МЕЖДУ ДРУЗЬЯМИ И ПАРТИЕЙ

Вообще говоря, Надежда Константиновна занимала крайне левые позиции. Вчитавшись в ее слова, можно понять, как Ленин относился к развитию нэпа.

Установленная после революции продовольственная разверстка требовала от крестьянина сдавать государству весь хлеб и другие продукты. Себе разрешали оставлять лишь установленную норму — для будущего сева и для того, чтобы прокормить семью. Ограбление деревни настроило крестьянство против советской власти.

В феврале 1920 года Троцкий предложил товарищам отказаться от продразверстки и ввести, как он выразился, подоходно-прогрессивный натуральный налог, чтобы крестьянину был смысл стараться. Товарищи не поддержали Троцкого. А потом еще будут упрекать в нелюбви к крестьянству…

А ведь принятие его предложения избавило бы страну от крестьянских восстаний весной 1921 года, которые по-настоящему испугали Ленина. Вот тогда Владимир Ильич сам предложил новую экономическую политику.

К счастью, в тот момент в России еще были политики, которым хватило ума остановиться. Спохватившись, занялись возмещением ущерба. Несмотря на страшные потери в Гражданскую, в стране еще оставались миллионы людей, которые хотели и умели работать. Даже частичное снятие оков с экономики и возвращение к рынку позволило им развернуться. Новая экономическая политика, разрешившая частную инициативу, быстро дала результаты: промышленное и сельскохозяйственное производство достигло довоенного уровня. Россия не только полностью обеспечивала свои потребности, но и вновь экспортировала зерно.

Вся жизнь стала меняться к лучшему — по сравнению с революционным временем.

В августе 1918 года была отменена частная собственность на жилье. Декрет Совнаркома от мая 1920 года о мерах правильного распределения жилья среди трудящегося населения наделял государственные учреждения правом переселять людей из одного жилого помещения в другое. Изгоняли владельцев и захватывали «барские» квартиры.

В январе 1921 года отменили квартплату. Раз квартиры — ничьи и ничего не стоят, то беречь их не стоит. Водопровод и канализация не работали. Пустующие комнаты превращали в туалеты. Дров на хватало, жгли двери, мебель.

Магазины закрылись, как и рестораны. Исчезла торговля, всё стали распределять — в зависимости от должности и доступа к складам конфискованных вещей.

В январе 1921 года отменили плату за одежду, медикаменты, стричь в парикмахерских и шить одежду в ателье велели бесплатно. А что получилось? Трамваи бесплатны, но они не ходят. Лекарства бесплатны, но они исчезли из аптек. Квартиры бесплатны, но нечем топить. Обеды бесплатны, но кормят отвратительно. Бани бесплатны, но нет воды. Одежда по ордерам, но они не всем полагались.

С началом нэпа восстановили оплату жилья и коммунальных услуг. Разрешили частную торговлю, а также держать кафе и рестораны. Это было избавлением от голода. Открылись магазины, можно было что-то купить. Люди возвращались к нормальный жизни.

Какова же была реакция власти? В октябре 1924 года пленум Центральной контрольной комиссии партии отметил: «Период нэпа таит в себе опасности, особенно для той части коммунистов, которая в своей повседневной деятельности соприкасается с нэпманами. Неустойчивые элементы начинают тяготиться режимом партийной дисциплины, завидуют размаху личной жизни нэпманской буржуазии, поддаются ее влиянию, перенимают ее навыки, ее образ жизни…»

Испугались того, что нэп стал искушением не только для обычных граждан, но и для членов партии. Он рождал крамольные мысли: зачем нужно строить социализм, если всё необходимое для жизни дает свободная рыночная экономика, основанная на частной собственности?

Расцвет страны в период нэпа советские вожди воспринимали с плохо скрытым раздражением и возмущением. Эти чувства понятны: Россия нэповская могла прекрасно развиваться и без них. Жесткий политический режим только мешал экономике. Партийный аппарат и госбезопасность оказывались лишними. Так что же, большевистским вождям уходить? Они хотели оставаться хозяевами страны.

Ленин писал члену политбюро и заместителю главы правительства Льву Каменеву: «Величайшая ошибка думать, что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому».

