14. «Иду к Диггер Рамрез»

Сэр Фрэнсис Чичестер признавался впоследствии, что наиболее трудным и стрессовым в его путешествии был период, последовавший сразу после остановки в Австралии. Встреча с людьми после долгого перерыва лишь усилила чувство одиночества. Моряку пришлось снова приучать себя к жесткому режиму жизни на яхте и свыкаться с мыслью о том, что вторая половина путешествия будет не менее длинной и трудной. Позже Чичестер и Робин Нокс-Джонстон вместе размышляли над вопросом, на самом ли деле остановка благоприятно сказывается на плавании яхтсмена-одиночки. Они пришли к выводу, что лодке остановка действительно идет на пользу (ее ремонтируют), однако для моряка, его психологического состояния последствия перерыва в плавании скорее негативные.

Чичестер, отплыв из Австралии уже героем и на профессионально отремонтированной яхте, столкнулся с реальными, но вполне решаемыми проблемами. Кроухерст же, выдвинувшись из Рио-Саладо запутавшимся в сетях обмана и на кое-как залатанной, чуть ли не разваливающейся яхте, должно быть, пребывал в куда более подавленном состоянии. К тому же перед ним стояла непростая мореходная задача. На тот момент яхтсмен находился в 7500 милях от родных берегов, и хотя ему предстояло пройти расстояние в два раза меньшее, чем до Австралии, для такой небольшой яхты это все же был длинный и непростой путь. В довершение всего муки совести из-за обмана досаждали ему гораздо сильнее всех прочих неприятностей. Не выдадут ли его аргентинцы, не расскажут ли о тайной высадке на берег? И если все же не станут молчать, как в таком случае объяснить свое странное поведение? К тому же в связи с обманом возникали проблемы вполне практического плана. На протяжении следующих нескольких недель Кроухерсту нужно было лишь выждать время до того момента, пока воображаемый маршрут, огибающий Южный океан, не совпадет с местом реальной дислокации яхты в Атлантическом океане. Но где именно? В каком районе Атлантики это должно произойти? Как и когда ему следует нарушить радиомолчание? Все эти задачи требовалось решать с должным мастерством, с хитростями: ведь достоверность его данных уже была поставлена под сомнение.

Перед отправкой из Рио-Саладо Кроухерст уже решил двигаться дальше на юг. И не просто в силу привычки: были и другие важные причины, объяснявшие его выбор. Нужно было найти наиболее удобное место для приема метеосводок с радиостанции Веллингтона (Новая Зеландия) и, возможно, также для отправки сообщений в Веллингтон. Было бы слишком рискованно производить передачу с другой стороны Южной Америки, но если пройти дальше на юг, то можно снизить вероятность раскрытия обмана. К тому же Кроухерсту самому требовалось составить представление – пусть вскользь и ненадолго, – что собой представляют ревущие широты. В журнал необходимо было занести описание нужного района из первых рук, кроме того, яхтсмен осознавал, что несколько минут съемки вздымающихся волн с пенными гребнями добавят его истории правдоподобия. Было еще одно опасение: до сих пор Кроухерсту удавалось благополучно избегать встреч с другими судами, но нельзя было рассчитывать на такое везение и в дальнейшем. Он будет в большей безопасности в пустынных водах Южного океана. Курс тримарана после отправления из Рио-Саладо, тщательно задокументированный в Журнале № 2, показывает, как работала мысль моряка. Оказавшись в эстуарии Ла-Плата, Кроухерст тотчас же направил нос яхты на северо-восток, как будто действительно намеревался двинуться домой, в Англию. Это было необходимо, чтобы подтвердить достоверность истории для аргентинских служащих поста береговой охраны. Уделяя пристальное внимание деталям своей аферы, он не стал полагаться на волю случая и не осмелился рисковать. Только через 40 часов, когда береговая линия скрылась за горизонтом, яхтсмен резко повернул на юг.

В первый день после выхода из эстуария Ла-Плата в журнале зафиксирован только один незначительный инцидент: «Сплавал за куском доски». Похоже, даже после пребывания на берегу Кроухерст испытывал настолько большой недостаток в пиломатериалах для ремонта яхты, что посчитал нужным прыгнуть за борт и подобрать проплывавший мимо кусок древесины. (И снова яхтсмен, должно быть, проклял спешку перед отплытием, из-за которой на борт не занесли необходимых материалов.) Затем на протяжении нескольких дней ему пришлось рассчитывать время своего «появления», выхода из режима радиомолчания.

