«Джеки-потрошители»

Продолжалась моя профессиональная жизнь на следствии. Изучая раскрытые умышленные убийства в области, я пришел к выводу, что практически всегда оставались нераскрытыми преступления, совершенные по сексуальным мотивам. Почему? И кто те люди-маньяки, поведение которых не укладывается в общественном сознании?

Просматривая криминальную хронику в сегодняшних газетах, читаю: изнасилованы две одиннадцатиклассницы… Развратные действия с пятиклассницей в доме по месту жительства… семиклассницу изнасиловали утром в подъезде… Учащаяся 9-го класса изнасилована сразу двоими. Снова ученица 11-го класса. Изнасилована девочка 12 лет врачом-терапевтом. Встреченного ребенка маньяк заставил идти в лифт, на последнем этаже усадил девочку на лестницу, раздел и изнасиловал… Это хроника недели в одном – пусть и самом крупном – городе страны. Оговорюсь, неполная и далеко не самая страшная. В середине 90-х в Москве арестовали «рекордсмена», изнасиловавшего более 150 женщин. Ряховский, Чикатило, Головков, Михасевич – эти монстры годами наводили ужас на десятки тысяч людей.

Зима 1974 года на Украине была на редкость снежная. Около 10 часов утра мне позвонил зам прокурора области В. Демьяненко. Сообщил об исчезновении несколько дней назад ребенка.

«Юлечка Васягина, девочка шести лет, проживала с мамой на первом этаже двухэтажного старого дома. Форточки на окнах большие, квадратные. Мать оставила девочку одну и сама заперла двери на ключ. Вернувшись, была потрясена: девочка исчезла. Только открытая форточка хоть как-то проясняла причины случившегося, – сообщил мне Виктор Сергеевич. – Но это не все. Милиция организовала прочесывание лесопосадок, оврагов и балок в этом районе. Нашли очень подозрительное место, предполагают, что там труп. Собирайся и выезжай. И еще учти: ее мать отличалась крайней неразборчивостью в связях, у нее было много случайных знакомств».

На окраине рабочего поселка недалеко от Днепра стояли несколько милицейских машин, «Волга» начальника УВД Юрия Титаренко, толпились работники уголовного розыска. «Где?» – спросил я. Мой коллега в районе следователь Михаил Люксембург рассказал, что в овраге нашли странно присыпанный снегом бугор, накрытый куском жести и еловыми ветками. Если девочка там, то может оказаться, что убийца живет где-то недалеко. Поэтому приглашенные работниками милиции понятые – жители близлежащих домов – были мной забракованы.

– Ребята, это классика, описанная в учебниках криминалистики, – пришлось объяснять милиционерам. – Понятой может оказаться убийцей. Езжайте в другой конец поселка и подберите женщин, и только женщин.

Привезли двух женщин, назвали их адреса. Жили они от места, где мы находились, довольно далеко и потому, с нашей точки зрения, были вполне нейтральными людьми.

Наконец вместе с судебно-медицинским экспертом спускаемся в овраг. Наверху остались понятые, Титаренко и Люксембург, которому я диктовал протокол осмотра места происшествия. Кусок жести и ветки летят в сторону. Под ними – совковая лопата со сломанным черенком. Оказаться здесь случайно, тем более в таком виде, она не могла. Внимательно осмотрев, выбрасываю ее наверх:

– Михаил, опиши ее подробней.

И тут чисто автоматически взгляд задерживается на одной из понятых: побледнела, явно нервничает. Перехватываю настороженный взгляд Титаренко – он тоже заметил. Разгребаем снег. Перед нами обнаженный и закоченевший труп девочки…

– Владимир Иванович! Можно тебя на минутку? – машет Титаренко рукой, приглашая подняться к нему. – Только не оборачивайся, – не скрывает он своей настороженности. – Ты обратил на нее внимание? – Киваю в знак согласия. – Я пойду к своей машине, – продолжает Титаренко, – и буду на виду у всех говорить по телефону. А когда вернусь, спроси, что у нас нового. Давай!

Титаренко ушел. Мне не по себе, скрывать волнение довольно трудно. Неужели зацепились? Не верится: слишком необычно то, что происходит. Продолжаем осмотр, наблюдаю. К оврагу спешит Юрий Леонтьевич.

– Что-то есть? – спрашиваю, как договорились.

Титаренко играет как заправский актер: столько уверенности в голосе!

– Все в порядке, за ним поехали. – Он поворачивается к женщине и в упор смотрит на нее. Та лихорадочно переводит взгляд на лопату, затем по очереди на нас и медленно оседает.

