С. Ф. Медунов и Сочинско-Краснодарское дело

…Понятие «взятка» было при Николае (самодержец российский Николай I) так неразлучно с понятием «чиновник», что даже министр юстиции граф Панин однажды дал взятку в сто рублей своему департаментскому чиновнику, выправившему ему какую-то вполне законную бумагу для его, Панина, дочери, а также понятие «казна», т. е. казенные деньги, было бок о бок с понятием «красть», и казнокрадство доходило до таких размеров, что, например, от полуторамиллионного «инвалидного» капитала за один год буквально ничего не осталось, причем инвалиды из этого капитала не получили ни копейки…

С. Сергеев-Ценский. Севастопольская страда

В течение нескольких лет продолжалось расследование уголовного дела по Министерству рыбного хозяйства. Оно дробилось на более мелкие дела, которые выделялись в отдельное производство и направлялись в суды. Арест в Сочи бывшего мэра города Воронкова и статья Аркадия Ваксберга об этом человеке в «Литературной газете» вызвали широкий резонанс в стране и за рубежом.

Первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС Сергей Федорович Медунов был вне себя. Ситуация, похоже, выходила из-под контроля, и он принял необходимые меры. В ЦК надавили на Найденова и приказали дел по Сочи не разворачивать. В городе оставили для расследования небольшую группу следователей под руководством начальника следственной части прокуратуры Московской области Михаила Розенталя (ныне члена Гильдии российских адвокатов). Еще с ареста по рыбному делу директора магазина «Океан» Арсена Пруидзе представители Прокуратуры СССР тесно взаимодействовали с сочинской милицией. Контакты с коллегами продолжал Розенталь, и это впоследствии сыграло роковую роль в судьбе многих сочинцев.

Ключевой фигурой в сочинском деле постепенно вырисовывался секретарь горкома КПСС Мерзлый.

Совсем юного Сашу, ученика одной из сочинских школ, одноклассники называли сексотом. Учился он слабо, на тройки, но был крайне самолюбив и требования системы усвоил с юных лет. Как показал на допросе один из его товарищей по комсомольской работе, карьеру свою Саша начал барабанщиком, продолжил пионервожатым, смело принял роль секретаря комитета комсомола школы и более расставаться с такой жизнью не захотел. Он стал инструктором райкома, затем горкома комсомола.

Даже армия не прервала активной общественной деятельности Саши. Он и на флоте оказался комсомольским вожаком. Правда, через год комиссовался и продолжил бурное восхождение во всесоюзном городе-курорте. Принимать влиятельных гостей и угождать им он научился сразу, так же как и выполнять указания руководителей высокого ранга по организации таких приемов. Государственные деньги для этой цели, естественно, не отпускались, и поэтому особенно ценилось умение решать такие проблемы бесплатно. Тогда-то и положил глаз на подающего надежды молодого растущего комсомольского вожака первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС Медунов.

Вскоре Александр Мерзлый стал вторым, а затем и первым секретарем горкома комсомола. В проведении пленума по избранию «первого» принял личное участие Медунов.

Цену Мерзлому комсомольский актив уже знал, и поэтому его решили «прокатить». Нет, совсем не случайным было присутствие Медунова на пленуме. Весь свой опыт старого аппаратчика, привыкшего неуклонно проводить в жизнь кадровую политику партии, а значит, и его, Медунова, линию, направил он на достижение намеченной цели. Результаты тайного голосования грубо фальсифицировали, продемонстрировав всем непокорным, кто есть кто. Закоперщиков «заговора» вскоре разогнали.

К тому времени Мерзлый обзавелся семьей, женившись не по расчету, а по любви на поварихе из ресторана «Голубой», красавице кубанской казачке Валентине. Кто знал, что через годы за глаза ее будут называть «Шахиней», «Екатериной II» и будет она занимать должность начальника управления общественного питания Главкурортторга города Сочи?

Сегодня мы часто говорим о существовавшей долгие годы и четко отработанной системе подбора кадров. Да, тем, кто попадал в номенклатуру, расписывали рост по службе на многие годы вперед, определяя все ступеньки перемещений с партийной работы на хозяйственную и обратно. Именно поэтому в кругу друзей Валентина Алексеевна с уверенностью говорила, что впереди ее ожидает должность начальника Главкурортторга, а мужа – работа в аппарате ЦК КПСС. До 1982 года все у них шло гладко, ибо при такой системе многое зависело от того, на кого сделаешь ставку. Карьера всегда была связана с борьбой за власть, и внутри партаппарата формировались группировки, которые постоянно соперничали между собой. Если нужно, предавали кланы, их лидеров, перебегали в лагерь противника. Мерзлые сделали ставку на Медунова, а значит, на Брежнева и его клику. Их благополучие зависело от того, как долго будут жить и властвовать эти люди.

Из горкома комсомола Мерзлый переместился в кресло второго секретаря Центрального райкома КПСС города Сочи. Оттуда на место заведующего орготделом горкома, а затем секретаря по идеологии и одновременно куратора административных органов. Для успешной карьеры нужно было высшее образование, и Александр поступил на заочное отделение Ростовского инженерно-строительного института. С горем пополам за восемь лет обучения заработал диплом. Получение высшего образования обеспечивал личным участием инструктор, а в последующем – заведующий орготделом горкома партии Владимир Лифшиц, которого Мерзлый тащил в кильватере своей карьеры, назначая на второстепенные, хотя и ответственные должности. С Высшей партийной школой было полегче.

Как-то на допросе я спросил Лифшица, не жалко ли ему потерянной молодости. Володя горько улыбнулся и промолчал.

– Хорошо, – сказал я, – ты служил ему верой и правдой, и все же какая роль тебе отводилась?

– Что, разве не понимаете? – ответил он. – Еврея при губернаторе!

Красиво жил в 60-х и 70-х Александр Трофимович Мерзлый! Ох и времечко было: торжественные собрания, возложения венков, песни о тревожной молодости, а затем не менее торжественные ужины, например, в Гагре. На спор, под хмельком, щелчком пальцев подбрасывали вверх хрустальные бокалы. Весь шик состоял в том, чтобы бокал, совершив кульбит, упал на ножку и не разбился. Много хрусталя перебили? Кто считал! Развлекались…

А друзьями Саши стали местные торговцы по кличке Атос, Портос и Арамис. Какие мушкетеры! Как славно вместе «гудели»!

На следствии вспоминали, как на очередной гулянке пили только шампанское. Пьянка шла всю ночь, а до туалета далеко. Мочиться стали в пустые бутылки. Утром все перепутали, и бедный Атос опохмелился спросонок не из той.

И девочки в молодости были классные. Как-то в «Ахуне»[38] засекли красивых немок. Решили упоить товарищей по социалистическому лагерю. Покажем, мужики, как русские гуляют! Наливай водку в бокалы! Тащи икру и деревянные ложки! Кто-то предложил завершить веселье на берегу моря – встретить рассвет. Но напоролись на наряд пограничников. Пригласили и их. Утром очнувшиеся пограничники обнаружили исчезновение автоматов. Скандал замяли после разборки. Автоматы солдатам вернули.

Красивая жизнь требовала больших расходов. Зарплаты не хватало. И стал Александр Трофимович по принципу личной преданности подбирать себе «спонсоров» в торговле и общественном питании.

Такая система своеобразных взаимоотношений во всесоюзной здравнице поощрялась сверху. Город развивался, но далеко не все можно было пробить законным путем. Тогда и придумали отлаженный механизм обработки влиятельных гостей черноморских здравниц. Главные врачи санаториев, директора пансионатов обязаны были исправно докладывать в горком, кто из нужных людей появился в городе. В зависимости от положения, которое занимало это лицо, его «куратором» становился секретарь горкома, заведующий отделом, инструктор и т. д.

Входит отдыхающий в номер, а на столе цветы. Открывает холодильник, о боже!.. Фрукты, колбаса, икра, коньяк, шампанское. Это откуда? А тут телефонный звонок:

– Иван Иванович, это такой-то. Приветствуем в нашем солнечном городе-курорте. Ну, ну… Это мелочи. Заботиться о вас – наш долг. Наверное, вы хотели бы куда-нибудь съездить? Называйте время, машина в вашем распоряжении. Кстати, в «Кавказском ауле»[39] великолепное варьете из Ленинграда, девочки одна лучше другой…

Предложения в большинстве случаев действовали безотказно. После обработки гостя через неделю-другую переходили к делу: договаривались о помощи городу по самым разным вопросам. Бесперебойным потоком шли стройматериалы, металл, деликатесы. Сочи процветал, и каждый участвовавший в этом оправдывал свои действия тем, что совершает их не корысти ради, а только в интересах дела.