В словах вождя не было противоречия с его собственным решением о переходе к новой экономической политике. Это было всего лишь вынужденное и временное отступление. Марксистская доктрина требовала отмены частной собственности и административного управления всеми сторонами жизни общества. Ленинская попытка воплотить идею в жизнь разрушила экономику и привела к голоду. Но Ленин всё равно считал политику строительства коммунизма правильной. Надо было только изменить методы.

Отказаться от планово-административной экономики было равносильно признанию в провале коммунистического эксперимента. На это Владимир Ильич, при всей его невероятной гибкости, пойти не мог. Ведь это стало бы и признанием бессмысленности Октябрьского переворота и многолетней Гражданской войны. Потому из всех сил в стране подогревали ненависть к нэпу и нэпманам.

Надежде Константиновне не нравилось отступление от курса на строительство коммунистического общества. На политбюро 24 декабря 1924 года Крупская возмущенно говорила о том, что появился новый социальный тип «крестьян-помещиков» — они разбогатели, купили землю и теперь сдают ее в аренду и нанимают работников:

— Наблюдается совершенно недопустимое явление. На своей бывшей земле сидят бывшие помещики-дворяне, имеющие связи с белогвардейщиной. Трудовой надел получается ими часто на мертвые души и потому бывает несоответственно велик. Конечно, против прежнего их сильно урезали, но всё же у них вместо одной души имеется надел на пять, а то и на десять душ, находятся какие-то фиктивные родственники. А в особенности они себя хорошо обставляют там, где в земельных органах сидят помещики. Так, например, в Смоленской губернии сидели в земельном органе земские начальники, вице-губернаторы, прокуроры судебных палат. Когда выгнали их оттуда, они перешли в судебные органы, где защищали интересы помещиков. Особо срочных мер требует пограничная полоса, где имеется большая опасность, что в случае войны белогвардейщина станет против нас.

Товарищ Смирнов совершенно не прав, настаивая на том, чтобы выселять только бывших помещиков, лиц дворянского происхождения. Не прав потому, что мелкопоместные землевладельцы из крестьян и купцов еще больше прижимают, чем старые дворяне. К ним такое же озлобленное отношение со стороны крестьян. Поскольку у них отняли основную землю, оставив небольшие клочки, они озлоблены и являются не менее опасным элементом, чем бывшие дворяне. Ко всем этим землевладельцам надо принимать общие меры, а не разделять по сословиям. Крестьяне говорят: возвратились помещики.

Крупская возразила председателю ЦИК Михаилу Ивановичу Калинину:

— Теперь относительно того, что товарищ Калинин говорит, что хорошо купцы и крестьяне обрабатывают землю. Я сомневаюсь в этом. Никаких образцовых хозяйств там нет. А уж если не налажены советские хозяйства, то думать, что купеческие и помещичьи хозяйства являются образцовыми, — громадная ошибка.

Калинин заметил:

— По сравнению с совхозами кулацкие хозяйства, конечно, образцовые.

Михаил Иванович до поры до времени пытался защищать интересы крестьян. И это уже вызывало раздражение. На заседании политбюро Сталин укорил Калинина:

— Защищаешь кулака.

Калинин поправил Сталина:

— Не кулака, а трудового крестьянина.

Надежда Константиновна стояла на своем:

— Продолжается только закабаление в старой форме, помещики-неодворяне кабалят крестьян не меньше помещиков-дворян, даже много хуже кабалят…

Надежда Константиновна обрушилась на Бухарина за его обращение к крестьянам — «обогащайтесь». Ей казалось, что в деревне правые дают волю кулаку, от чего страдает бедняк.

Каменев, Зиновьев, Крупская и Сокольников написали «Секретную докладную записку (Для нескольких товарищей по списку)», в которой упрекали Бухарина и его команду в терпимом отношении к середняку и государственному капитализму, в пренебрежении классовой борьбой в деревне. Бухарина критиковали за «отвращение к классовой борьбе», за «антиленинскую теорию о врастании кулака» в социализм. И получили жесткий ответ, подписанный Бухариным, Дзержинским, Калининым, Куйбышевым, Молотовым, Рыковым, Рудзутаком и Сталиным. Тогда еще Николай Иванович Бухарин входил в сталинскую группу. Но продержался в ней недолго.

