«Да будет на Севере тишь!»

Решение внешнеполитических дел правительница Софья Алексеевна и «великих посольских дел оберегатель» князь Василий Голицын начали с упрочения отношений с северными державами — Швецией и Данией. Эти страны традиционно враждовали между собой. В 1397–1523 годах они вместе с Норвегией составляли единое государство, объединенное под властью датских королей. Затем Швеция вышла из этого союза и начала резко набирать силу, претендуя на роль гегемона в Северной Европе. С этого времени Дания, в состав которой по-прежнему входила Норвегия, выступала в качестве главного врага Швеции.

Отношения России с Данией всегда были дружественными, поскольку страны не имели поводов для территориальных споров. А вот со Швецией были серьезные проблемы. В период Смуты северный сосед захватил Новгородчину от Валдая до побережья Финского залива. По условиям Столбовского мирного договора (1617) шведы вернули России основную часть Новгородского уезда, но удержали за собой Ингерманландию и Карелию. С этого времени борьба за возвращение выхода к балтийскому морю стала насущной внешнеполитической задачей России.

В октябре 1682 года в Россию прибыл датский полномочный посол Гильдебранд фон Горн. Опытный дипломат был хорошо подготовлен, поскольку уже работал в Москве в 1676–1678 годах в качестве секретаря посольства Фридриха фон Габеля, а в 1681-м присылался с самостоятельной миссией. Он даже выучил русский язык. Во второй приезд датчанин сумел произвести на царя Федора Алексеевича весьма благоприятное впечатление. На прощальной аудиенции в декабре 1681 года Горну от имени государя было подарено 12 прекрасно переплетенных русских книг «в память о царе и для практики в русском языке».^{226}

Целью миссии Горна в 1682 году являлась попытка склонить Россию к участию в альянсе Дании, Франции и Бранденбурга, направленном против Швеции, Англии и Голландии. Во время первой встречи с руководителями российской внешней политики Горн передал на словах, что датский король Кристиан V прислал его с поздравлениями русским государям по случаю вступления их на престол, а также для заключения соглашения о посольском церемониале. Князь Василий Голицын стал выспрашивать, не имеет ли он других поручений от короля. Датчанин ответил отрицательно, не желая преждевременно раскрывать основную цель своей миссии. Тогда Голицын рассмеялся, покачал головой, а затем отвел собеседника в сторону и спросил:

— Каковы отношения его величества короля Кристиана V к Швеции?

Горн дипломатично ответил:

— Отношения эти, насколько они мне известны, вполне хороши.^{227}

Руководитель российской внешней политики решил шокировать Горна неожиданной откровенностью. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто из бояр, дьяков и подьячих его не слышит, он тихо спросил:

— Когда пойдем сообща на шведов?

Однако посол промолчал, сделав вид, что не понял вопроса. Свое поведение он объяснил в донесении королю: «Интриги этого двора темны и скрытны, и глаз открыть некому».^{228}

В конце 1682 года Горн побывал в гостях у Голицына во вновь отстроенном особняке в Охотном Ряду и подарил хозяину на новоселье прекрасное распятие из янтаря. В приватных беседах датский дипломат убеждал руководителя российской внешней политики:

— Цари напрасно собираются отправить великих послов в Швецию. Настроение этой державы всегда было и останется враждебным по отношению к России.^{229}

Примерно в те же дни Горн посетил думного дьяка Емельяна Украинцева и выслушал от него «лучшие комплименты по адресу датских дипломатов». Когда речь зашла о тяжелом положении, переживаемом Россией после стрелецкого восстания, Горн посоветовал:

— Лучшим средством выйти из такого состояния была бы внешняя война; все враждующие внутри государства элементы бросились бы в борьбу с внешним врагом.

Датский дипломат явно намекал, что России следует объявить войну Швеции. Однако Украинцев не поддался на эту уловку:

— Война теперь была бы решительно невозможной, ибо казна пуста, нет ни денег, ни хлеба; свирепствуют в довершение всего болезни.^{230}

Думный дьяк несколько сгустил краски, чтобы датчанин понял, что надежды вовлечь Россию в наступательный союз против Швеции тщетны.

В январе 1683 года Горн побывал на банкете в доме датского торгового агента Генриха Бутенанта, где тогда же находились многие русские бояре. Князь Василий Голицын выказывал дипломату дружеское расположение, но воздерживался от разговоров о политике. Зато начальник дворцового ведомства князь Василий Федорович Одоевский доверительно сообщил датскому посланнику, что русские готовы поддержать Данию в войне против Швеции.