Расстояние от острова Гоф, который он миновал бы 15 января 1969 года, если бы двигался обычным маршрутом клиперов – мимо мыса Доброй Надежды, Австралии и Новой Зеландии, – до мыса Горн составляет почти 13 000 миль. В январе и феврале (в Южном полушарии в это время лето) можно немного сократить его, отклоняясь дальше на юг, хотя в таком случае яхта подвергается еще большей опасности – слишком часты здесь шторма и слишком велика вероятность натолкнуться на айсберг. Перед отплытием Кроухерст хвастался перед друзьями, что мог бы двинуться по южному маршруту для экономии времени. Но сейчас моряк просчитал, что должен оставить себе резерв времени, по крайней мере в три месяца на путь от острова Гоф до мыса Горн. В любом случае речь шла о рекорде, так как его средняя скорость была бы выше, чем у Чичестера, – около 140 миль в день. После довольно медленного хода в начале путешествия в Британии могут не поверить таким показателям, но если отвести себе больше времени, тогда, возможно, вообще не удастся выиграть гонку, даже подделывая данные в судовых журналах.

Между тем на 15 апреля 1969 года была назначена предполагаемая дата прохождения мыса Горн. Было начало марта, и это означало, что Кроухерсту нужно выждать еще шесть недель, прежде чем появиться в эфире.

Другие участники гонки были важным фактором, который следовало принимать во внимание при проведении расчетов, хоть Кроухерст и не поддерживал контактов с Лондоном и изнывал по новостям о своих соперниках. Между тем в рядах яхтсменов, соревнующихся за «Золотой глобус», начали происходить странные события.

Муатесье, продолжая свой роман с волнами ревущих широт, к тому времени уже прошел мыс Горн, но не смог заставить себя повернуть домой, в сторону Европы. Вместо того чтобы вернуться, яхтсмен решился на второй заход и вознамерился обойти вокруг света еще раз! Жена морехода, едва узнав о решении супруга, поставила ему скоропалительный диагноз: очевидно, после семи месяцев пребывания в одиночестве моряка постигло временное умопомрачение. Муатесье знал, что его примут за безумца. Француз подготовил длинное письмо для своего издателя, которое передал через проходящий мимо корабль, когда находился у мыса Доброй Надежды во второй раз. В сообщении говорилось следующее:

«Вы спросите меня, не падал ли я, случайно, с мачты и не ударялся ли головой о палубу. Могу заверить вас, что не падал и не ударялся. Мне сложно растолковать вам, почему я принял такое решение. Некоторые вещи не поддаются объяснению, потому что они слишком просты…»

Муатесье тем не менее попытался предоставить подробное объяснение:

«У меня нет никакого желания возвращаться в Европу с ее фальшивыми богами. От них просто нет спасения. Они пожирают твою печень, высасывают спинной мозг и в конечном счете могут замучить тебя до смерти… Нет никакого смысла уезжать из Европы, а потом вновь возвращаться туда. Это все равно что уехать из никуда и вернуться в никуда. Когда-нибудь я обязательно приеду в Европу, но уже в качестве туриста и не для того, чтобы жить там… Я знаю, что жизнь – это борьба, но в современной Европе эта борьба – сплошной идиотизм.

Делай деньги, делай деньги, – говорят все. Но для чего? Чтобы купить новую машину, хотя старая бегает вполне сносно, чтобы одеваться «прилично» – не могу удержаться от смеха, когда слышу это слово, – чтобы выплачивать непомерную ренту, покупать себе право бросить якорь в порту по цене аренды комнаты для прислуги в Париже и для того, чтобы когда-нибудь купить телевизор – вот на что толкают нас, к чему принуждают и что приказывают нам эти фальшивые боги… Я направляюсь в те края, где можно пришвартоваться в любом месте, где за солнечный свет не нужно платить, как не нужно платить за воздух, которым дышишь, и за море, в котором плаваешь, где можно загорать прямо на коралловом рифе…»

Дальше было еще больше лирики:

«Почему я выкидываю такие штуки? Представьте, что вы находитесь в джунглях Амазонии, куда отправились на поиски чего-то нового, просто потому что давно хотели увидеть нетронутую землю, деревья, природу. И вдруг вы натыкаетесь на небольшой древний храм, построенный затерянной цивилизацией. Вы же не развернетесь и не отправитесь назад со словами: «Ну вот, я нашел храм и останки никому не известной цивилизации». Нет, вы останетесь там, попытаетесь исследовать древние развалины, расшифровать письмена на камнях… А потом вы обнаруживаете километров через сто еще один храм, только он еще больше и еще значительнее первого. Вы бы вернулись домой после всего этого?»

