Глава 1. Битва с Амалеком

Сегодня мы уже можем более-менее точно проследить путь евреев по пустыне в первый месяц после их выхода из Египта.

«И увел Моше сынов Израиля от моря Суф, и вышли они в пустыню Шур, и шли три дня по пустыне и не находили воды. И пришли в Мару и не могли пить воду в Маре, ибо горька она. Потому-то и назвали это место Мара. И возроптал народ на Моше, говоря: «Что пить будем?!» И возопил он к Богу и указал Бог ему дерево. И бросил его в воду и стала вода пресной. Там установил он ему закон и правосудие…» (Исх., 15:22-25).

Шуром называют узкую полоску земли вдоль Суэцкого канала, начинающуюся на севере у Средиземного моря и на юге переходящую в пустыню Син. Великий комментатор Библии Саадья-гаон отождествлял Шур с Эс-Суром, который в древности назывался Джифуром. Под Маром же одни исследователи (те, что считают, что евреи шли вдоль Средиземного моря) понимают Эйн-Хавару, расположенную в 11 км от берега моря, а другие (те, что убеждены, что чудо рассечения моря произошло у Суэцкого залива) – Эйн-Набу, расположенную в 16 км к юго-востоку от Суэца. В Эйн-Набу и сегодня имеется источник с горько-соленой, практически непригодной для питья водой, что усиливает позиции сторонников второй точки зрения о том, где же находилась эта самая Мара.

Однако понятно, что независимо от того, было ли это место в Эйна-Набе или в Эйн-Хаваре, ясно, что к тому времени взятые с собой израильтянами в ночь исхода запасы воды должны были давно кончиться, и их начала мучить жажда. Когда в Маре они увидели бьющую из-под земли воду, то естественно, воодушевились. А потому можно представить их разочарование, когда вода оказалась «мара», то есть горькой и пахнущей серой. И их вопрос к Моисею «Что же нам пить?!» звучит в данном случае вполне резонно.

Флавий утверждает, что по указанию Моисея евреи начали вычерпывать из источника горькую воду, пока, наконец, на смену ей он не наполнился пригодной для питья водой. Это выглядит вполне реальным – скажем, вода в источнике могла быть горькой из-за тех солей, которые находились в поверхностном слое почвы и растворились в ней. В этом случае достаточно было убрать из источника эту воду и подождать, пока он наполнится водой снова.

Но и использование Моисеем по указанию Бога для опреснения воды того или иного растения тоже было делом вполне возможным. Уже не раз упоминавшийся на этих страницах З. Косидовский пишет, что бедуины бросают в горький источник Эйн-Набу ветки растения эльвах (затера), которые делают эту горькую воду пресной. Причем объясняется этот эффект довольно просто: в воде Эйн-Набу имеется большое количество гидросульфата кальция. Когда же туда бросают ветку эльваха, содержащего щавелевую кислоту, гидросульфат кальция превращается в сульфат, оседает на дно – и вода тут же становится пригодной для питья.

Однако процитированный отрывок Библии свидетельствует о том, что в Маре произошло еще одно важное событие: Моисей «установил там закон и правосудие», то есть, очевидно, произнес свою первую проповедь, призванную подготовить народ к Синайскому откровению и внушить ему одну из основных истин этического монотеизма: Бог-Творец и Властелин Вселенной награждает и наказывает человека и человечество в целом в соответствии с тем, исполняют ли они данные Им законы или нарушают их. Мысль эта была поистине революционной для языческого сознания, согласно которому благоволение или гнев богов, которые сами далеко не всегда являли образец морали, зависел исключительно от того, удалось или нет их задобрить с помощью жертвоприношений или языческих ритуалов.

Из Мары Мосей повел народ в оазис Эйлим, где издавна находили свой приют путешественники по пустыне, наполняя свои бурдюки прозрачной родниковой водой, а сумки – сладкими, калорийными финиками с росших здесь пальм. Однако двенадцати бьющих здесь родников и семидесяти пальм этого оазиса было слишком мало для того, чтобы напоить огромную толпу, следовавшую за Моисеем, и из Эйлима Моисей ведет свой народ дальше – в пустыню Син, в которую они входят спустя месяц после своего ухода из Египта.

