Глава четвертая ПЕРВЫЕ ШАГИ ЛАБОРАТОРИИ № 2

В истории советского атомного проекта отчетливо прослеживаются три периода научной и организационной деятельности И. В. Курчатова: 1) 1943–1946 годы — осуществление цепной ядерной реакции на пущенном Курчатовым в декабре 1946 года первом в СССР физическом ядерном реакторе Ф-1; 2) 1946–1953 годы — создание атомной промышленности и ядерного оружия; 3) 1953–1960 годы — рождение атомной энергетики и атомного флота СССР, основ термоядерной энергетики будущего.

Основу научной стратегии атомного проекта Курчатов разработал к весне 1943 года, начав систематическую работу по ее реализации в качестве руководителя специально созданного научного учреждения — Лаборатории № 2 Академии наук СССР^[443]. Образованная как «физическая Лаборатория по разработке проблемы урана» в соответствии с распоряжением Государственного Комитета Обороны от 28 сентября 1942 года, Лаборатория № 2 свою деятельность официально начала 10 марта 1943 года, с момента назначения Курчатова ее начальником^[444]. Эта же дата фигурирует в первом отчете о ее работе, направленном Курчатовым В. М. Молотову 30 июля 1943 года^[445]. Однако процесс организационного оформления продолжался более года^[446]. Многие решения, касающиеся создания лаборатории, были связаны с секретным характером работ. Формально входя в состав Академии наук, новое учреждение числилось одновременно подразделением ЛФТИ. Приказ директора ЛФТИ А. Ф. Иоффе от 14 августа 1943 года, изданный во исполнение распоряжения ГКО от 28 сентября 1942 года № 2352сс, предписывал организовать Лабораторию под названием «Лаборатория № 2» в составе одиннадцати человек, во главе с заведующим Курчатовым. Согласно этому приказу весь состав лаборатории считался переведенным в Москву на постоянную работу. Одновременно Курчатов был освобожден от заведования казанской Лабораторией № 3^[447].

Приказ Иоффе, как формальное юридическое подтверждение распоряжения по АН СССР № 121 от 12 апреля 1943 года^[448]о создании академической «Лаборатории № 2», одновременно свидетельствовал и о сохранении ее связей с ЛФТИ. Начальник лаборатории в течение всего организационного периода оставался в штате Ленинградского физико-технического института. Только 27 января 1944 года «в связи с переходом на оплату по отдельной штатной ведомости И. В. Курчатов был снят с оплаты и штатов ЛФТИ»^[449]. 30 декабря 1943 года Президиум АН выдал ему доверенность «на руководство всей административной, хозяйственной и финансовой деятельностью Лаборатории № 2»^[450]. Распоряжением по АН СССР № 132 от 5 февраля 1944 года лаборатория получила права академического института^[451].

Формированием научного коллектива Курчатов занимался одновременно с разработкой плана исследовательских работ. Он получил право оформить для начала на работу в Москву 100 сотрудников, взяв их из любых отраслей промышленности и с фронта^[452]. Ядро коллектива составили ленинградские физтеховцы. Первыми 12 апреля 1943 года (то есть еще до формального приказа А. Ф. Иоффе от 14 августа 1943 года) из Казани в Москву прибыли бывшие коллеги из спецлаборатории атомного ядра Казанского филиала ЛФТИ М. С. Козодаев, Г. Я. Щепкин и С. Я. Никитин^[453]. Направленные Курчатовым в блокадный Ленинград Л. М. Неменов и П. Я. Глазунов в это время подготовили и вывезли в Москву узлы циклотрона ЛФТИ, благодаря чему удалось быстро запустить первый малый московский циклотрон^[454]. Прибыли и включились в работу Лаборатории № 2 и числившиеся до войны в других институтах Я. Б. Зельдович, И. К. Кикоин, Ю. Б. Харитон, В. Г. Хлопин, каждого из которых Курчатов знал лично по совместной работе и высоко ценил как профессионалов.

Курчатов подбирал людей неторопливо и осмотрительно. К концу лета 1943 года число сотрудников не превышало 20 человек, к весне 1944 года — 50, а к концу того же года, по разным данным^[455], — от 80 до 100 человек (научные сотрудники составляли половину этого числа). Его не смущало и не останавливало, что большинство набираемых сотрудников не имели ученых званий и научных степеней. Он ценил их за молодость, талант, преданность науке и избранной профессии, а они разделяли научные устремления своего сорокалетнего руководителя, сразу получившего прозвище «Борода».