Сошел ли Муатесье с ума? Или, может быть, просто нашел новую, своеобразную форму здравомыслия?

Если французский яхтсмен и в самом деле помешался, то его безумие отличалось от расстройства, которое понемногу овладевало умом Кроухерста. Оба яхтсмена использовали сходные слова в своих эпистолярных работах. (Муатесье написал в своем журнале несколько позже: «В море время приобретает просто космическое измерение… Здесь у вас может возникнуть чувство, будто вы находитесь в пути уже тысячу лет».) Однако содержание их записей отличается, как и герои для подражания, и мотивация, толкавшая яхтсменов вперед. Муатесье не испытывал никаких сомнений:

«Не думайте, что я не в себе. Но у меня создается впечатление, что есть что-то такое, что выглядит не как третье, а как четвертое измерение. Повторяю: не думайте, что я сошел с ума. Я нахожусь в прекрасном душевном здравии».

Получалось, что Муатесье, у которого были все шансы выиграть оба приза, не говоря уже об ордене Почетного легиона, который (судя по слухам) ожидал его во Франции, в сущности, выбыл из гонки. В итоге теперь за призы «Sunday Times» продолжали состязаться трое яхтсменов: Нокс-Джонстон, Тетли и, как полагали во всем мире, Кроухерст.

Какое-то время фаворитом был Тетли, поскольку Нокс-Джонстон со своей видавшей виды яхты и со своим маломощным передатчиком не выходил на связь вот уже больше четырех месяцев с того самого момента, когда его видели по пути из Новой Зеландии к мысу Горн. В «Sunday Mirror», выступавшей спонсором яхтсмена, уже опубликовали печальную статью, выглядевшую плохо замаскированным некрологом. На самом же деле Нокс-Джонстон обогнул мыс Горн, а теперь одинокий флаг Британии реял на мачте его яхты над просторами Атлантики. Через несколько дней он снова достиг широт летающих рыб и сделал в судовом журнале подходящую моменту запись:

«11 марта: приготовил блюдо, которое, на мой взгляд, представляет собой отличный пирог из летучей рыбы, найденной сегодня утром на палубе (наконец-то я выучился искусству готовить великолепный сырный соус)».

Помимо этого, в свободное время Нокс-Джонстон занимался тем, что читал сборник «Золотая сокровищница английской поэзии», пытался запечатлеть морскую свинью в момент прыжка из воды, как это сделал герцог Эдинбургский, строчил злые замечания в адрес де Голля, который осмелился оскорбить британского посла, и вспоминал о своем военном детстве (тогда ему было 5 лет).

«Специально проснулся в 02.00, чтобы послушать новости. Умер Айк[21]. Ну да он же долго болел и постепенно угасал, но у меня такое чувство, будто я потерял близкого родственника или друга. До сих пор помню, какое волнение царило во Франции, когда мы вернулись туда в 1944 году. И хотя, конечно, там был «наш парень» Монти[22], ему пришлось разделить почести с Айком. Любая гордая нация чувствует себя ущемленной, если ей приходится признать, что она больше не обладает самой большой мощью, и если она к тому же позволяет командовать своими войсками лидеру другой страны».

6 апреля Нокс-Джонстона наконец заметили с проходящего мимо танкера, после чего в Британии немедленно начались приготовления к триумфальной встрече победителя. Теперь не оставалось сомнений, что именно молодой яхтсмен выиграет главный приз – «Золотой глобус». Однако яхта Нокс-Джонстона двигалась так медленно (в среднем проходила 96,5 мили в день), что два оставшихся участника, оба на тримаранах, могли обойти победителя по времени и побороться за денежное вознаграждение – 5000 фунтов. Тем временем к 20 марта Тетли благополучно обогнул мыс Горн и уже выходил в Атлантический океан. Его тримаран прошел всего в 150 милях от «Teignmouth Electron», который медленно тащился к югу от Фолклендских островов. Кроухерсту по-прежнему не оставалось ничего другого, кроме как ждать.

