Глава 37. Два юбилея

В 1887 году Виктория поравнялась с Георгом III, Генрихом III и Эдуардом III – монархами, занимавшими английский престол самое продолжительное время. Это событие заслуживало пышных торжеств. Для правительства торжества в честь королевы стали возможностью продемонстрировать могущество Британии как колониальной державы. Многое было достигнуто с 1851 года, когда на Всемирной выставке британцы воочию убедились, настолько могущественна их страна. Тогда символом благоденствия был Хрустальный дворец – сказочное строение, созданное с помощью новейших технологий. Теперь же в центре событий была королева – великая, как сама Британия, и, как казалось многим, такая же вечная.

Подготовка к золотому юбилею началась задолго до июля, причем не только в Лондоне, но и в далеких колониях, куда ни разу не ступала нога королевы. В Индии вспыхивали причудливые фейерверки, очерчивавшие королевский профиль, а прокаженные в больницах Сингапура могли рассчитывать на дополнительную порцию риса. В Синде, нынешней провинции Пакистана, в честь королевы было названо новое кладбище и место для кремаций – подходящий дар, учитывая ее увлеченность темой смерти.

По всей Британии начались массовые амнистии: на королевскую милость могли рассчитывать как мелкие правонарушители, так и дезертиры. Своего рода амнистию получили и разведенные светские дамы, которым разрешено было появляться на приемах в Букингемском дворце. Правда, поблажки касались лишь тех случаев, когда виновной стороной был муж, а не жена. Прелюбодейкам путь в королевские чертоги по-прежнему был заказан.

Торговцы тоже не упускали выгоду, и витрины магазинов ломились от товаров, так или иначе связанных с юбилеем. Неулыбчивое лицо Виктории было запечатлено на медалях, кружках, тарелках, чайниках и прочей утвари. Как жаловался герой популярной песенки, у него дома появилась юбилейная сковородка и даже юбилейный кот!

«Юбилейную лихорадку» подхватили также близкие королевы. На Новый год Берти прислал маме чернильницу с короной на внешней стороне крышки и ее портретом на внутренней. Казалось, что королева задумчиво созерцает чернила. Виктория, любительница безделушек, сочла подарок премилым.

Праздничная атмосфера подействовала на всех, кроме самой Виктории, которая с самого начала была не в восторге от всей затеи. Хотя правительство обещало покрыть львиную долю расходов, ее величеству все равно пришлось раскошелиться. Золотой юбилей обошелся ей в 50 тысяч фунтов стерлингов.

Вжившись в роль отшельницы, Виктория до сих пор неохотно участвовала в массовых торжествах, и перспектива оказаться посреди бушующей толпы уже не вызывала у нее прежнего энтузиазма. Вот если бы Альберт был рядом! Тень мужа омрачала любое веселье, ведь как раз на шумном балу или во время торжественного приема Виктория явственнее всего ощущала, как она одинока. И чем значительнее было событие, тем сильнее ее одолевала тоска.

Перед юбилеем ее присутствие требовалось на всевозможных церемониях: в марте – в Бирмингеме на закладке фундамента нового суда, в апреле – на похожем мероприятии, только в Южном Кенсингтоне, где было начато строительство Императорского института, в мае – на открытии Королевского холла в Южном Лондоне. Июнь ознаменовался чередой суаре, симпозиумов, торжественных церковных служб, парадных обедов и выставок, которые окончательно вымотали королеву. Даже дары, присылаемые со всех концов империи, – изделия из золота, серебра и драгоценных камней – уже не радовали Викторию. Накануне 20 июля она навестила мавзолей принца Альберта во Фрогморе, а на следующее утро записала в дневнике: «Вот и настал этот день, а я совсем одна, хотя и окружена дорогими детьми… Бог провел меня через многие горести и испытания»[267]. Поутру поезд увез ее из Виндзора до Паддингтона, где она пересела в любимое открытое ландо и отправилась в Букингемский дворец.

