Мои «университеты»

Свои детские годы я провел в небольшом тогда южном городе Мелитополе, на его окраине, носившей выразительное название «Драный угол». Богатеи там не селились. Мой дед — николаевский солдат-кантонист — двадцать пять лет пробыл барабанщиком в музыкантской команде и за верную службу царю батюшке получил участок пустовавшей земли в Херсонской губернии.

Дед был крепким, кряжистым, он прожил больше ста лет. Пустошь он распахал и создал на ней кое-какое хозяйство, но моему отцу из солдатского «поместья» ничего не досталось. Дед женился поздно, окончив государеву службу в 38 лет, однако успел обзавестись большой семьей, состоящей, кроме жены, из восьми детей. Хозяйство он, состарившись, отдал старшей дочери.

Мой отец добывал на хлеб сперва работая молотобойцем, потом заторщиком на спирто-водочном заводе. Теперь бы сказали, что он был разнорабочим. А детей у него было, как и у деда, восемь. Прокорми-ка такую ораву! Мать тоже работала, помогала по дому более зажиточным хозяйкам. Расплачивались с ней главным образом носильными вещами, выходившими из употребления. Поэтому мы, ребята, в ту пору носили рубашки и штаны из хорошего материала, но всегда заплатанные и с чужими метками.

Я, старший в семье, обязан был присматривать за братьями. Лет в десять получил и другое дело. Мать сшила мне матерчатую сумку с лямкой, чтобы носить ее за плечом. Лямка застегивалась блестящей пряжкой с царским орлом, которая составляла предмет моей мальчишеской гордости. Ею я хвастал перед ребятами, с которыми играл и совершал налеты на сады и огороды окрестных хозяев. А сумка предназначалась для костей. Я собирал их на улицах, на дворах и свалках, а мать сдавала владельцу мастерской, где варили клей.

Доход от костей был невелик, и в двенадцать лет меня отдали в услужение владельцу большого фруктового сада, находившегося километрах в сорока от Мелитополя. Там я должен был с утра до ночи гонять птиц, которые клевали черешню и другие фрукты.

Когда фрукты были собраны и в саду стало нечего делать, меня определили на работу в винный склад. Я был «мальчиком на побегушках». Работал по 14–16 часов в день, а получал 5 рублей в месяц и харчи. Спал, как полагалось, в коридоре на сундуке. Роста я небольшого, но сундук оказался еще короче меня, так что спать приходилось свернувшись. Но я засыпал сразу, едва дойдя до места.

Моим хозяином был почти неграмотный, но богатый купец. Считалось, что он торгует вином со своих виноградников. На самом же деле он скупал молодое вино в Бессарабии и в Крыму и привозил его в Мелитополь в сорокаведерных бочках. Этих бочек на складе набиралось сотни. С вином хозяин производил удивительные манипуляции. Из каждой бочки половину сразу же отливал и пускал в продажу. Молодое вино называлось бражкой. Шло оно недорого и пользовалось большим спросом. Дешевую бражку покупали и для свадеб, и для похорон.

Дальнейшие манипуляции производились обычно по ночам. Ополовиненные бочки доливали прямо из водопровода, подсыпали в них сахар и наполняли этой жидкостью бутылки, на которые наклеивали этикетки «Рислинг». Часть разбавленного вина превращалась и в «Кагор». Тогда в него добавляли сахар более щедро, а для цвета — еще отвар подсолнечника. Вина «высших сортов» — «Портвейн», «Херес» и другие — изготовлялись тем же способом, только в разбавленное вино подливали еще какие-то эссенции и спирт.

Прибыли хозяин получал огромные. В 1910 году, не знаю уж отчего, у него случился пожар. Сгорели и дом, и склад, и магазин. Но хозяин не разорился. Он быстро начал строить новый дом на широкую ногу и новейший лад — с водяным отоплением, электрическим освещением и электрическими звонками.

Мастеров, умевших проводить водяное отопление, в Мелитополе не оказалось. Их выписали из Екатеринослава. Работа водопроводчиков меня страшно заинтересовала. Я все время старался быть возле них — смотрел, как собирают батареи, нарезают стоны, когда мог, помогал им. Конечно, от хозяина здорово попадало, он гонял меня со строительства, но я при первой возможности возвращался, забывая о полученных подзатыльниках. И сам не заметил, как постиг премудрости водопроводного дела. А у электромонтеров научился делать проводку. Все это потом пригодилось мне в жизни.

Среди виноделов оказались хорошие люди, желавшие мне добра.