Я почти выскакиваю из оврага и вижу, как, поддерживая понятую, Титаренко помогает ей подняться. Голос его звучит не совсем обычно, он с трудом себя сдерживает:

– Вы знаете, чья это лопата? Вы ведь знаете, правда?!

Женщина долго молчит и, покусывая губы, с трудом выдавливает:

– Это наша лопата… Вы знаете, кто убил? Мой муж…

В тот день Николай Штанько не работал и начал пить с утра. Бормотухи в магазине предостаточно, а жену накануне отвез в больницу. К обеду решил поискать приключений. Вспомнил об одной знакомой, на квартире которой провел две ночи, и решил пойти к ней. На стук в дверь никто не ответил, подошел к окну. Форточку открыла Юлечка. О чем они говорили и как он выманил ребенка, так никто никогда и не узнал. Соседи видели, как насильник вытащил ее через форточку, взял на руки и понес.

Купил конфет и еще вина. Во времянку прошел осторожно, так что родители жены ничего не заметили. Угощал девочку конфетами, сам пил. Бедная Юлечка, проживая с мамой в одной комнате, часто видела любовные игры мамы с очередным поклонником и на вопросы, что происходит в темноте, когда ее укладывают спать, слышала ответы, что это «папа и мама играют». Предложение убийцы «поиграть в маму и папу» приняла по-детски непосредственно. Только когда ей стало больно, очень больно, она заплакала и, захлебываясь, приговаривала: «Я все расскажу маме… я все расскажу…»

Вдруг в окно постучали. «Николай, ты дома?» – послышался голос. Руки насильника задрожали. На кровати все громче плакала изнасилованная девочка. В окно стучал брат жены. Бросок, и руки лихорадочно сжали шею жертвы. Хрипы не стихали. Слева, на стиральной машине, молоток. Удар по голове, еще… Кровь на кровати, кровь на стене, но в комнате полная тишина, в окно больше не стучали. Облегченно вздохнув, залпом осушил очередную бутылку и уже мертвого ребенка изнасиловал еще раз.

Через несколько часов мы в доме, где было совершено тяжкое преступление. На стенах плохо затертые брызги крови, в мусорном ведре у сарая – окровавленные детские трусики. Следов преступления более чем достаточно.

Убийцу в том же году расстреляли.

В те годы мы избегали кровавых подробностей в освещении подобных трагедий. Щадили нервы читателей. Примитивно понимали и мотивы содеянного. Для обывателя нормальный, то есть психически полноценный, человек на такое не способен, а уж ненормального, рассуждали мы, видно за версту.

Между тем на счету смоленского садиста Стороженко десятки жертв, витебского Михасевича – свыше сорока, ростовского Чикатило – свыше пятидесяти. И это только трое из огромного перечня сексуальных маньяков последних лет, так долго остававшихся в тени. Многие, кстати, так и не найдены до сих пор…

Сексуальные преступления – самая труднораскрываемая категория преступлений. Убийц ищут годами, а точное количество жертв маньяков вообще неизвестно. Знаем ли мы, сколько за последние годы пропало наших детей, жен, сестер и матерей, большую часть которых так и не нашли, хотя их ищут днями, месяцами, годами и даже десятилетиями? Представляем ли мы, в каких муках они погибают?!

Ни о какой морали маньяка говорить не приходится, потому что он болен, но отнюдь не психическими заболеваниями. Это сексуальные патологии по типу психопатии, которые давным-давно указаны в международной классификации болезней. В случае с Юлечкой – педофилия, то есть половое влечение к детям. Впрочем, об этом позже.

Теплым вечером поступило сообщение об очередном убийстве. Картина была ужасная: молодую, красивую, к тому же беременную женщину изнасиловали, изрезали тело, вспороли живот, выкололи глаза, перерезали горло. Она шла домой поздно вечером, и от конечной остановки трамвая ей нужно было пройти до ближайших домов через лесополосу всего метров тридцать. Но женщина не дошла.

Более двадцати лет я проработал в следственных органах и видел всякое. Но после каждой подобной трагедии меня преследуют картины гибели несчастных, пережитый ими ужас в момент нападения, крики, стоны от боли и унижения, страх перед ощущением, что жизнь на этом кончается, страстное желание выжить и бесполезные мольбы к тому, кто уже не может не убить.

Как мало мы рассказываем об этом! Наши призывы к элементарной осторожности – на улицах, в подъезде, в лифте, при случайных знакомствах – наивны. Человек не верит, что это может произойти с ним самим.

А зря…

Одна из жертв витебского убийцы Михасевича выходила из автобуса в пустынном месте. Пассажиры уговаривали ее не делать этого, предостерегая, что в течение многих лет в этом районе нападают на женщин и убивают. Смех и ироничные отговорки уверенной в себе спортсменки слышал находившийся в автобусе Михасевич. О том, как такая самоуверенность разозлила его и как он потом глумился над жертвой, стало известно много лет спустя из его показаний.

