Глава 1. Время действовать

Библия почти ничего не рассказывает о сорока годах жизни израильтян в пустыне[107], хотя из описания последующих событий можно понять, что все эти годы основной пищей евреев был все тот же падавший с неба ман; что в течение этого времени постепенно ушли из жизни те, кто выходил из Египта, будучи вполне взрослым, сформировавшимся человеком, да и те, кто был совсем молодым, успел повзрослеть и войти в почтенный возраст. Но за это же время пяти-шестилетние мальчишки, цеплявшиеся при выходе из Египта за мамину юбку, превратились во взрослых, зрелых мужчин, способных командовать полками. Появились новые тысячи и тысячи молодых, здоровых воинов, выросших на просторах пустыни, знавших о Египте лишь из рассказов отцов и дедов, но зато с молоком матери усвоивших мысль, что это им предстоит завоевать для своего народа землю, текущую молоком и медом; землю, в которой ветви деревьев провисают под тяжестью плодов, а виноградниках созревают гроздья, каждое из которых с трудом могут поднять четверо взрослых мужчин.

То, что в этой земле, возможно, живут грозные великаны их не пугало – наоборот, они жаждали помериться с ними силами и, готовясь к грядущим битвам, днями напролет тренировались во владении пращой, копьем и мечом. Слушая с детства рассказы о чуде рассечения моря; о том, как все евреи слышали голос Бога у горы Синай, о том, как Бог гневался на тех, кто осмеливался нарушать Его заповеди и выступать против Моисея, они не испытывали сомнений в своей Богоизбранности и с трепетом внимали словам Моисея, Боговдохновенность которых не вызывала у них никаких сомнений.

Словом, по самому своему образу мышления, по своему мировоззрению и мироощущению они были совершенно иными людьми, чем их родители, не говоря уже о дедах и прадедах. В сущности, это был уже другой народ, явно находившийся в стадии, которую Л.Н. Гумилев называл пассионарной активностью и жаждавший эту активность реализовать.

Прервав рассказ о происходящих событиях на том, как Моисей подавил вспыхнувший в пустыне бунт, Пятикнижие точно обозначает дату возобновления рассказа – месяц нисан 2487 года по еврейскому летосчислению, то есть март-апрель 1272 г. до н. э. Именно в начале этого месяца Моисей решает, что пришло время вести евреев на завоевание земли обетованной.

То, что эти события разворачиваются именно ранней весной, безусловно, не случайно. Тот, кто бывал на Ближнем Востоке, знает, что примерно с ноября по март здесь идут такие проливные дожди, что кажется и впрямь разверзлись все хляби небесные. Прокладывая себе путь между холмами пустыни, вода несется по ней бурным потоком, увлекая за собой огромные камни. Пересекать эти то и дело возникающие на пути реки невозможно; оставшиеся же участки суши превращаются от дождя в вязкое месиво, по которому и люди, и животные передвигаются с огромным трудом – не говоря уже о том, что при этом они вымокают с головы до ног.

Зато в марте дожди почти прекращаются, а уже в апреле-мае большинство появившихся в период ливней рек и ручьев пересыхает и можно беспрепятственно совершать дальние переходы. Вот почему испокон веков и вплоть до наших дней все войны в этом регионе велись исключительно весной и летом и прекращались с наступлением осени.

Израильтяне в момент возобновления библейского повествования стоят станом в Кадеше, и это, по мнению ряда исследователей, отнюдь не существующий и по сей день Кадеш-Барнеа, из которого Моисей посылал отряд разведчиков, а некое другое место, видимо, в районе нынешнего Эйлатского залива. Во всяком случае, из самого текста Библии вполне понятен задуманный Моисеем план военной кампании – он собирается прорываться в Ханаан не с юга, как раньше, а с востока, бросив свою армию через Иордан. Однако для реализации этого плана ему нужно было пройти через земли трех относительно крупных государств региона – Идумеи, Моава и Аммона, причем, так как их завоевание не входило в планы Моисея, то и поход ему нужно было продумать так, чтобы не изматывать свою армию в ненужных сражениях.

Избежать битвы с правителями трех этих стран можно было только одним путем – получить их согласие на беспрепятственный проход израильтян через их территорию, и Моисей искренне рассчитывал, что ему удастся об этом договориться. Расчет этот строился на том, что все три народа – идумитяне, моавитяне, аммониятне – были, в отличие от индоарийских народов Ханаана, семитами. Более того – их языки были очень похожими на еврейский, да и происхождение у них было родственное: идумеи считались потомками Исава-Эдома – брата праотца еврейского народа Иакова; а моавитяне и аммонитяне были потомками Лота – племянника Авраама.