— Чему ты здесь научишься? — говорили они. — Только вино пить да покупателей обманывать. А у тебя не к вину, к железу способности. От этих труб и батарей силой не оторвать.

Виноделы рассказали, что в Одессе есть школа, где ребят обучают разному ремеслу, и советовали поступить туда.

— И делу научишься, и Одессу узнаешь. Это же какой город! Что ваш Мелитополь? Одесса — второй Париж!

Тут начинались восторженные рассказы о «маленьком Париже». Особенно меня поразило, что в Одессе ходят по улицам электрические поезда, которые называются трамваями. Вот бы мне их повидать! Я загорелся мечтой об Одессе. Бывая дома, одолевал отца:

— Отпусти меня туда!

Отец в конце концов согласился. Собрали немного денег. Хозяин виноторговли написал рекомендательное письмо. Но за учение в ремесленной школе надо было платить 40 рублей. Где взять такую сумму? Выручило благотворительное общество вспомоществования бедным. Оно согласилось заплатить за меня. Оставалось сдать вступительные экзамены, но они были несложными. Чего уж спрашивать с поступающих, когда выпускники ремесленной школы имели образование в объеме трех классов!

Одесса поразила меня не только трамваем, но и огромными пароходами, стоявшими у причалов, всей своей яркой и пестрой жизнью кипучего южного портового города. Подолгу торчал я на длинной деревянной эстакаде, где уголь из железнодорожных составов перегружался в трюмы больших закопченных пароходов. Теперь этой эстакады нет, она сгорела во время гражданской войны. А в те времена это было очень оживленное место. Пароходы везли из Одессы донецкий уголь вокруг всей Европы в Петербург. Видимо, это обходилось дешевле железнодорожных перевозок.

Я восторгался большими домами, стоявшими в центре шумного города, кружил возле чудесного здания городского театра. Попасть внутрь я не надеялся, но и смотреть на него снаружи было удовольствием.

По улицам города гуляли толпы роскошно одетых, на мой взгляд, людей. В садах и парках гремели оркестры. Прохожие казались веселыми и беспечными. У них не было забот, которые одолевали пятнадцатилетнего парнишку, приехавшего из Мелитополя. Нарядные горничные выводили гулять раскормленных собак. Говорили, что этих счастливых животных кормят шоколадом. Мне было не до шоколада. Я мучился неразрешимой задачей — где взять несколько рублей, чтобы прокормиться и заплатить за ночлег?

Наверно, пришлось бы бросить школу и возвращаться в «Драный угол», если бы мои родители не выхлопотали мне ежемесячное пособие в 5 рублей все от того же общества вспомоществования бедным.

И все-таки мне не удавалось сводить концы с концами. Признаюсь, что однажды я даже сбежал с квартиры, вернее с койки, которую снимал на Молдаванке. Хозяйка требовала денег, а у меня не оставалось копейки даже на кусок хлеба. Конечно, я вернул свой долг, но удалось это сделать не скоро.

Потом я стал получать бесплатные завтраки и обеды в школе. Такая милость оказывалась дирекцией немногим ученикам. Но кормили только в дни занятий, и то без ужина. В выходной надо было вообще питаться за собственный счет.

Едва отступали заботы о еде, как я замечал, что порвались мои единственные брюки. Вооружался иголкой и начинал их латать. Делал это обычно на берегу моря. Там можно было сидеть и без штанов.

Конечно, мальчишка остается мальчишкой. Я все равно не унывал и делил с товарищами их развлечения. В 1911 году в Одессе была открыта Всемирная промышленная выставка. Оставить ее без внимания я, понятно, не мог. Тем более, что всякие технические чудеса неудержимо привлекали меня. Дважды я с ребятами пробирался на выставку. Лазали через забор.

Не оставался я равнодушным и к таким примечательным в Одессе местам, как толкучка и привоз. Одесская толкучка известна и в наше время. Там, как говорят, можно купить все, а если чего нет на толчке, то, значит, этого и в природе не существует.

На толчок я ходил из любопытства. Торговля там шла по принципу «не обманешь — не продашь». Мне ни продавать, ни покупать было нечего. На привоз, занимавший большую городскую площадь, меня привлекала еда. Продукты туда везли из Бессарабии в огромных количествах, особенно фрукты. Арбузы и дыни громоздились высокими холмами. Много было рыбы, и продавалась она дешево, особенно бычки. В длинных рядах торговали жареной рыбой, и ее запах разносился далеко, дразня мой аппетит. В других рядах продавали горячие вареники с творогом и вишней. Вареник стоил копейку, и покупатель имел право обмакнуть его, но только один раз, в сметану, миска с которой стояла тут же, на лотке.

