Глава 5. В шатре Откровения

Согласно мнению большинства комментаторов, сразу же после сообщения Моисеем вести о прощении Богом Своего народа он объявил о сборе пожертвований для строительства Переносного Храма.

Этот Храм призван был сыграть роль того самого святилища, которое давало бы народу столь необходимое ему зримое ощущение существования Бога и напоминало бы о союзе с Ним; о том, что Он неизменно хранит еврейский народ. При этом, если учесть, что у евреев еще не было своей земли, и они вели кочевой образ жизни, то этот Храм должен был легко разбираться, когда еврейский стан снимался с места, относительно легко переноситься и быстро собираться на новом месте. Именно такой уникальный Храм, как мы увидим, удалось создать Моисею вместе с собранными им вокруг себя народными умельцами, согласно Библии, вдохновляемыми во всех своих действиях самим Богом.

Однако прежде, чем приступить к строительству Переносного Храма, Моисей объявляет сбор пожертвований на его сооружение. При этом каждый мужчина старше двадцати лет должен был дать обязательное пожертвование в половину шекеля серебра, то есть не деньги (деньги в нашем современном понятии тогда ни у евреев, ни у других народов этого региона не было), а кусочек серебра весом в 11.4 г.

Помимо этого, все – и мужчины, и женщины – призывались дать на строительство Храма золото, серебро, медь, дерево, крашенные льняные и шерстяные ткани, шкуры различных животных. Объем этого дара не ограничивался – каждый мог дать столько, сколько пожелает его сердце.

У сбора приношений, как разъясняет Библия, было сразу несколько целей.

Во-первых, он действительно был необходим для того, чтобы построить Храм. И здесь Моисей вновь предстает перед нами подлинным революционером. Он собирает средства на эту постройку не с помощью введения обязательного налога (такой налог вроде бы есть, но он смехотворно мал – всего полшекеля серебра, и предназначен, как будет сказано ниже, в основном для другого), а именно за счет добровольных пожертвований со стороны всего народа.

Таким образом, строительство главной национальной святыни он сделал не единоличным делом правителя, а делом общенародным, и сам этот Храм вместе со всеми его внутренними атрибутами воспринимался теперь как именно общенациональное достояние. Это, безусловно, способствовало укреплению ощущения единства нации и восприятия каждым евреем самого себя и каждого своего соплеменника как неразрывной части некого единого национально-религиозного коллектива.

Принесение добровольных даров и уплата половины шекеля серебра рассматривалось Моисеем и как способ искупления народом греха золотого тельца – так же, как они жертвовали свое золото на создание этого идола, они должны были пожертвовать на создание Храма во имя Единственного Бога.

Это было прекрасно понято и самим народом, который жертвовал необычайно много и охотно – пока не стало ясно, что пожертвований вполне достаточно и их сбор было решено прекратить:

«И пришли мужья с женами – каждый, щедрый сердцем, принес браслеты, и кольца, и перстни и нательные украшения, всякие золотые вещи…

…А сыны Израиля все несли дары каждое утро. И все ремесленники, занятые святой работой, оставили работу, которую делали и пришли и сказали Моше: «Несут люди гораздо больше, чем нужно для работы, которую Бог повелел сделать». И приказал Моше объявить в стане: «Пусть ни один мужчина и ни одна женщина не приносят больше материал для священного приношения».

И перестал народ приносить, но было слишком много материала для всей работы, которую нужно было сделать» (Исх., 35:22;36:3-7).

Но у сбора половины шекеля с каждого мужчины, начиная с двадцати лет и старше, была и еще одна цель. Именно с двадцати лет мужчина признавался у израильтян годным к армейской службе. Собирая по половине шекеля, Моисей таким образом проводил и перепись своего народа – для того, чтобы понять, какой армией он располагает для предстоящего евреям завоевания Ханаана. После окончания сбора полушекелей ему нужно было только взвесить собранное серебро и умножить получившуюся цифру на два.

Дж. Фрезер в своей книге «Фольклор в «Ветхом Завете»» высказывает версию, что рассказ о переписи с помощью полушекеля был введен в канонический текст Библии не при жизни Моисея, а гораздо позже – уже после смерти царей Давида и Саула. При этом Фрезер отталкивается от рассказов Библии о том, как Бог сурово карал этих царей и всех израильтян за попытки провести перепись населения путем его поголовного исчисления. Суеверный страх перед поголовной переписью людей, скота или имущества, показывает Фрезер, присущ и в наши дни не только многим живущим при первобытнообщинном строе народам Африки, но и сохранился в виде атавизма и у европейцев. Таким образом, способ косвенного пересчета боеспособного населения с помощью полушекеля, по мысли Фрезера, был введен позже и попросту приписан Моисею – иначе трудно объяснить, почему этим способом не воспользовались те же Давид и Саул.

Однако в самом приказе об обязательном пожертвовании полушекеля комментаторы видят еще один аспект. То, что каждый взрослый представитель народа, независимо от размеров своего состояния, будь он богач или бедняк, должен был дать ровно полшекеля серебра, не меньше и не больше, символизировало великую идею равенства каждого человека перед Богом, провозвестником которой также стал Моисей.

Когда сбор необходимых материалов для строительства Переносного Храма был закончен, Всевышний, рассказывает Пятикнижие, указал Моисею на Веселеила (принятая в русской православной традиции транскрипция еврейского имени Бецалель), как на человека «мудрого сердцем», то есть обладающим выдающимися природным даром к различным ремеслам. Веселеил, сообщает Библия далее, был внуком Хура, убитого, когда он пытался помешать евреям создать золотого тельца, и именно в счет заслуг деда Бог и наградил Веселеила разнообразными талантами, доверив ему честь сооружения Переносного Храма и сделав само его имя символом мастерства и таланта, вдохновляемого Свыше.

В качестве помощника Веселеилу Бог повел Моисею дать другого мастера – Аголиава, сына Ахисамахова из колена Дана, однако из дальнейшего текста становится ясно, что на самом деле Веселеил и Аголиав выполняли лишь самые ответственные работы, в основном, связанные с литьем металлов и изготовлением аксессуаров для Святилища Храма. В самом же сооружении всего необходимого для Храма принимали участие десятки, а то и сотни людей, мужчин и женщин, выполнявших работу ткачих, плотников, ювелиров и т. д. И это естественно – такой труд, особенно с учетом технологий того времени был попросту неподсилен двум, пусть даже и очень искусным и трудолюбивым мастерам.

