Глава 18. «В горах мое сердце»

Не только юг с его песчаными пляжами и свежим морским бризом манил королевскую чету. Одними из первых романов, прочитанных Викторией, были сочинения Вальтера Скотта, и суровая скалистая Шотландия покорила ее воображение.

В первой половине XIX века отношения между английской короной и жителями севера значительно улучшились.

Конечно, среди шотландцев еще жива была память о якобитских восстаниях XVIII века, когда к власти пытались вернуться потомки Стюартов. Войска Ганноверской династии жестоко подавали мятеж «красавчика принца Чарльза» и применили драконовские меры, чтобы сломить волю мятежного севера. В середине XVIII века запрещены были традиционная шотландская клетка «тартан», по цветам которой представители разных кланов узнавали друг друга, и ношение килта. Игра на волынке рассматривалась как подстрекательство к мятежу.

Но запреты были отозваны в 1782 году. А визит Георга IV в 1822 году смягчил сердца шотландцев: не таким уж злобным оказался правитель из далекого Лондона.

В 1842 году королева Виктория пожелала ознакомиться со своими северными владениями. Кроме того, Шотландия интересовала принца Альберта, который устал от однообразного ландшафта Южной Англии – глазу не за что зацепиться.

29 августа 1842 года супруги отбыли в Шотландию из Вулвича на яхте «Ройял Джордж». Капитаном корабля был внебрачный сын Вильгельма IV – Адольф Фитцкларенс. Несмотря на сомнительное происхождение кузена, Виктория к нему благоволила. Но, как ни старался капитан, ему было не под силу совладать с бушующим морем, и путешествие стало тяжким испытанием для пассажиров.

Двадцать три года назад это же самая яхта привезла из Кале в Дувр беременную герцогиню Кентскую, но тогда, уютно устроившись в материнской утробе, Виктория была надежно защищена от качки. На этот раз ей повезло гораздо меньше. До берегов Шотландии яхту тянули на буксире два парохода, палуба ходила ходуном, и королевская чета изнемогала от морской болезни. «Как это утомительно и неприятно! Мы целый день провели на палубе, лежа в креслах: вечером волнение на море усилилось, и мне стало совсем дурно», – писала королева.

Уныние разбавляли только встречи с местными жителями. Из приморских городков навстречу яхте спешили пароходы с музыкантами на борту и долго плыли рядом, радуя королеву музыкальными номерами. На одном из таких суденышек отплясывали заводной риль, и команда «Ройял Джорджа» тоже получила разрешение спеть и сплясать.

Но все же королева не могла дождаться, когда ее наконец высадят на сушу. К Эдинбургу яхта подошла с опозданием, уже темной ночью. На вершинах Ламмермура горели костры, но было слишком поздно, чтобы сходить на берег. Переночевать пришлось в каютах, но рано поутру Виктория пожелала сойти на берег. Там ее встречали герцог Бакли и Роберт Пиль, приехавший из Лондона, чтобы составить королеве компанию. Прождав ее величество весь день накануне, члены городского совета припозднились к встрече. Мэр нагнал Викторию уже в дороге.

Гостей предполагалось разместить во дворце Холируд, но там царило такое запустение, что ремонт занял бы годы упорного труда. Выбор пал на замок Далкейт, вотчину герцога Бакли. Виктория осталась довольна приемом и угощением. В Далкейте она впервые отведала настоящую шотландскую овсянку, а также местный деликатес – копченую пикшу «финнэн хэдди». Запивали угощение, конечно же, виски.

Эдинбург поразил королеву в первую очередь тем, что был выстроен из камня – ни одного кирпича! Горожане выкрикивали приветствия и немилосердно толкали королевских стрелков, что чеканили шаг рядом с каретой. Королева дивилась: «Эта страна и люди в ней ничуть не похожи на Англию и англичан. Пожилые женщины носят здесь старомодные чепцы, а дети и девушки бегают босиком… Простолюдинки в возрасте от двух-трех до шестнадцати – семнадцати ходят с распущенными волосами, и у многих волосы рыжие»[125]. Чопорные лондонцы сочли бы отсутствие прически непристойным, но для Виктории то был верный признак близости к природе. Шотландцам она прощала любые нарушения приличий.