С весны 1944 года по специальному решению правительства постепенно начинали прибывать люди в шинелях — демобилизованные из армии вчерашние воины, будущие ведущие научные сотрудники Курчатова. Организовывались первые научные секторы. Первым 28 мая 1944 года был создан сектор № 6. Летом в нем уже ставили опыты по созданию надкритических масс в системах на быстрых нейтронах. В большой комнате на втором этаже главного здания гремели встречные выстрелы из боевых винтовок. С треском разряжались электрические конденсаторы скоростной фотографии. Успешность экспериментов способствовала их всемерному расширению с привлечением специализированных организаций. Начинали проектировать и сооружать отдельное здание для сектора — БЛП-I. Первые сотрудники сектора № 6 — тогда совсем молодые В. И. Меркин, З. К. Петрова, В. А. Александрович, А. А. Пяткин, М. А. Новоселов, затем П. И. Шестов, Н. С. Богачев, Я. В. Кислов, Г. А. Лоповок и несколько позже В. С. Чиркин, П. П. Моисеенко и А. П. Стебеньков — рассказывали, как весело и с энтузиазмом им работалось и часто далеко за полночь еще светились окна в лабораториях и у конструкторов. Каждого из них заведующий лабораторией Игорь Васильевич Курчатов знал лично, звал по имени-отчеству, — даже четырнадцатилетний подросток Алеша Кондратьев был для него «Кузьмич».

По прибытии сотрудников в Лабораторию № 2 они сразу же включались в работу и трудились без выходных, по 18–20 часов в сутки. Пока не было лабораторных корпусов, элементарных бытовых условий, установок и оборудования, использовали всё, что могло быть полезным. Так, Б. В. Курчатов с В. П. Константиновой, ставя первые опыты с целью получить нептуний, а затем плутоний, помещали источник в обыкновенную бочку с водой^[456], а рабочий стол начальника лаборатории ночью становился местом сна одного из сотрудников^[457]. Об этом периоде Курчатов вспомнил на сессии ВС СССР в 1958 году: «Мы начали работу… в тяжелые дни… войны, когда родная земля была залита кровью, когда разрушались и горели наши города и села, когда не было никого, кто не испытал бы чувство глубокой скорби из-за гибели близких и дорогих людей. Мы были одни. Наши союзники — англичане и американцы, которые в то время были впереди нас… вели свои работы в строжайших секретных условиях и ничем нам не помогли»^[458]. О колоссальной разнице условий работы советских и западных создателей атомного оружия не приходится и говорить.

Курчатов понимал, что быстрый успех невозможен без привлечения к научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам высококвалифицированных специалистов. 20 марта 1943 года в записке М. Г. Первухину он запросил участия в атомном проекте ученых с мировой известностью Л. Д. Ландау и П. Л. Капицы, предполагая возложить на первого проведение теоретических расчетов взрывного процесса в урановой бомбе. «Представляется возможным, — заметил он, — теоретически рассмотреть процесс протекания взрыва… Эта трудная задача могла бы быть поручена проф. Л. Д. Ландау, известному физику-теоретику, специалисту и тонкому знатоку аналогичных вопросов»^[459]. Капице он намеревался поручить «консультирование вопросов разделения изотопов и конструирования соответствующих машин»^[460]. Препятствием было то, что оба ученых считались «неблагонадежными»: Ландау побывал в заключении по политическим обвинениям, а Капица долго жил и работал в Англии. Поэтому привлечение обоих к работам строгой секретности и особой важности («сс/ ов») было чрезвычайно сложным делом.

24 ноября 1944 года Курчатов обратился по этому вопросу к самому Л. П. Берии. Прося привлечь к работам еще и сотрудника ЛФТИ Л. А. Арцимовича, он характеризовал его как очень способного физика, лучшего в Союзе знатока электронной оптики^[461]. О Капице он написал следующее: «блестящий инженер, конструктор и организатор». А о Ландау — что он «является одним из наиболее глубоких, талантливых и знающих физиков-теоретиков Советского Союза»^[462]. С Капицей вопрос был решен быстро, с Ландау дело затянулось. Считая его участие абсолютно необходимым, Курчатов проявил огромное упорство, настойчивость и даже дипломатические способности.

18 декабря 1945 года Курчатов в письме Берии писал: «Выполнение ряда работ… продвигалось бы значительно успешнее, если бы в них принимал участие профессор, доктор физико-мат[ематических] наук Лев Давидович Ландау, завед[уюший] теор[етическим] отделом Института физических проблем Академии наук СССР. Проф. Л. Д. Ландау — крупнейший физик-теоретик нашей страны. Обращаюсь к Вам с просьбой разрешить Лаборатории № 2 привлечь проф. Л. Д. Ландау к теоретической разработке указанных выше вопросов и к участию в заседаниях Лабораторного семинара»^[463]. Настойчивость Курчатова увенчалась успехом лишь в 1946 году, когда Ландау во главе группы физиков занялся расчетами мощности атомного взрыва.