Сам процесс изготовления всех деталей Переносного Храма с указанием всех его размеров, способов крепления и т. д. описан в книге «Исход» настолько подробно, и что напоминает инструкцию по его сборке и разборке. В результате мы и сегодня не только хорошо представляем, как именно выглядело это сооружение, но и при желании можем с легкостью соорудить его модель. Споры вызывают лишь то, как именно выглядели некоторые аксессуары этого Храма. Причем если для стороннего человека споры эти покажутся совершенно незначительными, то для еврейских религиозных авторитетов они имели огромное значение. Сам Переносной Храм рассматривался ими как своеобразная модель мироздания, а потому каждый его, даже самый мелкий аксессуар, каждое ритуальное действие в этом Храме, с их точки зрения, несло в себе глубокий мистический смысл.

Это, по их мнению, следует хотя бы из утверждения Библии, что само устройство Переносного Храма не было придумано Моисеем – оно от начала до конца, до самой мелкой детали было показано пророку Богом во время его пребывания вне физического тела на горе Синай, и при этом Бог подчеркнул, что он должен сделать все «в точности». Но Моисей, продолжает далее Библия, видевший Храм в своем воображении, не делал при этом никаких чертежей и рисунков для Веселеила и Аголиава, а просто рассказывал им о том, как он все это видит, а на основе его рассказов Веселеил и Аголиав давали указания остальным работникам. Однако когда все работы над составными частями Храма были закончены и представлены Моисею, выяснилось, что все они в точности соответствуют тому, что он видел перед своим мысленным взором – и это, считают комментаторы Библии, было самым настоящим чудом.

Так как впоследствии общее устройство Переносного Храма легло в основу устройства Иерусалимского храма, а устройство Иерусалимского храма лежит в основе планировки всех христианских храмов, то изучение конструкции сооруженного по указанию Моисея Переносного Храма представляет собой интерес как для евреев, так и для христиан.

Переносной Храм состоял из внешнего двора, окруженного специальным ограждением. Возводилось это ограждение следующим образом. С южной и северной стороны на расстоянии в пять локтей (2.3 м) друг от друга устанавливались на медные основания двадцать крытых медью столбов. С восточной и западной стороны устанавливалось 10 таких столбов на 10 медных оснований. В разрезе столбы имели квадратные сечения с длиной стороны в 1 локоть (46 см). Каждый столб имел специальные серебряные крюки, прикреплявшиеся к нему с помощью серебряных же обручей.

После того, как столбы были установлены, между ними натягивались завесы, сотканные из небесно-голубой, темно-карсной и малиновой шерсти, смешанной с сученым льном. Таким образом, длина ограждения составляла 100 локтей (46 метров), а ширина – 50 локтей (23 метра).

Вход во двор Переносного Храма располагался с Востока, и взору того, кто входил внутрь представал жертвенник для принесения жертвоприношений и Шатер Откровения с тщательно занавешенным входом.

Жертвенник, как указывается в Библии, был квадратным – пять локтей на пять локтей (2.3?2.3 м), а его высота составляла 3 локтя (1.38 м). В то же время, согласно другим источникам, у жертвенника было еще основание высотой в 7 локтей, и тогда его общая высота составляя 10 локтей (4.6 м). В любом случае первосвященнику, приносившему жертву, приходилось идти к нему по пандусу, тянувшемуся к жертвеннику со стороны южной стены двора.

Любопытно, что жертвенник также был сделан из дерева, покрытого затем слоем меди, а по бокам у него были квадратные выступы – те самые рога, ухватившись за которые в Храме, вбежавший в него приговоренный к смерти преступник последний раз молил о милосердии. К жертвеннику Веселеил и Оголиав изготовили целый ряд медной утвари – совки, чтобы собирать с него золу; кочерги для того, чтобы переворачивать мясо жертв, плошки для принесения огня на жертвенник и решето для того, чтобы задерживать падающие с него угли.

По бокам жертвенника были кольца, в которые продевались шесты, чтобы, подхватив эти шесты, его можно было переносить с места на место. Это было не очень тяжело, так как внутри жертвенник – и Библия это тоже подчеркивает – был полым. Когда его устанавливали на новом месте, то для устойчивости (и, заметим, противопожарной безопасности) его внутренность наполнялась землей. Когда же приходило время сниматься с места, земля выгребалась, в кольца снова вставляли шесты и жертвенник был готов к походу.

Неподалеку от жертвенника располагался умывальник, в котором священники должны были омывать руки и ноги, прежде чем войти в Шатер откровения. Умывальник был сделан из латуни, причем, утверждает Библия, латунь эта была добыта в результате переплавке зеркал, пожертвованных женщинами, что еще раз подчеркивает, насколько важным делом было воспринято в народе сооружение Переносного Храма – ведь латунное зеркало, особенно в ту эпоху, представляло для любой женщины огромную ценность. Умывальник походил на большой полукруглый бассейн с двумя кранами, стоявший на таком же полукруглом основании.

За жертвенником и умывальником располагался уже сам Шатер Откровения, стены которого делались специальных брусьев, изготовленных из неподдающегося гниению дерева шиттим. Споры о том, о каком именно дереве идет в данном случае речь, не утихают между исследователями до сих пор, хотя выбор на самом деле у них небольшой – понятно, что под «шиттим» древние евреи имели в виду либо кедр, либо акацию, большие запасы древесины которых они взяли с собой из Египта. Каждый такой брус покрывался золотом и его размер составлял 10 локтей в длину, полтора локтя в ширину и в локоть толщину, то есть его высота составляла примерно 4.6 м, ширина – 70 см, а толщина – порядка 23 см. В земле такие брусья закреплялись с помощью специальных серебряных оснований, а друг с другом – вырезанных в них двух парных шипов. Затем, когда брусья уже были соединены шипами, через имеющиеся в них кольца их соединяли еще и специальными шестами. Таким образом, Шатер Откровения был огражден довольно прочными, отливающими золотом стенами, которые при необходимости так же легко разбирались, как и собирались – для этого достаточно было лишь вытащить шесты из колец и разъять шипы брусьев. Высота этих стен составляла, как уже было сказано, 4.6 м; ширина южной и северной стен – порядка 13.7, а восточной и западной – около 5.5 м. Внутри стены Шатра были занавешаны завесами из сученого льна и крашенной шерсти, каждая из которых была длиной в 28 локтей (12.8 метров), а шириной в 4 локтя (1.83 метра). По краям гобеленов шли петли из голубой шерсти, располагавшиеся точно друг против друга. В эти петли продевали специальные застежки-крючки и таким образом завесы соединялись друг с другом. Сверху Шатер Откровения покрывали крышей из выкрашенных красной и синей красной бараньих шкур.

