«Смуту забвению предать!»

После подавления восстания репрессии в отношении стрельцов носили ограниченный характер. 14 октября 1682 года по указу великих государей на Красной площади были казнены стрельцы Клим Бархат и Абросим Савельев, первый — «за ево воровство и за смертное убивство», второй — «за многие непристойные слова и за смуту».^{179}

В ноябре полкам надворной пехоты были выданы новые жалованные грамоты, в которых подробно излагалась официальная версия событий майского восстания. Возникновение стрелецкого бунта объяснялось «злохитростным умышлением» Хованских и их «единомышленников, воров и раскольников святыя Церкви ругателей Алешки Юдина с товарыщи», которые были казнены 17 сентября «за то их многое воровство и за измену, и за возмущение в народе, и на наше, великих государей, здоровье и на державу нашу злой умысл, и за подъисканье над Московским государством». На основании повинных челобитных стрельцов и солдат правительство снова объявляло о прощении их преступлений, запрещало называть их «изменниками и бунтовщиками и грабителями» и обещало, что их не будут казнить и ссылать без царского указа и наказывать «без подлинного розыску». Особо подчеркивалось, что стрельцы будут получать жалованье «сполна без вычета и безволокитно и от приказных людей без всяких взятков и корысти». Стрелецким полковникам было запрещено по своему произволу привлекать стрельцов к каким-либо работам и взимать с них деньги. Взамен от стрельцов и солдат требовалось быть в «государском повелении и во всяком обыклом повиновении и послушании» и не затевать впредь никакого «дурна».^{180}

В ноябре, декабре и в начале следующего года стрельцы и солдаты приносили в Стрелецкий приказ листы с июньскими жалованными грамотами. В некоторых полках офицеры по указанию властей сами производили изъятие отмененных жалованных грамот у нижних чинов. По именному указу с боярским приговором от 17 декабря 1682 года повелевалось переименовать Приказ надворной пехоты обратно в Стрелецкий приказ.^{181}

В декабре произошли волнения в стрелецком полку Павла Бохина, расквартированном в Замоскворечье. В нарушение «указных статей от 3 октября» толпа стрельцов Бохинского полка под предводительством рядовых Ивана Перепелки и Федора Ворона явилась 26 декабря в Стрелецкий приказ «с великим невежеством и шумом». Они подали начальнику приказа Федору Шакловитому челобитную с требованием исключить из полка пятисотного Ивана Трифонова и его «товарищей» — неугодных младших офицеров. Шакловитый ответил:

— Этих стрельцов и без вашего челобития велено перевести в иной полк, и бити челом о том не о чем.

Челобитчики вроде бы успокоились и «пошедши было» из приказа, но вскоре вернулись и начали требовать выдать им для расправы двух других стрелецких офицеров.

— Без розыску отдать их вам не довелося, — дипломатично, но твердо ответил Шакловитый, — указ о том будет по сыскному делу.

Стрельцы не переставали кричать, что их прислали от всего полка и без выполнения своего требования они не отступят. Шакловитый приказал приставам и охране схватить некоторых буянов и посадить под замок. Прочие челобитчики поспешили ретироваться и сообщили однополчанам об отказе властей выполнить их требования. Это вызвало взрыв возмущения. Взбудораженные стрельцы бегали по слободе с криками:

— Пора опять заводить по-старому, итить в город!

Таким образом, совершенно определенно прозвучала угроза повторения майских событий. У бохинских стрельцов нашелся весьма активный предводитель — рядовой Иван Жареный. Полковник Бохин принял срочные меры для прекращения волнений: сначала послал для ареста зачинщиков сотенного с командой денщиков, а потом и сам явился в стрелецкую слободу наводить порядок. Однако стрельцы наотрез отказались выдавать Жареного:

— Хотя нас велят и перевешать, мы того Ивашка не отдадим!