Поездка была полна захватывающих приключений. В Далхаусе Виктория останавливалась в чертогах, где со времен Генрих IV не бывал ни один английский монарх. В Лох-Левене видела замок, откуда бежала королева Мария Стюарт, в Перте расписалась в старинной книге, под подписями Якова I и Карла I. Горцы из Данкелда повеселили ее «танцем мечей», когда танцор ловко скакал между лезвиями перекрещенных на полу мечей, не задевая их ногами.

Прием в замке Теймут навсегда запомнился королеве: «Горцы в тартане Кэмпбеллов выстроились перед домом. Во главе их стоял сам лорд Бредалбейн, тоже в шотландском костюме… в окружении музыкантов с волынками в руках… Ружейные залпы, крики толпы, живописные костюмы, красота окружающего пейзажа с поросшими лесом холмами на заднем плане – все это стало декорацией для незабываемого действа. Мы словно перенеслись в феодальные времена, ведь именно так шотландские вожди принимали у себя своего монарха… После ужина в прилегающих к замку садах зажгли иллюминацию… и на земле загорелась надпись, выложенная фонариками: “Добро пожаловать, Виктория и Альберт”. Небольшая крепость в лесу также была освещена, а на холмах зажглись костры. Никогда в жизни не видела ничего настолько сказочного. Вечер закончился фейерверками и шотландским рилем, который отплясывали под звуки волынки и при свете факелов»[126].

«Шотландия произвела на нас обоих чрезвычайно приятное впечатление, – писал принц Альберт. – Эта страна полна живописных мест… прекрасно подходит для занятий разнообразными видами спорта, а воздух здесь всегда удивительно чистый и прозрачный… Местные жители показались мне более простыми, они отличаются прямотой и честностью, свойственными всем жителям горных краев вдали от крупных городов. Нет другой такой страны, где бы так бережно сохраняли обычаи и традиции… Каждое место так или иначе связано с каким-нибудь интересным историческим событием, большинство из которых хорошо нам знакомы по точным описаниям сэра Вальтера Скотта»[127].

Первого же визита хватило, чтобы Виктория полюбила горцев, их энергичность и благородство. Привязанность была взаимной: шотландцам импонировало, что молодая королева ценит их культуру, участвует в их церемониях, даже учит гэльский язык. Дамские журналы запестрели клетчатыми платьями и накидками: Виктория сделала тартан модным рисунком. Мужское население Лондона тоже заинтересовалось Шотландией, где, в отличие от промышленной Англии, еще паслись стада оленей. В вопросах охоты можно было довериться принцу Альберту, страстному любителю пострелять дичь. Шотландия напомнила ему родную Германию, по которой он все еще скучал.

Два года спустя Виктория и Альберт вновь наведались в Шотландию, на этот раз захватив детей. Почетных гостей принимал в своем пертширском замке Блэр лорд Гленлайон, будущий герцог Атолл. Замок был передан в полное распоряжение королевы и ее свиты, сами же хозяева ютились во флигеле управляющего. Покой ее величества оберегали телохранители герцога, бравые молодцы в килтах, вооруженные топориками, кинжалами и пистолетами. Горцы замка Блэр, общим число 150, составляли единственную частную армию во всем королевстве. В знак особой милости Виктория даровала им официальный статус полка в 1845 году.

Из развлечений на выбор были гэльские песни, гэльские танцы, охота и катание на пони, но королеве, измотанной лондонской суматохой, как раз это и было нужно. По словам леди Каннинг, во время одного из музыкальных вечеров королева «отлично проводила время, не переставала смеяться и, подобно горцам, хлопала руками и топала ногами в такт музыке».

