Сестрица царя Федора

В момент кончины Алексея Михайловича наследнику престола Федору Алексеевичу шел всего пятнадцатый год. Царевич был болен, когда ему сообщили о смерти отца. Бояре на руках внесли Федора в большой дворцовый зал и посадили на трон. В похоронах Алексея Михайловича он участвовал, сидя на носилках. Федор, как и его единоутробные братья, унаследовал по отцовской линии «цинготную болезнь»[2], «скорбел ножками» и иногда неделями не мог выйти из своих покоев. Внимательные иностранные дипломаты сразу отметили в донесениях, что правление столь болезненного монарха не может продлиться долго.

Вскоре при московском дворе началась острая политическая борьба, ставшая прологом главного события в жизни Софьи Алексеевны — дворцового переворота 1682 года. Возвращенные в Москву Милославские составили сильную придворную группировку, противостоящую Артамону Матвееву, вдовствующей царице Наталье Кирилловне и ее родственникам Нарышкиным. Основным действующим лицом в придворной борьбе стал двоюродный дядя царя Иван Михайлович Милославский. Значительное влияние сохранил Богдан Матвеевич Хитрово, по-прежнему возглавлявший учреждения дворцового ведомства. Важнейшей фигурой нового царствования стал князь Юрий Алексеевич Долгорукий, назначенный 4 февраля 1676 года начальником Стрелецкого приказа, руководившего стрелецкими полками, составлявшими гарнизоны Москвы и других крупных городов, а также ведавшего политическим сыском. Долгорукий неожиданно для всех выступил в поддержку Матвеева, что отсрочило падение последнего. Исход дела решила позиция царской тетки Ирины Михайловны — ревнительницы московской старины, ненавидевшей матвеевские культурные нововведения западного образца, особенно придворный театр.

Проницательный и хорошо информированный Магнус Гэ выделил два взаимосвязанных, но отдельных конфликта: большинства боярства с Матвеевым и Милославских с Нарышкиными.^{37} Начало царствования Федора Алексеевича отмечено временным усилением Боярской думы, вследствие чего произошло значительное увеличение ее численного состава. Первым, 4 мая 1676 года, получил назначение князь Василий Васильевич Голицын, пожалованный в бояре из стольников, минуя чин окольничего, и вскоре стал одним из главных государственных деятелей царствования Федора Алексеевича. 27 июня из окольничих в бояре был произведен Иван Михайлович Милославский — главное действующее лицо в дальнейших событиях придворной политической борьбы. Боярская книга 1676 года зафиксировала в составе Государева двора еще восьмерых представителей фамилии Милославских.^{38} На основе этого клана образовалась самая мощная и влиятельная политическая группировка первой половины царствования Федора Алексеевича.

Вскоре произошло неизбежное падение Матвеева: 3 июля 1676 года он лишился поста начальника Посольского приказа и отправился на воеводство в уральский городок Верхотурье, что было равносильно ссылке. Однако Милославские не прекратили попыток окончательно погубить бывшего «канцлера». Вскоре против него было выдвинуто обвинение в колдовстве и «чернокнижии», что по понятиям XVII века считалось страшнейшим преступлением. По указу царя Федора началось тщательное расследование обстоятельств дела. На основании показаний слуг Матвеев был обвинен в изучении «черных книжек» и контактах с нечистой силой. На самом деле он всего лишь изучал медицинскую рукопись с частично зашифрованными фрагментами, однако для обвинения этого оказалось достаточно. 11 июня 1677 года Матвееву, задержанному в Казани до окончания следствия, был оглашен приговор: лишение боярского чина, конфискация имущества и вечная ссылка с семьей в Пустозерск.

Одновременно Милославские начали развернутую кампанию против Нарышкиных. В конце декабря 1676 года иностранные дипломаты зафиксировали в донесениях слухи, что Матвеев с помощью черной магии хотел отравить царя Федора и посадить на престол его четырехлетнего брата Петра, чтобы сосредоточить высшую власть в руках своих друзей и союзников. Отец и старший брат вдовствующей царицы Натальи Кирилловны были немедленно арестованы. В общей сложности к следствию было привлечено около семидесяти человек, в том числе слуги и дворовые люди Нарышкиных. Один из слуг под пытками дал путаные показания, будто бы Иван Кириллович подговаривал какого-то человека застрелить царя Федора Алексеевича. Даже такого нелепого утверждения оказалось достаточно для обвинительного приговора. 9 августа 1677 года юные братья Натальи Кирилловны Иван и Афанасий были сосланы в Ряжск (под Рязанью), где должны были содержаться под караулом. Милославские пытались также изгнать из Москвы саму царицу Наталью и ее отца, но Федор Алексеевич запретил их трогать.