В Ставрополе исчезали мальчики. Версии о преступлениях по сексуальным мотивам прорабатывались, с моей точки зрения, примитивно (как и по многим аналогичным делам!). А убийца, учитель этих мальчиков, Сливко все приводил и приводил свои жертвы в лес, вешал мальчишек на деревьях. Их агонию в петле, последующий процесс расчленения трупов снимал кинокамерой.

Кто же они такие, эти монстры, «Джеки-потрошители»? Пять лет я изучал дела о таких преступлениях, специальную литературу. Оказалось, что уникальнейший опыт западноевропейских ученых и криминалистов конца XIX и начала XX века практически недоступен не только широкому кругу читателей, но даже нам, профессионалам. «Преступность – явление социальное!» – все четыре года твердили мне в институте. Получается, что и сексуальная преступность тоже социальна? Вот и пришлось разбираться самому, что к чему, на… крови и трупах пропавших людей, прозревать на чужом горе.

Сексопатология – это формирование полового влечения по механизму условного рефлекса, когда субъект получает половое удовлетворение только в определенной, зачастую криминальной ситуации. Так, психически больной человек не отдает отчета своим действиям и не может руководить ими; психиатры признают его невменяемым. Человек же, страдающий сексуальными извращениями в форме педофилии (влечение к детям), геронтофилии (к престарелым), некрофилии (к трупам), зоофилии (к животным) и т. д., отдает отчет своим действиям, но возможность руководить ими у него в определенной ситуации снижена до предела. В этом-то и причина совершаемых им преступлений, объяснение их жестокости и отсутствие видимой мотивации.

Я вспоминаю преподавателя музыкальной школы некоего Махнорыло, попавшего в поле зрения следствия, как человек, страдающий педофилией. Он склонял свои жертвы (а это были только мальчики) к орогенитальным[19] половым актам. Он имел три судимости за подобные действия и трижды отбыл наказание за злостное хулиганство, совершенное с исключительным цинизмом. Именно такую правовую оценку получали его действия. Раз от раза он становился все более жестоким по отношению к потерпевшим, и я не сомневался: следующего убьет. Махнорыло буквально рыдал на допросах, отчаянно бил кулаками по столу и кричал: «Я все понимаю! Поймите и вы меня! Я – нормальный человек, слышите, нормальный! Но ничего не могу с собой поделать, когда мне хочется… Какое-то наваждение… Мне не нужны девушки, не нужны женщины! Мне плохо с ними. Я хочу мальчика, и только туда, только туда… Мне хорошо с ними, и больше ни с кем!»

Его осудили в четвертый раз. Через несколько лет мне совершенно случайно в руки попало письмо пресвитера ростовской общины христиан-баптистов. Тот просил своего собрата по вере из запорожской общины навести справки о Махнорыло. Из письма явствовало, что отчаявшийся в своем «грехе» педофил желал найти защиту хотя бы у Бога.

Подобные люди ограниченно вменяемы, и это признано во всем цивилизованном мире. Но вот что нелепо: такого понятия, как «ограниченная вменяемость», в нашем уголовном законе просто не было и нет сегодня, точно так же как и наработанной практики проведения сексологических экспертиз. Только по этой причине мотивы преступлений зачастую остаются неясными. Судебно-психиатрическая экспертиза признала того же Михасевича вменяемым, но не было (и не могло быть!) в деле ответа, почему он четырнадцать лет подряд убивал женщин. Я говорил об этом с покойным Виктором Парицем – следователем, который вел дело Михасевича. Открыв книгу по сексуальной патологии одного из зарубежных авторов, я показал ему главу под названием «Некросадизм». Научное описание этого извращения идеально совпало с показаниями Михасевича о том, почему и как он совершал преступления. Михасевич получал полное половое удовлетворение только в том случае, когда удушаемая им жертва агонизировала в его руках.

В середине 70-х годов в Запорожье и близлежащих районах были изнасилованы и убиты несколько старушек. Мы с Ю. Катютиным пришли к выводу, что имеем дело с геронтофилом. Зная по опыту, что убийству, как правило, предшествуют неудачные нападения, стали искать оставшихся в живых, как тех, кто никуда не обращался, так и тех, заявления которых были укрыты. За сравнительно короткое время получили словесный портрет подозреваемого. Имея в виду, что геронтофилия – заболевание из раздела «Психопатии» в международной классификации болезней, мы искали человека с такими признаками. Учитывая наследственный фактор, наши усилия были направлены на выявление лиц, страдающих любыми сексуальными отклонениями, и их близких. Однажды нам рассказали о молодом, уже умершем парне, страдавшем зоофилией (половое влечение к животным). Из близких родственников обратили внимание на его родного брата – в прошлом старшину-пограничника, отличного производственника, хорошего семьянина по фамилии Литвиненко. Результаты проверки оказались обнадеживающими: по всем известным убийствам и изнасилованиям у него не было алиби. Позже появились данные и о наличии у подозреваемого признаков интересующего нас заболевания.