Разделавшись с «троцкистами» и «зиновьевцами», Сталин занялся «правыми».

Противостояние возникло, когда в Кремле решили ограбить деревню. Зерно отбирали у тех, у кого оно было, то есть у справных хозяев. Успешных, умелых крестьян назвали кулаками и по существу объявили вне закона. У так называемых кулаков забрали всё имущество, им запретили снимать деньги со своих вкладов в сберегательных кассах. Потом их стали изгонять из родных мест вместе с семьями. Больше полутора миллионов крестьян и их родных были высланы в лагеря и трудовые поселения. Имущество ограбленных кулаков уходило в доход государства, но часть распределяли среди односельчан: люди охотно брали то, что отняли у соседей. Постыдная аморальность поощрялась властью.

Массовая коллективизация — полный разрыв с тем курсом, которым с начала XX столетия шла Россия, отказ от рекомендаций экономической науки. И самое страшное — эта политика строилась на крови крестьянина, на уничтожении деревни. Колхозная система начисто отбивала желание эффективно хозяйствовать.

Николай Иванович Бухарин с нескрываемым возмущением говорил о новой сталинской теории:

— Полное право гражданства в партии получила теперь пресловутая «теория» о том, что чем дальше к социализму, тем большим должно быть обострение классовой борьбы и тем больше на нас должно наваливаться трудностей и противоречий. При этой странной теории выходит, что чем дальше мы идем в деле продвижения к социализму, тем больше трудностей набирается, тем больше обостряется классовая борьба, и у самых ворот социализма мы, очевидно, должны или открыть гражданскую войну, или подохнуть с голоду и лечь костьми.

Николай Иванович еще не знал, насколько он близок к истине. Нескольким миллионам крестьян суждено было умереть от голода, а его самого ждал расстрел. Бухарина постоянно прерывал насмешками Серго Орджоникидзе, в ту пору главный партийный инквизитор — председатель Центральной контрольной комиссии. Бухарин не выдержал:

— Почему ты мешаешь? Хохочешь и мешаешь?

Орджоникидзе заулыбался, ища одобрения у товарищей по ЦК партии:

— Вот те и на, и смеяться запрещено. Этого закон не запрещает.

Бухарин не выдержал:

— Я знаю, что тебе и шоферов бить по морде никто не запрещает. Что ж тут, в самом деле, такого?..

Орджоникидзе обиженно замолчал.

Надежда Константиновна возражала против «обогащения» крестьян, но ей претила и жестокость политики в деревне. Крупская пыталась сохранить верность принципам, ради которых когда-то пошла в революцию. Выступая на пленуме ЦК в июле 1928 года, она предупреждала товарищей по партии:

— Мне кажется, споры о том, изжило ли себя мелкое хозяйство или не изжило, довольно праздное занятие. Тут нельзя говорить о средних цифрах. Если мы возьмем, например, Северный Кавказ и Центральную Черноземную область, то это две совершенно разные области с разным характером. Растет стихийное тяготение к коллективистским формам хозяйствования, к коммуне. Конечно, это тяготение не повсеместно, не одинаково. Бок о бок, рядом в одной деревне Курской губернии, по словам одной крестьянки, выговорить не дадут слово «коммуна», а рядом создается коммуна…

Я всегда насчет борьбы с кулаком стояла на той точке зрения, что эту борьбу нужно вести как можно энергичнее. Но есть борьба и борьба. Есть борьба, когда мы ограничиваем эксплуататорские стремления кулаков. В этой борьбе середняк и бедняк с нами, когда мы не даем кулаку избирательных прав, даем в снабжении льготы бедняку и середняку. Но если мы нашу борьбу с кулаком организуем таким образом, что только разоряем хозяйство у кулака, задевая и хозяйство середняка и бедняка, тогда мы в классовой борьбе только спутываем карты.