И здесь Моисей сталкивается с новой вспышкой недовольства своего народа: «И возроптало все общество сынов Израиля на Моше и Арона в пустыне. И сказали им сыны Израиля: «Лучше бы нам умереть от руки Бога в стране Египетской, когда мы сидели у горшка с мясом и хлеб досыта ели. Ведь вы вывели нас в эту пустыню, чтобы уморить все собрание голодом!»…» (Исх., 16:3).

Понятно, что через месяц взятые евреями с собой запасы мацы кончились. Можно понять и то, что теперь, после месяца суровой жизни в пустыне, они начинают едва ли не идеализировать свою жизнь в рабстве – вопреки фактам утверждать, что вели в Египте пусть и тяжелое, но весьма сытное и спокойное существование, хотя на самом деле жили там едва ли не впроголодь, а если и сидели у горшков с мясом, то разве что в день перед исходом, когда ели пасхальную жертву, то есть, по сути дела, уже не были рабами.

Но ведь Библия много раз подчеркивает, что евреи вышли со своим домашним скотом! То есть как раз с мясом у них не должно было быть никаких проблем. Однако они не забивают скот, а вместо этого обращают свои претензии к Моисею и Аарону!

В этот момент Моисей начинает осознавать, что выведенные им Египта люди, оказывается, совершенно не приучены заботиться о своем пропитании и принимать какие-либо самостоятельные решения. Пока они были рабами, они привыкли, что хозяева их кормят и заботятся о них – как кормят и заботятся о рабочем скоте. Словом, здесь налицо та самая ситуация, о которой писал Р. Нудельман в уже упоминавшемся эссе «Парадигма Моисея». Отождествив себя с еврейским народом, к которому он изначально принадлежал по крови, но никак не по духу, Моисей во многом придумал этот народ, идеализировал евреев в своем сознании. И хотя сама жизнь уже не раз доказывала ему, насколько далек этот его идеал от действительности, Моисей продолжал идеализировать свой народ снова и снова, и в итоге каждый раз в ходе очередного конфликта помогая всей нации подняться на новую духовную и нравственную ступень развития.

В Библии последовавшие вслед за этим ропотом события – выпадение манны и прилет стаи перепелов – призваны укрепить веру сынов Израиля в Бога; в то, что Он неустанно заботится о людях, и именно Он доставляет им пропитание, то есть человеческое благополучие зависит не только от тех усилий, которые прикладывает человек для его достижения, но и – прежде всего – от Бога:

«И сказал Бог, обращаясь к Моше: вот Я посылаю вам хлеб с небес, и будет выходить народ и собирать ежедневно, сколько нужно на день – что Мне испытать его, будет ли он поступать закону Моему или нет. И будет: в шестой день приготовят то, что принесут, и окажутся вдвое против того, что собирают каждый день».

И сказал Моше и Аарон всем сынам Израиля: «Вечером узнаете вы, что это Бог вывел вас из страны Египетской. А утром увидите славу Бога, ибо Он услышал ропот ваш, который вы поднимаете против Него. А мы что? Не на нас ропот ваш, а на Бога»…

…И говорил Бог, обращаясь к Моше так: «Услышал Я ропот сынов Израиля. Скажи им так: под вечер вы будете есть мясо, а поутру хлебом насытитесь, и узнаете, что Я – Бог Всесильный ваш. И было – вечером налетели перепела и покрыли стан. А утром был слой росы вокруг стана. И испарилась роса, и вот – на поверхности пустыни нечто мелкое, рассыпчатое, мелкое – как изморозь на земле. И смотрели сыны Израиля и говорили друг другу: «Что это?». И сказал им Моше: «Это – хлеб, который дал вам Бог в пищу…»

…И назвал дом Израиля его «ман», он был, как семя кориандра, белый, а на вкус, как медовый пирог…» (Исх., 16-4:15).