Общество русских вельмож в доме Бутенанта было весьма многочисленно и включало в себя представителей обеих враждебных придворных группировок — сторонников Софьи и приверженцев Петра. Двое виднейших членов второй «партии» — князья Борис Алексеевич Голицын и Михаил Иванович Лыков — со слезами на глазах говорили Горну об опасности, якобы угрожающей юному царю.

Через несколько дней Борис Голицын вновь начал заискивать перед Горном и опять «проливал слезы над участью Петра». В последующие недели Лыков, Борис Голицын и другие сторонники Петра неоднократно посещали Горна и Бутенанта, несомненно, рассчитывая на поддержку датчан в борьбе придворных группировок.^{231}

Примечательно, что сторонники царя Петра не стеснялись проявлять враждебное отношение к Швеции. Наиболее оригинальное высказывание на этот счет принадлежало князю Михаилу Алегуковичу Черкасскому — тот, посетив Горна в начале мая 1683 года, произнес:

— Шведы — это те же татары в смысле плутовства, но крещеные. И те и другие обогащались грабежом своих соседей.

Царь Петр также выказывал Горну постоянное расположение. К празднику Святой Троицы оба государя готовились покинуть Москву и совершить по обычаю богомольный «поход» в Троице-Сергиев монастырь. Младший царь выразил желание, чтобы его сопровождал Горн. Однако царевна Софья Алексеевна «решительно восстала против этого», и датский дипломат счел за благо остаться в Москве.^{232}

Помимо всех этих перипетий придворной борьбы положение Горна осложнялось интригами дипломатов враждебных держав. Шведский резидент Христофор фон Кохен не имел возможности заметно вредить датчанину, поскольку его собственное положение при русском дворе было весьма непрочным. Руководители российской внешней политики несколько раз указывали ему на дверь, но резидент под разными предлогами сумел задержаться в Москве. Однако Горн имел при царском дворе очень опасного противника в лице голландского посла Иоганна ван Келлера, который горячо отстаивал интересы Швеции и предостерегал русских дипломатов «слишком доверяться Дании».

— Поведение Швеции относительно Москвы безупречно, — утверждал он, — намерения ее вполне мирны и дружественны.

Это утверждение соответствовало действительности: шведский король всеми силами стремился сохранить мир с Россией, поскольку это позволяло ему удерживать захваченные в начале XVII века российские земли — Ингерманландию и Карелию.

Восемнадцатого июня 1683 года из Москвы в Стокгольм отправилось посольство Ивана Афанасьевича Прончищева, перед которым была поставлена задача добиться восстановления Кардисского мира (1661) с некоторыми изменениями. Серьезные переговоры с участием канцлера Бенгта Оксеншерны и других шведских дипломатов начались лишь в октябре. Было достигнуто принципиальное соглашение возобновить Кардисский трактат, «предав забвению последовавшие после него разногласия». Официальный договор был заключен 30 октября, и шведы обещали в скором времени прислать в Москву посольство для его окончательного подтверждения.

Между тем придворные интриги в российской столице продолжались. В июле 1683 года Борис Голицын пришел к Горну умолять его о помощи против Софьи, якобы строившей козни Петру. Он даже лично продиктовал датчанину письмо на латыни, адресованное королю Дании и содержавшее просьбу уговорить Францию, Англию и Бранденбург поддержать Петра в борьбе против Софьи, как можно скорее отправив послов в Россию.

В середине июля 1683 года Горн сообщил своему двору о секретных переговорах, которые провел с ним думный дьяк Емельян Украинцев, второе лицо в Посольском приказе, — тот якобы предложил заключить союз России с Данией, Бранденбургом и Францией против Швеции, у которой русские намеревались отобрать Ингерманландию и Карелию.^{233} Похоже, Горн выдавал желаемое за действительное.

Двадцать первого июля Горн посетил князя Василия Голицына, который в то время был болен и не выходил из дома. Он принял гостя в своей спальне, оставаясь в постели, поприветствовав его оригинальным заявлением:

— Я настолько же добрый и верный датчанин, насколько вы, господин фон Горн, честный московит.

Затем хозяин дома попросил датского посла отправить к королю курьера с письмом, в котором следовало подчеркнуть, как важно прибытие в Москву французского и бранденбургского дипломатических представителей:

— С ними в Москве пошли бы переговоры о заключении лиги, которая оказалась бы полезной не только Дании и России, но и Франции, и Бранденбургу. В наших общих врагах такая лига вызвала бы страх.