Виктория взошла на трон 20 июля, но для празднеств эта дата не подходила: королева считала дурным тоном пировать в день, когда скончался ее дядя Уильям IV. Поэтому основные торжества были перенесены на 21-е число, а памятную дату Виктория провела в кругу семьи, впрочем, весьма обширном. Среди родственников, прибывших поздравить королеву, был Леопольд II, сын ее любимого дядюшки, скончавшегося в 1865 году, король Греции Георг I и король Дании Кристиан IX.

Датский король был личностью весьма примечательной: если Викторию по праву называли «бабушкой всей Европы», то Кристиан приходился Европе «тестем». Его дочь Дагмара, в крещении Мария Федоровна, стала российской императрицей после восшествия на престол Александра III, а принцессу Александру ждала английская корона. Только на младшую Тиру сыпались неприятности – связь с офицером, незаконнорожденная дочь, а затем брак с ганноверским крон-принцем, который лишился прав на престол после аннексии Ганновера Пруссией в 1866 году. Но в 1887 году, в свете всего того, что позволяли себе внуки Виктории, эта история уже не казалось шокирующей.

Семейную идиллию в Букингемском дворце подпортило присутствие Вильгельма, прибывшего в Лондон вместе с родителями и супругой. При виде самодовольной улыбки Вилли бабушка с трудом сдерживала дрожь. Еще зимой врачи обнаружили у Фрица злокачественную опухоль в горле, но вместо того, чтобы рискнуть и провести операцию, ограничивались прижиганиями. Вики не находила себе места, наблюдая за страданиями мужа. Столько лет они с Фрицем ждали, когда же он наконец станет кайзером, и их мечты сбудутся в марте следующего года. Смертельно больной Фридрих III станет монархом на 99 дней. К тому времени он почти полностью потеряет голос, и жена будет по губам читать его последние слова.

Вильгельм посматривал на отца, как стервятник на умирающего зверя, и едва сдерживал радость. Ему не терпелось поскорее почувствовать себя кайзером, и он решил начать прямо с юбилея Виктории. Раз отец так немощен, что едва может говорить, ему не место на торжествах. Представлять Германию при английском дворе должен он, Вильгельм! Почему бы бабушке не отозвать приглашение Фрица?

Виктория подумывала о том, чтобы вообще не приглашать внука на юбилей. Так подсиживать родного отца! Несмотря на болезнь, Фриц добрался до Лондона и принял участие во всех церемониях. В своем белоснежном мундире померанского кирасира, в сияющем шлеме с фигуркой орла он был похож на героя из оперы Вагнера.

Самыми экзотичными гостьями оказались гавайская королева Капиолани и наследница престола Лилиуокалани, которой суждено было стать последней правительницей островов. Чтобы попасть на празднества, женщины объехали полмира и привезли в подарок орхидеи и венец из перьев редких птиц. То был не первый раз, когда делегация с Гавайев приезжала в Лондон, но на дородных, темнокожих гостей все так же тыкали пальцем.

Европейские принцы отказались признавать равными каких-то там «черномазых». Поначалу королеву хотели поставить в пару с Леопольдом II – не самая удачная идея, учитывая его отношение к чернокожим, чей труд он эксплуатировал в Бельгийском Конго. Когда Леопольд презрительно отказался от партнерши, сопровождать ее вызвался принц Берти, а в пару с Лилиуокалани без колебаний встал Альфред. И какая чудесная возможность досадить Вилли! Ему и Доне приходилось пропускать вперед королеву Капиолани, что приводило супругов в неописуемую ярость. Виктория любезничала с гостьями, в то время как со внуком обходилась «холодно, едва утруждая себя вежливостью».

Впрочем, Капиолани и сама за словом в карман не лезла. Согласно расхожему анекдоту, который вполне может быть правдой, во время обеда она заметила Виктории, что приходится ей родней по крови. «Как же так?» – удивилась англичанка. «Дело в том, что мой дедушка съел вашего капитана Кука», – не смутившись, пояснила Капиолани.