Одесситы — народ шумный, и на привозе стоял неумолчный гул голосов, куда более громкий, чем морской прибой в непогоду. Продавцы кричали, восхваляя свой товар, на разных языках — кто на русском, кто на молдавском, кто на украинском, кто на еврейском, а чаще на какой-то смеси всех этих языков.

На привозе мне иногда удавалось найти заработок — например, помочь приехавшему крестьянину разгрузить его фуру. За это расплачивались натурой— кто даст грушу, кто арбуз, а то и вяленую рыбу.

Такие источники доходов были однако ненадежны — раз выйдет, раз нет, а мальчишеский аппетит требует регулярного удовлетворения. Полегчало, когда я нашел работу у купца Березовского: по вечерам делал пробковые пояса, плел металлическую сетку для коньячных бутылок. За шесть часов плотной вечерней работы получал ужин и немного мелочи. Занятия в школе отнимали ежедневно восемь часов. Четыре мы проводили в учебных классах и четыре — в производственных мастерских. С работой у Березовского выходило уже четырнадцать.

В школе мы часто заходили в кузницу, где ковали заготовки нужного нам инструмента. Кузнец дядя Иван неизменно поддразнивал нас:

— Ну, ученые! И зачем вы себе головы забиваете? Теория… Я вот грамоты не знаю, не учен, а кую вроде неплохо. А ты попробуй со своей теорией ударить молотом по заготовке. Не попадешь!

С кузнецом я подружился. Он научил меня ковать. Иногда я работал у него за молотобойца.

Когда я уже кое-что усвоил, мастер, обучавший нас токарному делу, стал давать мне платную работу. Уже тогда, в мальчишеские годы, развилось во мне упорство, привычка во что бы то ни стало доводить до конца начатое дело. Это упорство, эта привычка очень пригодились в дальнейшей жизни. Без них я вряд ли бы уже в довольно солидном возрасте рискнул взяться вновь за учебу, вряд ли дерзнул пойти в науку, о которой и смолоду не мечтал.

Летом 1913 года поехал на каникулы в Мелитополь. Я уже кое-что смыслил в слесарном деле, и меня взяли на завод. Отдохнуть, погулять, как другие ребята, не пришлось, зато накопил немного денег, и следующая зима не казалась такой страшной, как предыдущие.

Школу закончил в 1915 году, во время войны. Вернулся домой и поступил на завод уже постоянным рабочим. Завод выпускал нефтяные двигатели для сельского хозяйства. Моя должность называлась теперь механик-монтер. Двигатели продавались в рассрочку с гарантией на три года. Я ездил по селам, устанавливал машины и производил гарантийный ремонт. За это время повидал многие места на юге России и пристрастился к бродячему образу жизни. Потом «охота к перемене мест» долго не оставляла меня.

Примерно через год после начала работы я внес свое первое рационализаторское, как мы теперь говорим, предложение. Завод начал изготовлять трехдюймовые снаряды, понадобилось новое оборудование, но в России оно тогда не производилось. Решили делать своими силами парогидравлическую установку, которая могла бы штамповать снарядные стаканы. Очень много хлопот причиняла нарезка резьбы, нужной для закрепления крышек на цилиндрах. Нарезали их вручную, работа была долгая и кропотливая.

Я предложил использовать для нарезки отверстий электрическую дрель, заделав в нее специальный метчик. Электрический инструмент тогда только начинали применять, им пользовались еще мало. Мое предложение сказалось очень оригинальным и принесло немалую экономию. То, над чем раньше мучилось несколько человек, стал делать один рабочий.

Прибыль получил, конечно, хозяин, а мне и другим рабочим не досталось ничего, но на меня стали смотреть с большим уважением — мол, башка у него варит. Начальство в добрую минуту посоветовало мне поехать в Петроград, поработать на большом заводе, чтобы удовлетворить свой интерес к технике.

Хозяин дал мне рекомендацию на завод Сургайло, помещавшийся на углу Обводного канала и Измайловского проспекта. Пожалуй, название «завод» было слишком пышным. Скорее это была механическая мастерская. Делались там плавучие мины и буи, замки для механических взрывателей и кое-какие судовые механизмы.

Все-таки я увидел на этом «заводе», где работало человек 40, немало нового для себя. Там, например, производилась сварка металла, которая в те времена еще только начинала распространяться. Рабочие были все молодые, в большинстве латыши. Мастер участка Блек, тоже латыш, оказался добрым товарищем, относился к нам хорошо, учил работать, проводил с нами свободное время. Мы вместе ходили на танцы, на каток.