Сама фрейлина осталась равнодушна к простым сельским радостям. Покои в замке Блэр казались ей непроходимым лабиринтом, где вдобавок не смолкали звуки волынки. Волынщик герцога затягивал мелодию в 6 утра, в 2 часа пополудни слух королевы ублажал ее личный музыкант МакКей, в 6 вечера подключался волынщик принца, а во время смены караула два волынщика играли без остановки в течение часа. Только страстный поклонник шотландской музыки выдерживал акустическую атаку. Но Виктория как раз и была страстной поклонницей: она этой музыкой наслаждалась.

В Шотландии ее устраивало решительно все, от раскатистого говора до суровой веры горцев. Невзирая на возмущение фрейлин, королевская чета посещала шотландскую пресвитерианскую церковь вместо англиканской.

Журналисты «Морнинг кроникл» рассматривали своеволие королевы чуть ли не как предательство веры. Пресвитериане скептически относились к англиканству как таковому и особенно к главенству монарха над церковью. В 1843 году от Шотландской церкви откололась большая группа верующих, которых не устраивало, что приходских священников назначают богатые помещики. Такая система существовала в англиканстве, но вольнолюбивым шотландцам она казалась несправедливой. Многие из окружения Виктории считали, что в этот бурлящий котел ей лезть не стоит. Лучше держаться своих. Но предельная простота пресвитерианского богослужения подкупала Альберта, напоминая ему о немецких кирхах. Что же касается Виктории, она считала себя защитницей любой протестантской веры, в том числе и пресвитерианства.

В 1847 году Виктория повторила визит, напросившись в гости к маркизу Аберкорну, чье поместье расположилось на берегу озера Лагган. В отличие от герцога Атолла запасных апартаментов у маркиза не нашлось. Пришлось потесниться. Детская перешла в полное распоряжение королевских детей, но младший сын маркиза, четырехлетний Клод, затаил обиду. И вот настал момент представления детей королеве. Королева была довольна безупречными манерами старших детей, но когда очередь дошла до Клода… он встал на голову! Как истинный шотландец, нижнее белье под килтом Клод не носил. Мальчишку уволокли в сторону, как следует отчитали и попросили извиниться. Клод вновь предстал перед королевой… и опять повторил излюбленный трюк. Больше грубого мальчика ей не показывали. А уже в 1880-х годах лорд Клод Гамильтон стал секретарем Виктории. Интересно, припоминала ли она ему ту выходку?

* * *

Но не вечно же скитаться по чужим людям. Виктория и Альберт подумывали о том, чтобы обзавестись в Шотландии собственным жильем. Доктор Кларк, сам выходец из тех краев, нахваливал горный воздух как лучшее средство от ревматизма.

Подходящее поместье Балморал нашлось в районе Дисайд, что в графстве Абердиншир. Владелец усадьбы сэр Роберт Гордон скоропостижно скончался в 1847 году, и сэр Джеймс Кларк предложил Альберту купить Балморал у брата покойного.

Супруги согласились на сделку, ознакомившись с поместьем только по акварелям. Осмотреть Балморал лично им удалось лишь в следующем году, и там оказалось все, о чем можно только мечтать: великолепный вид на реку Ди и холмы Лохнагара, буйство зелени, но вместе с тем прозрачный и сухой воздух. Холодные массы с Атлантики орошали дождями западные склоны Шотландского нагорья, восточным же доставалось минимальное количество осадков. На прилегающих к замку землях виднелись приземистые домики из грубо отесанных камней, крытые сухим вереском. Виктория предвкушала, как будет их рисовать.

В Балморал она влюбилась с первого взгляда: «Казалось, что все здесь дышало свободой и умиротворением и заставляло забыть о суетном мире». Но сам замок едва ли мог вместить королевский двор. Снаружи он был утыкан башенками, внутри состоял сплошь из тесных залов и комнатушек. Отдельная гостиная в придачу к спальне была роскошью. Приглашенные министры не раз беседовали с королевой стоя, пока она сидела на краю их постели. Бильярдная служила общей гостиной, и фрейлинам приходилось уворачиваться, чтобы их не задели кием.