Вот почему, все еще оставаясь в Кадеше, Моисей направляет послов к царю Идумеи Адару с письмом, текст которого приводится в Пятикнижии:

«Так сказал брат твой Израиль: знаешь ты о всех бедах, с которыми мы встретились. Отцы наши переселились в Египет, жили мы в Египте долгое время и египтяне делали зло нам и отцам нашим. Но когда мы воззвали к Богу, Он услышал наш голос и отправил посланца вывести нас из Египта. А теперь мы в Кадеше, городе у твоей границы. Дай, пожалуйста, нам пройти по твоей стране. Не пойдем мы по твоим полям и виноградникам и не будем пить из колодцев твоих, пока мы не выйдем из твоих границ, будем мы идти царским путем, не свернем ни вправо, ни влево» (Числа, 20:14-17).

Текст этого письма чрезвычайно показателен. Моисей начинает его с того, что напоминает царю идумеев о братских узах, связывающих их с евреями, взывает к его милосердию и, одновременно, самим тоном письма заверяет его о своих самых мирных намерениях. Напоминает он Адару и о Боге Авраама, Исаака и Иакова, который, вероятнее всего, должен был быть знаком идумеев и, вероятно, почитался ими, правда не как единственный Бог, а один из сонма богов. И уже после этого Моисей переходит к изложению своей просьбы: он просит дать евреям возможность пройти по тянущейся через все его царство с юга на север мощеной столбовой дороге, которая во все времена играла важную роль в этом районе. При этом Моисей гарантирует Адару, что его народ не причинит его царству никаких убытков – не потопчет посевы, не нанесет ущерб садам и виноградникам и даже не станет пользоваться водными источниками Идумеи.

Однако, прочитав письмо, царь Адар отнесся к послам Моисея необычайно холодно и в ответном послании не только отказал вождю израильтян в их просьбе, но и пригрозил, что если они попытаются пройти этой дорогой без его разрешения, то он бросит против них всю свою армию:

«Ответил Эдом: не пройдешь через меня, или выйду с мечом навстречу тебе!» (Числа, 20:18).

В сущности, этого владыку сильного и процветающего государства можно было понять. Адар не доверял обещаниям Моисея, видя в евреях-кочевниках огромную толпу варваров. Что бы ни говорил их вождь, контролировать такую массу народа и столь большое поголовье скота, было невозможно: в какой-то момент то или иное стадо все равно сбилось бы с пути и начало бы топтать посевы. Да и в то, что взятого с собой израильтянами запаса воды хватит на время прохода для них и для их скота, Адар не верил. Но самое главное – он, по всей видимости, был связан еще и некими тайными обязательствами с соседями, видевшими – и не без оснований – в надвигавшихся из пустыни кочевниках угрозу самому своему существованию.

Однако Моисей прекрасно понял опасения царя Идумеи, и потому, не обращая внимания на оскорбительный и угрожающий тон ответа, направил к нему послов с новым письмом:

«Будем мы держаться торной дороги. Если мы или наш скот выпьют твоей воды, мы уплатим полную цену, без сомнения. Мы хотим только пешком пройти» (Числа, 20:19).

Таким образом, во втором письме Моисей вновь гарантирует неприкосновенность посевов и водных источников идумитян, оговаривая при этом, что если опасения Адара все же оправдаются, и евреи воспользуются местными колодцами, то сполна заплатят за использованную ими воду. Однако и этот аргумент не произвел на идумеев никакого впечатления. Вновь дав послу Моисея отрицательный ответ, они стали подтягивать свою армию к границе, так что стоявшие в Кадеше евреи увидели, как вдалеке ощетинились копьями хорошо вооруженные и обученные полки Адара:

«Но он (царь Эдома – П.Л.) сказал: «Не пройдешь. И выступил Эдом против него с многочисленным народом и с рукой сильной. И отказался Эдом позволить Израилю пройти через границу его, и отошел Израиль от него» (Числа, 20:20).

* * *

И все же, почему в своем первом письме Адару Моисей обещал не трогать водных источников, а во втором признавал, что они могут понадобиться евреям и высказывал готовность заплатить за воду? Что могло произойти за тот короткий промежуток времени, который разделял два этих письма? Если следовать логике Библии, ответ на этот вопрос ясен:

«И пришли сыны Израиля, все общество, в пустыню Цин в первый месяц. И разместился народ в Кадеше, и умерла там Мирьям, похоронена была там, и не было воды для общества…» (Числа, 20:1)

Напомним, что, согласно мидрашу, на протяжении всего времени странствий в пустыне евреев сопровождал «колодец Мирьям» – на каждой новой стоянке евреи обнаруживали каменную глыбу, которая словно сопровождала их по пустыне и из которой начинала течь вода, едва они заканчивали разбивать свои шатры. Талмудические источники настаивают на том, что Бог даровал евреем это чудо «в заслугу Мирьям». Если Моисей воплощал собой всю суровость Закона, был прежде всего военным и политическим лидером; если Аарон олицетворял собой рвение в служении к Богу, то Мирьям, согласно сказаниям, была самим воплощением доброты и участия. Она являлась той самой, необходимой в любых властных структурах фигурой, к которой может прийти простой человек, чтобы излить душу и попросить о помощи или заступничестве, а потому пользовалась всеобщей любовью. И вода, этот извечный символ блага у многих народов планеты, начинала изливаться из скалы на каждой стоянке в знак награды за эту душевную щедрость Мирьям – так, во всяком случае, понимали это евреи.

