12. Молчание и одиночество
На протяжении следующего месяца на борту «Teignmouth Electron» не происходило ничего примечательного. Кроухерст петлял зигзагами то в южном, то в восточном направлении, не имея четкой цели. Единственный смысл этого бесцельного кружения заключался в том, чтобы увести яхту в открытый океан, подальше от оживленных берегов Южной Америки. Теперь ему не нужно было проходить большие расстояния, он собирался всего лишь потянуть время. К тому же в этом районе Атлантики, где обычно не ходили суда и не бушевали яростные шторма, от моряка не требовалось больших усилий при навигации.
Помимо этого, Кроухерсту нужно было беречь поврежденную яхту. Наутро после Рождества, 26 декабря, он открыл правый поплавок, чтобы тщательно осмотреть новое повреждение, обнаруженное шестью днями ранее, – трещину в борту. Яхтсмен записал, что фанера, из которой был изготовлен корпус, отошла от внутреннего деревянного набора поплавка. В обшивке образовалась довольно большая трещина, идущая до половины длины поплавка, вдоль металлических вант-путенсов, которые располагались под ней и служили для крепления топ-вант. Там, где стеклоткань, которой был оклеен поплавок, состыковывалась с двойным слоем фанеры на палубе (ее установили в «Eastwood»), появилось расслоение длиной в три фута, что, похоже, оправдывало все его сомнения и вспышку гнева во время первой ссоры с судостроителями. Кроухерст абсолютно точно и достоверно описал характер повреждений в судовом журнале[20] (хотя после прочтения радиограмм моряка, отправленных в Лондон, создавалось совершенно другое впечатление).
Кроме того, не стоило забывать и о протекающем люке в кокпите, из-за которого был затоплен и вышел из строя генератор. Все эти «болевые точки» судна помогают понять, почему яхта шла зигзагами, а ее скорость была такой непостоянной. Чтобы предотвратить захлестывание щелей в корпусе волнами и чтобы через люк внутрь попадало меньше воды, Кроухерст по мере возможности старался идти в крутой бейдевинд правым галсом, благодаря чему снижалась нагрузка на поврежденный поплавок.
На карте, приведенной на с. 236, содержится вся необходимая информация о продвижении тримарана в этот период. Перед тем как покинуть район юго-восточных пассатов, Кроухерст пережил двухдневный шторм под голым рангоутом, провел один день в дрейфе из-за приступа подагры, сломал второй (и последний) флюгер сервопривода автопилота Хаслера, поэкспериментировал с системой авторулевого, используя стаксель, попробовал наладить точную работу лага и исследовал содержимое баков для воды:
«Теперь в них находится питательная коричневая жижа, состоящая из разнообразных и очень интересных представителей класса членистоногих Норфолка, где попадаются также волокна стеклоткани и кусочки краски».
За исключением этих малозначимых подробностей в Журнале № 2 за данный период не найдено ни одной записи, представляющей интерес с точки зрения морской навигации.
Между тем в радиожурнале можно найти интересные факты, проливающие свет на многие загадки. В первую неделю января Кроухерст целыми днями прослушивал и записывал радиосообщения различных судов – радиограммы, новостные отчеты и прежде всего метеосводки. К моменту окончания путешествия объем подобных записей в журнале – всех этих наскоро набросанных на бумаге мелкими символами азбуки Морзе фраз – в общей сложности составил примерно 100 000 слов.
На первый взгляд они выглядят бессистемными заметками, сделанными для того, чтобы убить время, или же указывающими на одержимость яхтсмена кодом Морзе. Но при более тщательном изучении во все этих точках и тире прослеживается определенный смысл. Очевидно, Кроухерст намеревался как можно подробнее зафиксировать погодные условия и сообщения о происшествиях, якобы сопутствовавших его «кругосветному» путешествию. Разобраться во всем этом изобилии информации довольно сложно, но все-таки можно понять, что внимание яхтсмена было приковано к южному району Атлантики и дальше – к Индийскому океану. Данные из метеорологических отчетов вполне исчерпывающие, и предположительно именно они были основной целью титанических усилий яхтсмена.