Прибыв в Балморал в 1849 году на заседание Тайного совета, Гревилл поразился простоте королевского обихода: «Живут они не просто как дворяне, но дворяне мелкопоместные: в небольшом домике, в маленьких комнатах, на крохотном участке земли. Солдат здесь нет, а покой королевской семьи обеспечивает всего-навсего один полицейский, который ходит вокруг дома, отгоняя зевак и прочих нежелательных лиц. Королева и принц живут чрезвычайно просто и скромно. Каждое утро он уходит на охоту, а потом возвращается к обеду, после чего они вместе гуляют или катаются верхом. Королева шныряет из дома во двор и обратно, часто гуляет одна, заходя в сельские дома и беседуя со старухами… Нас было девять человек, и все вели себя непринужденно. Королева тоже пребывала в прекрасном расположении духа и разговаривала больше всех… Вечером мы пошли в единственную свободную комнату, которая располагалась рядом с гостиной и служила в качестве бильярдной, библиотеки (хотя книг там почти не было) и дополнительной гостиной. Вскоре после этого королева, принц Альберт, шталмейстер принца Гордон и придворные дамы вернулись в столовую, где учитель шотландских танцев дал им несколько уроков риля. Мы с лордом Джоном Расселлом не принимали в этом участия, предпочитая танцам игру в бильярд. Через некоторое время они вернулись в нашу комнату, мы еще немного поболтали, после чего королева и принц отправились спать»[128].

При всей своей неприхотливости, королева подумывала о том, чтобы перестроить Балморал. Но на какие деньги? Пиль сразу же дал принцу понять, что на государственную казну он может не рассчитывать.

Но в 1852 году произошла история, которая могла бы украсить любой роман Диккенса. В Лондоне скончался престарелый скряга Джеймс Камден Нилд, оставив за собой покосившийся домишко, ветхую мебель, сальную свечу, кошку… и 250 тысяч фунтов стерлингов! Не имея наследников, все свое состояние мистер Нилд завещал королевской семье. Альберт почувствовал себя многодетными клерком Крэтчитом, которого облагодетельствовал мистер Скрудж.

Полученных денег хватило на то, чтобы выкупить земли вокруг Балморала, снести старый замок и выстроить на его месте здание, навеянное немецкими легендами. Как писала растроганная Виктория: «Моя привязанность к этому маленькому раю растет с каждым годом, особенно потому, что все это – и планировка, и строительство – творение моего дорогого Альберта… повсюду виден отпечаток его руки и изысканного вкуса»[129]. К сентябрю 1857 года строительство Балморала было завершено.

Современники неоднозначно реагировали на «творение дорогого Альберта». Внешний декор замка в шотландском барониальном стиле не вызывал нареканий. Кто устроит перед элегантностью белого гранита, затейливыми башенками и шпилями или розоватым вереском в саду? Но вот интерьеры… они англичан смущали. С маниакальным упорством супруги украшали комнаты тартаном. Обои и ковры, обивка мебели и бордюры вдоль потолка, даже линолеум в помещениях для слуг – от разноцветной клетки рябило в глазах! Принц Альберт придумал особый «балморальский» тартан: темно-серые и темно-красные полосы на сером фоне. По сей день этот тартан можно носить только с монаршего позволения.

Очарование Шотландией переросло в настоящую манию. Маленьких принцев наряжали в килты, за ужином играли волынки, Альберт раздобыл словарь гэльского и методично его штудировал. Фрейлины отмечали, что королева заговорила с шотландским акцентом. Не иначе как заразилась им от слуг, которых в Балморале по старинке называли «гилли», как будто те прислуживали средневековым вожакам кланов. Один из этих гилли, рыжий здоровяк Джон Браун, еще сыграет в жизни королевы особую роль.

Каждый год в честь гилли давали бал. Пляски до упада, дерганые тени от факелов, вдоволь виски… От танцев так и веяло язычеством, но Виктория с удовольствием посещала бал и сама танцевала рили. А 31 октября, на Хеллоуин, в Балморале разводили огромный костер, на котором жгли соломенную ведьму.