Согласно мидрашу, скончавшаяся на 125-м году жизни Мирьям умерла не от болезни или старости, а в результате «поцелуя Всевышнего»: до последней минуты жизни Мирьям ничем не болела, не испытывала никаких страданий – просто, когда настал ее час, ее душа покинула тело. И в это же самое время перестала течь вода из «колодца Мирьям», словно Бог хотел показать, что чем дальше, тем больше евреям придется полагаться не на чудеса, а на самих себя, самостоятельно справляясь с возникающими на их пути трудностями.

Вот почему Моисей просил царя Эдома во втором письме не только разрешить пройти через его территорию, но и дать возможность за плату пользоваться колодцами. Ответ царя Адара поставил Моисея перед непростым выбором. Он мог принять его вызов и начать войну, но с учетом родства между двумя народами это была бы братоубийственная война. Но он мог и отступить и, сделав крюк, выйти сразу в степи Моава. И Моисей выбирает второе, снова уводя свой народ в безжизненные пески и камни пустыни. Это его решение вызывает вполне понятное недовольство народа:

«…И не было воды для общества, и собрались они против Моше и Аарона. И спорил народ с Моше и сказали так: «Лучше было умереть нам, как умерли наши братья пред Богом. Зачем привели вы собрание Бога в пустыню?! И зачем вывели нас из Египта?! чтобы привести нас в это дурное место, лишенное посева и смоковниц, и винограда, и гранатов. Да и воды нет для питья!» (Числа, 20:2-5).

На первый взгляд, перед нами – повторение уже не раз возникавшей в прошлом ситуации: столкнувшись с трудностями, народ обращается с претензиями к Аарону и Моисею, требуя от них эти трудности решить. И претензии вроде бы те же самые…

Но это – только на первый взгляд.

Стоит внимательнее вчитаться в текст, чтобы понять, какая огромная разница разделяет эти претензии и те, которые звучали сорок лет назад. Никто уже не требует от Моисея и Аарона вернуть их в Египет. На этот раз народное собрание возмущено другим: почему вместо того, чтобы вступить в бой с идумеями, приблизив народ тем самым к желанному обладанию обещанной землей, Моисей увел их опять в пустыню, в это «дурное место», где и воды-то толком нет для питья (то есть какая-то вода есть, но ее мало!)?!

Моисей считает, что столкновение с Идумеей было опасно? Но стоило ли вообще ему выводить народ из Египта, если он боится опасностей?! И не лучше ли пасть в бою, как те, кто ослушался Моисея после истории с разведчиками, чем продолжать бродить по пустыне?!

Таким образом, это – совсем другой бунт, и Бог относится к нему, согласно комментаторам, совершенно по-другому. Однако высказанные ему в лицо претензии выводят Моисея из себя, и в гневе он перестает правильно воспринимать слова Бога и точно им следовать. Как следствие происходит одно из самых драматических с точки зрения религиозного человека событий Пятикнижия:

«И говорил Бог, обращаясь к Моше, так: «Возьми посох и созови все общество, ты и Аарон, брат твой, и скажите скале у них на глазах, чтобы дала она воду. И извлечешь ты для них воду из скалы и напоишь общество и скот их. И взял Моше посох, бывший перед Богом, как он и повелел ему. И созвали Моше и Аарон собрание перед скалой, и сказал им Моше: «Слушайте же строптивые: не из этой ли скалы извлечь нам для вас воду?» И поднял Моше руку свою, и ударил по скале посохом своим два раза, и обильно потекла вода, и пило общество и скот его…» (Числа, 20:7-11).

Однако именно эти действия Моисея и вызывают, согласно библии, такой гнев Бога, что он решает наказать и его и его брата Аарона, лишив их права ввести евреев в Ханаан и увидеть своими глазами исполнение того, о чем они сами пророчествовали. Так, спустя 120 лет, сбывает предсказание приворного астролога фараона – смерть к освободителю евреев приходит «от воды»:

«И сказал Бог, обращаясь к Моше и Аарону: «За то, что вы не поверили мне, чтобы ознаменовать святость Мою на глазах у сынов Израиля, не введете вы собрание это в страну, которую Я дал им!»…» (Числа, 20:12).

Вот как рассказывается этот эпизод в знаменитом сборнике «Агада» Х.Н. Бялика и И.Х. Равницкого:

«Злословия и издевательства продолжали преследовать Моисея. Когда стало известно, что Моисей готовится источить воду из скалы, злонамеренные люди начали вышучивать его, говоря:

– Что же, разве вы не знаете, что он был когда-то пастухом у Иофора, а пастухи большие мастера в поисках за водою. Моисей сначала отыщет родник, – а потом приведет нас туда и скажет: «Вот глядите, я из камня воду вам источу!». Хорошо, вот пред нами камень; пусть он из этого камня добьет нам воды, из другого камня не желаем! – и они толпами начали останавливаться у каждого камня.