На протяжении января и февраля Кроухерст чаще всего записывал передачи с радиостанции Кейптауна, которая регулярно передавала прогнозы погоды для восточной части Атлантики и южных районов Индийского океана, а также ретранслировала сводки погоды метеостанции о. Маврикий. Кроухерст фиксировал все подряд без разбора, но когда какая-либо из сводок точно относилась к одному из метеорайонов, пролегавших вдоль судоходных путей сороковой параллели (она проходила через архипелаг Тристан-да-Кунья, о. Гоф, острова Принс-Эдуард, гайот Метеор и острова Крозе), моряк аккуратно подчеркивал ее. В марте было записано меньше метеосводок, предположительно из-за трудностей с приемом радиопередач со станций Сиднея и Веллингтона, расположенных в Австралии и Новой Зеландии, где должна была находиться в тот момент яхта Кроухерста. Тем не менее иногда прием проходил успешно, и снова тексты метеосводок, относящихся к нужным районам, аккуратно подчеркивались. Представление о том, насколько систематически Кроухерст упражнялся в таком нелегком деле, можно составить, изучив один из справочников, найденных на борту «Teignmouth Electron». Речь идет о «Реестре радиопозывных», т. III, выпущенном Адмиралтейством Великобритании, где содержится информация по метеосводкам, передаваемым различными радиостанциями по всему миру. Все карты метеорайонов, через которые проходили судоходные маршруты, были аккуратно помечены, а на некоторых из них остались комментарии. Другие страницы в справочнике не использовались вообще.
Занимаясь этой кропотливой и утомительной работой, Кроухерст все больше беспокоился по поводу радиограмм, отправляемых в Британию. С каждой высланной радиограммой с данными о мнимом местонахождении, все сильнее отличавшемся от фактического, яхтсмен лишь усугублял свое положение. С каждым днем его странная прихоть – нежелание сообщать свои точные координаты – выглядела все более эксцентричной, а риск быть замеченным в совершенно другом месте возрастал. Как бы сложно ни было береговым радиостанциям определить область, откуда приходят сообщения, сигналы с «Teignmouth Electron» вскоре станут настолько несообразными по интенсивности для противоположной стороны земного шара, что у моряка точно возникнут неприятности. Логичным решением было выдумать причину для продолжительного молчания в эфире и сохранять его на протяжении какого-то времени, что и произошло, судя по результатам изучения последующих страниц журнала регистрации радиосообщений.
Кроухерст уже предупредил жену и друзей, что из-за проблем с генератором, возможно, на какое-то время с ним прервется связь, а 29 декабря отправил Родни Холворту депешу, где развил эту тему. Это было первое сообщение, посланное через радиостанцию Кейптауна, что должно было создать впечатление, будто тримаран приближается к берегам Африки. Первоначальный текст радиограммы был таким:
«НАХОЖУСЬ РЯДОМ С ОСТРОВОМ ТРИНИДАД НАПРАВЛЯЮСЬ К СОРОКОВЫМ».
Поразмыслив, Кроухерст зачеркнул написанное. В сообщении указывались слишком точные координаты, что свело бы на нет все предыдущие туманные депеши, создававшие оптимистичный настрой. Кроухерст переделал текст, изложив послание в идеально расплывчатых фразах и добавив в него намек на плохо работающий генератор:
«ВСЕ ХОРОШО НАПРАВЛЯЮСЬ НА ЮГ К СОРОКОВЫМ ГДЕ НАЧНЕТСЯ НАСТОЯЩАЯ РАБОТА ТЧК НЕОБХОДИМО ЗАГЕРМЕТИЗИРОВАТЬ ОТСЕК ГЕНЕРАТОРА».
Из-за осторожничанья, неуверенности и проблем с работой радиоприемника отправка сообщения задержалась, и Кроухерст выслал его несколько позже, но уже с измененной текстовкой.
3 января он отправил короткое сервисное сообщение на радиостанцию Кейптауна, информируя операторов, что направляется в район 2а с радиосвязью на длинных волнах, который охватывает всю юго-западную часть Атлантики и простирается дальше, вдоль побережья Южной Америки. Эти данные согласовывались с фальшивыми положениями яхты, которые он отметил на маршрутной карте, но шли вразрез с представлениями, создавшимися у читателей в Британии, которые думали, что яхтсмен оставил позади острова Тристан-да-Кунья и теперь находится на пути к мысу Доброй Надежды. Однако отследить это несоответствие было слишком трудно, поэтому никто не обратил на него внимания. 8 января Холворт получил еще одну искусно составленную и совершенно неинформативную радиограмму:
«СРАЖЕН ПОДАГРОЙ ПОСЛЕ НОВОГОДНЕЙ КОКТЕЙЛЬНОЙ ВЕЧЕРИНКИ ТЕПЕРЬ БЕЗ НОГ КАК РУСАЛКА ТЧК НА ГРАНИЦЕ СОРОКОВЫХ ШИРОТ».
