило, что Пятикнижие – это не просто некий вполне конкретный текст, но и зашифрованное послание, которое для расшифровки следует читать через определенное число букв. И не просто послание, а послание, содержащее сведения… обо всей будущей истории человечества.

Так, рядом со словом «Рузвельт» при таком прочтении обнаруживаются фразы «Он приказал ударить в день великого поражения» и «Хиросима в конце концов поразит весь мир. Атомная катастрофа 5705». Но 5705 год по еврейскому календарю – это 1945 по григорианскому.

Слова «президент Кеннеди» стоят рядом со словами «Освальд (именно так звали убийцу президента – П.Л.). «Он ударит в голову, смерть. Даллас», то есть указано даже место убийства. Имя президента Египта Анвара Садата, заключившего сепаратный мир с Израилем, встречается при таком прочтении во фразе «Халед застрелит Садата». Уже чуть дальше можно найти имя и фамилию убийцы президента – «Халед Исламбули. 8 тишрея». Президент Анвар Садат был убит 6 октября 1981 года, но 6 октября по еврейскому календарю – это 8 тишрея.

И вот таких совпадений набралось великое множество.

Надо сказать, что идея о том, что в тексте Пятикнижия содержится некий другой текст, который можно прочесть, если найти соответствующий код, высказывалась неоднократно различными выдающимися еврейскими учеными и комментаторами Писания. Из христианских ученых приверженцем этой идеи являлся Исаак Ньютон, бывший великим богословом в не меньшей, а может быть и в куда большей степени, чем великим физиком. В 30-х годах XX века эту идею – о том, что Тору можно читать и через равные буквенные шаги-интервалы – выдвинул пражский раввин Вейсмандель. Однако пока не появились компьютеры, подобное прочтение текста Торы было невозможным.

Разумеется, будучи ученым, первооткрыватель «билейского кода» Элиягу Рипс решил ничего не принимать на веру. Он разослал статью о своем открытии целому ряду своих коллег – крупнейшим американским и английским математикам XX века, а также попросил проверить его шифровальщиков Агенства Национальной Безопасности США. Вердикт всех был одинаков: вероятность того, что в тексте книги «Бытие» (а в начале для анализа была взята именно она) содержится скрытая информация в форме эквидистантных (то есть идущих через равные промежутки букв) последовательностей составляет 99.998 %.

Но в связи с этим возникал резонный вопрос о том, а нельзя ли подобным способом прочесть вообще любую книгу? Чем больше будет книга, тем больше, очевидно, вероятность того, что при прочтении через определенное число букв в ней могут возникнуть те или иные слова или тот или иной текст. На русском языке такой эксперимент был проделан с двумя великими книгами – романами «Преступление и наказание» и «Война и мир». Ни одна из них не дала подобного результата. Бесплодными оказались и попытки отыскать подобный код и в ряде книг на английском языке, а также на иврите. То есть во всех этих книгах время от времени, возникали какие-то отдельные 4-5-буквенные слова, но их никогда не окружал связный текст, тем более текст, проливающий свет на те или иные события. Даже с остальными книгами Библии такое проделать не получалось. Стало ясно, что подобный код имеется только в одной книге в мире – «Пятикнижии Моисеевом».

Одним из первых исследованиями нового кода увлекся американский журналист Майкл Дрознин, кстати, убежденный атеист. Для того, чтобы работать с кодом, Дрознин выучил иврит и, однажды, набрав в поисковике программы слова «Ицхак Рабин», Дрознин обнаружил возле него связный текст «Роцеах ашер нирцах» и дату 5755 год – то есть 1995 год по христианскому летосчислению. Майкл Дрознин перевел эту фразу как «Убийца, который убьет», хотя на самом деле ее правильный перевод звучит, как «Убийца, который будет убит». Последняя фраза выглядит для израильтян предельно понятно, так как в историю Израиля Рабин, помимо прочего, вошел и как убийца евреев – человек, расстрелявший в 1948 году с берега судно «Альталена» с бойцами еврейской подпольной организации ЭЦЕЛ.