Увидал это Моисей, и хотя Господь и повелел ему: «из любого камня, как они того пожелают, ты источи им воду», он, однако, будучи вне себя от гнева, крикнул:

– За мною ступайте!

И он дал себе клятву, что только из камня, который он сам выберет, он источит им воду.

«И поднял Моисей руку свою и ударил в скалу жезлом своим дважды».

После первого удара вода из скалы стала сочиться медленно, капля за каплей.

– Бен-Амрам! – закричали кругом голоса, – этой воды хватит разве что для грудных младенцев или, в крайнем случае, для сейчас отлученных от груди детей.

Возмущенный их словами, Моисей ударил вторично в скалу, и обильным потоком хлынула вода»[108].

В целом картина происшедшего вроде бы представляется вполне ясной: евреи снова, пусть уже по другим причинам, поставили под сомнение лидерство Моисея; нехватка воды стала еще одним поводом для выражения недовольства. Тогда Моисей повторяет то, что он уже один раз делал: находит источник воды, спрятанный под тонкой коркой известняка и, так как из-за всех брошенных ему упреков он приходит в ярость, то и вкладывает всю эту ярость в удар посохом по корке. Но, как свидетельствует устное предание, и после этого нашлись те, кто уже не верит в Божественность миссии Моисея, считают его просто ловким обманщиком, а чудо с водой объясняют так же, как потом будут объяснять его критики Библии: дескать, в бытность пастухом Моисей блестяще обучился такому способу добычи воды.

Однако все это совершенно не объясняет, в чем же именно заключался грех Моисея и Аарона, причем грех этот был, как следует из Библии, так велик, что они оба были приговорены Богом к смерти? Это – еще один из тех вопросов, по которому проходит граница между верующим и атеистом, ибо предлагаемое религиозными авторитетами объяснение, в чем именно состоит грех Моисея, для атеиста звучит совершенно нелепо.

Комментаторы Библии обращают внимание на то, что Бог велит Моисею сказать скале, чтобы она дала воду. Если бы Моисей, говорят они, продемонстрировал бы евреям, что просто сказанным словом, одной силой молитвы к Богу можно менять материальную природу вещей. Это публичное чудо стало бы поворотным и в сознании евреев, и, возможно, всего человечества. Моисей, продолжают они далее, безусловно, не сомневался, в том, что Всевышний даст воду по его слову. Однако, впав в ярость, и потеряв контроль над собой, он ударил по скале посохом, то есть подкрепил свои слова материальным действием, словно не верил и не доверял Творцу и тем самым не дал «ознаменовать Его святость» в глазах народа, не довел до абсолюта убеждение людей в силе простой молитвы. Кроме того, по мнению раввина Р.-Ш. Гирша, грехом было в данном случае проявление гнева: что бы ни случилось, в какой бы сложной ситуации ни оказался подлинный политический лидер, он никогда не должен позволять эмоциям брать над собой верх и, тем более, плохо думать о своем народе и говорить с народом подобным образом. В этом смысле поведение Моисея и стоявшего рядом с ним Аарона оказывается недостойным лидеров поведением – за что им следует их наказание.

Вспомним, что в куда более тяжелой ситуации, во время пляски вокруг золотого тельца Моисей повел себя совершенно иначе: демонстрируя внешне ярость и гнев, он продолжал любить народ, думать о нем и на самом деле действовал хладнокровно, тщательно продумывая каждый свой следующий шаг.

Следуя дальше по пустыне, евреи подошли к «горе Ор», месторасположение которой неизвестно и споры о том, о какой именно горе идет речь продолжаются в научных кругах до сих пор. Некоторые отождествляют ее с горой «Джебель Неби Марун», что на арабском означает «Гора пророка Аарона» – она расположена неподалеку от знаменитого древнего города Петра, в 90 м к югу от Мертвого моря. Другие считают, что речь идет о Джебель Мадура («горе огня»), находящейся к северо-западу от Мертвого моря. Здесь у этой горы Ор и пришло время умирать Аарону.

Чтобы читатель не упрекнул автора в излишней склонности к нагнетанию чудес, я снова позволю себе пространную цитату из «Агады» Бялика и Равницкого, пересказавших на русском языке этот широко известный фольклорный сюжет:

«Когда наступило время Аарону покинуть земной мир, Господь сказал Моисею:

– Иди к Аарону и скажи ему, что его час пришел.

Встал Моисей рано утром, подошел к шатру Аарона и стал звать его: «Аарон, брат мой, выйди ко мне!»

Вышел Аарон и спрашивает: «Что заставило тебя встать так рано и придти ко мне?

– Этой ночью, размышляя о мудрости божественной, я остановился над одним вопросом, которого я никак уяснить себе не мог. По этому поводу я и пришел к тебе.

– А какой это вопрос?

– На память я объяснить этого не могу; требуемое место находится в книге «Бытия». Принеси книгу эту, и почитаем ее. Принес Аарон книгу «Бытия», и стали они вместе читать главу за главой, и после каждого повествования Аарон приговаривал: «Как хорошо сделано все Господом, как прекрасно сотворено Им все на свете!».