* * *

«Сердцем» Шатра Откровения была Святая Святых – место, где, согласно Библии постоянно ощущалась Шхина, то есть Божественное присутствие, сильнейшая эманация, исходящая от Всевышнего. От остального помещения Шатра Откровения Святая Святых отделялась специально сшитой для этого завесой, которая вешалась на четырех столбах, которые были также сделаны из дерева, покрыты золотом и оснащены золотыми крючками, но вместе с тем они были вдвое тоньше внешних столбов.

Стены Святая Святых несколько отстояли от стен Шатра и ее размер был 10 локтей на 10 локтей (4.6 метра на 4.6 метра), то есть внутри Святая Святых представляла собой правильный куб.

В Святая Святых хранился Ковчег Завета – одна из самых сакральных святынь человечества, судьба которой до сих пор волнует и каждого религиозного еврея, и археологов и историков, и просто кладоискателей, любителей приключений и исторических загадок. Внешне Ковчег Завета представлял собой три вкладывающихся друг в друга сундука или большие коробки – золотую, деревянную и снова золотую. Общие размеры этих вложенных друг в друга коробок составляли два с половиной локтя в длину, полтора локтя в ширину и полтора локтя в высоту, то есть 114?68.5?68.5 см. На четырех углах Ковчега было сделано 4 золотых кольца, через которые были продеты крытые золотом шесты из дерева шиттим. На концах шестов были сделаны утолщения, которые были шире диаметра этих колец, так что вытащить шесты из них было невозможно. С помощью этих шестов Ковчег и переносился с места на место и сопровождал еврейскую армию в бою. То, что шесты свободно перемещались между кольцами, позволяло найти оптимальное расположение Ковчега для его переносчиков. До сих пор идут споры о том, как именно располагались эти шесты – одни источники утверждают, что они шли вдоль коротких, другие – что вдоль длинных сторон Ковчега.

Внешний золотой ящик Ковчега был чуть выше двух вложенных в него деревянного и золотого, и поверх этого ящика клалась крышка, размер которой точно соответствовал размерам Ковчега – два с половиной локтя длиной и полтора локтя шириной(114?68.5 см). И вот крышка эта была уникальна – она была отлита из чистого золота, причем на концах ее были фигурки двух «крувов», или, если написать это слово в принятой в русской православной транскрипции, херувимов. Однако для тех, кто знаком с еврейским языком, слово «крув», конечно, звучит предпочтительнее, так как его смысл предельно понятен – оно означает «близкий, приближенный». И снова – из-за того, что Ковчег Завета был утерян и его местонахождение сегодня неизвестно, – между религиозными авторитетами и исследователями идет ожесточенный спор о том, как именно выглядели эти крувы-херувимы. Одни считают, что это были фигурки, напоминающие человеческие, но с огромными крыльями вместо рук, простертыми навстречу друг другу и касающиеся друг друга, так что лиц фигурок не было видно, да и вообще непонятно, зачем им в таком случае были нужны лица. Другие источники утверждают, что лица у херувимов-крувов были, и их очень ясно было видно – у одного херувима было лицо мальчика, а у другого – лицо девочки (по другой версии, у одного лицо мужчины, а у другого – лицо женщины). Лица херувимов, по этим источникам, были обращены друг к другу и чуть наклонены, так что было непонятно, смотрят они друг на друга или на центр крышки Ковчега.

Но тут возникает резонный вопрос о том, а не было ли сооружением таких херувимов нарушением запрета Бога на делание каких-либо изображений?

Для сторонников критического анализа текста Библии появление на крышке Ковчега фигурок херувимов является доказательством того, что идея не просто единственного, но и бестелесного, невидимого Бога не была в одночасье рождена религиозным гением Моисея и вообще возникла не сразу, а прошла до своего окончательного сформирования долгий путь исторической эволюции.

У еврейских религиозных авторитетов, понятно, существует несколько ответов на этот вопрос. Однако каким бы этот ответ не был, все они подчеркивают, что херувимы на крышке Ковчега изначально не считались какими-то богами и никогда не использовались для поклонения. Большинство сходится на том, что эти фигурки символизировали союз еврейского народа с Богом, который вполне может быть уподоблен (и не раз уподобляется в книгах пророков) брачному союзу между мужчиной и женщиной. Существует легенда, согласно которой херувимы, несмотря на то, что были отлиты вместе с крышкой Ковчега и представляли с ней единое целое, каким-то мистически образом могли двигаться. В тот момент, когда в отношениях между еврейским народом и Богом все было в порядке, они были обращены лицами друг к другу. Когда же Всевышний гневался на еврейский народ, то херувимы поворачивались друг к другу спиной. По другой легенде, крылья херувимов каким-то образом могли двигаться, то поднимаясь вверх, то простираясь над крышкой Ковчега.

Херувимы, утверждает Раши, играли немаловажную роль в общении Моисея с Богом. Сам Моисей никогда не заходил в Святая Святых – он разговаривал со Всевышним, стоя перед его завесой. Но голос Бога как бы проходил между крыльями херувимов и уже затем доходил до Моисея.

Выкованная из золота крышка Ковчега завета задает и еще одну, чисто физическую загадку. Длина и ширина крышки четко указаны в Библии – 114?68.5 см. Талмуд утверждает, что толщина крышки была равна одной ладони, то есть 7.5 см. Но тогда, зная плотность золота, нетрудно подчитать, что вес крышки Ковчега, даже без учета веса фигурок херувимов составлял… 1135 кг.

Если учесть вес самого Ковчега, то есть трех ящиков, из которых он составлял, а также то, что в него были положены Скрижали Завета, кувшин с запечатанным в нем порцией мана, а по одной из версий и написанный собственноручно Моисеем свиток Пятикнижия, то становится ясным, что такой Ковчег никак не могли поднять несколько человек и уж, тем более, долго нести его на руках. А ведь именно таким образом, согласно и Пятикнижию, и книгам пророков, он переносился евреями в пустыне, а затем и во время сражений.

Впрочем, этот вопрос легко разрешается, если принять во внимание утверждение другого еврейского комментатора Писания – Саадии-гаона, согласно которому общий вес крышки Ковчега Завета составлял 1 талант, то есть 68 кг. Это тоже немало, но это уже вполне реальная цифра. Тогда толщина крышки составляла всего 0.47 см, а если учесть вес херувимов, то и вообще 3 мм. В этом случае и процесс ее изготовления не вызывает особых вопросов.

В самом Шатре Откровения перед завесой Святая Святых стояло три культовых предмета: стол для «хлебов лицезрения», жертвенник для воскурения благовоний и менора – храмовый светильник, который иногда принято ошибочно называть «семисвечником», хотя свечи для его зажигания, разумеется, не использовались.