На первый взгляд, отвечая на упреки народа «А мы что? Не на нас ропот ваш, а на Бога», Моисей попросту снимает с себя ответственность за происходящее, возлагая ее исключительно на Бога.

Отчасти это и в самом деле так – как уже сказано, для Моисея крайне важно было внушить формируемому им народу мысль, что все в мире в конечном счете зависит от Бога, и представить себя лишь как покорного исполнителя Его воли. Однако только этим смысл его слов «А мы что? Не на нас ропот ваш, а на Бога», безусловно, не исчерпывается. На наших глазах Моисей создает принципиально новую концепцию лидера нации, до него в истории вообще неслыханную, да и в наши дни почти не встречающуюся. В отличие от того же фараона и других властителей древности, Моисей не только не пытается приписать себе божественное происхождение или заявить, что Бог наделил его безграничной властью над народом, а потому он может делать с ним все, что ему вздумается. Напротив, Моисей подчеркивает, что он – такой же рядовой член общества, как и все остальные; самый обычный человек и не более того, а потому и не нужно требовать от него невозможного. Сегодня волею Бога он поставлен во главе народа, но завтра на его месте вполне может оказаться кто-то другой.

Повторим, представление о вожде как о человеке из плоти и крови, которому ничто человеческое не чуждо и который не должен считать в чем-то выше и достойнее остальных («А мы что?!») было поистине революционным. Вспомним, что на протяжении еще не только столетий, но и тысячелетий все правители пытались приписать себе божественное происхождение или представить себя наделенными властью по праву рождения, то есть этакими «сверхчеловеками», стоящими над толпой. Александр Македонский объявил себя сыном Зевса; римские императоры также обожествляли себя, а монархи Европы считались «помазанниками Божьими».

С этой точки зрения Моисей предстает перед нами со страниц Библии как подлинно демократический лидер, дистанция между которым и остальным народом крайне невелика, а порой и излишне близка. Да и сам народ, похоже, воспринимает Моисея именно как равного остальным члена общества и открыто подвергает сомнению и критикует его решения. Это обстоятельство можно истолковать как еще один довод в пользу мнения, что Моисей по происхождению был именно евреем, а не египтянином – евреи видели в нем своего человека, плоть от их плоти. Впрочем, сторонники гипотезы, что Моисей был египтянином, отвечают на это, что как раз наоборот – лидера-чужака по крови было куда легче винить во всех своих несчастьях.

Как бы то ни было, уже после чуда с перепелами и после того, как с неба начал ежедневно падать ман, придя в Рефидим (то есть, вероятнее всего, в месте, которое сегодня арабы называют Вади-Рефайад, расположенное в 16 км от горы Джебель-Муса, отождествляемой с библейским Синаем) евреи снова ропщут на Моисея. Они требуют дать им воды и обвиняют его в том, что он хочет уморить от жажды и их, и их детей и их скот. Причем на этот раз ответы Моисея, видимо, их не очень убеждают; ситуация в стане накаливается до предела и некоторые из них уже поднимают с земли камни, чтобы забросать ими Моисея. Во всяком случае, в пользу такой версии говорит молитва Моисея: «И воззвал Моше к Богу и кричал: «Что мне сделать для народа этого?! Еще немного – и они меня забросают камнями!» И сказал Бог Моше: «Пройди перед этим народом вместе со старейшинами Израиля. Возьми в руку твою посох, которым ты поразил Нил, и иди. Встану Я перед тобой на скале у Хорева. А ты ударь по скале, и пойдет из нее вода, и будет народ пить». И сделал так Моше пред старейшинами Израиля». (Исх., 17:4-6).