После этого Голицын перешел к конкретике:

— Как только мы в Москве узнаем, что план такой четверной лиги принят, мы потребуем от Швеции Ингерманландию и Карелию. Дания сможет предъявить от себя требования на Сконен и другие провинции. А если добровольной уступки со стороны Швеции не последует, надо будет подумать о более решительных средствах, так как дольше терпеть владычество Швеции в землях, принадлежащих царям и королю, нельзя.^{234}

Зачем руководитель российской внешней политики морочил голову датскому послу, если не собирался присоединяться к антишведскому союзу и не планировал никаких наступательных действий против Швеции, а наоборот, стремился к возобновлению русско-шведского мирного трактата? Ответ на этот вопрос очень прост: русские дипломаты рассчитывали, что разговоры о возможном присоединении России к франко-датско-бранденбургской лиге напугают шведов и сделают их более уступчивыми при обсуждении условий нового русско-шведского трактата. Так и вышло. Как справедливо заметил А. П. Богданов, «вместо того чтобы устрашить Россию, Швеция обеспокоилась сама. Не понадобились даже военные демонстрации с московской стороны. Кардисский мир был продлен на условиях Голицына, не наносивших урона Швеции, но и не признававших уступки России».^{235} (Имеется в виду, что в новом договоре не было закреплено право шведов на захваченные ими Ингерманландию и Карелию.)

В январе 1684 года в Москву было отправлено новое шведское посольство Конрада Гильденстерна, Ионаса Клингстеда и Отто Стакельберга. В инструкции Карла XI, врученной послам 7 января, указывалось, что они «должны добиться восстановления прежних дружественных отношений, так, чтобы все несогласия и недоразумения последних лет преданы были полному забвению и уничтожению».

Двадцать восьмого апреля послы прибыли в Москву, где были встречены весьма торжественно. 2 мая состоялась аудиенция у царей. Участниками переговоров со шведами были назначены князь Василий Голицын, Иван Бутурлин, Семен Толочанов, Емельян Украинцев, Василий Бобынин, Прокофий Возницын и Иван Волков. В первый день переговоров решались в основном протокольные вопросы, связанные с дипломатическим этикетом и титулами государей обеих стран. На втором заседании 10 мая послы объявили желание своего короля, «чтобы цари клятвенно перед Евангелием обещали подтвердить договоры Кардисский и Плюсский». Они были представлены правительнице Софье Алексеевне, которую охарактеризовали в своих донесениях королю как «умную и рассудительную женщину».^{236}

В депеше от 2 (12) июня шведские послы сообщили королю подробности присяги, состоявшейся 28 мая: «…перед царями поставили налой, на котором лежало Евангелие с крестом, под Евангелием лежала конфирмационная грамота Вашего Величества и только что составленная грамота царей. Сначала присягу произнес Иоанн, потом прочитал ее по листу бумаги Петр; затем оба царя приложились к кресту».

Через несколько дней после этой церемонии шведские послы со свитой вновь были приглашены на аудиенцию к правительнице Софье. Дипломаты в сопровождении стрельцов проследовали в Золотую плату, где дьяк Посольского приказа Тимофей Литвинов зачитал им приветственную речь от имени правительницы. Затем послы прошли через сени, по обе стороны которых стояли по пять стрелецких полковников с большими палашами и золочеными топорами и протазанами. «А великая государыня, благородная царевна сидела в своем государском месте в креслах оправных з запоны алмазными, а на ней государыне было одеяние: венец низан жемчюгом и з запаны, шуба оксамитная золотная соболья, опушена собольми, а подле соболей обложено кружевом большим».

Позади кресла правительницы стояли четыре боярыни-вдовы «в убрусах и в телогреях» и четыре карлицы, «на них перевяски низаные, шубы золотные на соболях». «Да в той же Полате при государыне сидели комнатные ближние немногие бояре да по сторонам стояли бояре ж князь Василий Васильевич Голицын да Иван Михайлович Милославский».

При появлении шведских послов думный дьяк Емельян Украинцев поклонился им до земли и произнес приветствие от имени великой государыни царевны Софьи Алексеевны. Затем правительница, привстав с кресла, поинтересовалась:

— Велеможнейший государь Каролус, король Свейский, и его королевского величества мать государыня Эдвих Элеонора и супруга его государыня Урлих Элеонора поздорову ль?