В Шотландии Виктория и Альберт любили путешествовать инкогнито. Газеты в забытых богом деревушках были редкостью, и тамошние жители действительно не знали правящего монарха в лицо. А если узнавали, то втягивались в игру и вели себя как ни в чем не бывало.

В начале сентября 1860 году Альберт и Виктория в последний раз устроили себе захватывающее приключение, отправившись странствовать по горам. Из Балморала путешественники проехали вдоль реки Гелди и озера Лох-Инч, пересекли Спрей и в тряских экипажах добрались до Грантауна. Дорога растянулась почти на 60 миль.

Виктория осталась довольна своей задумкой: «Мы назывались лордом и леди Черчилль, а настоящая леди Черчилль и генерал Грей путешествовали под именами мисс Спенсер и доктора Грея! С нами поехали всего лишь две горничные (мы отправили их вперед с нашими вещами), а из слуг лишь двое замечательных горцев, старший егерь Альберта и мой личный шотландский слуга и секретарь – оба замечательные, сообразительные и преданные люди»[130]. Несколько раз Викторию чуть не рассекретили. То слуги, забывшись, обращались к ней «ваше величество», то крестьяне замечали, что руки путешественницы унизаны кольцами. «До чего ж богатая леди!» – воскликнула наблюдательная шотландка. Но Виктория перевела стрелки на леди Черчилль – у той колец еще больше. Игра щекотала королеве нервы, она чувствовала себя настоящей авантюристкой!

Отсутствие иных развлечений, кроме прогулок и охоты, нагоняло тоску на столичных сибаритов. Министр Генри Кэмпбелл-Баннерманн писал супруге: «Ну и забавная же у нас здесь жизнь – как в монастыре. Встречаемся за столом, а пообедав, расходимся по кельям». Скука сводила с ума даже кроткую леди Литтлтон. «Ничто в глазах королевы не может сравниться с шотландским воздухом, шотландскими жителями, шотландскими холмами, шотландскими реками и шотландскими лесами, – писала старушка. – Утешением моей жизни служит то, что я уже никогда не увижу, не услышу и не почувствую эти всевозможные прелести».

Как в прочих королевских резиденциях, в гранитных стенах Балморала безраздельно царил холод. Придворные дули на покрасневшие пальцы, а по вечерам жались у скудно натопленных каминов, кутаясь в плед (разумеется, клетчатый). Лорд Кларедон жаловался, что отморозил ноги за обедом, а Николаю II, посетившему Шотландию в 1896 году, Балморал показался холоднее Сибири.

Виктория просто обожала холод – бодрит! Уже будучи вдовой, она придерживалась привычного распорядка дня: вставала рано, в 9 утра завтракала в бывшем флигеле садовника. За чаем просматривала альбомы, в которые ее горничные каждый день вклеивали самые интересные вырезки из газет. Обедали в 2 часа, затем следовал традиционный файф-о-клок и, наконец, ужин в 8 часов 45 минут. В течение дня королева каталась на пони, устраивала пикники, но не забывала читать доклады, которые ей регулярно слали из Лондона. Когда она гостила в Балморале, из Абердина до ближайшей станции Баллатер ходили два дополнительных поезда, в 11 утра и 4 пополудни, привозившие и увозившие корреспонденцию (до строительства железной дороги письма из Лондона в Балморал шли два дня).

Министры вздыхали: ехать на поезде 567 миль – и ради чего? Чтобы послушать завывание волынки? Но для Виктории Балморал был особым местом, потому хотя бы, что там был счастлив Альберт.

Шотландцы с уважением относились к спокойному и деятельному принцу. А его акцент казался им таким же странным, как и произношение англичан, так что нареканий не вызывал. За любовь искреннюю, без намека на подобострастие, Виктория платила шотландцам той же монетой. Она ценила гилли гораздо больше, чем английских слуг, и прощала им милые слабости, в том числе тесное общение с бутылкой виски. Если слуги напивались до невменяемости, королева понимающе кивала, а в дневнике деликатно указывала, что они «затосковали».