Утро 21 июля выдалось погожим, словно солнце тоже решило заглянуть на торжества. Когда королевская карета покинула дворец, ее встречали восторженные толпы, теснившиеся вдоль всего маршрута торжественной процессии – Пикадилли, затем Пэлл-Мэлл, Трафальгарская площадь, Уайтхолл и, наконец, Вестминстерское аббатство. Напротив королевы сидела ее дочь Вики и невестка Александра, а сама процессия состояла из 47 карет. Сыновья и зятья Виктории, одетые в разноцветные парадные мундиры, замыкали кавалькаду. Зеваки во все глаза смотрели на венценосных гостей и наследного принца в алом фельдмаршальском мундире, но больше всего взглядов притягивала сама королева.

Давно ее не видели такой нарядной. Поначалу Виктория не собиралась расставаться с трауром. Парадная мантия и тем более корона казались ей чрезмерной роскошью. Кроме того, в июле в них можно зажариться! Королева терпеть не могла жару и отчасти поэтому старалась свести торжества к минимуму. Лишь когда ее любимец Артур попросил матушку «одеться поэлегантнее», Виктория растаяла и согласилась надеть платье, пусть и траурное, но богато расшитое тонким алансонским кружевом, а также жемчужное ожерелье и все свои ордена. Она категорически отказалась расстаться с вдовьим чепцом, но, украшенный бриллиантами, он сошел бы за корону.

Торжественная служба в Вестминстерском аббатстве состоялась в три часа пополудни. Опираясь на трость, королева медленно, но с достоинством шла к трону Эдуарда III, пока органист играл марш Генделя. Затем 300 хористов исполнили торжественный гимн Te Deum, музыку для которого сочинил принц Альберт. Виктория чуть не заплакала: «Я сидела одна (без возлюбленного мужа, который бы так гордился этим днем!»). По просьбе королевы проповедь была короткой, но Виктория все равно вернулась во дворец, изнывая от жары и «полумертвая от усталости». Ни то ни другое не избавило ее от участия в дальнейших мероприятиях. После позднего обеда королева, стоя на балконе, наблюдала, как маршируют матросы. На вечер были запланированы фейерверки, и когда Виктория отходила ко сну, толпы гуляк все еще бушевали на улице.

Последующие дни также были заполнены приемами и смотрами, парадами и встречами с благотворительными обществами, которым покровительствовала королева. Особым размахом отличались гулянья в Гайд-парке, куда пригласили 30 тысяч детей из бедных семей. Нестройным хором малыши затянули «Боже, храни королеву». Каждому юному участнику досталось по юбилейной кружке, а затем их ожидала роскошная трапеза – булочка, апельсин, кусок торта и мясной пирог. Возможно, впервые в жизни ребятишки легли спать на сытый желудок, так что юбилей выдался поистине памятным. Закончились торжества запуском огромного воздушного шара с надписью «Виктория», и одна из девочек решила, что не иначе как сама королева вознеслась на небеса.

24 июня польщенная Виктория обратилась с посланием ко всему народу Великобритании. Она не могла не напомнить, как тяжело ей приходится после смерти Альберта, но вместе с тем выразила благодарность за всю любовь и теплоту, окружавшую ее в эти праздничные дни. «Эти чувства и мой долг в отношении страны и граждан, чьи жизни неразрывно связаны с моей, придают мне сил, чтобы до конца дней исполнять мои обязанности, подчас трудные и изнурительные»[268], – писала королева.

Из торжеств, посвященных золотому юбилею, она сделала два важных вывода. Во-первых, страна по-прежнему обожает ее, и это, безусловно, приятно. Но, если у нее получится дожить до следующей круглой даты, ни пенни из ее кармана не будет потрачено на празднества. Пусть правительство само выкручивается как-нибудь. Все же столпотворения – это так утомительно!

* * *

В 1897 году Виктория оставила позади тройку королей-долгожителей, установив рекорд длительности правления. Лучше золота могут быть только алмазы, поэтому новый юбилей назвали «бриллиантовым». Как прежде, королева без особой радости ждала юбилейных мероприятий, всех этих нескончаемых приемов, визитов и торжественных открытий какого-нибудь музея или верфи. Десять лет не прошли для нее даром: здоровье королевы начало сдавать, у нее появилась одышка и так сильно отекали ноги, что она уже не могла обойтись без кресла-каталки.