Когда дошли до рассказа о сотворении человека, Моисей заговорил:

– Что сказать об Адаме, который грехопадением дал смерти доступ к миру? И меня, который брал верх над духами небесными, и тебя, который был в силах ангела смерти останавливать – даже нас не тот ли ждет конец? Долго ли нам жить осталось?

– Недолго, брат мой!

Продолжая таким образом, Моисей постепенно подготовил Аарона к мысли о близости его кончины. Почувствовал Аарон, что приблизился час его и говорит:

– Не в виду ли этого ты и разговор весь завел?

– Да, брат мой!

Видевшие Аарона в эту минут заметили – точно умалился сразу рост его.

И взмолился Аарон:

– «Сердце мое трепещет во мне и ужасы смертные напали на меня».

– Готов ли ты к смерти? – продолжал Моисей.

– Я готов, – был ответ.

– Взойдем на гору Ор.

Поднялись на гору втроем: Моисей, Аарон и Елеазар, сын Аарона.

Видел это народ, но не знал, что идет Аарон в последний путь свой. «Господь призвал его на гору», – подумали израильтяне.

На вершине горы открылась перед ними пещера. Они вошли туда и нашли там зажженный светильник и готовый, чудного вида гроб.

Начал Аарон снимать одежды свои; снимал одну за другою и Елеазар надевал их на себя, а вокруг Аарона туман клубился, точно пеленою обвивал его.

Брат мой! – воскликнул Моисей. – Когда умерла сестра наша, я с тобой позаботились о ея погребении; при твоей кончине находимся я и Елеазар. Кто же в мой смертный час будет находиться при мне?

В это мгновение раздался голос Предвечного:

– «Клянусь, Я сам приму душу твою!»

И сказал Моисей:

– Войди, брат мой, и ложись в гроб.

Аарон лег.

– Протяни руки свои, – продолжал Моисей. – «Закрой глаза». – «Смежи уста».

Одно за другим исполнил Аарон. Тогда сошла Шехина, облобызала его – и отлетела от Аарона душа его.

Моисей и Елеазар склонились к усопшему и стали целовать ланиты его. Но сошло Облако Славы и заволокло гроб Аарона, а глас небесный прозвучал: «Удалитесь отсюда!». И едва Моисей и Елеазар вышли из пещеры, вход закрылся за ними.

Израильтяне стояли у подножия горы, ожидая их возвращения. Заметив сходящими с вершины Моисея и Елеазара и не видя между ними Аарона, стали недоумевать, предчувствуя недоброе. А народ любил Аарона за миролюбие и миротворчество его. Этой минутой воспользовался сатана и начал подстрекать народ против Моисея и Елеазара. Пошел ропот кругом. Одни говорили: «Это Моисей убил Ааарона из зависти». Другие: «Убил его Елеазар, дабы поскорее унаследовать сан первосвященника. Третьи допускали возможность и естественной кончины его. Когда же приблизились Моисей и Елеазар, все окружили их и стали спрашивать:

– Куда девался Аарон?

– Господь принял его для жизни вечной, – отвечал Моисей.

– Мы не верим тебе! – закричал народ. – Он, быть может, обидное слово сказал тебе, и ты приговорил его к смерти.

С камнями в поднятых руках стал наступать народ на Моисея и Елеазара, угрожая тут же покончить с ними. И вдруг – открылась пещера; ангелы подняли гроб с телом Аарона и вознесли его высоко над землею. Медленно плыл гроб в лазурной тишине, и пение ангельское раздавалось вокруг него:

«Он отходит к миру, – пели ангелы, – да будет покоиться на ложе своем».

«И оплакивал смерть Аарона тридцать дней весь народ Израилев».

Плакали мужчины, плакали женщины. В то время, как Моисей был неумолим в отношении малейшего закононарушения, Аарон кротостью своей очаровывал каждого. Никто от него не слыхал «ты – грешник!» или «ты – грешница!». Встретится он с человеком злым, преступным, он первый обратиться к нему с приветствием и слово ласковое скажет. Придет тому на ум дурное дело совершить, вспомнит он об Аароне и подумает: «Горе мне! Как же я после этого в лицо ему взгляну?». Или – узнает Аарон о распре между двумя людьми. Придет он к одному и говорит: «Вот ты в злобе на товарища своего, а послушал бы, что он втайне говорил про тебя: «Сердце мое, – говорит – сжимается от боли. Я глубоко раскаиваюсь и готов волосы на себе рвать от отчаяния, что не смею в глаза взглянуть товарищу моему, перед которым я один во всем виноват. И не уйдет, покуда не увидит, что не осталось более ни капли злобы в душе этого человека. От него пойдет Аарон к другому с теми же увещевательными и ласковыми словами. Встретятся эти люди и кинутся в объятия друг к другу. Вот почему смерть Аарона вызвала глубокую скорбь во всем народе»[109].