Двадцать седьмого декабря власти вынуждены были направить на подавление восстания два стрелецких полка под командованием стольников Акинфия Данилова и Ивана Цыклера. Жареный, Перепелка и другие «заводчики», всего пять или шесть человек, были арестованы, приведены в Стрелецкий приказ и в тот же день обезглавлены на Красной площади.

Стрельцы полка Бохина были разоружены, у них отняли ноябрьскую жалованную грамоту и запретили исполнять караульную службу. На другой день бохинцы тремя группами по 200 человек явились к Красному крыльцу в Кремле, принеся с собой плахи и топоры. Некоторые положили головы на плахи, другие распростерлись вокруг них на земле. Все они кричали:

— Не достойны мы царского величества милости и за вину свою помилования! Достойны смерти повешением или глав отсечением!

Правительница Софья распорядилась выслать к стрельцам боярина Петра Салтыкова, окольничего Кирилла Хлопова и думного дьяка Федора Шакловитого. Последний в качестве начальника Стрелецкого приказа взял на себя переговоры с представителями мятежного полка:

— Что вы пришли и с какою виною?

— Сказывают великим государям, что мы бунт заводим. А от нас бунту и заводу никакого нет. И пусть бы о том великие государи указали разыскать: будет какой от нас бунт или завод объявится, велите нас казнить всех.

Шакловитый отправился с докладом Софье, «и долго его не было». В это время к стрельцам вышел их полковник и велел перенести топоры и плахи под окна Грановитой палаты, где, видимо, происходило совещание Софьи с боярами в связи со стрелецким челобитьем о помиловании. Поспешив выполнить это предписание, стрельцы смиренно «полегли» на землю. Наконец к челобитчикам спустились Шакловитый и окольничий Венедикт Змеев и объявили:

— Великие государи цари Иоанн Алексеевич и Петр Алексеевич для своего государского многолетного здоровья и слыша ваше слезное покаяние и напоминая прежние ваши службы, пожаловали вас, велели вам вины ваши отдать совершенно и предати забвению.

В начале января 1683 года стрельцам полка Бохина был объявлен царский указ с подтверждением помилования. Им была возвращена отобранная жалованная грамота, разрешалась выдача очередного денежного жалованья. Снимался запрет на несение ими караульной службы: «…и на своем государевом дворе на караулех ставитися вам с своею братьею по очереди по-прежнему». За такую «премногую и высокую милость» прощенные обязаны были исполнять повеления государей «с радостию, без всякого размышления». Особо подчеркивалось, что стрельцы должны арестовывать и приводить в Стрелецкий приказ «воровских людей», призывающих к смуте или затевающих какое-либо зло.^{182}

Царский указ от 27 декабря 1683 года предписывал оставить в Москве только семь из девятнадцати находившихся в ней стрелецких полков «по выбору, надежнейших», а остальные послать на украинскую, польскую и шведскую границы. В полках, оставленных в столице, насчитывалось в общей сложности 6056 стрельцов, а вместо выведенных прибыли три стрелецких полка из Киева и по одному из Батурина и Переяслава — в общей сложности около трех с половиной тысяч человек.

По замечанию П. К. Щебальского, вывод из столицы должен был «жестоко поразить» стрельцов: «…они были люди семейные, имели хозяйства, дела, связи торговые и промышленные; оставить Москву было для них большою расстройкою, не говоря уже о множестве различных преимуществ жизни в столице. Но многочисленная рать царская стояла еще в виду Кремля, сопротивление было невозможно, и, с горьким чувством бессилия, в назначенный день, угрюмыми, молчаливыми толпами выступили они из застав московских и направились в разные концы обширного Русского царства: кто на север, кто на юг, кто на запад, среди глубоких снегов и рождественских морозов».^{183} Перед отправкой из столицы стрельцам было предписано продать свои московские дворы «повольною ценою». Вслед за стрельцами на ямских подводах были отправлены их жены и дети. Они должны были ехать Тульской дорогой, чтобы не встретиться с идущими в Москву по Калужской дороге полками из малороссийских городов.