В ответ пришли два сообщения. В одном говорилось о положении других участников гонки:
«РОБИН ОБГОНЯЕТ БЕРНАРА ПРОШЛИ ТАСМАНИЮ ТЕТЛИ В ВОСТОЧНОЙ ЧАСТИ ИНДИЙСКОГО ОКЕАНА ТВОЯ СРЕДНЯЯ СКОРОСТЬ НА 30 МИЛЬ БОЛЬШЕ SUNDAY TIMES РАССЧИТЫВАЮТ НА ПРИБЫТИЕ ПОБЕДИТЕЛЯ 9 АПРЕЛЯ НАСТРАИВАЙСЯ НА ЭТУ ДАТУ».
(Чтобы вернуться в Британию к означенному в радиограмме сроку, Кроухерсту пришлось бы проходить по 300 миль ежедневно, т. е. двигаться в два раза быстрее, чем клипер «Cutty Sark».)
Вторая радиограмма содержала просьбу Холворта, желавшего получать хоть какие-нибудь новости от своего клиента. Текст этого сообщения можно назвать маленькой одой журналистской неудовлетворенности.
«ПРОШУ ЕЖЕНЕДЕЛЬНО СООБЩАТЬ КООРДИНАТЫ ЯХТЫ С ПРОЙДЕННЫМ РАССТОЯНИЕМ ПРИВЕТ РОДНИ».
Действительно важные сообщения Кроухерста, после которых сеансы радиосвязи прекратились на 11 недель, были написаны 15 января и успешно отправлены 19 января. Первое представляло собой переделанное сообщение для Холворта:
«100 МИЛЯХ ЮГО ВОСТОКУ ГОФ 1086 ЗАГЕРМЕТИЗИРОВАЛ ЛЮК ОТДЕЛЕНИЯ ГЕНЕРАТОРА ВЫЙДУ НА СВЯЗЬ КОГДА СМОГУ ДОЛГОТА МЕЖДУ 80 ВОСТОЧНОГО 140 ЗАПАДНОГО».
В этой радиограмме Кроухерст сделал три вещи. Во-первых, он услышал просьбу пресс-агента и, сжалившись над ним, предоставил точные (но неверные) координаты своего местоположения: 100 миль к юго-востоку от острова Гоф в ревущих широтах. (Ложное положение яхты, которое было запланировано на эту дату, в связи с чем и отмечено на маршрутной карте Адмиралтейства.) Во-вторых, четко дал понять, что в ближайшем будущем перестанет высылать радиограммы. В-третьих, направил внимание по ложному следу, попросив береговые радиостанции ловить его сигнал в тех районах, где он вскоре должен будет находиться: между 80-м меридианом Восточного полушария (проходящим через центральную часть Индийского океана) и 140-м меридианом Западного (лежащим на полпути между Новой Зеландией и мысом Горн).
Другая радиограмма, предназначенная для Стэнли Беста, была продумана еще более тщательно. В журнале есть несколько черновиков этого сообщения, где главным образом описаны поломки на яхте, серьезность которых преувеличена.
«К СОЖАЛЕНИЮ НАБОР ПОПЛАВКА СЛОМАН ОБШИВКА ОТОШЛА ПАЛУБНЫЕ СТЫКИ ТРЕЩАТ РЕМОНТ НЕ ВЫДЕРЖИВАЕТ СКОРОСТИ МЫС ГОРН ТОЛЬКО ОСЕНЬЮ ПЛОХО ОСНАЩЕНА ЯХТА ТЧК ЕСЛИ ГОТОВ УБРАТЬ СТАТЬЮ О БЕЗОГОВОРОЧНОЙ ПОКУПКЕ СУДНА БУДУ ПРОДОЛЖАТЬ ЕСЛИ НЕТ ПРЕДЛАГАЮ ПЕРЕСМОТРЕТЬ ПРЕДЛОЖЕНИЕ ГАЗЕТЫ ЕСТЬ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ В ЗАПАСЕ».