В ходе этих драматических событий 23-летняя Наталья Кирилловна проявила мужество и силу характера, заявив в апреле 1677 года Ивану Милославскому в присутствии царевны Ирины Михайловны:

— Не думаешь ли ты, что можно безнаказанно преследовать вдов и сирот? Не стыдно ли тебе преследовать меня и моих родных? Неужели ты потерял всякое уважение к покойному государю царю Алексею Михайловичу, чьей супругой я была? Разве ты думаешь, что можно безнаказанно позорить Матвеева? Ведь Матвеев еще жив, и не исключено, что он вернется. Тогда он окажется счастливее тебя, а тебя же я заверяю, что ты перед своим концом станешь самым несчастным человеком на свете!

По словам датского посла в России Фридриха фон Табеля, который воспроизвел в донесении гневную тираду царицы Натальи, «Ирина Михайловна совсем не захотела во всё это вмешиваться, так что Милославский совершенно растерялся».^{39} Слова Натальи Кирилловны во многом оказались пророческими и предвосхитили события политической борьбы начала 1680-х годов.

Пока же Иван Милославский встал у руля государства. 17 октября 1676 года он сменил Кирилла Полуектовича Нарышкина на посту руководителя важнейших финансовых учреждений — приказов Большой казны и Большого прихода. В марте 1677 года он получил под свое управление Иноземский и Рейтарский приказы, а затем отобрал у преемника Матвеева думного дьяка Лариона Иванова финансово-административные учреждения, прежде присоединенные к Посольскому приказу.

В источниках нет сведений о позиции девятнадцатилетней царевны Софьи в отношении вышеописанных событий. Принято считать, что она как представительница фамилии Милославских люто ненавидела Матвеева и Нарышкиных, включая Наталью Кирилловну. Но так ли это было в действительности? Софья никак не могла разделять взгляды ожесточенных ревнителей московской старины — тетки Ирины Михайловны и двоюродного дяди Ивана Милославского. По духу и воспитанию юная царевна являлась убежденной западницей с полонофильским уклоном. Она любила театр, ей нравились первые робкие проявления польской моды при русском дворе и другие культурные нововведения Матвеева и Натальи Кирилловны. С устранением их от власти ростки европейской культуры на российской почве были безжалостно выполоты, и это не могло не огорчать ученицу Симеона Полоцкого. Кроме того, теперь в роли главы женской половины царской семьи либеральную Наталью сменила суровая ретроградка и постница Ирина Михайловна. Это должно было неминуемо ужесточить порядки терема, лишить дочерей Алексея Михайловича той частицы свободы, которую они приобрели в годы второго брака отца.

Что же касается версии об изначальной ненависти Софьи Алексеевны к Наталье Кирилловне, укоренившейся в сознании историков под влиянием авторитетного мнения С. М. Соловьева, то, как отмечалось выше, для подобных чувств не имелось никаких причин, поскольку падчерице и мачехе до поры ничего было делить. Приход в царскую семью Натальи только улучшил положение Софьи и ее сестер, ощутивших первый ветерок свободы в затхлом теремном заточении. Теперь же прежние строгие порядки возвращались в царскую семью вопреки воле юного царя, и Софья не могла об этом не сожалеть. Кроме того, царевна вряд ли была готова поддерживать во всех делах Ивана Милославского, который, если судить по дальнейшим событиям, по-человечески был ей антипатичен. Однако всё это лишь предположения — об истинных мыслях и чувствах юной Софьи, к сожалению, никто не знает.

В последующие три года наиболее влиятельными фигурами при дворе являлись царевна Ирина Михайловна, Иван Милославский, Богдан Хитрово и князь Юрий Долгорукий, уравновешивающие друг друга на вершине власти. Вдовствующая царица Наталья Кирилловна оставалась в Кремлевском дворце с детьми Петром и Натальей (младшая дочь Феодора умерла 28 ноября 1677 года в трехлетнем возрасте). Ей был выделен маленький, но достаточный штат придворных, так что ни она, ни младшие дети покойного государя ни в чем не нуждались. Царь Федор не любил Наталью Кирилловну, но к братику и сестренке относился с нежностью и теплотой.

В летние месяцы вдовая царица с детьми спешила уехать из столицы в подмосковную резиденцию — Воробьево или Преображенское. Второе село со временем стало основным местом ее пребывания. Здесь на деревенских просторах рос будущий император Петр Великий, на всю жизнь сохранивший любовь к природе и ненависть к замкнутому и церемонному быту Кремля. Преображенскому вскоре суждено будет войти в русскую историю в качестве своеобразного символа борьбы Петра за власть и места рождения русской гвардии.