Стрельцы, следовавшие из Москвы или в Москву, останавливались в Севске. Тамошний воевода окольничий Леонтий Неплюев должен был опросить командиров и на основании их показаний исключить из полков смутьянов «за прежние шалости и от кого впредь чает дурна», оставив их в Севске в сборном полку. Из полков, отправляемых в Москву, изъяли пьяниц, игроков в кости и «всякому злому делу пущих заводчиков и раскольщиков», а также тех, которые в «смутное время были убийцы и грабители», общим числом 530 человек. Часть этих неблагонадежных стрельцов позже была отправлена в Курск, где служило много дворян, которые в случае какого-либо «замешательства» могли бы подавить стрелецкие выступления.

Когда бывшие московские стрельцы прибыли в Севск и Курск, им объявили царский указ:

«…на Москве им за многую их мимошедшую шалость быть не мочно потому: хотя они вины свои… и принесли и впредь того не чинить обещались, однако ж и после того по многом своем обещании многие из них объявились во многих шатостях и противностях, и во всяком дурне, и в непостоянстве».

За всеми высланными московскими стрельцами Софья приказала следить, чтобы не бражничали и «с воровскими и ни с какими причинными людьми не водились и к ним не приставали, и никакой бы шатости и своевольства у них отнюдь не было, и никаких бы непристойных, к мимошедшему смутному времени приличных слов не говорили». В то же время правительница распорядилась надзирать и за полковниками, «чтоб однолично от них к стрельцам для взятков приметок и теснот, и обид не было никакими делы».

На сооружение дворов в Севске и Курске стрельцам было выдано по пять рублей сверх обычного жалованья. В Севске под руководством воеводы Неплюева для них были построены особые слободы со съезжими избами и амбарами «на полковой ратный строй». Чтобы сократить время досуга и воспрепятствовать возникающим от безделья «воровским» замыслам, предписано было стрельцов «ратному строю учить почасту». Меры Софьи и Шакловитого по «перебору» московских стрельцов очистили столицу от основной массы бунтовщиков, что укрепило порядок в городе. Движение стрелецких полков к южным и западным границам создавало впечатление мер по укреплению обороноспособности страны, что было важно в связи с предстоявшими переговорами с Польшей и Швецией. Кроме того, увеличение гарнизонов в Севске и Курске за счет прибывших из Москвы стрельцов могло удержать крымских татар от набегов на южные русские земли.

Особое внимание, согласно распоряжению Софьи, следовало уделить стрельцам, дислоцированным в столице:

«Которые полки ныне на Москве и которые к Москве придут с службы, и их обнадежить великих государей милостию. С служебных полков стрельцов накормить, и напоить, и сказать им, чтоб они, видя к себе такую их, великих государей, милость, простирались на всякое добро и на верную службу, и остерегали б их, великих государей, здоровья, и ото всякого дурна имели осторожность от всея души, потому что и из них в смутное время были многие в шатости, и то им совершенно отдано, и от таких людей (бунтовщиков. — В. Н.) учинены они отменны, и от них, великих государей, положена на них во всём надежная верность».^{184}

Правительство принимало меры для искоренения в народе памяти о «смутном времени» — майском восстании. В предписаниях Стрелецкого и Разрядного приказов отмечалось:

«…в разных месяцах и числех [1683 года] по их великих государей указу посланы в ссылку в розные городы московские стрельцы и иных чинов люди за смутные и за иные непристойные и московского смутного времени за их похвальные слова, а в статьях, каковы даны в стрелецкие полки за приписьми думных дьяков, написано, чтоб им того дела никаким образом не вчинать, и не мыслить, и не похвалятца. А в тех городах людей тамошним жителям будет кто из них учнет то дело хвалить или каким образом всчинать, и за то тем людем чинить указ по указным статьям, не описаваясь к великим государем, чтоб того дела отнють нихто не всчинали и не мыслили никоторыми делы, и о том в городы из Розряду посланы грамоты».^{185}