На следствии все участники комбинаций оправдывались тем, что, мол, работники торговли и общественного питания в курортный сезон имеют бешеные левые деньги, а у них самих зарплата маленькая, и для выполнения задания по обработке гостя зарплаты не хватит. Если они и делили с нами левые доходы, убеждали нас чиновники, то тратили мы свою долю только в интересах города. От этого никто не обеднел. Именно такую предприимчивость поощряло высокое начальство.

Оправдывая свои действия, забывали, что от бесплатного ужина, отоваривания продуктами и спиртным до одаривания подарками, а потом и деньгами – один шаг.

И пошло все как в известном сочинском анекдоте. Первый принимает гостей города. Попили, поели. Посмотрев на официанта, первый щелкнул пальцами. Официант уставился на директора, выглядывающего из-за шторы: мол, не понимаю, он хочет расплатиться? Директор подбежал к первому: «Сергей Сергеевич, зачем вы так? Не обижайте. Все заплачено». – «Болван, – зло парировал первый. – Я не об этом. Где сдача?»

Из жалобы следственно-арестованного А. Т. Мерзлого генеральному секретарю ЦК КПСС Ю. В. Андропову: «Я представляю свое положение насколько могу отчаянным, да оно и есть отчаянное… Как всегда, так и теперь, находясь под следствием, а за 24 года освобожденной партийной и комсомольской работы из 25 лет общего стажа я помню и имею право сказать, что принадлежу к числу партийных работников. Поэтому каждый мой поступок будет засчитываться не только мне, но и партийному сословию, и если сделает нарушение простой человек, то это его дело и дело того коллектива, где он работает, но то, что сделает партийный работник, приписывается всей партийной организации, а этого допустить нельзя».

Итак, профессиональному партийному функционеру разрешено все, что запрещено остальным советским людям. Есть просто народ, и есть «партийное сословие», которое живет по своим неписаным законам. И когда для второго секретаря Центрального райкома партии Сочи Мерзлого не нашлось свободной служебной автомашины, он в 1974 году просто-напросто забрал для себя на сочинской торгово-закупочной базе автомобиль ГАЗ-21 («Волга»). В том же году на Сочинском автокомбинате забрал себе второй автомобиль ГАЗ-24 («Волга»), сменил на нем номер с обычного на специальный и катался в свое удовольствие в свободное от работы время.

В 1977 году, угробив старую автомашину, заменил ее на новую. Эти художества партийного руководителя обошлись государству в кругленькую сумму – 19 983 рубля (по ценам тех лет – стоимость трех автомобилей «Волга»).

«Я никогда не был беспартийным, – писал Мерзлый в очередной жалобе Андропову. – Я всю свою жизнь исповедовал Манифест Коммунистической партии, с самых ранних юных лет, и даже тогда, когда не знал о его существовании».

Столь высокая идейная убежденность не мешала Александру Трофимовичу долгие годы жить по принципам двойной морали.

Так, не изменил себе Мерзлый при строительстве дачи, которую он любил скромно называть садовым домиком. Индивидуальный ее проект по заданию Мерзлого разработали, естественно бесплатно, в одном из проектных институтов. Мебель заказали на мебельной фабрике и в РСУ бытового обслуживания. Бесплатно строили дачу лучшие специалисты городских организаций, в том числе и военнослужащие частей, расквартированных в крае.

Параллельно с мужем успешную карьеру делала его супруга. В начале 70-х она заняла должность управляющей Адлерским трестом столовых и ресторанов. Адлер – ворота Черноморского побережья Кавказа. Здесь встречают и провожают гостей. После утомительного полета либо перед вылетом из Сочи по традиции для почетных и особо почетных гостей в районе аэропорта организовывались шикарные завтраки, обеды или ужины. Естественно, также бесплатно. Так что должность, которую занимала Валентина Алексеевна, имела исключительное значение.

Через несколько лет она, вводя в курс дела сменившего ее Петра Бондарца, скажет, что он вполне созрел и пора ему «подниматься на самый высокий уровень» с допуском к встречам и проводам советской и партийной элиты. Однажды трепещущий от счастья Бондарец удостоился быть в первых рядах встречающих первое лицо в крае Медунова и даже смог пожать ему руку. Правда, на следующий день ему сказали, что, если он хотя бы еще один раз посмеет «высунуться» и протянуть руку столь могущественному человеку, его просто смешают с грязью.

– И как вы среагировали на это? – спросил я Бондарца на следствии.

– Сначала испугался. Потом мне стало стыдно за то, что меня унижают. Знаете, это ведь публика своеобразная. Однажды мне сказали, что Медунов и его окружение предпочитают пить только коньяк «Большой приз» – фирменный кубанский. А его не всегда достанешь. Обратился за советом к одному такому же краевому руководителю, а он смеется: «Да ты что, Петро! Главное – иметь пустую бутылку. Заливай в нее любой коньяк, только не из дешевых. Я так и делаю. Пьют за милую душу и хвалятся друг перед другом!»

– Ладно, – говорю Бондарцу, – со спиртным можно выкрутиться. А вообще такие приемы устраивать трудно?

– Это как сказать, – отвечает. – С продуктами проблемы нет. Я могу брать самое лучшее и людей для приготовления пищи подбирать по своему усмотрению. Но все должен контролировать лично. Да еще как! Упаси бог, если у кого-нибудь из сановных чиновников случится понос. Не сносить головы! – Он сделал паузу и продолжал: – Знаете, потом я стал их ненавидеть. Особенно после одного случая. В Адлер прилетел Медунов, и я лично готовил для них королевское блюдо.

– Какое? – с иронией спросил я.

– Не нужно улыбаться, Владимир Иванович. Вы такого никогда не попробуете.

– И что же это такое?

– Форель, которую по специальной технологии готовят в серебряных судках. Сидят они за столом, пьют, лопают холодные закуски, а я у плиты торчу. Повара мои и официанты крутятся рядом. Только о поносе и думаю. Подходит помощник: «Ты скоро?» А блюдо не готово… Минут через пять уже кроет матом, орет: «Тебе нельзя давать ответственные поручения!» Умоляю подождать еще немного. Через пару минут подходит в третий раз. Весь трясется: «Ты вообще ничего не можешь! Сергей Федорович ругается. Вот даже мухи здесь летают!» Я отвечаю с обидой: «Где мухи? Летает только одна!» Кричит: «Немедленно прибей». И я, управляющий трестом, на глазах подчиненных, как последний идиот, с газетой в руках гоняюсь за этой единственной мухой! За что мне их любить? Уважать и то не стали…

Валентине Алексеевне было легче, чем Бондарцу. Все-таки она была женщиной и благодаря мужу пользовалась особым расположением первого секретаря крайкома.

Но не все так просто в борьбе политических сил за власть.

Явные и тайные группировки не щадят друг друга во имя достижения поставленной цели. Специфика действительности тех лет, как мне кажется, заключалась в том, что при диктате партии во всех сферах жизни ее руководители снизу доверху для расправы с противниками использовали правоохранительные органы, начиная с использования источников оперативной информации, которой располагали КГБ и милиция, и кончая ее реализацией в случае необходимости через следствие и суд. В результате вся правоохранительная система осознанно становилась орудием партаппарата. Группы и группировки внедряли по мере возможности в эти структуры своих людей, и они верно служили своим покровителям.

Применительно к нашей истории у Мерзлого были довольно прочные позиции в местном КГБ, где работали многие друзья его юности – комсомольцы-активисты. Приручил он и заместителя начальника УВД по оперативной работе Удалова[40]. Но с прокуратурой не ладилось. Прокурор города Костюк держался независимо и не давал себя подмять.

Параллельно с Мерзлым рос по партийной линии и его постоянный соперник Владимир Петрович Тронов. У него тоже были кругом свои люди. Оба они почти одновременно стали заведующими отделами горкома. Оба были претендентами на должности секретарей. Вместе сидели на совещаниях, принимали делегации, стояли на трибунах во время парадов, улыбались и ненавидели друг друга. Оба были готовы подставить ножку сопернику при любом удобном случае.

Когда начальник управления общественного питания Баликоев, занимавший эту должность до Валентины Мерзлой, почувствовал, что ему в спину дышит жена заведующего орготделом горкома, то при очередной ревизии Адлерского треста дал указание копать поглубже. И накопали, вплоть до возбуждения уголовного дела за приписки. Правда, толку от этого оказалось мало. После активного вмешательства Александра Трофимовича и самого Медунова дело успешно угробили. А для нивелировки общественного мнения организовали в «Комсомольской правде» публикацию большой хвалебной статьи об управляющей Адлерским трестом. Баликоев же, пытавшийся перейти в контрнаступление, потерпел поражение. Вскоре он расстался с должностью, уступив ее Мерзлой.