Важнейшим внешнеполитическим событием царствования Федора Алексеевича стала война (1677–1681), которая началась нападением объединенного войска турок и крымских татар на обороняемую русскими войсками крепость Чигирин на Правобережной Украине. В ходе кампании 1677 года крепость выдержала трехнедельную осаду шестидесятитысячной вражеской армии, а 28 августа войска под командованием боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского и малороссийского гетмана Ивана Самойловича разгромили турецко-татарские силы. Однако в июле 1678 года 80 тысяч турок и 30 тысяч крымских татар вновь появились под Чигирином. После нескольких сражений с войсками Ромодановского и Самойловича они предприняли штурм крепости и сумели овладеть частью города. В ночь с 11 на 12 августа русские полки вынуждены были покинуть почти полностью разрушенный Чигирин. За сдачу крепости Ромодановский впоследствии незаслуженно подвергался обвинениям в предательстве, которые в конце концов и привели к его гибели во время майского мятежа 1682 года. Однако в действительности Чигирин был оставлен в соответствии с личным распоряжением царя Федора.^{40}

Военные расходы вызвали увеличение налогового бремени. В августе 1677 года государство было вынуждено отменить церковные «тарханы» — освобождение от налогов вотчин духовных землевладельцев. С архиереев и монастырей начали брать «запросные деньги» на жалованье ратным людям. С Троице-Сергиева монастыря взяли десять тысяч рублей, с Валдайского Иверского монастыря — тысячу, с Успенского Тихвинского — 300 рублей и т. д.

Примечательно, что монахи Иверского монастыря при этом попытались прибегнуть к заступничеству царевен. В конце февраля — начале марта 1678 года они обратились с просьбой к игуменье Новодевичьего монастыря, «чтоб она побила челом благоверным царевнам». Та побывала в кремлевской резиденции, где просила царевен похлопотать за иверских монахов, «и благоверные де царевны Евдокия и София Алексеевны реклися брату своему великому государю о тех наших делах заступить во благополучное время, а ныне де не время, потому что готуются к Божественным Тайнам». Историк П. В. Седов, обнаруживший процитированный документ, отметил: «Этот новый факт является первым известием об участии царевны Софьи в политической жизни… Очевидно, монахи… были осведомлены о том, что царевна играет важную роль при дворе и способна повлиять на юного государя».^{41}

Вскоре ситуация в Кремлевском дворце начала меняться. В начале 1679 года со смертью царевны Ирины Михайловны женская йоловина царской семьи освободилась от «старорежимной» тирании. Вздохнул с облегчением и царь Федор, которому не нужно было теперь следовать указаниям жесткой и волевой ревнительницы старины. Уже в следующем месяце государь поспешил организовать дворцовую типографию под руководством Симеона Полоцкого. Это был первый серьезный шаг к возвращению и продолжению культурных нововведений Артамона Матвеева. К несчастью, 25 августа 1680 года Симеон Полоцкий скончался; однако типография осталась в надежных руках продолжателя его дел Сильвестра Медведева. Смерть любимого учителя стала большим горем для Софьи. Теперь процесс ее десятилетнего обучения под руководством выдающегося педагога закончился, и дальше ей предстояло пополнять свои знания уже самостоятельно.

В том же году произошли новые изменения в составе правящей верхушки. Весной 1680 года умер Богдан Хитрово, из прежних лидеров остались только Иван Милославский и князь Юрий Долгорукий. Одновременно Федор Алексеевич по собственной инициативе возвысил князя Василия Голицына, ставшего его основным советником по военным и политическим делам.

Летом 1680 года здоровье царя Федора на время улучшилось, что было использовано им для обретения самостоятельности. Первым независимым шагом стала женитьба 18 июля 1680 года на дочери московского дворянина польского происхождения Агафье Семеновне Грушецкой. Против этого брака выступали и Иван Милославский, и все царевны, но государь никого не послушал. С момента царской женитьбы Милославский всё больше терял влияние. У Федора Алексеевича появились новые фавориты из числа незнатных дворян, выдвинувшихся на службе в дворцовом ведомстве. Главным из них стал Иван Максимович Языков, пожалованный в августе 1680 года и окольничие и получивший должность оружничего — руководителя Оружейного приказа. Тогда же возвысились братья Алексей и Михаил Тимофеевичи Лихачевы: первый получил место главного постельничего, а второй возглавил Цареву Мастеровую палату.