* * *

Как наверняка уже догадался читатель, убежденные атеисты отнюдь не видят во всех сотворенных Моисеем в пустыне чудесах ничего сверхъестественного. Более того – всем им они находят вполне естественные объяснения и считают, что текст Библии доказывает только одно – Моисей был не только вождем, но и прекрасным проводником по пустыне, своего рода «инструктором по выживанию», знающим все ее уголки и особенности ее природного мира.

«По поводу этих перепелов и манны неоднократно возникали более-менее серьезные дискуссии, – писал Вернер Келлер. – Какое огромное недоверие они вызывали! Ведь, казалось, Библия повествует о сверхъестественных и необъяснимых вещах! Однако, напротив, перепела и манна – это вполне реальные явления. Стоит лишь расспросить об этом естествоиспытателей или местных аборигенов, наблюдающих подобные вещи и по сей день.

Исход израильтян начался весной, вовремя большой миграции птиц. Из Африки, где летом становится нестерпимо жарко и сухо, с незапамятных времени птицы мигрируют двумя путями. Один путь пролегает через западное побережье Африки в Испанию, другой – через восточное Средиземноморье на Балканы. В первые месяцы года перепела вместе с другими птицами, направляясь по восточному пути, пересекают Красное море. Утомленные длительным перелетом, они приземляются на прибрежной равнине, чтобы собраться с новыми силами для дальнейшего путешествия через высокие горы к Средиземноморью. Иосиф Флавий («Иудейские древности», III, I, 5) описывает случай подобного рода, и даже сегодня весной и осенью в этом районе бедуины ловят руками ослабевших приземлившихся птиц.

Что же касается знаменитой манны, то о ней имеется достоверная информация от ботаников. К сведению читателей: каждый, кто интересуется манной, может найти ее в перечне экспорта Синайского полуострова. Более того, она зарегистрирована в каждом ботаническом справочнике Ближнего Востока – это растение Tamarix Manniferra Her. В описаниях происшествий, аналогичных библейским, нет недостатка. Так, одному сообщению очевидца – почти пять сотен лет:

«В каждой деревне, повсюду в районе Синайских гор по-прежнему можно найти «хлеб небесный», который монахи и арабы собирают, хранят и продают паломникам и чужестранцам». Эти слова были написаны в 1483 году Барйтенбахом, деканом собора в Майнце, в его отчете о паломничестве на Синай. «Этот самый «небесный хлеб», – продолжает он, – выпадает почти на рассвете, подобно росе, и повисает шариками на траве, камнях и веточках. Он сладкий, как мед, и липнет к зубам. Мы купили его много».

В 1823 году немецкий ботаник Г. Эренеберг опубликовал статью «Symbolae Phisicae», которую даже его коллеги восприняли с недоверием. Его объяснения, по-видимому, требовали от людей слишком многого, а именно: поверить, что эта пресловутая манна – не что иное, как секреция, выделяемая тамарисковыми деревьями и кустами, когда на них нападает определенный вид тли, обнаруженный на Синае.

Столетием позже организовали экспедицию в поисках манны. Ученые-ботаники из Иерусалимского Еврейского университета Фридрих Симон Боденхаймер и Оскар Теодор отправились на Синайский полуостров, чтобы прояснить раз и навсегда спорный вопрос о существовании манны. Их отчет вызвал сенсацию. Они не только привезли с собой первые фотографии манны и подтвердили выводы Брайтенбаха и Эренберга, но также установили фактическую достоверность библейского рассказа о скитаниях израильского народа по пустыне.