Это двусмысленное сообщение восхитило бы даже самого искушенного в крючкотворстве юриста. В прямом смысле в нем не содержится ни капли лжи, но при этом у читателя создается впечатление, что повреждения на яхте гораздо серьезнее, чем они были в действительности. Например, при упоминании о расходящихся палубных стыках рисуется ужасная картина: балки и палуба отходят от поплавков, в то время как повреждение представляет собой всего лишь небольшие трещины между слоем стекловолокна и фанеры. Кроухерст намеренно раздувал масштабы своих героических усилий с целью вырвать из Беста признание в том, насколько несправедливым было включение в контракт статьи, принуждающей «Electron Utilisation» выкупить гору разваливающихся дров в случае выбытия Кроухерста из гонки. Была также надежда, что Бест, возможно, прикажет ему выйти из соревнования.
В этот день Кроухерст записал в Журнале № 2: «Отправил три депеши!», что показывает, насколько важными были для него эти три сообщения. С третьей радиограммой произошла загадочная история. В радиожурнале на странице с двумя приведенными радиограммами есть еще один текст для Стэнли Беста, где предпринята явная попытка установить код для передачи зашифрованных сообщений. Он звучит следующим образом:
«ЭЮЯАБ ЯВЯ ГДЕЖ ЗИКЛЕЖ МНОПРСТЭЕЖ УСФХЛ ЦО ЧШЩЯЕ ЪЯ ЫОЬ
ТЕЛЕГРАФИСТ НЕ ОБЪЕЛСЯ ФРАНЦУЗСКИХ БУЛОК ПРОШУ ПОДТВЕРДИТЬ ДЕШИФРОВКУ СКОРЕЕ».
На первый взгляд в этом наборе букв нет никакого смысла, но любой специалист по кодированию наверняка догадается, о чем идет речь. Сразу видно, что в послании содержится намек на шифр подстановки. Слова «нет французских булок» – тонкий намек адресату на известную панграмму: «Съешь еще этих мягких французских булок, да выпей же чаю». Ее следует написать рядом с группами букв кода, которые идут в алфавитном порядке друг за другом, цепочка начинается не с «а», а с «э», перемежаясь случайно повторяющимися литерами. При совмещении двух фраз код становится ясен:
ЭЮЯАБ ЯВЯ ГДЕЖ ЗИКЛЕЖ МНОПРСТЭЕЖ УСФХЛ ЦО ЧШЩЯЕ ЪЯ ЫОЬ
СЪЕШЬ ЕЩЕ ЭТИХ МЯГКИХ ФРАНЦУЗСКИХ БУЛОК ДА ВЫПЕЙ ЖЕ ЧАЮ
Кроухерст и для себя подготовил листы для кодировки и раскодировки сообщений на основе составленного им шифра подстановки, который был обнаружен на следующей странице журнала регистрации радиосообщений. Человек, располагающий таким ключом, смог бы сразу же прочитать фразу, написанную замененными буквами. Можно предположить, что, если бы Бест подтвердил расшифровку кода, Кроухерст, вероятно, осмелился бы рассказать ему о своих истинных проблемах и попросил у своего спонсора совета, в котором так отчаянно нуждался. И тогда Бест, возможно, сам предложил бы ему выйти из гонки.
Было ли это сообщение третьей радиограммой, посланной Кроухерстом? И знал ли Бест об этом коде? Все указывает на то, что Кроухерст передумал, да так и не отправил сообщение. Два других текста он обвел карандашом и написал рядом: «Отправлено 19 января». Однако текст депеши с кодом не содержит подобных пометок. В радиожурнале нет пометок об ответе, да и сам Стэнли Бест подтверждает, что никогда не получал подобного сообщения. Более того, двумя страницами ранее в журнале радиосеансов есть пометка в ответ на одну из депеш Холворта, рядом с которой также присутствует запись: «Отослано 19 января», что, возможно, указывает на то, что именно она и была таинственной третьей телеграммой.
В любом случае последний сеанс связи прошел вполне удачно. В своих сообщениях, изложенных сухим и кратким телеграфным стилем, гениальный, искусный во лжи Кроухерст просил других принять решение за него. В депешах также ярко проявлялось умонастроение Кроухерста – состояние человека, раздавленного грузом обстоятельств.