Между тем женитьба Федора Алексеевича повлекла за собой серьезные изменения в придворном быту. Сильная и волевая царица Агафья, воспитанная на польский манер, не побоялась бросить открытый вызов косным старомосковским традициям. Датский комиссар Генрих Бутенант в октябре 1680 года отметил в донесении в Копенгаген: «Во многих вещах видны большие изменения: императрица показывается из публике и часто сидит с его царским величеством в карете, в которую он ей помогает подниматься и выходить, чего никогда раньше не видано».^{42} Молодая царица совершила переворот в женской придворной моде — стала носить маленькую шапочку по-польски, оставляя волосы частично открытыми. Появление замужней женщины в таком виде по московским понятиям считалось верхом неприличия.^{43}

Вне всякого сомнения, Агафья Семеновна произвела настоящую революцию в женской половине царской семьи, главой которой теперь являлась. Именно с этого момента начинается новая жизнь Софьи и ее сестер. Под влиянием царицы они стали заходить в апартаменты государя, не стеснялись расхаживать по мужской половине дворца и даже открыто появляться на улице. Агафье Семеновне суждено было пробыть русской царицей всего год, но произведенная ею придворная «революция» закрепила свободу царевен и способствовала тому, что Софья Алексеевна два года спустя смогла открыто выйти на арену политической борьбы.

Семейное счастье царя Федора оказалось недолгим. 11 июля 1681 года царица родила сына Илью и спустя три дня скончалась от родовой горячки, а еще спустя неделю умер и новорожденный царевич. Федор Алексеевич был настолько убит горем, что даже не смог участвовать в похоронах супруги и сына.

Вероятно, к этому тяжелому времени относится рассказ Невилля о стремлении Софьи как можно больше находиться рядом с Федором, болезнь которого снова усилилась. «Она, — пишет французский дипломат, — выказала очень большую дружбу к этому брату и поразительную нежность, угождая его нраву и громко жалуясь на то, что она так несчастна оттого, что не видит его, тогда как она его так любит, и оттого, что она не может оказать ему все те маленькие услуги, которые можно оказать больному, в здоровье которого заинтересован. Она всё время посылала справиться об обстоятельствах его болезни, и даже потом она не упускала никакого случая, где она могла показать свою предупредительность, и смертельную печаль, которую она испытывала оттого, что она не могла, как ей хотелось бы, принять на себя все маленькие заботы, которые всегда есть для тех, кого любишь. Наконец, ловко устроив всё и подготовив умы к тому, что она хотела сделать, она вышла из своего монастыря (автор путает монастырь и терем. — В. Н.) под предлогом того, чтобы заботиться о нем и делать всё возможное, чтобы помочь ему, что она и делала в действительности, не допуская, чтобы кто-либо кроме нее приближался к нему или давал ему лекарства. Эта способная царевна решила, что чем больше она сделает, тем больше она привлечет дружбу и признательность этого принца и в то же время расположение и уважение каждого. Своей манерой действовать она снискала расположение знати, для которой у нее было много внимания и почестей, и завоевала народ своими ласками, приучая всех без печали смотреть на то, что они никогда не видели».^{44}

Возможно, у Софьи уже в то время возникло стремление участвовать в государственных делах, однако никаких достоверных сведений на этот счет в источниках не сохранилось.

Последний год жизни царя Федора прошел в постоянных болезнях с краткосрочными улучшениями самочувствия. На этот период пришлась важнейшая реформа его царствования — отмена местничества. Порочная система занятия должностей в соответствии с происхождением и заслугами рода мешала нормальной работе государственного аппарата и отрицательно сказывалась на боеспособности армии. На основании решений 24 ноября 1681 года и 12 января 1682-го с «враждотворным местничеством» было покончено.

Двадцатилетний Федор Алексеевич, вероятно, еще надеялся победить болезнь. Во время очередного улучшения самочувствия он 15 февраля 1682 года женился на пятнадцатилетней Марфе Матвеевне Апраксиной. Однако дни государя были уже сочтены.

Весной 1682 года в Москве ходили слухи, что умирающий Федор может завещать престол младшему брату Петру в обход старшего, болезненного Ивана. Царица Марфа хлопотала перед мужем о прощении Нарышкиных и Матвеева. Иван и Афанасий Нарышкины уже появились в Москве, и никто больше не пытался их преследовать. Матвеева царь не только освободил из ссылки, но и вернул ему часть конфискованных вотчин, бывшему «канцлеру» предписано было до нового указа жить в Костромском уезде. Группировка Нарышкиных — Матвеева готова была возродиться в преддверии очередного витка борьбы за власть. Внезапная кончина Федора Алексеевича 27 апреля 1682 года открыла полосу упорного противостояния придворных политических «партий», ориентировавшихся на две противоборствующие ветви царской семьи.