Отзвуки московского стрелецкого восстания имели место в Астрахани, Казани, Белгороде, Киеве, Переяславе, Нежине, Чернигове и Батурине — во всех этих городах находились стрелецкие полки. Стрелецкие волнения на Украине были значительными и вызывали серьезную обеспокоенность гетмана Ивана Самойловича, жаловавшегося Софье и царям: «Непрестанная печаль так меня преодолела, что уже и силы во мне мало осталось. Переяславские стрельцы поступками своими сильно вредят тамошним нашим людям, между которыми немало своевольников».

В Киеве волнения стрельцов произошли 9 октября 1682 года, когда прибывший из Москвы подьячий Малороссийского приказа Василий Баутин привез царскую грамоту об измене и казни князей Хованских. Во время чтения документа стрельцы кричали:

— Сколько Хованский служил, а ныне стал изменник?

Киевский воевода князь Петр Семенович Прозоровский и другие приказные, пытавшиеся урезонить стрельцов, слышали в ответ:

— Вы, господа, боярина Хованского извели и измену на него вымыслили. А он сколько великим государям служил, и Польшу всю прошел, и изменником никогда не бывал, а ныне его поставили изменником. А когда он изменник, инде и мы такие же изменники, потому что вместе с ним служили!

Возмущенные стрельцы учинили расправу над подьячим Баутиным: «ухватили за волосы и учали бить смертным боем, а назади де почали кричать и шапками махали, чтоб убить и боярина и начальных и приказных людей» и только после уговоров «от того крику и шуму унялися и подьячего до смерти не убили», но самовольно посадили в киевскую тюрьму. Туда же заточили десять неугодных стрелецких командиров — им были предъявлены денежные начеты «рублев по двести и по триста». На следующий день в тюрьму к Баутину явились по двое выборных от каждого стрелецкого полка, которые решили выяснить ситуацию с казнью Хованских:

— Где Хованского казнили, и великие государи в то время где были, и у казни бояр кто был?

— Во время казни, — ответил Баутин, — все бояре были по указу великих государей. И сами великие государи в селе Воздвиженском, где казнь была, присутствовали высочайшими своими особами.

Ответ, по-видимому, не устроил стрелецких выборных, поскольку подьячий оставался в тюрьме еще два дня. Когда его, наконец, выпустили, он поспешил в Переяслав, чтобы оповестить тамошних стрельцов о казни Хованских. Ситуация повторилась: стрельцы «многие говорили такие же слова, что и в Киеве учинили, с криком же». Баутина на этот раз бить не стали, но в тюрьму посадили. Заодно стрельцы «приняли было за бороду» переяславского воеводу, но стрелецкие офицеры сумели спасти его от расправы.

Стрельцы группами по пять-десять человек приходили в тюрьму к Баутину и вели весьма опасные разговоры о восстании в Москве:

— Худо то, что учинили начало, а конца не учинили. В то время всем надо было учинить боярам и приказным людям. А как мы, пять полков, соберемся ныне и придем к Москве, а наши братья будут в целости, то полно той медведице при великих государях быть, также и пестрой ризе. Так же их пора послать в дальние монастыри, как иных напрасно в заточение ссылают.

Под «медведицей» стрельцы разумели царевну Софью, а под «пестрой ризой» — патриарха Иоакима. Как видим, переяславские бунтовщики были настроены весьма решительно. Впрочем, это были пустые разговоры: пять полков, расквартированных на Украине, даже дойди они до Москвы, конечно, ничего не смогли бы сделать. Баутин провел в тюрьме три дня, после чего был отпущен по «уговору» воеводы. Подьячий поспешил в Москву, где немедленно сообщил об опасных настроениях стрельцов в Киеве и Переяславе.