Стол, на который ставились 12 – по числу колен – выпеченных в особых золотых формах «хлебов лицезрения» был сделан их того же дерева шиттим и покрыт золотом. Размеры этого стола Библия опять-таки указывает предельно точно: два локтя длиной, один локоть шириной, полтора локтя высотой – 92?46?69 см. На его ножках опять-таки были золотые кольца, через которые продевались шесты для переноски стола при переходе стана на новое место.

Чтобы читатель мог представить себе всю красоту и всю сложность изготовления храмового светильника – меноры – следует прибегнуть непосредственно к цитированию текста Пятикнижия:

«И сделай менору из чистого золота, и пусть она будет выкована из цельного слитка: и основание ее, и ствол ее, и украшения в виде чашечек, шаров и цветков должны быть выкованы из того же слитка. Из ствола по обеим сторонам ее пусть выходят шесть ветвей: три ветки меноры должны выходить с одной стороны и три ветки меноры – с другой стороны ствола. Три черненые чашечки, шар и цветок должны быть на одной ветви и и три черненные чашечки, шар и цветок – на другой ветви; такими должны быть все шесть ветвей, выходящих из ствола меноры. И на самом створе меноры должны быть четыре черненные чашечки, шары и цветки. На стволе, в основании первой пары ветвей, выходящих из него – шар, и в основании второй пары ветвей, выходящих из него – шар. Так у всех шести ветвей, выходящих из меноры. Все шары и все ветви должны быть выкованы из самой меноры. Вся она должна быть выкована из цельного свитка чистого золота. И сделай на меноре семь светильников так, чтобы свет от фитилей, зажженных в светильниках, был направлен к стволу. И сделай для нее щипцы и совки из чистого золота. Из кикара чистого золота должна быть сделана вся менора со всеми ее деталями. Смотри и сделай все предметы по тому образу их, который явлен тебе на горе» (Исх., 25:31-40).

Кикар – то же, что и талант, то есть вес меноры составлял 68.4 кг, ее суммарная высота 18 ладоней (135 см). Но вот по поводу того, как именно выглядела храмовый семиламповый светильник, при всей подробности его описания, опять-таки идут споры. Наиболее признанными являются две версии. Согласно первой, три ветви светильника расходились полукругами от его центрального ствола, и на каждой ветви было два светильника с идущими под ними чашечками, шарами и цветами. По второй версии, ветви светильника были прямыми и отходили от центрального ствола под углом.

* * *

Как уже говорилось выше, еврейские мистики были убеждены, что Моисей вложил в устройство Переносного Храма в целом, и в каждый его аксессуар в частности, глубокий сакральный смысл, закодировал в них величайшие тайны мироздания.

Вот, например, как объяснял назначение храмового семилампового светильника раввин Ш.-Р. Гирш:

«Если мы зададимся вопросом о значении меноры в святилище Божественного Закона, то ответ на первый взгляд, покажется вполне очевидным. Зажженная менора, предположим мы, выражает свое символическое значение через свет, который она распространяет, и кажется очевидным, что свет, в свою очередь, представляет собой понимание. В таком случае не было бы ничего легче, чем толковать менору, особенно учитывая ее положение напротив стола перед Ковчегом Закона Бога, как символ того духовного понимания, которое, наряду со столом, – символом материального благосостояния – индицирует результаты еврейской национальной жизни, порожденной Божественным Законом и вечно посвященной Ему. Однако более глубокое исследование, основанное на тексте Писания, могут вызвать оправданные сомнения относительно того, является ли ответ столь уж очевидным…

…Нам бы казалось оправданным объяснить менору в Писании как символ духа, точнее двойственных аспектов человеческого духа: теории и практики, познавательной способности и волевого акта, восприятия и воли к практическому действию.

К счастью, Само Слово Бога предлагает ясное подкрепление нашему объяснению. Зехария был посланником Бога к Зерубавелю, лидеру, которому предстояло заложить на развалинах прежнего еврейского государства фундамент новой еврейской национальной жизни, задача в решении которой он на каждом шагу сталкивался с препятствиями. Зехарии была показана менора с семью лампадами. Когда он попросил ангела, принесшего слово от Бога, объяснить ему значение этого видения, ангел ответил: «Разве ты не знаешь, что они означают». Когда пророк ответил: «Нет, мой господин», ангел сказал ему: «Это – слово Божье, которое нужно передать Зерубавелю: Не военной мощью, не физической силой, но Моим духом, говорит Господь Воинств» (Зехария. 4:6). Это – доказательство того, что менора-семисвечник представляет дух, или, более точно, Божественный дух, и что это символическое значение должно быть столь очевидным, что ответ ангела Зехарии «Разве ты не знаешь, что они означают?», предполагает некий упрек, порицание пророку за то, что тот ощутил потебность в особом объяснении, чтобы понять это символическое видение…

Итак, если свет, который излучает менора, сиволидизрует дух понимания и действия, который даруется человеку Богом, то каково же отношение меноры к свету, который она порождает?

Если мы представим менору в ее физической форме, тогда ее основание, которое несет один цветок, ее ство и ветви с чашечками в форме цветов миндаля с их шишками и цветами, создает полное впечатление дерева, которое, стремясь вверх, от корней, растет, чтобы стать носителем этого света.

Если в то же время мы примем в расчет, что менора была единственным в Святилище предметом, сделанным целиком из металла, и, более того, из золота, мы сможем легко увидеть, что, благодаря материалу, из которого она была изготовлена, она должна была символизировать твердость, стойкость и неизменность, но что ее форма предполагала рост и развитие. Таким образом, два аспекта меноры, материал и форма, представляют собой рост и развитие таких качеств, как твердость, стойкость и выносливость, которые навсегда должны оставаться неизменными.

Следовательно, уже своим внешним видом менора воплощает собой полную противоположность того понятия, которое символизирует стол. Стол делается, в основном, из дерева… Как таковой он символизирует материальные аспекты жизни, которые по самой своей сути подвержены изменениям, присущим явлениям роста, развития, цветения, созревания и, наконец, смерти и разложения…

…Менору мы видим противоположностью столу. Сделанная целиком из золота она символизирует именно ту неизменную твердость и неподвластность времени, которые, как показывает ее форма, должны цвести и раскрываться в Святилище через дух Божественного закона…»[85]

Не хочется утомлять читателя подробным цитированием этого разъяснения символики только одного храмового светильника, которое в книге рава Ш.-Р. Гирша занимает больше десяти страниц. Понятно, что для стороннего и непосвященного читателя они покажутся нудной и никому ненужной схоластикой. Однако для знатока Каббалы они представляют поистине увлекательное чтение. В итоге рав Гирш приходит к выводу, что если центральный ствол меноры олицетворял Дух (Руах) Бога, каждая его ветвь и каждый светильник символизировал кабалистические мидот и сфирот, то есть высшие идеальные миры и различные ступени и проявления этого духа: крайняя левая ветвь символизировала мир и качество Бина (Понимания), следующая за ней – мир и качество Гвура (Силы), третья слева ветвь – мир и качество «Йират шамаим» (Страха перед Богом). Первая слева от центральной лампады, пятая по счету ветвь символизировала мир и качество Даат (Знания), далее идут миры и качества Эца (Совета) и Хохмы (Мудрости).