При всей наивности этой фольклорной истории из нее ясно видно, что если Аарон и в самом деле был любим народом, то Моисей такой любви не внушал – перед ним скорее трепетали, чем любили, зная по опыту, что любой бунт против него в итоге заканчивается наказанием бунтовщиков самим Богом; что в итоге Моисей всегда оказывается прав, а его противники навлекают несчастья и на свою голову, и на голову народа. Подлинное осознание народом величия своего вождя и масштабов его личности придет, как, впрочем, это и всегда бывает, уже после его смерти.

* * *

Как только еврейский стан, оплакав Аарона, двинулся дальше, на него из пустыни Негев налетел со своим отрядом царь небольшого города-государства Арада. Безусловно, месторасположение этого библейского Арада не совпадает с расположением современного израильского города с таким же названием, однако, судя по всему, он находился недалеко от последнего.

Во всяком случае, большинство археологов отождествляют этот библейский Арад с раскопками Тель-Арада, находящихся в 21 км к западу от Мертвого моря. Этот древний Арад, по всей видимости, был населен давними врагами евреев – амалекитянами. Трудно сказать, что именно побудило царя Арада напасть на евреев. Не исключено, что, когда он узнал о появлении огромной армии израильтян на подступах к Ханаану, у него просто сдали нервы и он решил нанести превентивный удар. Возможно, он помнил о том, какую блестящую победу одержали амалекитяне над евреями чуть больше сорока лет назад, когда они гнали их до Хормы.

И поначалу казалось, что военная удача все еще на стороне амалекитян. За счет внезапности нанесенного им удара царь Арада смял арьегард израильтян и даже захватил несколько десятков воинов в плен. Но очень быстро выяснилось, что амалекитяне явно недооценили противника – шедшие в строгом боевом порядке, разбитые по коленам еврейские полки развернулись и пустились в погоню за уходящими с пленными и с захваченной добычей амалекитянами. Последние попытались было сопротивляться, но это сопротивление лишь еще больше раззадорило евреев – они начали гнать армию царя Арада все дальше и дальше, до Хормы.

Непонятно, была ли это то же самая Хорма, до которой в свое время гнали евреев или Хормой евреи называли любое место, преданное ими разорению и запустению, но ясно одно: арадцы не сумели защитить свой город. Арад вместе со всеми прилегающими к нему городками и селами был разрушен до основания, а их население, вероятнее всего, уничтожено. Узнав о судьбе Арада, народы Ханаана, наконец, начали осознавать, с каким грозным врагом им приходится иметь дело.

Разгромив армию Арада, Моисей тем не менее, не стал продвигаться в Ханаан дальше с юга, а решил действовать в соответствии с тщательно разработанным им планом и велел главам колен продолжать двигаться от горы Ор, где похоронили Ааарона, в сторону Моава.

Здесь произошла одна любопытная история, которая, вызывает определенную растерянность у комментаторов, а, по мнению историков, однозначно доказывает, что монотеизм на том этапе еще отнюдь не утвердился в сознании народа и даже такому ревнителю его, как Моисей, время от времени приходилось идти на уступки прежним языческим взглядам и привычкам:

«Двинулись сыны Израиля от горы Ор по дороге Южного моря, чтобы обогнуть землю Эдома и народ в пути стал падать духом. И высказывался народ против Бога и Моше: «Зачем вы нас вывели из Египта, чтобы умирать в пустыне? Нету здесь ни хлеба, ни воды! Опротивела нам эта несущественная пища!».

И послал Бог на народ ядовитых змей, и начали они жалить народ, и многие в Израиле умерли. Пришел народ к Моше и сказали: «Согрешили мы, высказываясь против Бога и против тебя. Помолись Богу и пусть Он заберет от нас змей».

Когда стал Моше молиться за народ, Бог сказал Моше: «Сделай себе образ ядовитого змея и помести его на знамя. Всякий ужаленный посмотрит на него и будет жить. Сделал Моше медного змея, поместил его на высоком шесте, и когда змея кусала человека, тот смотрел на медного змея и оставался жив…» (Числа, 20:4-9).

Все комментаторы сходятся на том, что на этот раз открытого бунта против Моисея не было – был уже не раз возникавший в народе ропот на скудость и однообразие рациона, основу которого составлял все тот же ман: «И высказывался народ против Бога и Моше» – именно высказывался, а не бунтовал. Из всех комментаторов наиболее реалистичную картину происшедшего, видимо, и в самом деле близкую к тому, что произошло на самом деле, рисует Иегуда ха-Хасид.

По его мнению, решив разнообразить свою пищу, мужчины, не спросив Моисея, вышли за пределы стана на охоту, не зная, что просторы Негева, особенно в конце весны – начале лета буквально кишат ядовитыми змеями. В результате многие из них были ужалены этими тварями, а некоторые умерли от их укусов. Далее они сами пришли к выводу, что Бога покарал их за недовольство и ропот против Него и Моисея и прибежали к вождю с покаянием и просьбой о помощи: «Пришел народ к Моше и сказали: «Согрешили мы, высказываясь против Бога и против тебя. Помолись Богу и пусть Он заберет от нас змей»…»

И Моисей не только помолился об их исцелении, но и установил на шесте медного змея, чтобы люди помнили о том, какая опасность поджидает их за станом и не покидали его.