Тринадцатого ноября в Киев прибыл новый гонец из Москвы и огласил царскую грамоту с выговором стрельцам за «негораздое» поведение. Стрельцы принесли повинную и выдали четверых «всякого злого дела начинателей», которые были повешены в Киеве 23 декабря.^{186} В Переяславе волнения улеглись сами собой и репрессий не было.

В январе 1683 года правительство Софьи выразило обеспокоенность в связи с поступившими из украинских городов сообщениями, что московские стрельцы в Киеве, Переяславе, Нежине, Чернигове и Батурине «носят с собою по слободам и чтут» копии жалованных грамот, выданных полкам в июне 1682 года. Местные власти получили приказ немедленно изъять эти документы и прислать в Москву, в Стрелецкий приказ. Предписание было выполнено. Трем стрелецким полкам, переведенным из Москвы в Киев по указу от 27 декабря 1682 года, приказано было местные стрелецкие полки «ото всякие шатости унимать».^{187}

В конце декабря 1682 года были раскрыты «тайные помыслы» стрельцов полка Семена Рязанова, переведенных из Киева в Белгород. 25-го числа белгородские пушкари «пили в стрелецкой слободе у стрельцов». Служивые рассказывали:

— Стрельцы в Киеве оскудали без жалованья великих государей. И как они придут все в Белгород, и у них бунт будет и на всполох в колокола бить станут.

В городе велись разговоры, что «великих государей на Москве ныне не стало»; стрельцы подговаривали посадских подей по набату вооружаться и присоединяться к стрелецкому полку.

Белгородский воевода стольник Иван Скуратов немедленно начал расследование с применением пыток. В ходе розыска выяснилось, что у стрельцов был уговор «на бояр и на воевод и на полковников никакие работы не работать». Бунтовщики собирались по приходе всего полка из Киева в Белгород созвать «раду» по примеру малороссийских казаков и объявить копию июньской жалованной грамоты, в которой содержался пункт о запрещении стрелецким полковникам использовать стрельцов на хозяйственных работах. Следствие, проводившееся до начала февраля 1683 года, не выявило никаких реальных мятежных замыслов, кроме разговоров об «оскудении» и несправедливости начальства. Арестованные по этому делу были отправлены в Курск, где девять из них 5 марта были подвергнуты наказанию кнутом с особой жестокостью — они получили по 50 или 100 ударов. После этого они с семьями были сосланы в Усмань и Царев-Борисов, где их записали в солдаты и пушкари с запрещением появляться в Москве.^{188}

В Смоленске, где располагались четыре стрелецких полка, переформированные из солдатских, в июле 1682 года стрельцы написали и послали через воеводу в Москву челобитную с жалобами на притеснения и убытки, претерпеваемые ими от командиров. Смоленские стрельцы самовольно сместили полковников и пятидесятников и избрали другое начальство из своей среды. Чтобы наблюдать за ходом дела, в Москву выехала депутация из нескольких стрельцов. Рассмотрение челобитной затянулось до сентября. 5-го числа, когда делами Стрелецкого приказа еще распоряжался князь Хованский, в Смоленск была отправлена грамота о вызове полковников в Москву. Однако уже 13 сентября Софья продемонстрировала нежелание считаться с требованиями стрельцов: полковник Никифор Мельгунов, имя которого фигурировало в челобитной в качестве главного обидчика подчиненных, был произведен в стольники. В ноябре смоленские стрельцы получили грамоту с известием, что их снова переформируют в солдатские полки с понижением денежных окладов. В декабре инициаторы подачи челобитной были отправлены в ссылку в Полатов.^{189}

Стрелецкие волнения имели место также в Астрахани и Казани. Астраханские стрельцы послали в Москву челобитчиков, однако по дороге они были арестованы и отправлены в ссылку. В Казани дело ограничилось шумом; воевода сообщил государям, что стрельцы «хотели учинить бунт», однако не было ни восстания, ни разбирательства по поводу «опасных замыслов». К концу января 1683 года все отголоски московского стрелецкого мятежа и последовавшей за ним «смуты» были ликвидированы.