Как же Кроухерст убивал время? Есть одно занятие, которому он мог предаваться чаще всего, по нашим предположениям. Мы знаем, что в Тинмуте он купил четыре тетради для записей. Однако на яхте было обнаружено только три: Журнал № 1, Журнал № 2 и радиожурнал. Есть вероятность, что Кроухерст уничтожил четвертую тетрадь на каком-то этапе своего путешествия. И конечно, в этом не было бы необходимости, если бы тетрадь не использовалась. Но для чего?

Кроухерст, конечно, мог выделить последнюю тетрадь для записи стихов, изливавшихся из него рекой, сочинения историй и эссе, но мы думаем, что это маловероятно. Последние страницы Журналов № 1 и № 2 были специально отведены для литературных экзерсисов подобного рода, и в них оставалось достаточно свободного места. Также многое указывает на то, что, став героем, яхтсмен намеревался опубликовать эти сочинения, поэтому маловероятно, что он решился выбросить свои труды в море.

Вторая гипотеза: он использовал тетрадь для навигационных расчетов, радиосообщений и прочих заметок подобного рода. Но и это нам кажется сомнительным. После окончания путешествия яхта была усеяна обрывками бумаги с заметками, листами миллиметровки, страницами из радиожурнала и техническими инструкциями. Все указывает на то, что у Кроухерста не было специальной тетради для ведения систематических заметок.

Есть и третье предположение. Четвертая тетрадь, возможно, использовалась для составления черновиков судового журнала поддельного путешествия. К тому моменту Кроухерст почти перестал делать даже краткие заметки о навигации в Журнале № 2. Если только путешественник не собирался целиком и полностью полагаться на память и выдумывать правдоподобные детали, он должен был обязательно день за днем фиксировать события, относящиеся к его сфальсифицированному плаванию. Мы полагаем, что такое объяснение правдоподобно. Существует даже вероятность, что Кроухерст вел отдельный судовой журнал, где содержалась вся информация по путешествию, поскольку, как мы уже убедились, в Журнале № 1 присутствовали подозрительно резкие переходы от одного стиля к другому, что, должно быть, беспокоило яхтсмена. Есть и другие доказательства, запечатленные на пленку, которые подкрепляют предположение, что Журнал № 4 существовал и использовался. Его наличие помогло бы объяснить практически полное отсутствие тщательных и точных черновиков со сфальсифицированными данными, какие Кроухерст создавал при подделывании других, менее значительных событий.

Среди бумаг, которые оставил после себя яхтсмен, есть только два отрывка, два литературных творения, которые, по всей вероятности, предназначались для включения в поддельный судовой журнал. (Стихотворение «Песнь Южному океану» насквозь лживо, но с таким же успехом его можно рассматривать и как мечту об исполнении желания.) Два значимых произведения находятся в конце Журнала № 1, и, судя по нумерации страниц, они были написаны примерно в одно и то же время. Одно из них представляет собой преисполненные сознания собственного долга вирши, которые Кроухерст, вжившийся в роль поэта и одновременно будущего героя Тинмута, написал, почувствовав желание сотворить нечто героическое:

В Тинмуте-граде, Тинмуте-граде

Люди умеют друг с другом ладить,

Здесь никогда не будешь внакладе:

Ведь местный закон грустить запрещает.

В Тинмуте-граде, Тинмуте-граде,

Когда ж буду снова я в Тинмуте-граде.

Похоже, автора беспокоила (и небезосновательно) четвертая строка, которая несколько раз стиралась и переписывалась. Другой «поддельный» черновик, на соседней странице, представляет больший интерес. Очевидно, он задумывался как часть отчета о прохождении мыса Горн, поэтому обладает всеми признаками, характерными для стиля Кроухерста до того, как он начал лгать и подделывать данные: напыщенный, нервный и полный скользких отговорок, объясняющих отсутствие «доказательств» (предполагалось, что тут камера сломается). Здесь яхтсмен также вводит свое второе «я», некую личность по имени Мак, известного инструктора «ВВС» по киносъемке.

«Как только в пределах видимости появился мыс Горн, я вытащил камеру, зарядил кассету и начал снимать. Отмоталось примерно 50 футов пленки, а потом камера заскрипела и остановилась. Мне пришлось разобрать ее. (Мак говорит: «С минуты на минуту, парниша, пружина с 38 зубьями ударит в крышу».) Но найдя неисправность, я устранил ее, сдвинув фрикционную крестовину из фосфористой бронзы на привод катушки, после чего вытер излишки масла. Затем, исторгнув несколько комментариев насчет людей, которые выдают подержанные камеры, я вернулся к съемке. После проведения полуденных астрономических наблюдений я повернул на северо-восток!»