После рассказа послов «про здоровье королевское и королев» Украинцев объявил:

— Королевского величества великие и полномочные послы! Великая государыня, благородная царевна жалует вас к своей государской руке.

Шведские дипломаты приложились к руке правительницы, и Украинцев продолжил:

— Великая государыня, благородная царевна жалует вас, велела спросить о вашем здоровье.

В ответ на такие милостивые слова послы низко поклонились Софье Алексеевне. Затем государыня велела им сесть на стоявшую перед ее креслом скамейку, покрытую ковром. Тем временем она пожаловала к руке королевских дворян из посольской свиты и приказала Украинцеву «потом спросить их здоровье». По окончании этой процедуры правительница произнесла «поздравление» семье шведского короля:

— Великие послы Кондратей Гилденстерн с товарыщи! Как будете у велеможнейшего государя Каролуса Свейского и у матери его государыни Эдвих Элеоноры и у супруги его Урлих Элеоноры, и вы им от нас поздравьте.

Конрад Гильденстерн от имени всех членов посольства обратился с речью к Софье Алексеевне, поблагодарив ее «за государскую превысокую милость». После обмена официальными любезностями правительница велела Украинцеву «сказать» послам «от своего государского стола еству и питье». Затем шведы были отпущены «на подворье», где их угощали лучшими блюдами царской кухни и вином из государевых погребов.^{237}

В связи с пребыванием в России шведского посольства датчанин Горн сообщил в одном из своих донесений уникальные подробности открытого столкновения группировок в Боярской думе по вопросу о роли Софьи в русско-шведских переговорах: «На первой аудиенции, данной шведским послам… царевна Софья, разумеется, присутствовала и в качестве правительницы хотела вести переговоры вместо своих братьев по причине их малолетства. Но так как это не только могло повлечь за собой чрезвычайно серьезные последствия, но и не имело примеров, то возникла необходимость созвать заседание Думы в полном составе, на котором это намерение было не только не одобрено, но обнаружилось крайнее изумление тем, что подобная мысль вообще могла обсуждаться. Князь Василий, внушивший царевне это желание, сказал, что в прошлом многое было не принято, а теперь не только может, но должно быть введено в употребление. Он сослался на пример королев Елизаветы Английской и Христины Шведской, которые не только давали публичные аудиенции всем иноземным посланникам, но также в течение некоторого времени правили своими королевствами добрым и достохвальным образом. На это ответили, что тут следует проводить большое различие, так как вышеупомянутые королевы находились у власти, не имея братьев, как законные наследницы».^{238}

В результате переговоры со шведскими послами формально велись без участия Софьи Алексеевны, однако в их ходе правительница пристально следила за ситуацией, неоднократно проводила совещания с Голицыным и выслушивала его доклады.

Горн понял, что не сумел выполнить основную задачу своей миссии — натравить Россию на Швецию: русско-шведский трактат был подписан и утвержден государями. С этого времени он вел с руководителями российской внешней политики переговоры по поводу заключения русско-датского договора, касавшегося протокольных вопросов. Договор этот был подписан 10 августа. Согласно ему датские послы, посланники и курьеры должны были являться на аудиенции у царей и на конференции с российскими «министрами» без головных уборов и шпаг. Был также установлен размер денежного содержания датских дипломатов в России и определен набор ежедневно отпускаемых им продуктов питания: «белой хлеб пшеничной» — два хлеба и две булки, «ценою в любский шиллинг», живого гуся, утку, поросенка, тетерева и двух рябчиков. Дворянам и офицерам из посольской свиты полагались «каждому на день» один пшеничный и два ситных хлеба, а «всем обще» — три битых гуся, тетерев, заяц и две утки. Кроме того, «послам и дворянам обще» отпускались два барана, десять барашков, 25 кур, четыре больших куска ветчины, 30 фунтов мяса, десять фунтов соли, лук, чеснок, свечи и пр.

Послам ежедневно причиталось по восемь чарок «двойного вина», по бутыли «шпанского» вина, рейнского вина, смородинного или малинового меда, а также ведро «доброго меду» и два ведра «доброго ячменного пива», а свите — по четыре чарки двойного вина, бутыль вареного меда, четверть ведра сладкого меда и полведра «доброго» меда. Послам также следовало выдавать определенное количество сахара, перца, имбиря, корицы, гвоздики, мускатных орехов, кардамона, шафрана, изюма, чернослива, миндальных орехов, лимонов и винных ягод.^{239}

Вскоре после подписания этого договора Горн покинул Россию.