Аналогичным образом рав Гирш, а также многие каббалисты до него и после него разъясняли сакральный смысл и других атрибутов Переносного Храма.

При этом считалось, что внутри Переносного Храма (а затем и внутри Иерусалимского Храма) в силу его сакрального характера нарушались обычные и обязательные для нашего мира законы пространства и времени. Еврейские предания, к примеру, утверждают, что, несмотря на относительно небольшие внешние размеры Шатра Откровения, он вмещал в себя всех, кто желал в него войти, подчас всех 600 тысяч человек. Более того – когда молящиеся в шатре должны были падать ниц, им всем хватало места и для этого – пространство Шатра снова раздвигалось, чтобы дать евреям упасть на колени перед Богом, а когда они поднимались, снова сжималось. При этом извне Шатер, а затем и Храм выглядели так же, как обычно.

Одним из чудес Святая Святых было, согласно этому же преданию, заключалось в том, что место, занимаемое Ковчего Завета, не шло в счет. Размер Святая Святых, как уже было сказано, составлял 5 на 5 локтей, но при этом после внесения в него Ковчега размер от одной стороны Ковчега до стенки и другой его стороны до противоположной стены Святая Святых составлял все те же 5 локтей, хотя ширина самого Ковчега, напомним, составляла полтора локтя.

Согласно Библии, само соприкосновение с Ковчегом Завета для не имеющего на это права человека было сопряжено с опасностью для его жизни. Достаточно вспомнить, эпизод из “Второй книги Самуила”, рассказывающий о том, как царь Давид решил перевезти Ковчег Завета из Баалей-Иегуды в Иерусалим. Так как дорога шла по крайне неудобной местности, то вместо того, чтобы нести Ковчег на плечах, левиты погрузили его на телегу, запряженную быками. Когда Ковчег провозили мимо дома некого земледельца Авинадава одному из его сыновей – Уззе – показалось, что Ковчег чуть съехал с телеги, и он решил поддержать его. Однако как только Узза коснулся рукой Ковчега Завета, он тут же замертво упал на землю, словно пораженный невидимым ударом.

Таким образом, ни в одном из аксессуаров Переносного Храма, ни в их расположении внутри него, ни в одном ритуальном действии не было, по утверждению еврейских священнослужителей, ничего случайного – все они носили сакральный характер. Поэтому даже самое мелкое нарушение в порядке ритуальных действий, определенном Моисеем (который, как свято верили и верят евреи на протяжении тысячелетий, был получен им напрямую от Бога) могло повлечь за собой самые ужасные последствия.

По мнению ряда исследователей, это внимание Моисея к любым, порой кажущимся второстепенными деталями ритуала было необычайно верным с психологической точки зрения. Оно поневоле должно было порождать мысль, что если Всевышний так внимателен к мелочам и может жестоко наказать за них, то какую же страшную кару Он может обрушить на голову человека за нарушение других Своих заповедей?

* * *

Соответственно, если и аксессуары Переносного Храма, и служба в нем носили сакральный характер, то такой же характер должна была носить и одежда первосвященника и других священнослужителей, ведших службу в Храме. Ни одна деталь этой одежды также не считалась случайной или необязательной.

Одежда первосвященника состояла из накидки, сплетенной из голубой, темно-красной и малиновой шерсти вместе сученым льном и золотыми нитями, для получения которых золото тонко расплющивали и затем уже нарезали на нити. Больше всего эйфод по своей форме напоминал большой фартук с длинным поясом, позволявшим обернуть его вокруг тела и завязать спереди. По одной из версий, у этого «фартука» были еще две наплечные полоски, по другой – он закрывал и верхнюю часть тела, по третьей – эфод был чем-то вроде греческой тоги.

Из такой же драгоценной смеси нитей делался и отдельный пояс эйфода, которую по одной версии завязывался на уровне пупка, а по другой – под грудью. На каждом плечевом ремне эйфода был помещен оправленный в золото сардоникс, и на этих камнях были вырезаны имена родоначальников колен Израиля – по шесть на каждом камне. Поверх эйфода первосвященник надевал хошен – одну из самых загадочных и мистических деталей его одежды. Хошен делался из дорогой парчи размером в локоть на половину локтя (46 на 23 см). По одну сторону этой ткани был выткан лев, а по другую – орел. Затем этот кусок полотна складывали по длине пополам, и таким образом хошен получался квадратным, размерами 23 на 23 см (по другой версии, 15 на 15 см). На хошен были нашиты вставленные в золотую оправу 12 драгоценны камней – в 4 ряда по три камня в каждом ряду. Первый ряд составляли сердолик (или, возможно, рубин), изумруд и топаз. Второй ряд – карбункул, сапфир и берилл, третий ряд – гиацин, агат, аметист, четвертый ряд – хризолит, оникс и яшма.

На каждом из этих камней было выгравировано имя того или иного родоначальника колена. Согласно наиболее авторитетному мнению эти имена располагались в следующем порядке:

По краям хошена были вставлены золотые кольца, в которые вдевались специальные шнурки, и уже с помощью этих шнурков хошен привязывался к эйфоду. И вот дальше Библия говорит, что в хошен помещались некие предметы, называемые урим и тумим. Два этих слова в буквальном переводе означают «освещения» (от «ур» – свет) и завершения (от «том» – конец, завершение). Септуагинта (перевод Пятикнижия на греческий 70 еврейскими мудрецами) переводит эти слова на греческий как «дилосис хай алитейа», то есть «объяснения и правда». Однако правда заключается в том, что сегодня мы уже не можем сказать точно, что такое «урим и тумим» и как они выглядели.

По одной из версий, это были пергаменты с записанными на них именами Бога, которые вкладывались между двумя слоями хошена. По другой, «урим и тумим» – это не что иное, как 12 драгоценных камней на эфоде. Ясно одно: хошен с «урим» и «тумим» играл роль «оракула». Согласно Талмуду, надев хошен, первосвященник задавал Богу вопрос, являющийся на данном этапе судьбоносным для еврейского народа, после чего соответствующие буквы на драгоценных камнях начинали светиться особым светом, и возникая перед внутренним взором первосвященника давая ответ на тот или иной вопрос или подсказывая решение проблемы.