Соглашаясь в целом с версией Иегуды ха-Хасида о том, какие события лежат в основе этого эпизода, критики Библии не приемлют его объяснения по поводу назначения медного змея. По их мнению, еврейский ученый в данном случае просто нашел элегантное решение для возникающего в этом месте явного противоречия действий Моисея с первыми тремя из Десяти заповедей. На самом же деле, с их точки зрения, речь шла о неком идоле в образе змея, культ которого еще долго продолжала оправлять часть евреев, или, по меньшей мере, о рецидивах этого культа.

Вот как трактовал данную историю И.И.Скворцов-Степанов, отстаивавший версию, что евреи окончательно пришли к монотеизму лишь спустя несколько веков после своего расселения на территории между морем и Иорданом и личность Моисея, воможно имеет реального прототипа, но в сам его образ в Библии в значительной степени вымышлен.

«Таким образом, – писал он, – Ягве первоначально был племенным богом-предком только иудейского племени (колена) и присоединенных к нему чужих родовых групп. Как мы увидим из следующей главы, североизраильские племена восприняли культ Ягве от иудейского населения лишь впоследствии, по возникновении израильского царства. Но даже и в области Иудеи Ягве не был единственным богом. Мы уже не говорим о том, что одна часть населения, храня предания о Синае, представляла Ягве и поклонялась ему в образе быка, а другая часть, под влиянием левитских воззрений, почитала его в образе пылающего столба пламени, подземного огня Кадеса (Кадеша – П.Л.). Кроме того, в широких кругах находило еще и поклонение змея Нехуштана. Это, по всей вероятности, был бог какого-нибудь арабского или ханаанского клана (рода), в свое время растворившегося в племени Иуды и передавшего ему свой культ. В «Четвертой книге Моисеевой» (Чис., 21:4-8) рассказывается, что когда народ стал роптать на Моисея, выведшего его в пустыню, где нет ни хлеба, ни воды, «послал Господь на народ ядовитых змей…»

…Это явным образом позднейшее объяснение культа змеи, возникшее в эпоху, когда уже утратилось представление о действительных источниках этого культа. Выходило, как будто и змее поклонялись по повелению Ягве и как буто культ змеи и был самого Ягве.

Позже, когда в Иерусалиме был построен Храм Ягве, там нашло себе место и «медное изображение» этой змеи, перед которым поставили жертвенник (кадильник). И лишь Езекия, царь Иудеи (около 700 лет до н. э.), как рассказывается в «Четвертой книге царств» (18:4) велел уничтожить этого идола и положил конец культу змеи.

«Он (Езекия) отменил высоты (т. е. уничтожил жертвенники, устроенные на горах), разбил статуи, срубил дубраву (т. е. священную рощу) и истребил медного змея, которого сделал Моисей, потому что до самих тех дней сыны Израилевы кадили ему и называли Нехуштан»[110].

Скворцов-Степанов допускает здесь одну явную ошибку: медный змей не был и не мог быть установлен в Иерусалимском Храме, однако в целом его версия выглядит достаточно убедительно. Разумеется, она не может быть принята религиозным человеком, и потому религиозные авторитеты всегда настаивали, что водруженный Моисеем на шесте медный змей для него самого и для евреев того времени не был идолом и превратился такого только впоследствии.

Для нас же важно, что все эти события произошли в самый канун военного похода, в который отправлялось огромное еврейское войско под предводительством Моисея.

В начале летнего месяца Ав 2487 года (июль-август 1273 г. до н. э.) израильтяне похоронили последних представителей поколения исхода – тех мужчин, которые вышли вместе с Моисеем из Египта[111]. Теперь в живых из этого поколения оставались только трое – сам Моисей, Иисус Навин и вождь колена Иуды Калев. Под руководством этих трех патриархов евреи двинулись на север и подошли к впадающей в Мертвое море речке Арнон, служащей границей между Моавом и Эмореей.

Теперь до земли обетованной и в самом деле было, что называется, рукой подать – достаточно было пройти через землю эмореев, чтобы оказаться на берегу Иордана, прямо напротив Гильгаля, находившегося всего в нескольких часах пешего перехода от Иерихона.

* * *

Современная академическая наука, как уже говорилось, в целом признает истинность описанных в Библии событий, хотя, конечно, рассматривает и трактует их в несколько ином свете. Значительная часть ученых сходится во мнении, что большую часть времени евреи, вышедшие из Египта, все же находились в оазисе Кадеш-Барнеа. Здесь, считают они, Моисей (или тот вождь, который стал его прототипом) начал объединять вокруг себя и заключать союзы с другими бродящими по пустыне семитскими племенами, соблазняя обещаниями раздела земли и добычи после завоевания Ханана и сплачивая их в единую армию. На основе этого военного союза племен и возник впоследствии единый еврейский народ.