Тогда Валентину Алексеевну тайком попытался остановить Тронов. Перевербовав на свою сторону Удалова, он дал ему задание сделать на Мерзлую так называемую оперативную установку, то есть негласно собрать сведения о ее связях, круге знакомств, образе жизни. Кто, как и когда выкрал документы, собранные сотрудниками УВД, так и осталось неизвестно. Они оказались у Мерзлого, и с ними ознакомили Медунова. Над теми, кто плел интриги, нависла смертельная опасность.

В городе в то время продолжали работу представители следственной группы прокуратуры. Не использовать эту ситуацию в своих интересах было бы глупо – именно к такому выводу пришла антимерзловская группировка.

Другая была серьезно обеспокоена тем, что, начав вообще-то с малого – ареста директора магазина «Океан» Пруидзе, москвичи добрались до бывшего мэра Воронкова. Поэтому ожидать от них можно было все что угодно. Кроме того, Медунов не терпел своеволия в своей вотчине, а арест Воронкова с ним никто не согласовывал. Следствие необходимо было остановить, в худшем случае – притормозить. Как раз в это время Георгий Александрович Эфенбах вызвал в Сочи на допрос председателя Хостинского райисполкома Логунцова. Никакими материалами о взяточничестве Логунцова следствие не располагало. Ему лишь задали вопросы о взаимоотношениях с Воронковым и по ряду эпизодов, которые вменялись последнему в вину. Что вообразил Логунцов в итоге допроса, осталось тайной, но, вернувшись домой, он написал прощальное письмо сыну, обмотал себя проводами и пустил ток.

Самоубийство Логунцова дало Медунову повод для развязывания кампании по дискредитации следственной группы Прокуратуры СССР. Он сел на старого, но очень популярного в партийных кругах конька: якобы имевшие место нарушения социалистической законности. Перепуганный Эфенбах ретировался в Москву.

Между тем эмиссары Медунова стали активно собирать компромат на работников правоохранительных органов. В первую очередь они стали искать «предателей» в своих рядах. Нужно было выяснить, кто и по чьему заданию собрал досье на Мерзлую. Тогда и решили местные оперативники обезопасить себя с помощью Михаила Розенталя – руководителя следственной группы Прокуратуры СССР по Сочи. Наговорив ему о коррупции, действительно процветавшей в городе, они подтолкнули его к написанию письма на имя начальника УВД с просьбой сделать оперативные установки[41] на большую группу руководителей города, в том числе и на Мерзлую. Розенталь поддался и такое письмо подготовил. Впоследствии местные пинкертоны прикрывались этим письмом как щитом, ссылаясь в своих объяснениях на то, что действовали по поручению Прокуратуры СССР, то есть исключительно в рамках закона.

Особый гнев Медунова в тот период вызывали и так называемые «сочинские детективы» Адуев, Чурганов, Доценко и другие. Это были честные, но в общем беспокойные люди. У многих за плечами были дороги Великой Отечественной войны, честно прожитая жизнь. Своими жалобами и заявлениями они забрасывали ЦК КПСС и Президиум Верховного Совета СССР. Как велось в те годы, все жалобы пересылались для проверки на место, и наступил такой момент, когда терпение Медунова иссякло. Он сказал: «Хватит!» За «сочинских детективов» взялись всерьез. Отчаявшись, Адуев и Чурганов приехали в Москву и, встретившись через Роя Медведева[42] с корреспондентами американских газет, рассказали о том, что происходит в крае и солнечном Сочи. Расплата последовала незамедлительно. Их арестовали и через некоторое время осудили за антисоветскую агитацию и пропаганду. Упекли в тюрьму и Доценко, правда только за клевету.

В тот период к группе «сочинских детективов» примкнула заведующая производством одного из кафе в Адлере Надежда Богачева, представлявшая наибольшую опасность для Мерзлых. Опасна она была тем, что давала Валентине Алексеевне взятки и добровольно заявила об этом в Прокуратуру СССР. Ее постигла участь «соратников» по неравной борьбе с системой.

Двух работников кафе, где Богачева была завпроизводством, поймали на обмане покупателей. Они дали показания, что занимались этим по ее указанию. Не нужно быть юристом, чтобы понять, что если это правда, то они все вместе подлежали привлечению к уголовной ответственности за совершение преступления по предварительному сговору. Так по закону. А в жизни уголовное дело в их отношении прекратили за отсутствием состава преступления. Лишь одну Богачеву осудили за обман покупателей. Столь абсурдного приговора нельзя было даже представить, но десятки профессионалов-юристов в Сочи, Краснодаре и Москве отвечали на жалобы Богачевой: «Вы осуждены правильно».

При такой ситуации Найденов и стоявшие за ним люди поняли: Медуновым объявлена война. Пасовать в такой ситуации – значит потерпеть поражение. На Краснодарский край бросили мощные силы следователей, которых возглавил заместитель Каракозова – Алексей Васильевич Чижук. Позже к расследованию подключили меня, а также следователей по особо важным делам Громова, Парица, Майданюка.

За сравнительно небольшое время во взяточничестве были изобличены и арестованы многие руководители торговли и общественного питания, а также ответственные работники партийных органов города Асеев, Перепадя, Тарановский и другие.

Медунов был вне себя. Последовало его официальное обращение к руководству страны. Тогда и состоялось то знаменитое и неоднократно упоминавшееся в нашей печати заседание секретариата ЦК, на котором секретарь ЦК КПСС Кириленко оскорбил Найденова, грубо обвинив его в сборе компромата на членов политбюро. Тогда Медунов добился главного: было принято решение о создании партийной комиссии для проверки работы следственных групп в Краснодарском крае.

На этом этапе еще раз подлил масло в огонь Мерзлый. Как куратор административных органов, он решил добиться отстранения от должности прокурора города Костюка, пользовавшегося большим авторитетом и поддержкой в Прокуратуре СССР. Чувствуя, как над ним сгущаются тучи, Костюк написал письмо своему товарищу, занимавшему ответственную должность в Москве. В письме он сообщил, что погрязшие во взятках Медунов и Мерзлый, видимо, «добьют» его. Это письмо попало к Мерзлому. Каким путем? Догадаться в общем-то несложно: через тех, кто имел право на тайную перлюстрацию почтовых отправлений.

В Сочи срочно командировали члена комиссии партийного контроля крайкома Осокина. Под фамилией Алексеев он поселился в одном из санаториев и возглавил работу по сбору компромата. Осокин с подручными не брезговали ничем.

Мерзлый отыскал бывшего работника комсомольских органов Чернокондратенко, осужденного за совершение преступления и отбывающего наказание на стройках народного хозяйства. Мерзлый предложил ему написать заявление о том, что его якобы допрашивали следователи Прокуратуры СССР и домогались показаний на ответственных работников. За это Чернокондратенко обещали руководящую должность в системе торговли и восстановление в партии. Он согласился.

Медунов и его команда спешили, ибо страсти накалялись. Найденов направил на рассмотрение Сочинского Совета народных депутатов представление о даче согласия на привлечение к уголовной ответственности депутата Мерзлого.

Между тем комиссия ЦК, продолжая свою работу, опрашивала людей, указанных в докладной записке Медунова, непосредственно в здании горкома. Здесь же этажом ниже Мерзлый пропускал через себя опрашиваемых. Спектакль разыгрывался по отработанной в партийных органах схеме, и финал его был заранее предопределен.

Результаты работы комиссии были рассмотрены в ЦК КПСС. Но задуманное Медуновым привлечение к уголовной ответственности наиболее ретивых следователей не удалось. Отметив якобы имевшие место отступления от требований закона, в ЦК постановили: виновных наказать, но… Прокуратуре СССР продолжить расследование.

Тем не менее положение Медунова позволяло ему, ориентируясь на позицию ЦК, рассчитаться со своими. Из партии были исключены Костюк, Удалов, другие работники. Естественно, их тут же сняли с работы.

Я хорошо помню, как вошел в кабинет к Эфенбаху, когда он говорил по телефону. На моих глазах Георгий Александрович побледнел, потом положил трубку. Долго молчал, глядя в одну точку. Наконец заговорил:

– Звонил Удалов. Его и товарищей исключили из партии и потребовали, чтобы они вместе с семьями в три дня покинули территорию края. Да что же это такое? Как же так?

Георгий Александрович был немолодым, много повидавшим на своем веку человеком, принципиальным и честным, но вместе с тем крайне болезненно воспринимающим происходящее.

– Хотят они и большего, чтобы я, Чижук и еще кое-кто были арестованы и осуждены. Что они творят?

Как мог, я успокоил Георгия Александровича и ушел к себе. Буквально через пять – десять минут ко мне влетел следователь из его группы: «Владимир Иванович, несчастье! Георгию Александровичу плохо».