В течение следующих дней Кроухерст продолжил игру, составив еще несколько сообщений, сочиненных в том же бравурно-героическом тоне и предназначенных для публикации.
«НАДЕЮСЬ КАК НЕЛЬСОН НЕПОКОЛЕБИМ КАК ХОРНБЛАУЭР УСТРАНИЛ ОБЕ СЕРЬЕЗНЫЕ НЕИСПРАВНОСТИ РЕМОНТ ВЫГЛЯДИТ МНОГООБЕЩАЮЩЕ».
Кроухерст даже начал набрасывать убедительное прощальное послание для жены и детей, но решил, что будет благоразумнее остановиться на этом. На протяжении следующих неполных трех месяцев он больше не ответит ни на одно из сообщений, которые будет регулярно принимать в наилучшем виде. Он получит даже великодушное согласие Стэнли Беста на исключение самого спорного пункта из договора:
«СООБЩЕНИЕ ПОЛУЧЕНО РЕШЕНИЕ ЗА ТОБОЙ БЕЗУСЛОВНАЯ ПОКУПКА ЯХТЫ НЕ ТРЕБУЕТСЯ УДАЧИ».
Кроухерст также получил полное любви послание от свояченицы Хелен:
«ХОРОШЕГО ПЛАВАНИЯ НЕ ПАДАЙ ДУХОМ».
Эти сообщения снова и снова передавались радиостанцией Кейптауна, но, очевидно, уходили в пустоту. Дональд Кроухерст каждый раз принимал их, но ни разу не осмелился подтвердить получение. Они, как эхо, постоянно дублируются на следующих страницах радиожурнала.
Тем временем в Британии, в агентстве «Devon News» Родни Холворт изнывал под грузом проблем. Чтобы придумывать кричащие заголовки, ему нужны были рекордные показатели скорости, подтверждаемые точными координатами яхты. Когда в последний раз читатели получали известия от Кроухерста, он то ли приближался к островам Тристан-да-Кунья, то ли уже прошел их. Вдохновленный рождественским отчетом миссис Кроухерст, Холворт, должно быть, надеялся, что теперь его подопечный находится по меньшей мере рядом с Кейптауном, но все, что он получил, – лишь загадочное послание:
«СРАЖЕН ПОДАГРОЙ ПОСЛЕ НОВОГОДНЕЙ КОКТЕЙЛЬНОЙ ВЕЧЕРИНКИ ТЕПЕРЬ БЕЗ НОГ КАК РУСАЛКА ТЧК НА ГРАНИЦЕ СОРОКОВЫХ ШИРОТ».
Что, черт возьми, он должен был делать со всей этой галиматьей? Редакторы, уже давно не получавшие нормальных координат с широтой, долготой, градусами и минутами, были сыты по горло байками про завтраки из летучей рыбы. Если теперь им к тому же рассказать о коктейльной вечеринке на тримаране, они в лучшем случае поднимут его на смех. Было очевидно, что максимум через пару дней обещаниям Кроухерста пора бы уже наконец исполниться, а его достижения должны быть подкреплены твердыми фактами. Таким образом, фраза «остановился на границе сороковых широт» превратилась в «уже в ревущих широтах», и вокруг этого Холворт начал плести поэтические тенета, сотканные из преувеличенных надежд и ожиданий:
«Яхтсмен Дональд Кроухерст достиг ревущих широт и в конце этой недели намеревается обогнуть мыс Доброй Надежды. Еще через месяц он достигнет берегов Австралии. Радиограмма, полученная от моряка, свидетельствует о том, что он находится в прекрасном расположении духа. «Сражен подагрой после новогодней коктейльной вечеринки. Впервые [так в оригинале] на равных правах с сиренами. Нахожусь в ревущих широтах». Новый год Кроухерст, можно сказать, встретил в компании близких людей. Он получил несколько сообщений с поздравлениями и открыл бочонок с шерри, подаренный ему специально для такого случая Джорджем Милфордом, хозяином одной из эксетеровских гостиниц».