Праздник был назначен на 22 июля. Виктория милостиво согласилась участвовать в юбилее, но, конечно, на своих условиях. Парадного выезда по лондонским улицам не избежать, но можно проехаться с максимальным комфортом. Громоздкая позолоченная карета хотя и соответствует случаю, но не годится для июльской жары. Лучше заменить ее на открытое ландо. И никакой торжественной службы в Вестминстерском аббатстве! В прошлый раз Виктория истомилась там от духоты, поэтому для бриллиантового юбилея выбрала собор Святого Павла. Точнее, не сам собор, а ведущие к нему ступени, на которых можно разместить певчих. Сама же королева послушает слово Божие, не выходя из кареты.

«Что это за выдумка – служба прямо перед собором Святого Павла! – негодовала кузина королевы Августа Мекленбург-Стрелицкая. – Просто неслыханно! После шестидесяти лет на троне она собралась славить Господа на улице!»[269]

Что касается венценосных гостей, чем меньше их будет, тем лучше. Из королевских особ был приглашен только кузен Виктории Леопольд II и его дочь Клементина, остальных государей представляли премьер-министры. Радости принцев не было предела, когда стало ясно, что Вилли не испортит им торжества. После смерти отца в 1888 году он так круто обошелся с матерью, выселив ее из дворца Шарлоттенбург, что на подмогу Вики помчался Берти. «Какое страшное несчастье! Будущее мой дочери загублено окончательно», – писала в дневнике Виктория.

Королева не простила внуку жестокое обращение с Вики, но даже она не могла ненавидеть Вилли так же страстно, как принц Уэльский. Теперь, когда Вильгельм вознесся над дядей, его мания величия приняла устрашающий размах. Он стал кайзером всего-то в двадцать девять, тогда как дядя Берти уже поседел, а все еще ходил в наследных принцах. Вильгельм настаивал, чтобы дядюшка расшаркивался перед ним и величал его «императорским величеством». Естественно, принц Уэльский сторонился зарвавшегося племянника, а Виктория не переставала ругать Вилли, «который ведет себя настолько вульгарно и абсурдно, что в это просто трудно поверить». Отсутствие Вильгельма на бриллиантовом юбилее стало самым приятным подарком из всех.

В воскресенье 20 июня Виктория присутствовала на службе в часовне Святого Георгия в Виндзоре. В окружении детей и внуков она внимала гимну Te Deum на музыку сэра Артура Салливана, любимого композитора королевы. Салливан и его соавтор Уильям Гилберт прославились своими комическими опереттами, но по такому случаю композитор порадовал королеву более серьезной, прочувствованной музыкой. В то же самое время прихожане во всех церквях страны молились за свою королеву. Остаток дня она провела во Фрогморе, возле мавзолея Альберта, а на следующее утро украшенный флагами поезд привез ее в Лондон, на вокзал Паддингтон. Там королеву поджидало ландо. Втайне от ее величества дверь кареты расширили, чтобы туда поместилось кресло-каталка и Виктории не пришлось бы демонстрировать толпе, что она с трудом передвигает ноги.

На улицы Лондона загодя стекались толпы. В преддверии юбилея в столицу набилось около миллиона заезжих гостей, и далеко не все из них могли позволить себе место на подмостках, которые были возведены вдоль маршрута королевской процессии. Бедняки вповалку спали на тротуарах, те же, у кого водились деньги, скупали места на крышах и балконах.