Курчатова заботило не только комплектование своего института. Он смотрел в будущее, рассматривая проблему научных кадров как важное перспективное направление государственной политики в области освоения атомной энергии. В феврале 1945 года по его предложению ГКО принял постановление № 7572 «О подготовке специалистов по физике атомного ядра» на вновь организуемых специальностях в Ленинградском государственном университете (ЛГУ), Ленинградском политехническом институте (ЛПТИ), Московском институте тонкой химической технологии (МИТХТ)^[464].

Первые корпуса Лаборатории № 2, разместившиеся на северо-западе Москвы, на окраине бывшего Ходынского поля, когда-то служившего армейским стрельбищем для военных лагерей, были готовы к лету 1944 года. Курчатов сам выбирал это место, осматривая его вместе с М. Г. Первухиным и С. А. Балезиным^[465]. Первухин вспоминал: «Подыскивая необходимые помещения, мы с Игорем Васильевичем осмотрели недостроенные здания Института Экспериментальной медицины в Покровско-Стрешневе. В одном из корпусов, подведенном под крышу, было решено организовать основную Лабораторию по ядерной физике. В течение, примерно, года этот корпус был закончен строительством и оборудован необходимой аппаратурой. Вся территория бывшего института экспериментальной медицины была закреплена за Лабораторией Курчатова. В соседнем здании, которое позднее также было достроено, была создана лаборатория по диффузионным методам разделения изотопов урана, руководство которой было поручено И. К. Кикоину^[466]. Несколько позднее к работам по атомной проблеме был привлечен физик, ныне академик, Л. А. Арцимович, который взялся за разработку электромагнитного способа разделения изотопов урана. В решение этой задачи вскоре активно включился профессор Д. В. Ефремов, который был тогда заместителем наркома электротехнической промышленности».

По акту от 21 июля 1944 года отдел городских земель Мосгорисполкома в соответствии с правилами застройки предоставил Курчатову как землепользователю для строительства и дальнейшей эксплуатации земельный участок, состоящий из владений Покровского-Стрешнева в границах, обозначенных на приложенном к акту Генеральном плане. Землепользователь обязывался «поддерживать в должном порядке и чистоте и сам участок, и прилегающие к нему улицы и проезды, провести инвентаризацию всех зеленых насаждений и высадку новых, устроить тротуары». Подпись Курчатова на акте подтвердила, что он вступил в права землепользователя. С того дня в его распоряжении находился участок площадью 126,9 гектара земли, в том числе два гектара сосновой рощи. Каждое дерево в инвентаризационной ведомости записано за своим номером. Всего в роще значилось 300 сосен, из них 12 деловых, остальные — дровяные.

По воспоминаниям старожилов-курчатовцев, территория представляла собой огромный участок разделенного оврагом на две части чистого поля, обрамленного с одного края упомянутой рощей. По полю гулял ветер, кое-где шелестела высохшая трава. Чтобы закрепить за собой отведенную территорию, землепользователь обязан был превратить пустырь в парк. И Курчатов решил вписать все будущие зеленые насаждения в архитектурный ансамбль своей лаборатории, превратив ее в лесопарковую зону.

Но как окультурить малопригодную для растительности землю? Кто ее благоустроит, высадит деревья на огромном пространстве? Строители не могут этого сделать, у них существует технологическая последовательность. Пока не построены здания и не проложены подземные коммуникации, они не могут заниматься зелеными насаждениями. Начало строительства зависит от сроков разработки проектной документации. Возможности быстро представить строителям комплексный план с подземными коммуникациями и дорогами Курчатов не имел — у него не было опыта сооружения подобных объектов. Сколько потребуется для них воды и газа? Как сделать канализацию и вентиляцию? Неизвестно, каковы будут габариты новых экспериментальных установок. Без решения этих вопросов нельзя разработать комплексный проект зданий с коммуникациями, дорогами и озеленением. У Курчатова имелось разрешение правительства строить по единичным расценкам, без утвержденных проектов и смет. Но он не мог заставить строителей выполнять работы вообще без проектов.

Курчатов нашел выход. Отказавшись от услуг строителей, он взял разработку проекта благоустройства и озеленения на себя. Пока шла война, отказался от расходов на зеленые насаждения, а на участке, отведенном для строительства и озеленения, велел временно высадить овощи для питания сотрудников. Все были не прочь пополнить оскудевшие за годы войны запасы продовольствия. На бывшее стрельбище пришли люди с лопатами. Пустырь, усеянный пулями, начал преображаться в картофельное поле. Работали дружно. На помощь огородникам пришли и их родственники. Заботливые хозяева привозили на свои делянки навоз, торф, растительный грунт. Кроме картофеля выращивали огурцы, помидоры, редис, патиссоны и кабачки… Все курчатовцы обзавелись грядками, на которых выращивали всевозможные овощи. Курчатов тоже завел огород, на котором Марина Дмитриевна высадила даже клубнику. Игорь Васильевич лично сам в 1946 году заложил фруктовый сад, который с тех пор плодоносит, не переставая.