Я вбежал в кабинет Эфенбаха. Он лежал на столе с подогнутыми ногами и безвольно свисавшими руками. Скулы заострились, лицо было мертвенно-бледным. Мы помогали ему как могли. Прибывшая бригада скорой помощи откачала нашего товарища.

Через некоторое время у него возникла очередная критическая ситуация. Она была связана с проведением коллегии Прокуратуры СССР, на которой должны были заслушать результаты проверки работы следственной части. Накануне коллегии Эфенбах уехал в Краснодар, но его срочно отозвали. Георгий Александрович решил, что последует расправа, хотя это было не так. Пошатнувшееся здоровье его снова подвело. Сказались постоянные стрессы, борьба не на равных с сильными мира сего.

Он скончался от инсульта, когда едва ему перевалило за пятьдесят.

Найденов стойко переносил происходящее и сдаваться не собирался. Своей уверенностью он заражал подчиненных.

Самым жестоким ударом для Медунова и его клики в тот период был арест бывшего секретаря крайкома Тарады. Высокого роста, импозантный мужчина, он был красив и обаятелен. С помощью Медунова его выдвинули на должность заместителя министра мясо-молочной промышленности СССР. Вся его жизнь была связана с Кубанью: сначала на хозяйственной, а потом партийной работе. Взятки Тарада брал и на той и на другой. «Нажитое имущество» перевозил после перевода в Москву в рефрижераторах. Они были задержаны милицией, и разразился скандал. Замять его удалось не без особого труда.

Сразу же после ареста Тарада, как говорят, чистосердечно раскаялся в содеянном, а поскольку он долгие годы курировал в крае легкую и пищевую промышленность, то «завалил» практически всех руководителей этих отраслей.

На допросы он приходил с таким видом, будто все еще занимал прежние должности. В руках его неизменно была толстая папка с записями воспоминаний о прошлой жизни.

Не на шутку испугавшись, Медунов развернул кампанию в его защиту, используя оправдавший себя прием: Тарада дает показания из-за применения недозволенных методов ведения следствия.

Его возмущение находило искренний отклик в ЦК КПСС. Но вдруг последовал нокаут. В Краснодар прилетел Каракозов и втихую провернул очередную операцию.

Следователи и оперативные работники прибыли в дом бывшего водителя Тарады. На кухне, в стене, покрытой кафелем, сняли четыре плитки на магнитах и обнаружили тайник – небольшой металлический сейф, заполненный золотыми монетами, перстнями, серьгами и кольцами с бриллиантами. Второй тайник обнаружили в сарае. За кирпичной кладкой скрывалось отверстие, а в нем находилась чугунная болванка с золотом и драгоценностями. Третий тайник был в сарае частного дома. В курином помете, перемешанном с хозяйственным инвентарем, вырыли яму и извлекли из нее цинковый чан. В нем лежала полиэтиленовая канистра с тщательно упакованными десятками тысяч рублей.

Партийный руководитель высокого ранга, заместитель союзного министра оказался обладателем огромных сокровищ! Источник – взятки.

Медунов пришел в ярость. Он вызвал на ковер прокурора края Рыбникова и потребовал объяснить, почему в крае без его ведома московские следователи делают обыски, изымают ценности? «Кто здесь хозяин?!» – вопрошал Медунов. Никакие попытки Бориса Ивановича убедить первого секретаря, что все действия следственной группы соответствуют закону, успеха не имели. На прощание он услышал зловещую для многих в то время фразу: «Мы с вами не сработаемся».

Становилось заметно, что работники Прокуратуры СССР перестали беспрекословно выполнять партийную волю. В крайисполком поступило представление о согласии на привлечение к уголовной ответственности одного из руководителей мясо-молочной промышленности края депутата Шилина. Реакция Медунова была однозначной – отказать! Еще бы: пытаются взять одного из тех, кто через спеццеха обеспечивает Москву и руководство края спецколбасой, спецбалыками и другими спецделикатесами!..

Шилин срочно лег в больницу. Но оттуда его вскоре забрали и препроводили самолетом в Москву, в Бутырскую тюрьму.

Последовал очередной всплеск истерии: Прокуратура Союза плюет на депутатскую неприкосновенность, сажает тяжелобольных людей! И снова выстрел впустую. По заключению экспертов, Шилин оказался здоровым. Он симулировал заболевание, а на привлечение его к уголовной ответственности дал согласие Президиум Верховного Совета РСФСР.

Вообще-то это можно было бы проглотить с известной долей горечи, но пришлось тяжело вздохнуть еще раз, когда через несколько дней Медунову прислали партбилет старого друга с сопроводительным письмом из Прокуратуры СССР: «Направляется партийный билет Шилина, арестованного и привлеченного к уголовной ответственности за взяточничество. Вину в предъявленном ему обвинении Шилин признал полностью».

Вот это понять сложно. Закаленный мужик, танкист в годы войны и вдруг: «вину признал полностью». Больше всего мучает другое: заговорил или нет, а если да, то о чем рассказывает?

Так близко было достижение заветной цели – избрание секретарем ЦК КПСС, членом политбюро. Портреты на стенах, на парадах, реальная власть не в крае, а в стране. Опережают, сволочи, опережают!.. С прокуратурой все ясно. КГБ внешне держит нейтралитет, но Андропов враг реальный, и он стоит за всем этим. Своим человеком остается Щелоков, но ведь именно с его подчиненных начались неприятности. Большой упор делал на подбор нужных кадров, а они, оказывается, могут подводить.

«Эх, Николай Анисимович! – думал Медунов. – Помнишь, как на одном из всесоюзных совещаний, проводить которые ты так любил, спросил, обращаясь к аудитории: «Почему в милиции плохо обстоят дела с подбором кадров на должности первых руководителей?» И сам же ответил: «Потому что начальники отделов и управлений живут по принципу: чем темнее ночь, тем ярче звезды». (Кстати, через много лет эту же фразу в разговоре со вторым секретарем Ставропольского крайкома партии Казначеевым скажет «великий перестройщик» Михаил Сергеевич Горбачев.)

Правильно сказал Николай Анисимович, это принципы нашей кадровой политики. Но забыл опытный интриган и царедворец Щелоков, что наибольшая опасность исходит от тех, кого ты воспринимал как «темную ночь», ибо они всегда рвутся к звездам. Вот и появилось за твоей спиной тяжелое дыхание Юрия Михайловича Чурбанова, и сейчас ты не можешь с этим не считаться. Впрочем, мы в одной лодке и над нами дряхлеющий, но пока управляемый генсек. Путь, который мы еще выбрали в борьбе с «законниками», правильный».

Здесь мне хотелось бы сделать небольшое отступление. Совсем недавно я прочитал воспоминания, написанные в колонии бывшим зятем генсека, бывшим первым заместителем министра внутренних дел СССР о том, как он вследствие «противозаконного» психологического воздействия следователей стал оговаривать себя в получении взяток.

Я хорошо помню его первые вызовы на допросы. С ним работал Каракозов. В конце одного из рабочих дней Герман Петрович пригласил меня к себе. Он был взволнован, возбужден.

– Мы, наверное, пойдем на арест Чурбанова. Как считаешь, не прогорим?

– Герман Петрович, риск большой. Все-таки он профессионал и вряд ли когда-нибудь признается, что брал, а взятки, сами знаете, – одни слова. Сегодня признался, завтра отказался.

На этом мы расстались до вечера следующего дня.

Снова вхожу в знакомый кабинет и вижу Каракозова в радостно-приподнятом настроении. Он протягивает несколько исписанных листов бумаги:

– Читай!

Я не верю своим глазам: это заявление Чурбанова о получении им взяток.

Поэтому и сейчас могу напомнить самому Юрию Михайловичу и читателям его воспоминаний, что признаваться он начал до своего ареста, на довольно милых беседах с Каракозовым. Сегодня, пытаясь делать хорошую мину при плохой игре, Чурбанов садится все на того же заезженного конька – нарушения законности.

Ну а тогда он был на самом взлете и не знал, что его ждет в недалеком будущем. По инициативе Медунова Чурбанов решил провести в Сочи совещание начальников органов внутренних дел курортных городов. На совещание пригласили Найденова. Позже ко мне попала фотография, запечатлевшая то памятное событие. В здании Сочинского горкома партии стоят: на первом плане Медунов в черном костюме со сверкающей «Звездой» Героя Социалистического Труда, рядом набриолиненный, с короткой стрижкой, в идеально отутюженном мундире генерал-полковник Чурбанов, чуть сзади будущий сочинский таксист, а тогда второй секретарь горкома Владимир Петрович Тронов; на втором плане расположились ответственные товарищи – и среди них улыбающийся Найденов и Разумовский, который через несколько лет станет секретарем ЦК КПСС.