Есть аргумент, свидетельствующий не в пользу нашей теории о поддельном судовом журнале. Если у яхтсмена еще оставались силы для самокритики, он едва ли удовлетворился бы детскими стишками и лживыми историями. Возможно, предприняв две неуклюжие попытки, он отложил задание, но потом пришел к выводу, что не сможет выполнить его.

Тем временем Кроухерст весь март находился в тысяче миль от Фолклендских островов. Поскольку к югу от Буэнос-Айреса суда ходят редко, яхтсмен мог держаться в сотне миль от побережья Южной Америки. Это облегчало навигацию (он мог использовать свой навикатор, наводя его на прибрежные радиобуи), а также защищало его от необычайно плохих погодных условий. Однако Кроухерст был осторожен и избегал показываться в виду суши за исключением одного случая, когда он прошел в 17 милях от городка Мар-дель-Плата. Но риск был невелик, так как здесь располагался один из самых фешенебельных курортов Аргентины, и появление странной яхты не вызвало бы удивления. На подходе к заливу Сан-Матиас (одно из мест, которое он изначально рассматривал в качестве стоянки, – и думал ли он снова о выходе из регаты?) Кроухерст резко повернул на юго-восток, к Фолклендским островам.

Яхтсмен просиживал многие часы у радиоприемника, слушая писк морзянки. Большей частью он ловил радиограммы станций Кейптауна и Буэнос-Айреса. Потом, начиная с 21 марта, когда зона отсутствия приема, создаваемая южноамериканским материком, уменьшилась, он наконец-то смог принимать передачи из Веллингтона, Новая Зеландия. В журнале регистрации радиосеансов появился ряд метеосводок по южной части Тихого океана. Однако качество приема было не очень хорошим, и отчеты часто прерывались сообщением «QRM» – международный сигнал Q-кода[23] для обозначения атмосферных помех.

Кроухерст долго размышлял, стоит ли ему попробовать передать радиограмму в Австралию или Новую Зеландию. Его поддельный курс должен был проходить через меридиан 140° Восточного полушария. В своем последнем сообщении до радиомолчания он упомянул, что попытается выйти на связь, когда яхта будет в этом районе. Целых два дня яхтсмен составлял и переписывал текст депеши на обрывке оберточной бумаги. Основная задача, стоявшая перед ним, заключалась в том, чтобы выяснить, не видел ли его кто-нибудь, однако не сообщать при этом координат своей яхты было нельзя – это показалось бы слишком странным. Данный аспект сильно беспокоил Кроухерста, и он набросал несколько различных текстовок. Он также размышлял о том, куда именно следует отсылать сообщение: в Веллингтон или Сидней. В конце концов он подстраховался и адресовал послание сразу обеим станциям, вставив перед ним текст на Q-коде: «QSP [передадите ли вы безвозмездно сообщение в…] ZLW [Веллингтон] VIS [… или Сидней]». Кроухерст надеялся, что если кто-нибудь примет радиограмму, то тут же перешлет ее в Британию, но только уже по правильным каналам. Далее шел текст депеши:

«ДЛЯ ПРЕСС АГЕНТСТВА DEVON NEWS ЭКСЕТЕР КУРС НА МЫС ГОРН В СЕРЕДИНЕ АПРЕЛЯ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ ПОЛОЖЕНИЕ ДРУГИХ СООБЩИТЕ ЕСЛИ МЕНЯ ВИДЕЛИ БЕСПОКОЮСЬ РЕДКО ВЫХОЖУ НА СВЯЗЬ ВВИДУ ПРОБЛЕМ С ГЕНЕРАТОРОМ».

В строгом смысле в тексте сообщения не содержалось никакой лживой информации. В тот момент Кроухерст, двигаясь вдоль побережья Южной Америки, действительно шел курсом на мыс Горн.