Есть, впрочем, мнение, что «урим» и «тумим» вообще не являлись частью хошена, а были отдельными от него предметами, помогавшими первосвященнику погрузиться в состояние медитации и Божественного вдохновения, войти в контакт с Богом.

Непосредственно на тело первосвященник и другие священники надевали льняные штаны, спускающиеся ло колен и завязываемые на них тесемками, «кутонет» – просторную, доходившую до пят льняную рубаху с длинными рукавами и узорами в виде шестигранников (а, возможно, сделанной из ткани, состоявшей из мелких шестигранных ячеек). Затем обычный священник надевал на голову остроконечную шапку, напоминающую по форме нынешний монашеский клобук, и подпоясывался льняным поясом.

Первосвященник же поверх «кутонет» одевал спускающийся до пят светло-голубой балахон, вытканный из цельного куска ткани с вырезом для головы (правда, непонятно, были ли у этой рубахи рукава). Снизу этого балахона были подшиты «гранаты» – крупная красная бахрома, чередовавшаяся с 32 или 76 золотыми колокольчиками. Уже затем, поверх балахона надевался эфод, пояс и хошен. На голову первосвященник надевал прикрепленную на голубом шнурке золотую пластинку с надписью «Посвящен Богу», обматывал голову полосой белого льна длиной в 16 локтей (7.36 м) с плетенной в него голубой шерстью, а на получившийся тюрбан надевали корону, состоящую из трех горизонтальных золотых полос с цветком или чашей наверху.

Вот как объяснял назначение специальных одежд первосвященника и священников все тот же рав Ш.-Р. Гирш: «Тот факт, что коэнское облачение изготавливается на средства народа и принадлежит ему, делает для нас ясным, почему только коэн, одетый в эти одежды, может вообще считаться коэном. Лишь в этом случае он входит в Святилище закона как слуга нации. Лишь в этом случае исполняемый им ритуал действительно становится службой, которую нации приказано исполнять в святилище Божественного закона. Лишь таким образом идеи, выражаемые этим ритуалом, могут приобрести характер долга, исполнения которого требует данный нам Богом Закон… Без этих одежд, изготовленных в соответствии с Законом) коэн ничем не отличается от обычного человека, и совершенный им ритуальный акт приобретает личностные черты, создавая впечатление, обратно противоположное тому, которое должно прежде всего вызывать Святилище»[86].

* * *

Создание всех деталей и аксесуаров Переносного Храма заняло три месяца и было завершено 25 числа зимнего месяца кислева 2449 года по еврейскому летосчислению (то есть примерно в декабре 1313 г. до н. э.).

Все то же устное предание рассказывает, что однажды, проходя по стану, Моисей услышал разговор между двумя евреями.

– Ты обратил внимание, что в последнее время сын Амрама что-то чуть-чуть располнел? – как бы в шутку сказал первый.

– Ну, еще бы! – ответил его собеседник. – Когда собираешь столько золота на общее дело, то всегда немного оставишь для себя. Тут любой чуть-чуть поправится! – саркастически усмехнулся в ответ его собеседник.

Моисей ничего не ответил на эти слова – он сделал вид, что их попросту не услышал, сдержав начавший закипать в нем гнев. Но как только все работы были завершены, Моисей уселся за составление подробного отчета о том, сколько и каких пожертвований суммарно было собрано на строительство Переносного Храма и на какие цели они были потрачены. Вот почему некоторые из заключительных страниц Книги Исхода напоминают выдержку из гроссбуха – гроссбуха пророка Моисея:

«Вот итоги сооружения Шатра Откровения – шатра свидетельства, подведенные по приказу Моше левитами, руководимыми Итамаром, сыном Аарона-коэна. А Бецалель, сын Ури, сына Хура сделал все, что Бог повелел Моше. С ним вместе Оголиав, сын Ахисамаха из колена Дана – резчик и искусный ткач и вышивальщик по голубой шерсти, по багрянице, и по червленице, и по льну.

Всего золота, употребленного в работе, во всем священном труде, было: золота приношений – 29 кикаров и 730 шекелей – в священных шекелях. Серебра же, собранного при пересчете общества – 100 кикаров и 1775 шекелей, священных шекелей. «Бека» – половины шекеля, священного шекеля, полученные с каждого прошедшего подсчет от двадцати лет и старше, от шестисот трех тысяч пятьсот сынов Израиля. И пошло 100 кикаров серебра на отлитие подножий для балок стен святилища, и подножий стольбов, на которых висел занавес, 100 подножий из 100 кикаров, по кикару на подножие. А из 1775 шекелей серебра сделали крюки для столбов, покрытия их вершин и нити, которыми покрыли столбы. А меди приношения – 70 кикаров и 2400 шекелей. И сделали из нее подножия для колонн у входа в Шатер Откровения, и медный жертвенник, медную решетку на нем, и все принадлежности жертвенника. А также подножия для столбов двора вокруг него, и подножия колонн при входе во двор, и все колышки для шатра, и все колышки для двора вокруг…» (Исх., 38:21-31).

Устное предание рассказывает, что поначалу Моисей обнаружил при подведении итогов недостачу в 1775 шекелей (40.47 кг) серебра. Это повергло его в трепет – больше всего он боялся именно обвинения в растрате, в присвоении общественного добра. Моисей, говорит это предание, долго ломал голову, над тем, куда же могло деться это серебро, пока сам Бог не напомнил ему, что из него были сделаны крюки для столбов.

Закончив подсчет, Моисей собрал народ на площади, чтобы публично отчитаться перед ним. Зачитав подготовленный им свиток, Моисей передал отчет группе левитов во главе со своим племянником Итамаром, сыном Аарона, чтобы те еще раз проверили верность отчета и сообщили о ней народу.

Таким образом, Моисей в качестве политического лидера, вероятно, первым в человеческой истории ввел принцип подотчетности верховной власти народу. Более того – он же во избежание дополнительных подозрений – объявил о том, что эта власть должна быть подконтрольна еще некому кворуму, так сказать, проверочной комиссии. Пройдут даже не столетия, а тысячелетия прежде, чем этот поистине революционный принцип Моисея будет взят на вооружение всеми демократическими режимами мира и станет мощным инструментов в борьбе с коррупцией и злоупотреблением властью.