Вот, к примеру, как видится ход описываемых событий известному советскому историку И.М. Дьяконову – автору главы, посвященной истории Палестины в фундаментальной «Истории древнего мира»:

«…Конечно, в библейском тексте события с конца XIII по X в. до н. э. изложены со смещением, искажением исторической перспективы (что обычно для преданий), многие события забыты, многие однородные факты соединены в один, реальное перемешано с явными легендами. Тем, не менее, канву повествования, относящегося к событиям этого времени, как они описаны в библейских «Книге Иисуса Навина» и (в меньшей мере) в «Книге Судей», все-таки составляют воспоминания о действительных событиях, а не сказочные мотивы.

Очевидно, племенному вторжению в Заиорданье, а затем и собственно в Палестину должны были предшествовать консолидация племен и образование самого израильского племенного союза, почитавшего общее божество – Яхве. Районом консолидации был, очевидно, скотоводческий оазис Кадеш-Барнеа на севере Синайского полуострова; в этом, предание, вероятно, отражает историческую действительность, но первоначальный состав племенного союза подлежит большому сомнению. Действительная картина вторжения, как она рисуется по археологическим данным, сильно отличается от рисуемого Библией согласного одновременного движения двенадцати племен…»[112]

Для того, чтобы оценить правдивость рассказа Библии, резонно также задаться вопросом о том, что же происходило в этот период в Египте, под властью которого находилась тогда Палестина, насколько военная и политическая ситуация того времени благоприятствовала реализации замысла Моисея?

Здесь мы опять-таки сталкиваемся с несколькими версиями хронологии этих событий. В.В. Струве, отождестлявший евреев с упоминаемыми в египетских хрониках хабиру, относил завоевание ими Палестины к более раннему периоду – ко времени смуты в период Эхнатона, примерно к 1400 г. до н. э. Дошедшие до нас письма палестинских князьков, царьков и наместников, молящих фараона помочь им отбиться от воинственных хабиру (а таких писем и в самом деле было немало – П.Л.) Струве трактует как свидетельства именно тех событий, которые запечатлены в последней книге Пятикнижия и в «Книге Иисуса Навина». При этом Струве был убежден, что сама эта война была куда менее кровавой, по-сравнению с тем, как она описывается Библии. По его версии, население палестинских городов, ненавидящее Египет за его колоссальные поборы, встречало евреев едва ли не как освободителей. Горожане нередко сами открывали перед ними ворота городов и затем сливались с евреями[113].

Но давайте посмотрим, что происходило в Древнем Египте в тот период, на который приходится наиболее активный период деятельности Моисея, согласно еврейской хронологии событий, то есть в 1313-1273 гг. до н. э. И вот тут возникает весьма интересная картина. Согласно самой распространенной точке зрения, это – как раз эпоха правления великого Рамсеса II, воцарившегося на престоле около 1300 года. Рамсес II, как известно, был великим воителем, вернувшим на какое-то время Египту его прежнее величие. Однако первые десятилетия своего правления Рамсес II, как известно, сосредоточился на войнах с хеттами и их союзниками за Сирию и Северную Палестину. При этом, очевидно, он двигался навстречу хеттам по приморской дороге, через Газу и Аскалон. Территория вокруг берегов Иордана, глубинные области Палестины, таким образом, его в тот момент не интересовали и были предоставлены сами себе. И, видимо, этим моментом и воспользовался Моисей для того, чтобы дать приказ своей армии выйти на войну.

Если исходить из этого совмещения египетской и древнееврейской хронологии, то становится абсолютно понятной песня, прославлющая победы сына Рамсеса II Мернептаха, вступившего на престол после своего отца и скончавшегося в 1215 г. до н. э., где говорится, что «Израиль обезлюдел, семени его нет, Палестина стала безвредной вдовой для Египта…»

Как уже указывалось в первой части книги, эта песня считается первым документальным источником, в котором упоминается Израиль. Однако при этом историки, счтиающие, что события Исхода произошли именно в царствование Мерептаха недоумевают: почему об Израиле здесь говорится не только как о народе, но и как и о стране, которая «обезлюдела»?!

Но в том-то и дело, что они считают, что это именно Мернептах нагнал евреев у Чермного моря – и то, что сами евреи считали чудом и дарованной им Богом победой, на самом деле, дескать, считал своей победой Мернептах. Однако, исходя из предложенных выше предпосылок, все объясняется куда проще: когда Мернептах предпринял этот поход (а это приблизительно 1225 г. до н. э.) евреи уже несколько десятилетий жили в Палестине, ведя непрестанные войны как с филитимлянами, так и с некотоырми коренными народами. Эта междоусобица, разумеется, значительно облегчила Мерептаху его палестинскую кампанию, обернувшейся, видимо, огромными жертвами среди всех народов, населявших эту местность.

Но к Моисею и Иисусу Навину Мерептах не имеет никакого отношения, а вот его отец Рамсес II своими походами на территорию нынешних Сирии и Ливана, видимо, существенно облегчил последним их задачу по взятию Ханаана.