Действительно, без тли, упомянутой впервые Эренбергом, в тех местах вообще не могло бы быть манны. Эти маленькие насекомые живут главным образом за счет тамариска – местной разновидности деревьев на Синае. Они выделяют особую смолистую секрецию, которая, по словам Боденхаймера, по форме и размерам напоминает зернышко кориандра. Когда она падает на землю, то имеет белый цвет, который через некоторое время меняется на желто-коричневый. Естественно, оба ученых не забыли попробовать манну. По мнению Бодехнхаймера, «у этих кристаллических зерен манны специфически сладкий вкус. Больше всего это похоже на вкус меда, когда он уже засахарился после долгого хранения»…

Данные экспедиции подтверждают также и другие детали библейского описания манны: «И собирали его рано поутру, каждый, сколько ему съесть; когда же обогревало солнце, оно таяло(Исх., 16:21). И сейчас точно таким же образом бедуины Синайского полусотрова спешат собрать по утрам как можно раньше эту «Mann es-Sama” – «манну небесную», торопясь опередить жестоких конкурентов-муравьев. В отчете экспедиции говорится: «Они начинают собирать манну, когда температура почвы достигает 21 градуса по Цельсию – это происходит около 8.30 утра. Как только муравьи начинают оживляться, манна исчезает. Должно быть, то же самое имелось в виду, когда в Библии говорится, что «манна» таяла. Бедуины предусмотрительно не забывают тщательно закрывать горшки, в которые они собирают манну, чтобы муравьи не набросились на нее. Точно так же было и в дни Моисея, во времена пребывания израильтян в пустыне: «Но не послушали они Моисея, и оставили от сего некоторые до утра – и завелись черви…» (Исх., 16:20).

Появление манны зависит от благоприятных зимних дождей, и из года в год бывает различным. В хорошие годы синайские бедуины могут собирать по утрам по четыре фунта манны на человека – это значительное количество, которого вполне достаточно для взрослого человека. Поэтому Моисей вполне мог отдать распоряжение сынам Израилевым: «…собирайте его каждый по стольку, сколько ему съесть» (Исх., 16:6).

Бедуины делают из шариков манны пюре, которое считается вкусной и питательной добавкой к их однообразной пище. Манна действительно идет на экспорт, и если ее хранить, как следует, она может стать «неприкосновенным запасом», поскольку сама по себе не портится: «И сказал Моисей Аарону: «возьми один сосуд, и положи в него полный гомор манны, поставь его пред Господом, для хранения в роды ваши» (Исх, 16:35)…»[74]

Впрочем, распространенность манны на Синайском полуострове, к примеру, для Флавия не отменяло его чудесного происхождения: Флавий был убежден, что впервые манн начал выпадать по воле Бога именно для евреев, а уже затем это явление из чудесного стало обыденным.

Найдено было, кажется, и объяснение чуду “иссечения воды из скалы»:

«Майору С.С. Джарвису, который был в 30-х годах губернатором Синая, довелось видеть подобное собственными глазами. «К рассказу о том, как Моисей высек, источник скалы в Рефидиме, относятся как к настоящему чуду, но тот, кто писал об этом, ничего не присочинил. Несколько человек из отряда «Синайский верблюд» остановились в пересохшем русле и принялись копать затвердевший песок, скопившийся у подножия скального выступа. Они пытались добраться до воды, которая просачивалась из известняковой скалы. Люди возились довольно долго, и наконец, Баш Шавиш, сержант из цветных, сказал: «Эй, дайте-ка мне попробовать!». Он взял у одного из людей лопату и начал рыть с таким видом, словно желал показать остальным, как это делается, но не собирался тратить на этот наглядный урок больше пары минут. Один из ударов лопаты случайно пришелся по скале. Известковая корка лопнула с громким треском, обнажился мягкий камень, и из пор известняка хлынул поток воды. Суданцы, прекрасно осведомленные о деяниях пророков, но не питающие к ним чрезмерного почтения, ошеломили сержанта криками: «Смотрите на него! Пророк Моисей!». Вот чрезвычайно понятное объяснение того, что произошло, когда Моисей ударил по скале в Рефидиме.

С.С. Джарвис был свидетелем чисто случайного происшествия. Ведь люди в отряде «Синайский верблюд» были суданцами, а не уроженцами Синая, и не могли потому знать такой способ добывания воды… Очевидно, Моисей научился такому необычному методу, когда жил в изгнании среди мадианитян»[75].

* * *

Там, в Рефидиме, евреев ждало еще одно испытание.