22 июля, в половину одиннадцатого утра, в Гайд-парке прогремели пушки, оповещая Лондон, что королевская карета, запряженная шестеркой белоснежных лошадей, наконец покинула Букингемский дворец. Как и во время золотого юбилея, выглянуло солнце и порадовало лондонцев традиционной «королевской погодой». Но едва ли появление светила обрадовало саму Викторию. Для нее это означало лишь одно – трехчасовое катание по жаре. Вместе с королевой в карете устроились Александра и Елена. Как бы ни хотелось Виктории быть поближе к старшей дочери, Вики пришлось занять отдельную карету: ей, как вдовствующей императрице, не полагалось сидеть спиной к лошадям.

В честь праздника Виктория решила принарядиться. Юбилей не считался достаточным поводом, чтобы полностью отказаться от траура. Вот смягчить его – совсем другое дело. Платье из черного муара было в изобилии украшено вставками из жемчужно-серого атласа, расшито серебряными нитями и задрапировано черным кружевом. Шифоновая мантилья, на которой сияли серебряные нити и посверкивал полированный гагат, укрывала королеву от малейшего дуновения ветра. Вокруг черного чепца обвились гирлянды из цветов акации, а над ними колыхалось страусовое перо.

Вслед за королевской каретой в путь тронулась вся кавалькада. Нехватка европейских монархов восполнялась экзотичным видом тех, кто все же был приглашен на юбилей. Особенно отличились индийские принцы, чьи яркие шелковые одежды и тюрбаны были усыпаны драгоценными камнями. Поучаствовать в параде прибыли полицейские подразделения из всех колоний, и никогда еще улицы Лондона не видели такого разнообразия мундиров и оттенков кожи: полицейские с Кипра в красных фесках, из Гонконга – в конических широкополых шляпах, а кавалеристы из Индии, которых Виктория отобрала для почетного караула, наводили трепет своими окладистыми бородами.

Возле Гайд-парка Виктория услышала грохот канонады и приветственные крики толпы. «Сомневаюсь, что кому-либо устраивали такую же овацию, как мне, пока я ехала почти шесть миль по улицам, включая Конститьюшн-Хилл, – записала потом королева. – Толпа была просто неописуемой, и энтузиазм всех собравшихся глубоко меня тронул. Раздавались оглушительные возгласы, а на каждом лице была написана неподдельная радость». Иногда ей приходилось украдкой утирать слезы, так ее впечатлила народная любовь.

Проделав долгий путь через весь город, королевская карета остановилась на площади перед собором Святого Павла. Здесь уже несли караул тысячи солдат, ревниво оберегая государыню от зевак, которые теснились на тротуарах и свешивались из окон. Как и было задумано, во время службы королева оставалась в карете: подняться вверх по крутым ступеням ей мешал ревматизм. Ступени собора были застелены бордовым ковром, и на этом фоне особенно яркими казались облачения высшего духовенства: лиловые, расшитые золотом ризы у архиепископов Кентерберийского и Йоркского, ярко-желтые – у епископа Лондонского, темно-синие – у епископа Винчестерского, и зеленые, как весенняя листва, – у настоятеля собора Святого Павла. Хор пропел юбилейный гимн на музыку Салливана, а во время заключительной молитвы Виктория плакала в открытую, уже не таясь. Когда карета двинулась с места, архиепископ возвестил «Да здравствует королева!», и толпа отозвалась громогласным эхом.

На этом события дня не закончились. Королевская карета проехала через весь Сити и пересекла Лондонский мост, чтобы свою любовь к королеве могли засвидетельствовать жители Саусварка – одного из бедных районов Лондона. Крики здесь были громче, голоса – более хриплыми и грубыми, но Виктория отметила, что собравшиеся вели себя так же прилично, как и в других районах. Отсюда ее путь лежал вдоль Темзы и через Вестминстерский мост до Букингемского дворца, где ей еще предстояло весь вечер принимать поздравления в бальном зале.

Через три дня Виктория написала подданным послание, в котором поблагодарила их за «внезапный и всеобщий всплеск верности и подлинной любви». Но что еще она могла сказать? Зато у себя в спальне ей уже не требовалось играть на публику. В дневнике она вновь записала, как одиноко чувствовала себя даже в этот особенный день. «И в счастье, и в горе меня всегда поддерживало искреннее сочувствие моего народа».