…В квартиру мы зашли уверенные в правильности отрабатываемой версии. Предложили Литвиненко одеться. Тот выглядел подавленным, спросил, брать ли ему мыло и зубную щетку. Первый же допрос я начал не с разговора об убийствах, а о его заболевании, как оно началось и как привело к первому преступлению. Наши познания о причинах его недуга буквально потрясли парня. Он заплакал, а затем начал подробно рассказывать о том, что мы уже знали, а также о неизвестных следствию фактах. Он понес наказание. Жизни многих возможных жертв Литвиненко были спасены.

Вот тогда-то мы и пришли к убеждению, что отсутствие специального (со строжайшим соблюдением законности) учета лиц с сексуальными отклонениями ставит раскрытие аналогичных преступлений в зависимость от фактора случайности (вспомните случай с понятой!). На свой страх и риск мы такой учет завели, разработав специальную карту и определив источник сведений для ее заполнения.

И вовремя. Когда вскоре в городе пошла серия изнасилований девочек от пяти до девяти лет, наша картотека была достаточно полной и наряду с другими данными содержала описание словесного портрета и особых примет лиц, страдающих сексуальной патологией. Последнюю из потерпевших я допрашивал сам. Девочка запомнила, что на правой ноге насильника видела татуировку – «белочку, жующую орех». Человек с такой приметой был в картотеке. Десять лет назад он привлекался к уголовной ответственности за изнасилование малолетней. Почти год находился под стражей, но доказательства его вины сочли неубедительными. Преступник оказался на свободе. Цена этому – пять очередных жертв.

Через несколько лет меня перевели в Москву, Катютина – в Киев. А что же с созданной нами картотекой? Реализованная в пору нашей совместной работы идея оказалась невостребованной.

Убийство женщины со вспоротым животом мы так и не раскрыли, как и убийства нескольких мальчиков, последовавшие после этого.

Еще в 1984 году я убеждал коллег в том, что ростовский маньяк может быть причастен к убийствам на территории Украины, в том числе и к тем, которые остались нераскрытыми. Тщетно. Хотя, нужно отдать должное, дела затребовали, изучили. Правота моя подтвердилась только в ноябре – декабре 1990 года. Я убежден, при ином, более профессиональном, подходе к раскрытию преступлений такого рода Чикатило обязаны были разоблачить еще в 1985 году. Именно тогда он попал в поле зрения следствия и был задержан. Никто не удосужился сопоставить даты убийств с датами поездок преступника на Украину, которые, как оказалось впоследствии, совпадали. А также не учитывали в должной мере того, что совпадали способы совершения убийств.

Изучение специальной литературы и накопленный практический опыт я постарался обобщить в своем выступлении на зональном совещании прокуроров-криминалистов в Кишиневе летом 1979 года. Но что толку! Предложения по методике и тактике раскрытия преступлений по сексуальным мотивам канули в Лету…

Уже тогда перед учеными и практиками, принимавшими участие в семинаре, я поставил вопрос о теоретической разработке принципа ограниченной вменяемости и внесения соответствующих изменений в Уголовный кодекс. Я говорил о том, что в ряде стран к лицам, признанным ограниченно вменяемыми, страдающими сексуальной патологией, применяется кастрация либо жесткая изоляция от общества в специальном лечебном учреждении. Меня не поняли, и потому сегодня на свободе знаменитый маньяк-людоед Джумагалиев. Сколько жертв на его счету после выхода из психбольницы, не знает никто.

В марте 1997 года «Известия» напечатали материал о сектах скопцов на территории России. Автор публикации разыскал молодого парня, который страдал педофилией, и побеседовал с ним. Чтобы избежать самого страшного, парень силой воли заставил себя пойти на оскопление.

– Неужели было бы лучше, если бы я, будучи не в состоянии преодолеть сексуальное влечение к ребенку, изнасиловал его, а возможно, и убил? – заявил он корреспонденту.

А сколько таких преступлений и на сегодня числятся нераскрытыми! Вот и пестрят сводки МВД очередными сообщениями о новых жертвах маньяков. Мы же все пытаемся свести к частностям, не замечая проблемы. Впрочем, это, видимо, вопрос профессиональной организации всей правоохранительной системы. А значит, необозримого будущего. Слава богу, хоть сейчас стали говорить и писать об этом более открыто.