Не успели они утолить жажду хлынувшей из скалы водой, не успели расположиться на отдых, как неожиданно в оазис ворвалась настоящая орда амалекитян – семитского народа, который, согласно Библии, вел свое происхождение от Исава, воинственного брата праотца Иакова, и унаследовавшего эту его черту. Иосиф Флавий утверждает, что амалекитяне были не просто прирожденными воинами, но и отличались особой жестокостью, внушавшей ужас всем окрестным народам. Ворвавшись на окраину еврейского лагеря, амалекитяне начали убивать всех, кто попадал им под руку – стариков, женщин, детей. В этот момент Моисей вместе с верным ему Иисусом Навином сумел собрать хорошо владевших мечами воинов из колена Ефрема и отбить атаку невесть откуда взявшегося и вдобавок не знающего жалости врага.

Но когда стих шум боя, стало ясно, что он шел лишь с передовым отрядом амалекитян – на горизонте маячила их огромная, ощетинившаяся копьями и стремительно приближающаяся армия. К концу дня евреи и амалекитяне оказались друг против друга на расстоянии полутора-двух километров, и стало ясно, что столкновение между ними неизбежно.

При этом как еврейские предания, так и тот же Флавий утверждают, что амалекитяне шли на эту войну не одни – они, по сути дела, лишь возглавляли огромную армию народов, живших на всей территории от Синая до Иордана. Однако по поводу целей этого похода мнения расходятся. Если одни комментаторы считают, что амалекитяне шли в бой, ведомые мистическими мотивами, стремясь не допустить получения евреями Торы, то другие – на основе прямого смысле текста – настаивают, что это был народ грабителей и мародеров, жаждавший только одного – грабить и убивать. Толпа рабов, вышедшая из Египта и вдобавок измученная долгим переходом и непривычными для нее тяготами пустыни, была с их точки зрения легкой добычей. Третьи комментаторы обращают внимание, что никакого противоречия между этими версиями нет, и обе они совершенно справедливы.

Однако Иосиф Флавий объясняет все происходящее с иной, военно-политической точки зрения. Появление в регионе огромной толпы людей, вышедших из Египта, серьезно напугало окрестных царьков. Они прекрасно понимали, что эта толпа попытается завоевать для себя место под солнцем, то есть рано или поздно начнет претендовать на их земли. И, исходя из этого, они решили объединиться и нанести удар по незваным пришельцам прежде, чем те успеют окончательно освоиться на местности, сорганизуются и превратятся в мощную армию.

Большинство историков поддерживают версию Флавия, однако некоторые из них предлагают и несколько иную версию: амалекитяне, по их мнению, были одним из бедуинских племен, считавшими себя «хозяевами Синая» и не желавшими мириться с тем, что евреи стали пользоваться оазисами и источниками воды этого полуострова.

Но в любом случае амалекитяне угрожали самому существованию еврейского народа – одержи они победу, то наверняка вырезали бы всех мужчин, а женщин и девочек превратили бы в рабынь. И евреи, безусловно, прекрасно понимали, что речь идет о схватке не на жизнь, а на смерть.

Согласно Библии, в этот момент Моисей возлагает все обязанности по подготовке к грядущей войне на Иисуса Навина, поручая ему, как главе колена Ефремова, бывшему полководцу египетской армии, сформировать отряды из мужчин, выбрать для них командиров и определить диспозицию будущего боя. Сам же Моисей утром, когда начинается битва, размещается на холме, с которого хорошо виден он сам, а ему – все происходящее и воодушевляет евреев на бой, влияя на его исход с помощью своего посоха и одновременно моля Бога о даровании им победы:

«И сказал Моше Иегошуа: «Выбери нам мужей и выходи на войну с Амалеком. Завтра я встану на вершине холма с посохом Всесильного Бога в руке моей». И сделал Иегошуа как сказал ему Моше о войне с Амалеком, А Моше, Аарон и Хур взошли на вершину холма. И было: как поднимет Моше руку свою, одолевал Израиль, а если опустит руку свою, одолевал Амалек. И отяжелели руки Моше, и взяли они камень, и подложили под него и он сел на него, а Аарон и Хур поддерживали руки его – один с одной, а другой с другой стороны, и были руки его тверды до захода солнца. И ослабил Иегошуа Амалека и народ его силой меча.