Со временем всё вокруг преобразилось. Исчезли ручей, грязный овраг и картофельное поле на его южном склоне, когда по оврагу проложили железобетонный коллектор, а ручей заключили в туннель. На бывших огородных делянках вырос густой лес. Раскинули ветки голубые и темно-зеленые ели, устремились к солнцу сосны, кедры, березы и дубы. Завезенные в те годы белки и сейчас еще перебегают тропы перед идущими на работу сотрудниками. Разливаются соловьиные трели, и каждый год по весне из соколиных гнезд, как и прежде, вылетает на волю новое потомство.

Так землепользователь Курчатов без материальных затрат организовал и провел работы по окультуриванию почвы на территории Лаборатории № 2, не нарушая требования городских организаций.

А всего лишь за год до этого первые курчатовцы трудились во временно выделенных помещениях: в здании Сейсмологического института в Пыжевском переулке в Замоскворечье и в помещениях Института общей и неорганической химии (ИОНХ) на Калужской улице.

Несмотря на срочный характер строительства курчатовской лаборатории, оно осуществлялось на основе тщательно разработанных проектов. Ответственность за разработку этих проектов Совнарком СССР возложил лично на главного архитектора страны академика А. В. Щусева. К выполнению проектных работ были привлечены известные архитекторы Ю. А. Дульгиер и П. И. Сидоров, инженеры Ф. Ф. Дмитриев, А. Ф. Жигулев и др. Юрий Александрович Дульгиер вспоминал: «На первом этапе нужно было обеспечить жильем сотрудников И. В. Курчатова, и одновременно начать проектирование первоочередных объектов Лаборатории. Была сделана перепланировка правой части [Главного] корпуса с размещением в ней жилых квартир. Левая и центральная части здания предназначались для научно-исследовательских Лабораторий, специальных установок и административных помещений…

Учитывая необходимость обеспечения жильем научных кадров Лаборатории № 2, ей было передано здание пустующей школы по Песчаному проезду вблизи станции метро „Сокол“. Началась проработка проектов зданий корпусов Лаборатории № 2: „К“ (Курчатова), „Мс“ (Неменова), „А“ (Арцимовича), „В“ (Меркина), а также реконструкция зданий Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ) для размещения объектов социальной сферы. Проектирование и строительство корпусов шло успешно благодаря тому, что эскизные проекты нигде не залеживались, не согласовывались в городских инстанциях. Сразу же после согласования с соответствующими сотрудниками Лаборатории № 2 они подписывались академиком А. В. Щусевым и утверждались И. В. Курчатовым. После этого начиналась разработка рабочих чертежей, которые без промедления выдавались на стройку»^[467].

В начале организации Лаборатории № 2 Игорю Васильевичу, несмотря на повседневную и действенную помощь правительства, приходилось заниматься и делами, далекими от науки, ощущая при этом жесткую руку ведомства Л. П. Берии. Один из кураторов атомного проекта референт Берии генерал-майор инженерно-технической службы В. А. Махнев в записке на имя своего шефа от 1 декабря 1944 года писал: «За месяц работы над вопросами, связанными с Лабораторией № 2, я убедился, что академик Курчатов более 50 % своего времени тратит на разрешение всяких хозяйственных, в том числе мелких вопросов и мало занимается научной работой»^[468]. Вскоре к Курчатову заместителем по хозяйственным вопросам вместо гражданского специалиста В. В. Гончарова был назначен полковник НКВД П. В. Худяков, опытный и энергичный человек, сумевший сделать многое для обустройства лаборатории.

Менее чем за год, благодаря помощи высших государственных органов, при прямом и повседневном участии самого Курчатова в этой трудоемкой административно-хозяйственной работе, весь научный коллектив Лаборатории № 2 был собран в одном здании, прозванном «красным домом» — в этом корпусе из красного кирпича курчатовцы работали и тут же жили. Первая московская квартира Курчатовых появилась в правом крыле второго этажа вблизи конференц-зала, где собирались ученые советы и научные семинары. В решении всех основных вопросов, связанных с организацией лаборатории и налаживанием ее работы на начальном этапе, Курчатов считал обязательным участвовать лично. Он не хуже, а значительно лучше наблюдающего за ним генерала разбирался в этих вопросах, поскольку глубоко понимал смысл и значение намечаемой работы, как и свое место в решаемом сложнейшем деле.

Курчатов с самого начала проявлял заботу о росте научного потенциала своего коллектива. С переездом сотрудников в Покровское-Стрешнево заработал Курчатовский семинар, на котором, как и до войны, вели научные дискуссии с молодыми экспериментаторами ведущие физики страны Ю. Б. Харитон, Я. Б. Зельдович, И. Я. Померанчук и др.