Совещание прошло с традиционной читкой докладов и заключительным, под бурные аплодисменты, словом Юрия Михайловича. Теперь можно было ехать на «мероприятия», которые зять генерального секретаря, прямо можно сказать, любил.

Ожидавшие расправы руководители сочинской милиции не исключали, что совещание было организовано для примирения Медунова с Найденовым при посредничестве Чурбанова. Допустить такого поворота событий, естественно, они не могли. «Сочинские милиционеры» сумели встретиться с Найденовым и убедить его в том, что на «мероприятии» ему быть не следует, ибо после такового намечено на дороге остановить автомашину, в которой он едет, и организовать провокацию с задержанием в нетрезвом состоянии заместителя генерального прокурора СССР.

Найденов этому поверил. Рядом, на счастье, оказался заместитель начальника управления 2-го главка КГБ СССР генерал Удилов, игравший ключевую роль в раскрытии и расследовании преступлений работников милиции Московского метрополитена в 1980–1981 годах. Он был лично знаком с Найденовым с тех памятных лет и предложил ему покинуть «гостеприимный» город-курорт. Вереница комитетских черных «Волг» на большой скорости ушла в сторону Абхазии.

Между тем Медунов, желая поставить Найденова на место, на «мероприятие» его не пригласил. Только после пятого или шестого тоста он отдал приказ: «Доставить пред наши светлые очи этого упрямца!» Но Сергею Федоровичу доложили: заместитель генерального прокурора исчез в неизвестном направлении.

Примирение так и не состоялось. Вскоре пришло в Сочинский горисполком повторное представление о даче согласия на привлечение к уголовной ответственности депутата Мерзлого. Его снова подписал Найденов.

Отдать на заклание друга Сашу «первый» не мог, тем более что заключение комиссии ЦК развязало ему руки. Медунов понял – Щелоков со своими расправился беспощадно, а вот Рекунков гнул свою линию. Генеральный прокурор на коллегии объявил выговор только одному Розенталю, да и то только за злополучное письмо в УВД с просьбой провести оперативную разработку отдельных руководителей города.

Медунов ринулся в бой. По результатам работы комиссии в Сочи провели пленум горкома. В президиуме восседал лично Сергей Федорович. Обеспокоенный таким поворотом событий, в Сочи позвонил Рекунков. Трубку взял первый секретарь горкома Гавриленко, попросил подождать и быстро прошел в президиум.

– Сергей Федорович, вас просит к телефону Александр Михайлович Рекунков.

Медунов повернул голову и громким голосом, чтобы слышали присутствующие рядом, коротко бросил:

– Пошел он на х…!

После этого произнес длинную и очень злую речь. Вспомнил свою работу в Крыму и особенно отношение к работникам торговли.

– Мы столько понасоздавали контролеров, – вещал Сергей Федорович, – что у нас получается «Один с сошкой, семеро с ложкой». Так, товарищи, не пойдет!

Обращаясь к партийному активу, грозно спросил:

– Как вы могли, имея в руках газету формата «Правды» (имеется в виду сочинская газета «Черноморская здравница»), не дать отпора зарвавшимся работникам сочинской милиции и союзной прокуратуры? За вас это сделала газета «Советская Кубань»!

(Действительно, когда Медунов потребовал развенчать антисоветчиков Чурганова, Адуева и других, редактор «Черноморской здравницы», зная правду, не решился на такого рода публикацию. Услужливые журналисты развенчали «отщепенцев» на страницах краевой газеты, а Доценко по звонку Мерзлого друзьям в Москве охаяли в «Учительской газете».)

Да, силу печатного слова Сергей Федорович знал как никто другой.

– Наше обращение в ЦК КПСС было своевременным, – продолжал Медунов, – компетентная комиссия проверила факты. Взяточничества со стороны Мерзлого не установлено.

(Вот так-то! Зачем им следствие и суд, соблюдение конституции, если есть воля партии? Сказали, не установлено, и – баста!)

– Он, конечно, допускал неразборчивость в связях, некоторые нарушения при строительстве садового домика (как скромно звучали оценки злоупотреблений, за которые в конце концов Мерзлый будет осужден). За это мы объявили ему строгий выговор и перевели на хозяйственную работу (снова скромно умалчивает, что оклад бедняге положили в два раза превышающий зарплату секретаря горкома).

– Решение наше правильное и окончательное, – подытоживает Медунов, а затем наливается краской и голосом, прерывающимся от гнева, почти выкрикивает сидящему в зале начальнику сочинской милиции: – А вам, товарищ Ефрюшкин[43], кто позволил возрождать в этом замечательном городе обстановку тридцать седьмого года?

Бедный Ефрюшкин, всегда державший нейтралитет и служивший «ни нашим ни вашим», попытался робко огрызнуться и тут же услышал:

– Товарищ Щелоков правильно разобрался в этой ситуации и снял с работы ваших заместителей Удалова и Сысолетина. Мы наказали их в партийном порядке… Запомните! Розентали приходят и уходят, а мы с вами остаемся в одной партийной организации.

Из выступлений С. Ф. Медунова на IV пленуме Сочинского горкома КПСС от 6 августа 1981 года:

«…Активизировались разного рода «обиженные», которые за неблаговидные поступки исключены из партии, сняты с работы, осуждены общественностью.

К ним, например, относятся бывший прокурор Лазаревского района Пальчех и бывший прокурор г. Сочи Костюк, совершивший уголовные преступления (ложь, не нашедшая подтверждения ни в партийных проверках, ни в ходе расследования уголовных дел. – Авт.)… Эти Чургановы и Костюк умудрились формировать общественное мнение о руководстве города, тлетворно влиять на общественную атмосферу в г. Сочи…

А где же были вы, товарищи? 22 тысячи коммунистов городской партийной организации, 33 тысячи комсомольцев, тысячи депутатов местных Советов, агитаторов, политинформаторов, пропагандистов. Имея в руках газету формата «Правды», располагая возможностями радио и телевидения – оказались на позиции пассивной стороны и не дали этим злобствующим антисоветчикам своевременного отпора…

Надо владеть оружием, которое вручила партия, уметь вовремя ставить на место зарвавшихся… На ваших глазах шельмовали партийных и советских работников. На ваших глазах отдельные работники органов прокуратуры и МВД, опираясь на сомнительные источники… проводили линию на компрометацию партийных и советских органов города… заводили досье и фабриковали постыдные дела на наши кадры, а вы только оборонялись.

…Взять, к примеру, теперь уже можно сказать, нашумевшее дело Мерзлого. В каких тяжких грехах его только не обвиняли, чего только не писали и не говорили о нем. Отдельные ретивые работники союзной Прокуратуры и Сочинского УВД, допуская нарушения социалистической законности, вели дело к преследованию Мерзлого в уголовном порядке.

…Позвольте выразить уверенность, что принципиальное и деловое обсуждение на пленуме… вопроса работы с кадрами, несомненно, будет способствовать дальнейшему совершенствованию стиля работы и методов деятельности партийных, советских, хозяйственных, профсоюзных и комсомольских органов города, выполнению всех стоящих перед вами задач, успешному претворению в жизнь исторических предначертаний XXVI съезда нашей ленинской партии».

Блеск политической демагогии облеченного огромной властью партийного руководителя. До вынесения суровых приговоров председателю Сочинского горисполкома Воронкову, секретарям горкома Тарановскому и Мерзлому, первому секретарю Хостинского райкома партии Красильникову, председателю комитета партийного контроля Краснодарского крайкома КПСС Карнаухову и многим другим партийным, советским и хозяйственным работникам оставалось относительно недолго. Никто из них не был оправдан. Никто не избежал заслуженного наказания, кроме «верного ленинца» Сергея Федоровича Медунова.

Руководители и партийный актив города с испугом слушали речь «первого». С трибуны вещал непотопляемый и неуязвимый борец с негативными явлениями нашей жизни. Только шушукались между собой, не понимая, почему пострадал ни во что не вмешивающийся куратор ГАИ Сысолетин. Кто мог знать, какие интриги и как плелись накануне приезда партийной комиссии и во время ее работы?

А дело было вот в чем.

Перейдя на сторону Тронова, Удалов тщательно это скрывал. Тронов, в свою очередь, оберегал нового союзника и не хотел ставить его под удар. С Сысолетиным они были старые друзья, и последний регулярно его информировал о том, что происходит в УВД. Как раз в тот период приятель Сысолетина рассказал ему, что к его знакомой обратилась Мерзлая и просила взять на хранение полиэтиленовый пакет, наполненный золотыми ювелирными изделиями с бриллиантами. Ее волновало одно: быть ей хранительницей сокровищ или нет?

Сысолетин, как птичка в клюве, принес этот компромат Тронову. Тут-то и решил Владимир Петрович сдать информатора.