И сказал Бог, обращаясь к Моше: «Запиши это на память в книгу и внуши Иегошуа, что совершенно сотру Я память об Амалеке из Поднебесной». И воздвиг Моше жертвенник, и назвал его «Бог – мое чудо». И сказал: «Бог клянется Своим престолом, что война у него с Амалеком из рода в род» (Исх., 27:9-16)[76].

Флавий опять-таки рисует куда более подробную картину как ночи перед боем евреев с амалекитянами, так и самого боя, и из нее видно, что Моисей играл самую непосредственную роль в подготовке к военным действиям. Он прекрасно понимал, что ни по своей боевой выучке, ни по смелости недавние рабы не могут сравниться с амалекитянами, а, значит, исход сражения был поистине непредсказуем. И потому он велел хорошо обученным, имеющим вооружение тяжелых пехотинцев и вполне боеспособным отрядам колена Ефрема… отойти в тыл и занять позиции вокруг шатров, в которых находились женщины, дети и запасы столь драгоценной в пустыни воды. Таким образом, в случае, если бы еврейское войско побежало от амалекитян, тяжелая пехота защитила бы женщин и детей и дала бы им возможность отступить вглубь пустыни.

Только после этого, уже глубокой ночью Моисей вместе с Иисусом Навином он начинает обходить сидящих у костров мужчин. Он видит в глазах у многих из них страх перед будущим столкновением с врагом, перед возможностью погибнуть в бою, и незаметно, мудрыми и простыми словами поднимает им настроение и боевой дух. Моисей напоминает о том, что совсем недавно, у моря, они были в куда худшем положении – у них не было оружия, они были окружены и, казалось, им некуда было бежать, однако Бог послал им спасение, да и они сами нашли в себе силы вести себя достойно. Нынешняя ситуация куда лучше: хотя амалекитяне хорошо вооружены, у них нет ни колесниц, ни даже конницы, которая была у египтян, то есть это будет бой двух армий пехоты. К тому же у евреев теперь есть оружие, с помощью которого они могут защитить себя и свои семьи…

Почувствовав, что настроение мужчин меняется, Моисей отдал указание Иисусу начать формировать боевые отряды, но только из тех мужчин, которые сами будут готовы идти в бой, а таких после его речей оказалось немало. Когда Иисус закончил построение армии и представил Моисею назначенных им командиров, последний вновь проявляет себя как вполне профессиональный военачальник – видимо, вспомнив свой давний египетский и кушитский опыт. Он произносит перед армией речь, в которой указывает, что одним из главных условий победы является дисциплина, готовность каждого солдата и каждого командира беспрекословно выполнить отданный ему приказ.

Далее Флавий рассказывает о том, что в течение всей ночи никто в еврейском лагере не спал: Моисей вызывал к себе командиров подразделений, беседуя с каждым из них по отдельности, чтобы еще раз убедиться в правильности выбора, сделанного Иисусом Навином. Командиры, в свою очередь, после беседы с вождем отправлялись к кострам, где сидели их бойцы и выполняли данные Моисеем указания – точили мечи, тщательно проверяли исправность оружия и проводили ободряющие беседы.

Наконец, когда забрезжил рассвет, Моисей вновь появился перед выстроенной на равнине еврейской армией. Он произнес перед строем еще одну речь, в которой сказал, что верит в ведущего их в бой Иисуса Навина и в каждого из них – верит в то, что они с помощью Бога сумеют защитить свои семьи и вернуться с победой.