В «Sunday Times» благоразумно решили не публиковать подобную статью. Вместо этого редакторы еженедельника пошли еще дальше в сочинительстве, назвав «последние известные координаты» Кроухерста: 36° 30? ю. ш., 15° в. д. (точка как раз на судоходном маршруте прямо на подходе к мысу Доброй Надежды) и фантазируя дальше на основе своих же предположений, объявили:
«К этому моменту Дональд Кроухерст, должно быть, уже вошел в Индийский океан».
Скачок журналистского воображения занес Кроухерста еще на 300 миль дальше его фактического местонахождения.
На протяжении следующей недели комедия абсурда постепенно превращалась в фарс. Теперь у Холворта было две радиограммы от 19 января, на основе которых можно было сочинять статьи. Как окажется, это будут последние сообщения и впереди месяцы тишины, так что несколько слов из двух радиограмм – вот и вся информация, которой располагал Холворт. В связи с этим пресс-агент решил совместить сообщение о герметизации люка в отсеке генератора с отчетом о преувеличенных разрушениях, где художественно переплетались разные данные. Наличие таких серьезных повреждений на яхте требовало указания на их причину, и Холворт немедленно назвал ее:
«Тримаран «Teignmouth Electron», на котором мистер Кроухерст совершает кругосветное плавание, попал в шторм посреди Индийского океана. Огромная волна, захлестнувшая корму судна, повредила кокпит и окружающую его палубную надстройку…»
(Тут Холворт даже изменил конструкцию яхты, поскольку на тримаране никогда не было никаких палубных надстроек вокруг кокпита.)
«Во время экстренного ремонта Дональд Кроухерст был вынужден спустить паруса на три дня. Он полностью загерметизировал кормовой отсек кокпита, где находится генератор. Чтобы предотвратить дальнейшие разрушения, ему пришлось значительно снизить скорость, и сейчас он находится в 700 милях от побережья Африки. Поскольку к генератору теперь нет доступа, Кроухерсту придется законсервировать аккумуляторы. Он обещает еще дважды связаться по радио с домом».
Теперь между правдой и вымыслом пролегало уже 4000 миль, но Холворт неудачно расшифровал сообщение. Если помните, Кроухерст назвал точное местоположение яхты и указал расстояние, пройденное за неделю: «100 МИЛЬ ЮГО ВОСТОКУ ГОФ, 1086». Увы, этот текст исказился при передаче и дошел до адресата в следующем виде: «100 ЮГО ВОСТОКУ НОВ 1086». Естественно, Холворт заключил, что у Кроухерста новые неприятности, но он уже обходит вокруг Кейптауна. Если бы до агентства дошел правильный текст, он вызвал бы некоторое замешательство у журналистов, потому что, несмотря на усилия Кроухерста раздвинуть границы правды, его бы отбросило назад более чем на 1500 миль. Но в этом случае подобные новости, по крайней мере, охладили бы пыл публики и снизили ее ожидания.
Поскольку с этого момента от Кроухерста перестали приходить сообщения, на основе которых можно было бы вычислить его местонахождение, благодаря смелым предположениям и прогнозам тримаран все дальше и дальше уносился в Индийский океан, а расстояние между мнимым и действительным положением яхты все увеличивалось (именно это и нужно было Кроухерсту). Учитывая, что предварительные оценки строились на данных о скорости и пройденных расстояниях, предоставленных ранее самим яхтсменом, такие прогнозы можно было назвать обоснованными. Эти смелые прогнозы вызвали скептическое отношение у сэра Фрэнсиса Чичестера, читавшего лекцию в Королевском институте, и обрисовали яхтсмена в невыгодном свете. Текст лекции был опубликован в номере «Sunday Times» от 2 февраля 1969 года.
Между тем сэр Чичестер хотел сказать лишь следующее:
«Последний участник гонки, Дональд Кроухерст, заявил о нескольких рекордах скорости, включая мировой рекорд прохождения наибольшего расстояния за суточный переход. Однако его средняя скорость никогда не была высокой – всего 101 миля в день, – а при последней регистрации его положения 10 января, когда яхтсмен находился к югу от мыса Доброй Надежды, он отставал от Муатесье примерно на 8800 миль. В связи с чем Кроухерста вряд ли можно считать кандидатом в победители».