Тронов обо всем рассказал Мерзлому. Разразился очередной скандал. Песенка Сысолетина была спета.

– Знаете, Владимир Иванович, – с обидой рассказывал он мне позже, на допросе, – я ничего не могу понять. Сколько он (Тронов), пьяный, залетал! Попадет в вытрезвитель – я приезжаю и выручаю его, уничтожаю порочащие документы… За что и зачем он сдал меня?

Невдомек было опытному офицеру милиции, что в партийной иерархии напрочь отсутствовало понятие элементарной порядочности. Продавали и предавали друг друга с легкостью необыкновенной, если такая необходимость возникала.

Примеров более чем достаточно.

Но Сысолетин, Удалов, Костюк были для Медунова мелкими сошками. На их примере следовало проучить и других, за этим дело не станет. Куда крепче орешек Найденов. К заместителю генерального прокурора СССР Медунов испытывал буквально патологическую ненависть. С ним он возжелал расправиться немедленно. Взяв с собой первого секретаря Сочинского горкома КПСС Гавриленко, он отправился в Ялту, где отдыхал генсек. По заранее продуманному сценарию Медунов делал краткий доклад об успехах тружеников края, рассчитывая, что под конец Гавриленко должен обратиться к Леониду Ильичу с жалобой на то, что от Прокуратуры СССР житья нет.

Доклад генсек выслушал благосклонно, но, как рассказывал мне впоследствии сам Гавриленко, он ябедничать на прокуратуру не решился и делал вид, что не замечает знаков, которые ему подавал «хозяин». Тогда заговорил Медунов:

– Знаете, Леонид Ильич, все у нас хорошо. Но прокуратура замучила. Людей терроризируют, не дают спокойно работать. А Найденов вообще не считается с партийными органами. Даже игнорирует решение комиссии ЦК. Все ему нипочем.

– Ладно, вернусь в Москву из отпуска – и во всем разберемся. Ты подъезжай, подумаем, – ответил Брежнев.

По дороге домой Гавриленко выслушал много нелестных слов в свой адрес, но выкрутился и потому был удостоен чести поехать с Медуновым в Москву. Правда, дальше приемной секретаря ЦК Черненко его не пустили, и он только увидел, как Сергей Федорович и Константин Устинович расцеловались. Минут через пятнадцать они вышли вдвоем и пошли к Брежневу.

Оттуда Медунов вернулся, сверкая, как новая медная копейка. Самыми нелестными и циничными выражениями он крыл Найденова, пообещав отправить его туда, куда Макар телят не гонял. Безапелляционно сообщил, что судьба заместителя генерального прокурора решена.

Через день-два аппарат Прокуратуры СССР загудел как растревоженный улей: Найденова снимают, даже не подыскивая благовидного объяснения! Для меня лично ситуация была понятна, потому что решение генсека совпадало с желанием генерального прокурора избавиться от строптивого заместителя. Рекунков и Найденов, будучи замами, почти открыто конфликтовали между собой, и это не было тайной для аппарата Прокуратуры СССР. Помню, как сразу после назначения Рекункова генеральным прокурором я был у Найденова в кабинете. Зашла секретарь и сказала:

– Александр Михайлович приглашает вас на обсуждение своего доклада на коллегии.

– Скажите, меня нет – уехал в ЦК, – зло ответил Найденов.

Я опешил. Во-первых, я знал Виктора Васильевича как очень скрытного и сдержанного человека. Подобного он в присутствии подчиненных никогда не допускал. Во-вторых, распоряжения генерального всегда и для всех были законом, в том числе и для замов. Слышать, что они были проигнорированы, мне было в диковинку. Еще тогда я понял: такая несдержанность никогда не прощается.

Но надо отдать должное этому выдающемуся человеку. До подписания приказа Найденов держался великолепно. За два дня до ухода он выступил на партийном собрании главка. Никто ничего не мог понять, так уверенно и с таким достоинством держался наш руководитель. Мы даже сошлись на том, что слухи о его отставке – выдумка. Оказалось, нет. Тогда же, пережив все это в себе, Найденов заработал свой первый инфаркт, не заметив этого.

Поддержал Найденова в эти трудные минуты, как ни странно, Чурбанов. Он протолкнул его на работу в МВД и пробил должность заместителя начальника академии по работе с иностранцами. Найденову вместо классного чина государственный советник юстиции 1-го класса, приравненного к званию генерал-полковника и присваиваемого указом Президиума Верховного Совета СССР, Щелоков дал звание полковника внутренней службы. Как любил тогда говорить Медунов: «Мордой его, мордой!»

Осмелели и сочинские руководители. К нам, на направленное ранее представление, поступил ответ Сочинского горисполкома примерно такого содержания: «Исполком Сочинского городского Совета народных депутатов рассмотрел представление бывшего заместителя генерального прокурора СССР Найденова в отношении Мерзлого и не находит основания для дачи согласия на привлечение его к уголовной ответственности. Если Прокуратура СССР будет располагать новыми материалами в отношении Мерзлого, просим представить их на рассмотрение исполкома».

Ответ этот показали Рекункову. Читая перлы обнаглевших сочинцев, Рекунков то краснел, то бледнел. Через несколько дней он лично подписал повторное представление в отношении Мерзлого. Наступала осень 1981 года.

Медунов не сдавался. Рекункову пришлось еще дважды делать письменные напоминания о рассмотрении своего представления.

Между тем Мерзлый, попав на хозяйственную работу, растерялся. Он никогда не умел по-настоящему трудиться и тем более не был специалистом вообще. Александр Трофимович срочно подготовил документы на поступление в аспирантуру и подобрал тех, кто мог бы написать ему кандидатскую диссертацию.

Стать ученым и перейти на преподавательскую работу Мерзлый не успел. В мае 1982 года его наконец арестовали.

Расчеты Медунова на то, что со снятием Найденова следствие будет парализовано, не оправдались.

Большую активность в разоблачении взяточничества, процветавшего в Краснодарском крае, стали проявлять местные КГБ и прокуратура. Они развернули большое дело по Геленджику, где арестовали начальника управления общественного питания Бородкину по кличке Железная Белла. Молчать она не стала, и фамилии лиц, преступно связанных с ней, посыпались как из рога изобилия.

«Бриллиантом в короне» засверкала фамилия одного из самых доверенных лиц Медунова – первого секретаря горкома Погодина. Его предстоящий арест становился неизбежным. Медунов откровенно занервничал… Провел в Краснодаре очередное совещание, после которого довольно долго говорил с Погодиным наедине. О чем? Этого никто не знал и не знает. После состоявшегося разговора Погодин вернулся домой, зашел на работу, вышел, сел в «Волгу» черного цвета и… исчез навсегда. Ни всесоюзный, ни международный розыск результатов не дали до настоящего времени, и потому с самой большой долей уверенности следует полагать, что Погодин был убит. Медунов теперь мог спать более-менее спокойно.

В последние годы в печати публиковались материалы о том, что Медунова не стали привлекать к уголовной ответственности из-за конъюнктурных соображений. Это не так. При той войне, которую развязал этот горе-руководитель против Прокуратуры СССР, любые материалы о получении им взяток имели огромное значение. Ведь, несмотря на многочисленные аресты и разоблачения, он продолжал оставаться на своей должности.

Только один Тарада дал показания об оказании Медунову различного рода услуг, которые тянули на злоупотребление служебным положением. В такой ситуации ставить перед Верховным Советом СССР, депутатом которого был Медунов, вопрос о даче согласия на привлечение его к уголовной ответственности не решились.

Но расследование продолжалось. Медунов перенес еще один чувствительный удар, когда арестовали председателя комиссии партийного контроля крайкома Карнаухова. Один из ближайших подручных «первого» Карнаухов с азартом взялся за фабрикацию компромата на следственную группу. Теперь же, признав вину в получении взяток, он стал рассказывать обо всем, что знал. Карнаухов был фигурой довольно интересной. Любил выпить, любил женщин и потому окружил себя узким крутом лиц, с которыми и развлекался в свободное от работы время.

Однажды Тронову доложили, что в Сочи строится сверхшикарный особняк, который, как госдачи для членов политбюро, отделывают мраморной крошкой. Выехав на место, Тронов поразился масштабами строительства и стал выяснять, кто стоит за этим. Через Карнаухова ему прозрачно намекнули, что не стоит совать нос куда не следует. Что есть государственные секреты, которые знает очень узкий круг лиц в стране, а ему, Тронову, лучше оставаться в неведении. Что дом строит бывший советский резидент-нелегал, многие годы проработавший за рубежом, а это вопросы тонкие и деликатные. «Резидент так резидент», – решил Владимир Петрович и оставил в покое строителей, которым, в отличие от работы на других стройках города-курорта с его огромной незавершенкой, платили каждый день наличными от 25 рублей и выше.