Яхтсмен всего лишь не упомянул о том, что «направляется» к мысу Горн с другой стороны южноамериканского материка. Если бы в ответ на свои двусмысленные зондирующие вопросы моряк узнал, что его видели, ему было бы нелегко выпутаться из сетей собственной лжи, но тем не менее он смог бы предоставить хоть какие-то объяснения. Есть признаки того, что Кроухерст пытался отправить депешу несколько раз, так как дата и время, которые он указывал перед Q-кодом в телеграммах, исправлялись неоднократно в черновике, начиная с 23 марта и заканчивая 25 марта. Как бы то ни было, он, очевидно, не смог добиться желаемого. Обрывок бумаги с записями сохранился, но в журнале регистрации нет пометки об отправлении депеши.

Вечером 25 марта яхтсмен поймал слабый, затухающий сигнал с навигационной радиостанции «Портисхед» и записал в журнал:

«MZUW [Teignmouth Electron…] DE GKG […из «Портисхед»

…] QRU? […есть ли у вас что-нибудь для нас?..] ₀₂₀₀Z ₁₂ MCS […

Будем слушать в 02.00 по гринвичскому времени на частоте 12 мГц]».

Зачем его вызывали? Значило ли это, что его заметили по пути из Рио-Саладо и теперь на родине думают, будто он приближается к берегам Англии? Или же это был обычный вызов – просто в надежде связаться с ним, где бы он ни находился? В любом случае Кроухерст не мог ничего сделать. В его намерения не входило связываться с кем-либо, кроме радиостанций Австралии и Новой Зеландии, к тому же мощности его передатчика все равно бы не хватило, чтобы отправить сообщение в Англию. Яхтсмен решил, что выход из радиомолчания нужно отложить на более поздний срок.

Теперь уже Кроухерст стал постигать всю прелесть погодных условий в ревущих широтах. Он уверенно продвигался к Фолклендским островам, и, похоже, у него в запасе было еще два дня плавания до того, как в пределах видимости появится суша. Затем на него неожиданно обрушился шторм и сбил с курса, отнеся в сторону на более чем 100 миль. Описывая изворотливые ходы и уловки Кроухерста, легко забыть о том, какой силы духа и смелости требует плавание в этой области южных морей. На тот момент тримаран находился чуть дальше 500 миль от мыса Горн, а в этом районе – как находит большинство моряков – погодные условия могут быть такими же суровыми, как и у самого мыса.

Одной из задач Кроухерста была съемка фильма для «ВВС». Во время своего путешествия он отснял несколько сцен через окно каюты, запечатлевая, как волны обрушиваются на палубу тримарана. На коробках с пленками нет дат, но некоторые из кадров могли быть сняты примерно в это время. Возможно, Кроухерст также надеялся сделать несколько фото в героическом стиле на фоне пейзажей из серии «как будто у мыса Горн». Если это действительно так, то его ждало разочарование. Когда 29 марта тримаран прибыл в район – тремя днями позже, чем он ожидал, – шторм стих, а вместо волн на поверхности океана трепетала лишь легкая зыбь, что было очень нехарактерно для этих широт. Ему ничего не оставалось, кроме как дрейфовать в нескольких милях от берега к северу от порта Стэнли, снимая невпечатляющие виды заката. Пленка с отснятым материалом для «ВВС» была найдена на яхте. На заднем плане можно увидеть очертания Фолклендских островов, возвышающихся на горизонте.

Это была самая южная точка, до которой дошел Кроухерст. Закончив снимать, он приготовился провести свою 150-ю ночь на борту тримарана «Teignmouth Electron». Утром он резко развернул судно и, хотя у него в запасе еще было время, направился в сторону Англии, находящейся в 8000 миль от него. На протяжении двух дней яхтсмен резво мчался вперед, обгоняя пассаты ревущих широт, возможно, просто для того чтобы распробовать, что они собой представляют. Потом он сбавил скорость и повернул на север, возвращаясь в более спокойные воды.

Теперь Кроухерста все больше беспокоила проблема передачи радиосообщений. Судя по всему, он чувствовал, что для придания достоверности важно было выйти на связь до того, как идущий по мнимому курсу тримаран «достигнет» мыса Горн. Если этого не сделать, всем сразу станет ясно, что яхтсмен на протяжении всего плавания высылал радиограммы из одного и того же района Атлантического океана. Если через Веллингтон (Новая Зеландия) нельзя было послать домой простое, ясное сообщение, тогда нужно было каким-нибудь образом напустить правдоподобного тумана с целью запутать людей.