Однако мало было соорудить все, что было необходимо для Переносного Храма – нужно было его еще и собрать. И вновь устное предание добавляет множество любопытных подробностей о том, как шла сборка Храма. Поначалу, рассказывает оно, в народе начали говорить, что собрать такой Храм – раз плюнуть, и Моисей, обидевшись, отошел в сторону. После того, как у этих хвастунов ничего не вышло, а Моисей все еще не отошел от обиды, за дело взялись более спокойные и опытные мужчины, но и они не смогли собрать Переносной Храм. Но как только за сборку взялся Моисей – работа пошла очень споро. И это вполне объяснимо – ведь именно в голове Моисея был весь план Храма и его сборки.

Впрочем, один из мидрашей утверждает, что Моисей вообще собирал Храм в одиночку, точнее вдвоем вместе с Богом. Но так как помощь Всевышнего была невидима для окружающих, то наблюдавших за этим зрелищем со стороны оставалось только дивиться, с какой легкостью разменявший девятый десяток своей жизни пророк двигал огромные, высотой в 4.6 метра, крытые золотом балки и делал всю остальную работу.

Наконец, Переносной Храм был установлен в самом центре стана, и далее, согласно Библии, Моисей объявил, что хотя по первоначальному замыслу Бога жрецами в Храме должны были становиться первенцы, то есть старшие сыновья в семьях, но после того, как первенцы приняли участие в поклонении золотому тельцу, они лишились права быть священнослужителями. Отныне и навеки, провозгласил Моисей, правом вести службу в Храме будут обладать только его брат Аарон, его сыновья Надав, Авигу, Итамар и их потомки, которые будут называться коэнами. Всю же остальную работу, необходимую для священнослужения, образуя, так сказать, технический персонал, будут осуществлять представители того самого колена, к которому принадлежал сам Моисей – колена Леви.

Таким образом, Моисей создал две касты, в которых право и обязанность тем или иным образом участвовать в службе передавались по наследству, по мужской линии. Две эти касты – левиты и коэны – не были замкнутыми, так как и те, и другие могли брать себе (с определенными ограничениями) жен из любого колена. Они сохраняются и в наши дни: и сегодня во всех синагогах мира коэны, как некогда в Переносном, а затем и в Иерусалимском Храме выходят благословлять народ, а левиты перед этим омывают им руки. Кроме того, коэн сегодня первым в синагоге вызывается к чтению Торы во время субботней службы, а вслед за ним предписано вызвать левита. Евреи легко опознают коэнов и левитов по фамилии: коэны носят фамилии Коэн, Коган, Кон, Каганович и т. п.[87], а левиты – Леви, Левит, Левин, Левитан, Левитанский и т. п.

Создание Моисеем касты священнослужителей, существующей за счет жертвуемой ему народом десятины, в свое время трактовалось представителями марксистско-ленинской философии как еще одно доказательство того, что религия изначально была инструментом для порабощения народных масс, а священнослужители были тем сословием, которое, с одной стороны, помогало правящим классам удерживать власть над народом, а с другой – обирало этот народ.

Сам Моисей утверждал, что получил указание о выделении коэнов и левитов от самого Бога, и потому оно не подлжеит обсуждению:

«И Бог говорил Моше, и сказал: «Выведи колено Леви и представь его Аарону-священнику, чтобы левиты служили ему. Они будут беречь Мое доверие и доверие всей общины по отношению к Шатру откровении. Исполняя всю необходимую службу в Мишкане, они будут хранить все принадлежности Шатра откровения и все, что доверено сынами Израиля для службы в Мишкане. Передай левитов Аарону и его потомкам. Они – дар его от сынов Израиля. Дай особые наставления Аарону и его потомкам, чтобы они берегли свое священство. Всякий несвященник, который примет участие в их служении умрет».

И Бог говорил Моше, и сказал: «Я отделил левитов от остальных сынов Израиля, чтобы они могли занять место первенцев, открывающих утробу, среди сынов Израиля, и будут левиты Моими» (Числа, 3:41-45).

Выбор Моисеем левитов в качестве жреческого колена был вполне естественным. Во-первых, будучи близкими родственниками Моисея, они не раз доказывали, что готовы поддержать его и его лидерство в любой ситуации – уже только по причине родства. Во-вторых, во время истории с золотым тельцом левиты в очередной раз продемонстрировали, что являются куда более твердыми в вопросах веры, чем представители других колен, то есть опять-таки были верными сторонниками Моисея не только по крови, но и по идеологии. Таким образом, левиты идеально подходили и к роли личной гвардии Моисея, и к роли будущих хранителей его учения. Именно это обстоятельство и позволяет утверждать сторонникам версии, по которой Моисей был египетским жрецом, что левиты на самом деле тоже были не евреями, а египтянами – теми самыми египтянами, которые первыми стали фанатичными последователями Моисея и образовали его ближайшее окружение.

Однако эта версия крайне плохо совмещается с библейским рассказом, согласно которому Леви был не просто одним из сыновей патриарха Иакова, но и одним из самых воинственных его сыновей. Достаточно вспомнить, что именно Леви на пару с братом Симоном перебили все население города Шхем, чего Иаков не мог простить им до самой своей кончины. И с этой точки зрения левиты, бросающиеся с мечами на всех, кто участвовал в плясках вокруг золотого тельца, выглядят как истинные потомки своего пылкого предка.

Но, формируя сословие священников, Моисей преследовал не только духовные, но и военные и политические цели. Вслед за духовным сословием ему предстояло создать дисциплинированную, мощную и хорошо обученную армию, способную завоевать Ханаан – землю, обещанную евреям Богом.

* * *

За семь дней до начала весеннего месяца нисана Моисей велел Аарону и его сыновьям окунуться в микве: специальном ритуальном бассейне, очищающем человека от тумъы – ритуальной нечистоты. После этого он сам, лично, облачил своего брата Аарона в одежды первосвященника и помазал ему голову елеем – оливковым маслом, смешанным с различными благовониями. Затем, взяв немного этого масла пальцами, он сделал на лбу Аарона иксообразный знак, завершив таким образом обряд помазания на должность первосвященника. Именно отсюда, как уже догадался читатель, и берет свое начало обряд помазания как символ инвеституры, вступления в должность царей и королей – как видим, и этим символическим действием человечество обязано Моисею. После этого в течение семи дней к Шатру Откровения приводили молодого быка, Аарон и его сыновья возлагали на него руки, как бы перекладывая на него все свои грехи, после чего быка резали прямо перед входом в Шатер и приносили в жертву. Затем то же самое проделывали с двумя баранами, и то, что все эти действия повторялись в течение семи дней, безусловно, свидетельствует о том, что Моисей видел в них некую глубокую символику – входящий в свою должность первосвященник должен был в течение этих дней проникнуться пониманием величия своей миссии.