В 1984 году «резидента советской разведки» арестовали. Им оказался ближайший друг Карнаухова лесозаготовитель Безручко. Сам председатель комиссии партийного контроля любил бывать на «секретной даче». Под звон бокалов и порнуху на видеокассетах они отвлекались от земных забот.

Работавший в 80-х годах заместителем начальника УВД Лихонин принимал активное участие в разоблачении сочинских взяточников. Однажды он отвез меня посмотреть этот знаменитый особняк. Стоял он на склоне ущелья. Садовый участок представлял собой террасы с высаженными на них редкими породами деревьев, в том числе и фруктовых. Непосредственно перед домом была площадка размером до 40 квадратных метров, окаймленная ограждением из чугуна ручной работы и цветными фонарями. У края площадки, на склоне, в огромной клетке прогуливались фазаны, павлины, летали попугайчики. Имелись большой, отделанный черным и голубым кафелем бассейн и сауна. Жилой комплекс состоял из двух этажей. На второй вела витая, ручной работы деревянная лестница. Там находились большой холл с качающимися диванами и несколько спален, обставленных шикарными мебельными гарнитурами.

– Как же умудряются отапливать эту громадину? – спросил я Лихонина.

Леонид Семенович улыбнулся:

– Довольно просто. Под домом сделан огромный резервуар для нескольких тонн солярки.

Вот уж воистину: красиво жить не запретишь, как, кстати, и сегодня новым русским.

Любил председатель комиссии партийного контроля такую жизнь. А в рабочее время он умел травить и затравливать неугодных. Как-то к нему на прием попала женщина. Она отчаялась жаловаться по инстанциям, потому что все ее заявления пересылались в Краснодар и заканчивались отписками местных князьков. Выслушав еще один отказ от самого Карнаухова, она обреченно спросила:

– Господи, да где же найти правду?

Карнаухов с иронией посмотрел на посетительницу:

– Вам очень нужна правда? Пойдите и купите ее за углом в киоске «Союзпечать» за пять копеек[44].

Такие, как он, были «истинными коммунистами» и одновременно большими циниками удивительной страны, хозяевами которой они себя считали.

А расследование между тем набирало темпы. Руководители торговли и общественного питания Сочи давали взятки работникам Главкурортторга и заместителю министра торговли РСФСР Лукьянову. Аресты этих лиц привели следователей на Северный Кавказ, в Ставропольский край.

Здесь и был арестован знаменитый Лобжанидзе, обессмертивший свое имя строительством самых шикарных ресторанов и кафе в Ессентуках и Кисловодске.

Отсюда потянулись ниточки в Министерство легкой промышленности РСФСР. Один из финалов этого огромного дела – скамья подсудимых для министра Кодратенко и группы его приспешников.

В те годы, да и сейчас, мы любим разглагольствовать о мафии, не особенно задумываясь, как понимать это явление. Но все-таки мафия по западному образцу предполагает стройную организационную структуру. Мы же в те годы получили нечто худшее.

Фишман и Фельдман, с которых начались минрыбхозовское, сочинско-краснодарское и другие дела, были связаны с Роговым и Рытовым. Эти в Грузии с Кохреидзе и Асатиани. Они, в свою очередь, с Денисенко, а все вместе – с десятками руководителей в различных регионах страны. Они же с Пруидзе в Сочи и так далее. Сотни, тысячи людей, загнанных в жесткие социалистические рамки нормированной заработной платы, изыскивали возможности улучшения материального положения за счет хищений и взяток.

Почти вся страна воровала, кто как мог и где мог. Даже Леонид Ильич как-то в своих воспоминаниях поделился с народом своими мыслями: мол, не понимаю, почему все любят говорить, как им нелегко живется. Каждый должен о себе заботиться сам. «Вот я по молодости, – писал он, – работал грузчиком и каждый раз пятый мешок забирал себе. И для державы польза, и сам внакладе не оставался». Будущий генсек, впрочем как и миллионы его соотечественников, не видел в подобном ничего зазорного, не слишком-то боясь наказания за содеянное, а безнаказанность, как известно, развращает. Не потому ли высшее руководство страны уже тогда оказалось скомпрометированным подозрением в поголовной коррупции и взяточничестве?

В июле 1991 года в Нью-Йорке рядом с нашим консульством я увидел мужчину лет пятидесяти с плакатом на груди. С ним поздоровался наш вице-консул Виктор Евсеев.

– Кто это? – спросил я.

– Наш эмигрант, который просится домой, – ответил Евсеев и рассказал его историю.

Он приехал в Америку и устроился работать водителем грузовика в одной из компаний. Получил задание отвезти груз в другой город. Едет и ничего не поймет: никаких накладных на груз нет, рефрижератор не опечатан. Украл ящик. Возвращается, никто ничего не говорит. Едет во второй раз. Украл еще один ящик. И услышал: «Вы уволены». Никаких объяснений, никаких проверок. Ни тебе народных контролеров, ни БХСС. Выгнали и – баста! Только устроиться теперь никуда невозможно и пособие по безработице не платят. Попала твоя фамилия в компьютер, и ты – ноль. Жестокое, но по-своему справедливое наказание человека, которого жизнь в Союзе научила одному – воровать.

Вспоминая те годы, я часто думаю о том, каким же глубоким было социальное расслоение народа за все годы существования советской власти. Взять, например, рабочего мясокомбината и рабочего-металлурга. Что украдет второй на своем заводе? А первый? Помню, как на Запорожском мясокомбинате задержали несуна, который, отрезав ножки у свиной туши, надел ее на себя под плащ. Или своего друга-соседа, который, работая на оборонном предприятии, тащил домой шпиндель от токарного станка. На мой вопрос: «Зачем?» – прозаично ответил: «Хочу собрать дома токарный станок и буду подрабатывать».

Естественно, что среди высокорангированных воров и взяточников формировалась элита. Разумеется, из тех, кто обладал властью. Нарекли ее партократией.

Но не бороться с такими «чуждыми социализму явлениями» было нельзя. Вот и организовывались кампании по сохранности собираемого урожая, по борьбе с мелкими хищениями, по-крупному – рыбное, сочинско-краснодарское и другие дела.

В целом расследование крупных дел в отношении заевшихся партократов вызывало в народе одобрение. В справедливости сурового наказания, которое несли взяточники, никто не сомневался.

Одного за другим судили взяткодателей Тарады. И вдруг как гром среди ясного неба – смерть заместителя министра в Лефортовской тюрьме.

Поползли слухи: всесильная мафия и туда добралась. Между тем все обстояло не так.

Тарада буквально изнурял себя писанием сотен заявлений с подробнейшим изложением своей преступной деятельности. Кстати, ни ранее, ни в последующем я не встречал обвиняемых, которые решались на такое. К тому же он страдал гипертонией, и у него постоянно было высокое давление. Как-то при встрече я сказал, чтобы он выбрал себе более щадящий режим. Тарада засмеялся:

– Да я только и живу этим – воспоминаниями о своем прошлом. И с большой пользой для вас!

Непосредственно Тарадой и его окружением занимался следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре СССР Константин Карлович Майданюк. У него-то и появилось сомнение в полной искренности Тарады. Он решил проверить в Москве, Краснодарском и Ставропольском краях вклады на предъявителя, изучив по сходности почерка приходные ордера. Таким путем были выявлены крупные сбережения Тарады, которые он от следствия скрыл. Подлило масла в огонь и еще одно обстоятельство. В частном разговоре один мой знакомый рассказал, как в бытность Тарады секретарем крайкома его хотели с ним познакомить, и не где-нибудь, а в бане. Он пришел туда с черного хода и увидел сцену, которая вызвала у него отвращение. Знакомство не состоялось.

Этим я поделился с Майданюком, и через день он пошел допрашивать Тараду. Что произошло в следственном кабинете, никто не знает. Костя утверждал, что сказал ему только о скрытых вкладах. Я думаю, это и то, что узнал от меня. Во всяком случае, Тарада вернулся в камеру в ужасном состоянии. Таким сокамерники его никогда не видели. Часа два он молчал, не желая разговаривать ни с кем, затем упал. Вызвали бригаду скорой помощи, и Тараду увезли в одну из московских больниц. Через два дня он скончался от инсульта.

Каракозов поручил мне проверить обстоятельства его смерти и организовать похороны. Первое никакой сложности не представляло. Труп вскрывала и давала медицинское заключение комиссия экспертов. Предварительный диагноз подтвердился. Родственники увезли хоронить Тараду на родину. Говорят, что в те дни в Краснодарском крае было много застолий, где радостно поднимали тосты за упокой души бывшего партийного руководителя. А пить было за что, ибо после этой смерти десятки взяткодателей вздохнули свободно. Теперь им ничто не угрожало.