Сначала его осенила мысль подтвердить (пусть и с опозданием) получение двух радиограмм, пришедших еще в январе, сразу после того как он начал игру в радиомолчанку: сообщение от Стэнли Беста, в котором тот освобождал яхтсмена от «безусловной покупки яхты», и «приободряющее» послание от свояченицы Хелен. Кроухерст посмотрел на контрольные номера обеих радиограмм и набросал «принятое» сообщение, добавив, что на текущий момент находится в зоне приема 5а, к западу от Южной Америки. Депешу он адресовал радиостанции Кейптауна, но отправил ее через Веллингтон. Маловероятно, что в Веллингтоне смогут принять его радиограмму (и Кроухерст знал об этом), но возможно, он надеялся, что подтверждение каким-то образом все же дойдет до Кейптауна с инструкциями радиостанции Веллингтона. Впрочем, после нескольких попыток набросать черновик такого сообщения в журнале он в конце концов перечеркнул его и сделал приписку: «Это может вызвать беспокойство в Кейптауне. Не буду посылать его».

Затем он составил сообщение, известное в сфере радиокоммуникации под названием «TR-запрос». Сообщения подобного рода должны регулярно отсылаться всеми судами в радиотелеграфную службу дальнего действия и содержать информацию о положении и месте назначения, чтобы телеграммы можно было переправлять по нужному адресу. TR-сообщение Кроухерста представляло собой ряд сложных инструкций, написанных Q-кодом, где было указано все, за исключением самого главного – того, что обязательно должно содержаться в депеше: географических координат яхты. Оно означало, что яхтсмен будет находиться в зоне 5а (район к западу от Южной Америки, обслуживаемый радиостанцией Веллингтона) до 15 апреля, а вслед за этим перейдет в зону 2а (район к востоку от Южной Америки, обслуживаемый радиостанцией Кейптауна). Если перевести это с сухого языка телекоммуникаций, то получается, что Кроухерст планировал обойти вокруг мыса Горн 15 апреля (интересно, что в более поздних черновиках TR-сообщений Кроухерст изменил дату на 18 апреля – то есть решил оттянуть момент своего воображаемого прохождения через мыс Горн на три дня). Кроухерст также указал время приема входящих сообщений, но добавил: «ЕСЛИ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ НЕ ПОЛУЧЕНО, ПРОСЬБА СЧИТАТЬ СООБЩЕНИЕ ПРИНЯТЫМ». Совершенно ясно, что он не собирался возобновлять радиосеансы на постоянной основе.

Кроухерст отправил TR-сообщение 7 апреля. Сначала в Веллингтон (Новая Зеландия), потом на радиостанцию «Портисхед» (Англия) и, наконец, в Кейптаун (его радиостанция обслуживала район, где фактически находился тримаран в тот момент). Очевидно, ни одна из станций не ответила. Что произошло потом, не вполне ясно, но 9 апреля Кроухерст неожиданно зафиксировал в радиожурнале оживленную беседу морзянкой с радиостанцией «General Pacheco Radio» (Буэнос-Айрес). Эта станция не принадлежит к обычной сети, которой пользуются британские суда, однако она была ближайшей передающей точкой к тому месту, где фактически находился тримаран. В журнале нет отметок о том, вызывал ли Кроухерст Буэнос-Айрес сам или же аргентинские операторы связались с моряком первыми (возможно, они услышали его безуспешные попытки достучаться до Веллингтона). Однако судя по обрывкам разговора, записанным Кроухерстом (они представляют собой смесь из Q-кодов и фраз на испанско-английском), операторы «General Pacheco Radio» были весьма озадачены непонятливостью яхтсмена. Снова и снова они высылали запросы: «QTH?» (сообщите свою широту и долготу) и «QRU?» (есть ли у вас что-нибудь для нас?). Хотя Кроухерст не записывал текст своих передач, можно заключить, что он явно уклонялся от точных ответов. В конечном счете его убедили послать телеграмму через станцию Буэнос-Айреса. Ее текст был умышленно запутанным:

«В DEVON NEWS ЭКСЕТЕР=ИДУ К ДИГГЕР РАМРЕЗ ЛАГ СЛОМАН 28 ЧИСЛО 17697 МИЛЬ ЧТО НОВОГО ЮЖНООКЕАНСКИХ БАШИБУЗ».