Впрочем, это не так уж и важно. Важно то, что в 1994 году Дрознин попытался передать Рабину письмо с предупреждением о том, что в 1995 году на него может быть совершено покушение. Письмо, видимо, дошло до Рабина, но он ему не поверил. 4 ноября 1995 года Ицхак Рабин был убит на площади в центре Тель-Авива человеком, убежденным, что политика премьера не отвечает интересам страны. Сев к компьютеру, Дрознин рядом с именем Рабина легко обнаружил и имя его убийцы – Игаль Амир. До этого он не мог его найти по той простой причине, что ему этого было не дано знать.

То, что это убийство удалось предсказать, но не удалось предотвратить, невольно наводило на мысль о предопределенности будущего (хотя, заметим, мысль эта глубоко чужда иудаизму, настаивающему на принципе свободы воли каждого человека).

Обо всем этом Дрознин рассказал в своей книге «Библейский код. Тайнопись будущего», переведенной на русский язык в 2000 году. В этой же книге он писал, что его исследования библейского кода показывают, что в 2006 году Израиль может подвергнуться ядерному удару.

В 2004 году автор этой книги встретился с проф. Элиягу Рипсом и спросил его, что тот думает о предсказаниях Дрознина. Рипс ответил, что считает их спекулятивными и не заслуживающими доверия. По словам Рипса, с расшифровкой кода все обстоит не так-то просто, особенно, когда речь идет о событиях будущего – здесь все зависит от интерпретации найденного текста. Одновременно проф. Рипс поделился со мной своими последними открытиями, связанными с кодом. Например, найденным им в тексте Торы предложением «Александр Пушкин, великий русский поэт, будет убит на дуэли».

В 2006 году и в самом деле никакого ядерного удара по Израилю, слава Богу, не было. Однако не стоит забывать, что именно в этом году на города и поселки Израиля с территории Ливана обрушился настоящий град ракет, и Израилю пришлось вступить во Вторую Ливанскую войну, самое крупное его военное противостояние с 1982 года.

В любом случае, книга Майкла Дрознина представляет собой определенную ценность, возможно, тем более значительную, что ее автор – человек неверующий.

«Рипсу, математику и верующему иудею, нет нужды спрашивать: «Кто же составил код?», – пишет Дрознин. – Ответ очевиден. Составитель кода, обвинитель и защитник – это Бог.

Однако для меня дело обстояло отнюдь не так просто. Я видел несомненные доказательства существования кода, а вот доказательств существования Бога у меня не было. Если библейские предсказания исходили от всемогущего Бога, то зачем Он трудился и делать? Он мог просто изменить будущее.

Сообщения кода, как мне казалось, исходили от кого-то другого – доброжелательного, но не всемогущего, – кто желал предупредить нас о грядущей опасности, чтобы мы устранили ее сами»[127].

Дрознин так и не дает собственного ответа на вопрос о том, кто же зашифровал в тексте Пятикнижия всю будущую историю человечества. Ссылаясь на некий высший разум, он понимает, что нелепо приписывать создание этого кода «инопланетянам», так как трудно представить, что даже самая могущественная цивилизация обладает способностью к такому предвидению будущего. Однако и слово «Бог» он, как и большинство атеистов, произнести просто боится.

Но в любом случае открытие тайного кода Пятикнижия еще раз доказывает, что эта книга стоит особняком даже в корпусе книг Священного Писания. А значит и человек, бывший ее автором – а пока никто, как уже было показано, не опроверг убедительно авторство Моисея – тоже был совершенно необычным, отличающимся от всех остальных «прошедших по Земле людей». И потому, возможно, нам стоит еще раз задуматься над одной из последних фраз Пятикнижия, приписываемой уже Иисусу Навину:

«И не было более пророка в Израиле, подобного Моше, которого знал Бог лицом к лицу…»