Карнаухова осудили к пятнадцати годам лишения свободы, так же как и Тарановского, Перепадю, Лукьянова. Остальные получили сроки поменьше.

Мерзлый начал давать показания сразу после ареста, а затем замкнулся и все напрочь отрицал. Позабыв, какими методами сам пользовался для расправы со своими противниками, он стал рассуждать по-иному.

«На примере с Шепселевым (бывшим заместителем начальника управления торговли Сочи), – писал Мерзлый Андропову, – я сделал вывод: надо быть осторожным с людьми. Верить нужно, чему нас учит всегда партия и чему я следовал в своей практической работе. Всюду и во всем нужны доказательства, и не расплывчатые. Так уж устроена жизнь. В данном случае я беспокоюсь не о себе, а о правде, потому что речь идет не обо мне, а о городской партийной организации. У нас принято, что среда формирует человека. Так что же получается, что меня сформировала как преступника партийная и комсомольская среда, ибо почти 25 лет я работал на освобожденной партийной и комсомольской работе? Если товарищи прокуроры хотят это так представить, то я с этим согласиться не могу».

Как большинство профессиональных партийных функционеров, Мерзлый привык понимать доказательства по-своему, так же как по-своему понимал и элементарную порядочность.

22 января 1975 года, опаздывая с женой на концерт и находясь за рулем той нелегальной «Волги», он в центре города на не регулируемом светофором пешеходном переходе сбил женщину. Водителем Мерзлый был никудышным, ибо водительское удостоверение ему вручили за семь месяцев до случившегося, естественно, без прохождения курса обучения. Потерпевшую доставили в больницу с закрытым переломом ноги, и она долго лечилась. И при таких, в общем-то бесспорных, доказательствах вины Мерзлого в нарушении правил дорожного движения, то есть в совершении преступления, он умудрился во всем обвинить несчастную женщину, а наказание за содеянное понес спустя много лет. Таким его «сформировала комсомольская и партийная среда».

Видимо, по этой причине, стремясь избежать наказания, попытался он и «косить» на следствии, симулируя психическое заболевание. При беседе с психиатрами Александр Трофимович заявил: «Меня постоянно беспокоит музыка. Навязчивые мелодии начал слышать в июне, находясь в следственном изоляторе. Впервые услышал похоронную музыку, а месяца через полтора появилась другая мелодия: «На сопках Маньчжурии». Она приходила и уходила, исчезала и возвращалась, как испорченная пластинка, а затем сменилась мелодией «Марша энтузиастов».

Не помогло. Мерзлого признали психически здоровым человеком.

Между тем следствием было установлено, что, используя свое служебное положение, он создавал благоприятные условия для получения взяток супругой. Следствие занялось Валентиной Алексеевной вплотную.

Мерзлая села на того же излюбленного конька – обвинения в нарушениях законности. Как бы между прочим она стала активно обрабатывать свидетелей, давших показания о преступлениях, которые она совершила. Закончилось это для нее арестом.

После смерти Андропова на Рекункова с подачи Медунова пытался надавить Черненко. Александр Михайлович заколебался.

– Не допустили ли мы ошибки в деле Мерзлых? – Именно так поставил он вопрос перед нами.

Убедившись, что нет, сказал:

– Пусть все будет по закону.

Супруги получили по пятнадцать лет лишения свободы с конфискацией имущества, в том числе и дачи. Приговор в последней части в Сочи на протяжении многих лет не хотели исполнять. И только после нескольких публикаций в печати преемник Сергея Федоровича Медунова Иван Кузьмич Полозков воспылал гневом, и дача была конфискована. Владимир Петрович Тронов еще задолго до развала партии бросил в горкоме на стол партбилет и занялся на личной автомашине частным извозом.

Медунова перевели на работу в Москву заместителем министра плодоовощного хозяйства СССР. Квартиру дали в престижном районе. Общественно-политическую оценку своей деятельности он получил сразу после смерти Брежнева, но и только.

Фактически Сергей Федорович отделался легким испугом. Но показания по делу ему все же дать пришлось. Он сидел перед мной и Каракозовым в строгом черном костюме с «Золотой Звездой» на лацкане пиджака. Заметно нервничал. Посылая в свое время по матушке генерального прокурора СССР, он, конечно, никогда не думал, что будет объясняться перед его подчиненными. При выходе из кабинета немного задержался и, полуобернувшись, спросил:

– Что же теперь со мной будет?

Пожалуй, это был самый главный и давно мучивший его вопрос.

Суды надзорных инстанций полностью реабилитировали Адуева, Чурганова и Доценко. Получили они и некоторое моральное удовлетворение после публикации в центральной прессе материалов о них.

Хуже было с Надеждой Богачевой. По делу Мерзлой был доказан факт фабрикации против Богачевой уголовного дела в обворовывании покупателей. Эти обстоятельства нашли полное подтверждение в суде. Но в течение нескольких лет никто не хотел опротестовывать приговор по делу. Богачева писала в своих жалобах: «Посмотрите, закон на моей стороне. Все так просто». Десятки должностных лиц делали вид, что ничего не слышат.

Только после нашего настойчивого вмешательства она была полностью оправдана.

Дальше Богачева стала добиваться восстановления в партии, потому что для нее это стало делом принципа. Но ни ей, ни бывшему прокурору Сочи Костюку Комитет партийного контроля (КПК) при ЦК КПСС упорно не хотел возвращать партбилеты.

Помню, как меня вызвали в КПК по поводу Богачевой. Весь разговор свелся к тому, что хотя суд ее и оправдал, но ведь две взятки Мерзлой она дала и, следовательно, совершила преступление. Такая в партии состоять не может.

Я объяснил, что по закону лицо, добровольно заявившее о даче взятки, подлежит освобождению от уголовной ответственности. Дело в этой части нами прекращено. Мне говорят: «Но!..» Отвечаю: «Это я понимаю. Но как быть с теми, кто давал взятки и на следствии упорно не хотел рассказывать правду? Сохранив свое реноме, они остались и при должностях и с партбилетами. Следовательно, Богачева по своей воле (другие скажут: по беспросветной глупости) оказалась в гораздо худшем положении. Как же тогда быть с элементарной человеческой верой в справедливость?»

Партийные функционеры отделались туманным обещанием подумать…

Такая вот получилась история «маленького человечка» Нади Богачевой. На нее обрушил свой гнев партаппарат, добивая ее не мытьем, так катаньем. И пока она на свои кровные ездила в Москву за правдой, рядом спокойно жил организатор ее травли персональный пенсионер, коммунист Медунов.

В 70-х годах он шагал в историю в одной шеренге с другими любимцами вождя. Рашидов выслуживался на хлопке, Кунаев – на пшенице, Алиев – на виноградарстве и нефтедобыче. Медунов – на рисе. Веками Кубань славилась твердыми сортами пшениц и животноводством. По инициативе Сергея Федоровича земли Кубани забрали под рисовые чеки, обещая баснословную урожайность с гектара. Не вышло. С горем пополам, путем приписок, собрали первый миллион кубанского риса, и Медунов получил желанную «Звезду» Героя Социалистического Труда. А что дальше? Риса стали выращивать не больше, чем раньше пшеницы. Выгоды для страны никакой. Страшно другое: чтобы восстановить эту землю в прежнем ее виде, потребуется не одно столетие.

Загубленные земли Кубани… Сотни и тысячи осужденных за взятки и хищения в Краснодарском крае… Всего этого оказалось мало для того, чтобы верный ленинец Сергей Федорович Медунов понес вполне заслуженное наказание.

Ну а что же Мерзлые? Друзья по достоинству оценили молчание Александра Трофимовича и добились отмены ему меры наказания. В 1989 году он появился в Сочи, прибыв в отпуск из колонии-поселения. В 1990 году вернулся насовсем. Говорили, что в ресторанах, где он часто бывал в то время, за него поднимали здравицы. Оказавшись на свободе, Мерзлый поехал в колонию к жене и попросил назвать тайники со спрятанными ценностями, чтобы использовать их для подкупа с целью облегчения участи Валентины Алексеевны. Она согласилась. После освобождения услышала, теперь уже от бывшего мужа, что эти ценности у него «украли» в поезде. Для убедительности он показал бывшей жене заметку об этом в одной из газет. Говорят, Мерзлая с болью в голосе сказала: «Саша, мы с тобой отлично знаем, как это делается!»

Сегодня все участники событий тех лет вышли из мест заключения. Кто-то из них занял прочные позиции в крупном бизнесе в Сочи и в Москве. Кто-то ушел из жизни. Кому-то не повезло, и они влачат жалкое существование. А кое-кто припеваючи живет на деньги, которые следствию изъять не удалось.