Родни Холворт вот уже которую неделю пребывал в состоянии беспокойства. С того дня, когда 11 недель назад от яхтсмена пришла тревожная телеграмма, он больше не получил ни слова от будущего героя Тинмута. Радиопозывные Кроухерста, которые тот обещал передавать, прекратились, а в «Lloyd’s» ни разу не сообщали, что видели его где-либо в море. И хотя газеты на какое-то время удовлетворились описаниями «шторма в Индийском океане», даже Холворт по истечении такого длительного промежутка времени исчерпал все свои ресурсы изобретательности. Ему нечего было сказать читателям, кроме как поведать о своих осторожных предположениях: он-де верит, что Кроухерст, возможно, в данный момент проходит вдоль берегов Австралии. В Тинмуте, в холле гостиницы «Ship Inn», где висела карта, на которой отображалось расстояние, пройденное Кроухерстом за день, отмечаемое на основе отчетов Холворта, черная линия курса тримарана зловеще остановилась в середине Индийского океана, и некоторые уже начали всерьез опасаться за жизнь яхтсмена.

10 апреля Холворт брился в ванной, когда зазвонил телефон. Подняв трубку, он услышал краткое сообщение от Кроухерста, зачитанное оператором. Даже не смыв мыльной пены с щек, Холворт позвонил Клэр и сообщил ей радостную весть. Затем на досуге он расшифровал таинственные письмена яхтсмена. Фраза «Диггер Рамрез», как он понял, должна означать «Диего-Рамирес», группу небольших островов к юго-западу от мыса Горн. Пресс-агент отметил, что лаглинь оборвался 28 марта, после того как яхта прошла 17 696 миль, и что Кроухерсту очень хотелось знать о других участниках – башибузуках южных морей. Какой прекрасный сдержанный юмор, подумал Холворт.

Он тотчас же осознал, что, если яхтсмен и дальше будет идти с той же скоростью, у него появятся все шансы показать самое короткое время и выиграть призовые деньги. В сообщении была только одна деталь, вызывавшая досаду: Кроухерст снова напускал туману. Похоже, он не понимал, что прохождение мыса Горн было экстраординарным по важности событием, поэтому необходимо было указать конкретное время и дату, когда оно произошло. Между тем Холворт умел читать между строк и вычислил, что подразумевал Кроухерст. Видимо, он находится в 300 милях от мыса Горн, стало быть, достигнет этой точки к моменту выхода следующего утреннего выпуска. В результате половина газет с Флит-Стрит провела яхту «Teignmouth Electron» мимо мыса Горн уже 11 апреля, то есть на неделю раньше, чем предполагалось в соответствии с тщательно выверенными планами Кроухерста.

В итоге получалось, что яхта Кроухерста двигалась подозрительно быстро, и это впечатление подкреплялось путаной статистикой отчетов агентства «Devon News», в соответствии с которыми «Teignmouth Electron» в среднем проходил по 188,6 мили в день на протяжении этапа в 13 000 миль. (Хоть и рассчитанная до десятичных разрядов, эта цифра была на 30 миль больше, даже если предположить, что Кроухерст находился у мыса Горн.) Удивительно, но через неделю, 18 апреля, несколько изданий снова объявили о том, что Кроухерст «только что прошел мыс Горн». На этот раз сообщения основывались на информации, предоставленной Холвортом, но сам бюллетень с данными был выпущен организаторами гонки. Очевидно, сообщение базировалось на сведениях, полученных операторами радиостанций при контактах с Кроухерстом. Конечно, ни Холворт, ни организаторы гонки не могли знать правды, но это второе сообщение создавало неправильную картину, отличную от той, которую хотел нарисовать Кроухерст.

К тому же был еще один странный факт: сообщение пришло не из Веллингтона, а из Буэнос-Айреса. Но похоже, что Кроухерст зря волновался, так как эта странность прошла не замеченной для всех. Единственная причина, объясняющая почти полное отсутствие недоверия людей к таким несуразностям, возможно, состоит в следующем: в то время газеты находились в ожидании свершения другого события – неизбежного прибытия яхты Нокс-Джонстона, поэтому волнующие истории о его скором финише принизили значимость сообщений о более скромных достижениях Кроухерста. Как обычно, против яхтсмена из Бриджуотера был поднят только один голос. К тому времени сэр Фрэнсис Чичестер уже был убежден, что в регате происходит что-то странное, и в Фалмуте, куда должен был прибыть Нокс-Джонстон, он в открытую выразил свои сомнения официальным представителям гонки.