Эта речь, по всей видимости, вызвала ликование в армии, и эти ликующие крики сопровождали Моисея все время, пока он поднимался на холм – своего рода командно-наблюдательный пункт, с которого он вместе с Аароном и сыном своей сестры Мирьям Хуром следил за ходом сражения.

Само же сражение шло с переменным успехом: пока Моисей держал поднятые к верху руки, евреи одерживали победу, но как только руки у него уставали (напомним, что ему к тому времени было 80 лет) и он отпускал их вниз, начинали терпеть поражение. Так продолжалось до тех пор, пока Аарон и Хур не начали постоянно поддерживать руки Моисея – и в результате евреи обратили амалекитян и их союзников в бегство и наголову их разгромили.

Эта грандиозная победа, как снова верно замечает Иосиф Флавий, имела огромное значение сразу с нескольких точек зрения.

Во-первых, она придала евреям уверенность в их силах, убедила их в том, что они способны не только воевать, но и одерживать победу над любым врагом, а заодно и их веру в Бога и то, что Он помогает им и хранит их в любой ситуации.

Во-вторых, она показала окрестным народам, что евреи отнюдь не так беззащитны и небоеспособны, как кажутся, и столкновение с ними чревато самыми неприятными последствиями. Именно преподанный амалекитянам урок привел к тому, что в последующие сорок лет их странствий по пустыне они почти не подвергались нападениям неприятелей.

В-третьих, как и евреи, амалекитяне, по Флавию, двигались по пустыне со своим станом, то есть всем своим имуществом, и результате победы евреям досталась богатая добыча: скот, золото, серебро, медная посуда, ткани, ковры и – самое главное – оружие, которое добавилось к тому, которое они собрали после гибели у моря египетского войска. Теперь евреи и в самом деле были вооружены до зубов и могли выставить армию, по численности и вооружению не уступающую и даже превосходящую армии всех окрестных народов. Это означало, что путь к завоеванию Ханаана был, по сути дела, открыт.

Наконец, победа над амалекитянами чрезвычайно укрепила авторитет Моисея как духовного, так и военного и политического лидера нации, внушила народу подлинную любовь к нему.

Воздетые к Богу руки Моисея во время боя с амалекитянами стали вечным символом того, что боевой дух армии, убежденность каждого солдата в справедливости той войны, которую он ведет, а также в том, что Бог в этой войне на стороне его народа, значат не меньше, а порой и куда больше, чем численность армии и ее оснащение самым современным вооружением. И справедливость этой истины доказывает как история еврейского народа, так и история многих других народов нашей планеты.

Необходимо отметить, что для евреев сами понятия «Амалек» и «амалекитянин» превратились в символ антисемитизма; иррациональной, патологической ненависти к еврейскому народу и – одновременно – в символ тех сил и идеологий, которые активно не принимают моральные ценности Библии. Согласно «Ветхому завету» и Талмуду, амалекитяне – это единственный народ на планете, который должен быть уничтожен полностью, от мала до велика, без всякой пощады даже по отношению к детям, так как несет в себе идеологию человеконенавистничества даже на генетическом уровне. Наказ помнить о том, как амалекитяне преградили евреям путь к горе Синай и уничтожить этот народ предельно четко будет звучать и в духовном завещании Моисея еврейскому народу:

«Помни, что сделал тебе Амалек, когда уходили вы из Египта; как застал он тебя в пути и перебил всех ослабевших, что позади тебя, а ты был изнурен и утомлен и не побоялся он Всесильного. И будет, когда даст тебе покой Бог Всесильный твой от всех врагов твоих, что вокруг, в стране, которую Бог Всесильный твой дает тебе в удел, чтобы овладел ты ею, сотри память об Амалеке из Поднебесной, не забудь!» (Второз., 25:17-19).

Сегодня мы даже не можем с большей или меньшей степенью уверенности сказать, среди какого именно нарда растворились амалекитяне, сойдя с исторической арены как нация. Однако загадка их происхождения и истории волнует многих исследователей, и мы еще вернемся к этому вопросу в следующей главе книги.