Наконец, в первый день месяца нисана 2449 года по еврейскому летосчислению, Моисей велел народу собраться перед Шатром Откровения и приготовить к принесению в грехоочистительную и мирную жертвы, а также в жертвы всесожжения козла, годовалых теленка и ягненка, быка и барана, а также муку, смешанную с оливковым маслом.

Аарон вновь начал с того, что принес в жертвы за себя, а затем заклал жертвенных животных от имени народа и возложил их на жертвенник. Так как Моисей обещал евреям, что в этот день «явится к ним Бог», то все они, затаив дыхание, следили за разложенными на жертвеннике тушами животных – все ждали некого чуда. Однако минута шла за минутой, а чуда не происходило. В народе начали разочарованно шептаться. Аарон тоже был разочарован и вышел из Шатр Откровения к стоявшему у самого его входа Моисею и стал выговаривать брату, что тот выставил его на всеобщий позор и посмешище – возможно, стоило просто самому разжечь огонь на жертвеннике, а не ждать неведомо чего.

– Что же нам делать?! Что делать?! – сокрушенно вопрошал Аарон, понимая, что, если в самые ближайшие мгновения ничего не произойдет, то народ утратит веру и в Бога, и в них как Его представителей.

– Как что делать?! Молиться! – ответил Моисей.

Вместе с братом он вошел в Шатер Откровения, и там они пали ниц, умоляя Бога явить Свое присутствие народу. Затем после молитвы они снова вышли к народу и в тот момент, когда они благословляли его словами «Да покоится Присутствие Бога на творениях рук ваших», весь народ увидел, как с Неба сошел огненный столб, вошел в Шатер и поглотил все жертвы на жертвеннике, отчего весь народ в трепете упал на колени.

И вновь на протяжении довольно длительного периода времени ряд ученых видела в этом рассказе Библии доказательство того, что изначально Господь, о котором говорится в Пятикнижии, был племенным богом, очевидно считающимся богом, способным вызывать извержения вулканов, землетрясения, приливы и отливы и прочие природные катаклизмы. По всей видимости, утверждали они, Моисей и Аарон расположили жертвенник в месте вулканической активности, где из-под земли сами собой вырывались языки пламени – и этим и объясняется «чудо поглощения жертв».

Однако уже к 20 годам XX века было доказано, что нигде на Синайском полуострове, где согласно Библии происходили эти события, вообще не было вулканической активности – а значит, происходившим в те дни у горы Синай события следует искать иное, более убедительное объяснение.

Вскоре после этого чуда, продолжает Библия, произошло другое, уже не радостное, а поистине трагическое событие. Сыновья Аарона Надав и Авигу неожиданно, вопреки строгим указаниям и предупреждению Моисея, решили сами прежде отца воскурить благовония на жертвеннике. Но в тот момент, когда они возложили на жертвенник специальную благовонную смесь и, взяв совки, добавили к ней углей, чтобы благовония начали тлеть и куриться, неожиданно на жертвеннике вспыхнуло гигантское пламя, которое перекинулось на сыновей Аарона.

Иосиф Флавий утверждает, что вспыхнувшее пламя в течение нескольких мгновений сожгло Надаву и Авигу лицо и грудь. Согласно одному из мидрашей, их смерть выглядела куда более загадочной: тела двух молодых священников остались нетронутыми, но в них не было «духа жизни» – словно души попросту вылетели из их тел, оставив их лежать возле жертвенника.

Смерть Надава и Авигу, подчеркивает Библия, стала для всех еще одним доказательством того, насколько тщательно следует соблюдать все предписанные Богом через Моисея детали сужения Ему и насколько опасно любое изменение этих деталей. По другой версии, грех Надава и Авигу состоял не только в том, что они нарушили порядок службы, но и в том, что после чуда на жертвеннике, когда в народе началось ликование, они вместе со всеми остальными выпили вина и вошли в Скинию Завета пьяными, что было категорически запрещено.

Впрочем, эта версия не противоречит предыдущей: возможно, если бы они не были пьяны, Надав и Авигу никогда не решились бы на самоуправство и не допустили бы роковой ошибки при священнослужении.

Понятно, что после столь внезапной смерти Надава и Авигу и сам Аарон, и два его других сына Итамар и Элазара пережили сильнейшее потрясение, однако Моисей запретил им предаваться трауру, заявив, что в жизни каждого человека, а тем более слуги народа бывают минуты, когда он обязан поставить интересы общества выше своих личных чувств и интересов. Праздник в честь создания Переносного Храма должен был быть продолжен – и он был продолжен.

В течение последующих двенадцати дней Моисей и Аарон с сыновьями торжественно принимали дары Храму, приносимые от имени своих колен их вождями. Все дары были одинаковы, так как должны были символизировать равенство всех колен Израиля в глазах Бога. Дар каждого колена состоял серебряной чаши весом в 130 шекелей (около 3 кг), еще одной, более тонкостенной серебряной чаши весом в семьдесят шекелей (около 1.6 кг; обе чащи были наполнены отборной мукой, смешанной с оливковым маслом); одной золотой чащи для благовоний, наполненной благовониями, весом в 10 шекелей (228 г); одного годовалого тельца, одного годовалого ягненка для жретв всесожжения; одного козла для грехоочистительной жертвы, а также двух быков, пять баранов, пять козлов и пять годовалых барашков для мирной жертвы.

В первый день эти приношения принес вождь колена Иуды Нахшон бен Аминадав – тот самый, который первым вошел в воды Чермного моря. Затем от имени колена Иссахара дары принес его вождь Нетанэль бен-Цур. На третий день от имени колена Звулуна Элиав бен-Хейлон. На четвертый день пришел черед принесения даров предводителем колена Реувена Элицуром бен-Шдеур. За ним последовали – вождь колена Симона Шлумиэль бен Цуришадай; вождь колена Гада Эльясаф бен Деуэль; предводитель колена Ефремова Элишама бен-Амигуд; вождь колена Менассия Гамлиэль бен-Педацур; вождь колена Биньямина Авидан бен-Гидони; вождь колена Дана Ахиэзер бен Амишадай; вождтьколена Ашера Пагиэль бен Охран. В последний день свои дары от имени колена Нафтали принес его лидер Ахир бен-Эйнан.

К тринадцатому дню месяца нисана в Переносном Храме уже шли все предписанные Богом службы и горел храмовый светильник. А 14-ого числа этого месяца 2449 года (апрель 1311 г. до н. э.) народ сел праздновать Песах – праздник свободы, первую годовщину своего выхода из Египта.

Так закончился первый год пребывания евреев в Синайской пустыне.