Позже в своей статье сэр Фрэнсис выразил еще бо?льшие сомнения:
«В последнее время стало появляться много неподтвержденных заявлений о рекордах относительно пройденных расстояний и необычайных скоростей. В связи с чем я надеюсь, что организаторы гонки должным образом проверят и подтвердят подлинность подобных заявлений, как это делают Королевский аэроклуб и Международная федерация аэронавтики, когда речь идет о каких-либо достижениях в сфере воздушных полетов и воздухоплавания».
Но сэр Фрэнсис даже не догадывался, какой весомый повод для проведения такой проверки подавал Дональд Кроухерст, бороздивший в это время просторы Южной Атлантики.
На этом этапе путешествия Кроухерста обуяло очарование птицами и рыбами, встречавшимися ему по пути. В его судовом журнале постоянно встречаются упоминания о подобных случаях. Некоторых из странных рыб он зарисовывал, а каждую птицу описывал в мельчайших подробностях. Для него эти существа были больше чем представители фауны, которых школьники изучают на уроке естествознания. Ему нужны были друзья. Сильно нужны. По тому, как он пишет о них, становится понятно, насколько важными стали эти животные для моряка. Описания тварей забавные, но без вычурных изысков, точные, но не напыщенные, живые, но без копирования других авторов.
Первым приятелем яхтсмена, упоминание о котором встречается в одной из радиограмм Родни Холворту, стал Питер Приор, похожая на чайку птица, неотступно следовавшая за яхтой и питавшаяся летучей рыбой, выпрыгивающей на палубу. В поддельной части Журнала № 1 Кроухерст написал: «Похоже, ей не очень нравится вода, но, полагаю, она должна уметь плавать». 13 декабря он отметил, что птица все так же сопровождает его, а на последней странице первого судового журнала описал свою пернатую спутницу:
«Снизу она почти белоснежная. Сверху окрашена в неоднородный светло-серый цвет. На концах крыльев у нее рисунок в виде буквы V. Хвост как у ласточки, клюв длинный, и все это завершается изящными черными отметинами с обеих сторон головы за глазами».
Кроухерст давал имена и другим морским обитателям. Одной из его любимцев была рыбка дорадо по имени Десмонд, которую, как грустно отметил Кроухерст в своем журнале, съела акула. 29 января моряк в первый и единственный раз нарушил обет молчания и доверил сокровенные мысли бумаге. В журнале появилась запись: «Прошлой ночью лежал на палубе, смотрел на луну и думал о с…» Следующее слово написано неразборчиво, и его можно прочитать как «семья», «судьба» или «совесть». Размышлял ли он о собственной смерти, обдумывал ли текущее затруднительное положение или вспоминал об оставленной в далекой Британии семье – в тот момент моряк, очевидно, испытывал очень сильные эмоции.
Подавленное настроение и наблюдения за рыбами и птицами подвигли Кроухерста сочинить басню, где отражалось его психологическое состояние. Героями в ней были птица (собирательный образ всех птиц, которых он видел) и рыба-лоцман. Птица уже не являлась просто элементом окружения, придававшим произведению правдоподобие. Обреченная на одиночество и скитания, грязная и бесприютная, не нашедшая места в этом мире, для Кроухерста она стала мощным символом его внутреннего состояния и возможного саморазрушения.
«ИЗГНАННИК
Я, должно быть, испугал ее, когда неожиданно вышел из-под козырька. Я мочился, стоя на корме, совершая обычный утренний ритуал – вносил свою лепту в пополнение объема воды в океане, и вдруг ощутил сильное колебание воздуха от взмахов крыльев, характерное для многих наземных птиц. Из всех пригодных для посадки мест птица выбрала шлюпку. Внешним видом она напоминала филина размером около восьми дюймов от кончика клюва до хвоста. У птицы было коричневое оперение с темно-желтыми пятнами, а по краям крыльев с верхней стороны виднелись два светлых участка. К ней невозможно было подойти, как и к любому изгнаннику. Птица улетела, как только я попытался приблизиться к ней, и опустилась на краспицу бизань-мачты, где и висела, отчаянно цепляясь за качающиеся штаги не предназначенными для этого когтями. Она была грязной, взъерошенной и дрожащей, а в ее полуприкрытых глазах читалась неимоверная усталость. Птица все время втягивала голову, распушала перья, тщетно пытаясь защититься от ледяного ветра, и время от времени нервно хлопала крыльями, готовясь подняться в воздух немедленно, если вдруг сорвется с мачты.
И тут серая унылая завеса в сплошном горизонте разорвалась, вдалеке сверкнула яркая вспышка, и птица сорвалась с места, улетела. Но в тот же миг горизонт заволокло серостью, птица вернулась, снова села на бизань-гик, отчаянно цепляясь за бизань-шкот. Я поднял дополнительные паруса, и моей спутнице пришлось туго, когда она попробовала посоревноваться с яхтой в скорости. Еще труднее было ей усесться на облюбованную жердочку.
Бедный изгнанник – огромный альбатрос, черт его побери! Его крылья, распахнувшиеся во всю неимоверную ширь, рассекают воздух как два больших ятагана, и каждый взмах стоит ему неимоверных усилий, когда он кружит у лодки в тщетной попытке выжить.
Я не могу сбавить скорость, чтобы облегчить жизнь этому изгнаннику. Я уже заметил далеко на горизонте свой просвет. Наконец «филин» покинул свой ненадежный насест, поднялся в воздух, храбро летя против ветра, и вскоре исчез из виду. Мне стало тяжело на сердце, и на глаза навернулись слезы. Жизнь этой птицы была так похожа на мою: она тоже отправилась навстречу солнечному свету, на восток, прямо на восток, летя против ветра туда, где в 4000 миль лежала земля. Легкий путь на попутных пассатах до суши, лежащей всего в нескольких сотнях миль – в Южной Америке, – это не для нее. Птица скрылась за горизонтом, который тотчас стал серым. Она решила отправиться на восток.
И снова я почувствовал соблазн сбавить обороты, чтобы птица могла найти на моей яхте место для отдыха, если ей опять станет невмоготу. Я чувствовал, нас сближает что-то, но в то же время каким-то образом догадывался, знал, что она больше не вернется. Нас обоих поразил один и тот же недуг. Жертвы этой болезни привыкают к ограниченным пространствам и выучиваются довольствоваться малым, удовлетворяясь лишь тем, что им удается найти по случаю. Из своих собственных ресурсов они черпают силы, стараясь во что бы то ни стало отсрочить момент неизбежного низвержения в ледяные воды смерти. Была ли она самым слабым звеном, выброшенным из перелетающей в другие края стаи, или же этот «филин» был самым сильным из всех и отправился в одиночное путешествие, чтобы посмотреть, что находится за теми опасными водами, от которых предостерегали старейшины? Насколько я знаю, филины не принадлежат к перелетным птицам. Мне хотелось бы думать, что эта пернатая тварь была одной из тех, кто решился воспользоваться шансом исследовать новые земли. В любом случае «филин» был изгнанником, обреченным, по всей вероятности, умереть в безвестности и одиночестве, как умерли души многих его собратьев по несчастью из числа людей, забытых своими соплеменниками. И все же они признавали, что есть один шанс на миллион познать неизведанное, увидеть что-то новое, постичь невероятное.
Я вспомнил о маленькой рыбке-лоцмане, которая у меня на глазах подплыла к десятифутовой акуле и посмотрела ей прямо в глаза, увернувшись, пока акула делала круг, чтобы проглотить ее. Возможно, это была единственная рыбка-лоцман во всем океане, которая знала, как выглядит пасть акулы при близком рассмотрении, если она оказалась настолько удачливой, что сохранила память».
Рядом с текстом Кроухерст написал небольшое стихотворение на эту же тему:
Проявите к изгнаннику милость, с сердцем израненным он
Безрассудно, без всякой цели все летит и летит вперед.
Пожалейте его, поймите. Но больше жалейте того,
Кто слеп и не может видеть изгоя высокий полет.
«Изгоя» можно назвать наиболее сильной и грамотно написанной вещью из всех, что создал Кроухерст. В то же время в стихотворении отражено состояние яхтсмена: он бежал от трудностей своего положения, прячась от проблем за очередной актерской маской. Ранее он видел себя героем, превознесенным обществом. Теперь же чувство вины за подделывание судовых журналов и потенциально фальшивое путешествие слишком тяготили его, поэтому он больше не мог оставаться собой. Прибегая к классическому приему романтизма и вживаясь в роль бунтаря, артиста и преступника, Кроухерст примерил на себя роль героя, отвергнутого обществом. Он стал изгнанником.