Надежда Константиновна вовсе не разделяла взглядов Николая Ивановича. Но сочла необходимым вступиться за него, когда «любимца партии», с которым она сама еще недавно полемизировала, внезапно перевели в разряд врагов. На пленуме ЦК 22 апреля 1929 года она пыталась остановить злобную критику в адрес «правых»:

— Перехожу к последнему вопросу — внутрипартийному положению. Всяческие мелкие обвинения друг другу, конечно, только на руку врагам партии. Поэтому я думаю, что совершенно излишне друг друга во всех смертных грехах укорять, как с той, так и с другой стороны. Нельзя во всех смертных грехах винить тех, кого называют, я скажу в кавычках, «правыми». Здесь выступали товарищи Томский, Бухарин, Рыков, Угланов. Разве они одно и то же говорили? У каждого были свои оттенки.

Владимир Петрович Затонский, один из руководителей Украины, напомнил:

— Декларация общая была.

— Декларация может быть написана и под сердитую руку, и такая декларация может быть изжита.

Затонский настаивал:

— Это и нужно сделать.

— Товарищи, вы обождите, дайте мне сказать то, что я думаю. — Крупская призывала зал к спокойствию. — Важно выслушать мнение, несколько отличающееся от общего мнения. Я думаю, партия должна выслушивать возможно полнее имеющиеся в ней настроения, это важно для принятия правильного решения. Нельзя, если кто-нибудь скажет что-нибудь неправильное, из этого сейчас же выводить какой-то уклон, да еще его оформлять. Сейчас важно посмотреть с точки зрения интересов партии: надо ли выводить Бухарина и Томского из политбюро? Я думаю, что в интересах дела не надо.

Иван Федорович Стуруа, секретарь партколлегии Закавказской краевой контрольной комиссии, недовольно поинтересовался:

— А они что должны делать?

— Я думаю, что нельзя требовать какой-то декларации отречения. И из речи товарища Бухарина, и из речи товарища Рыкова видно, что речь идет не об основах, а об оценке момента. Жизнь поможет изжить эти уклоны. Надо и Бухарину, и Томскому работать в политбюро, потому что момент теперь самый ответственный.

Аплодисментов она не удостоилась. В отличие от Емельяна Ярославского, который возразил ей на пленуме:

— Нельзя, говорит товарищ Крупская, требовать отречения. Но мы ведь требовали отречения от неправильных взглядов у мясниковцев, у шляпниковцев, у троцкистов, у сапроновцев, — почему же от многих неправильных взглядов товарищей Томского, Рыкова и Бухарина нельзя требовать отречения?

Деревня сопротивлялась коллективизации и раскулачиванию, восставала. Это привело к росту авторитета «правых», иначе говоря, сторонников умеренной политики в городе и в деревне — главы правительства Алексея Ивановича Рыкова, партийного идеолога Николая Ивановича Бухарина, обратившегося к крестьянам с лозунгом «Обогащайтесь!», и главы профсоюзов Михаила Павловича Томского.

Сталину эти люди мешали. Политбюро заседало тогда три-четыре раза в месяц. Начинали в 11 утра, заканчивали иногда в семь вечера, но делали перерыв на обед. Приглашенные толпились в секретариате — небольшой соседней комнате; их вызывали по очереди. До осени 1929 года заседания политбюро по традиции вел глава правительства Рыков. Сталин сидел на противоположном от председательствующего конце стола, внимательно слушая выступавших. Иногда вставал и ходил по комнате, потом высказывал свое мнение.

После того как Троцкого выслали из страны, главной проблемой для Сталина был Алексей Рыков, член политбюро и глава правительства, уважаемый и влиятельный человек. Выходец из крестьянской семьи, русский Рыков многим представлялся более подходящей фигурой для руководства Россией. Сталин несколько лет подкапывался под Рыкова, пока не убрал его — вместе с Бухариным и Томским.

Кажется, в последний раз Крупская позволила себе особое мнение, когда, устранив основных соперников, Сталин всё-таки взялся за Николая Ивановича Бухарина. В июне 1929 года упразднил пост ответственного редактора «Правды», который занимал Бухарин. Его должно было заменить бюро редколлегии из трех человек.

Смысл неловкого маневра был вполне очевиден. Не бывает газеты без редактора, и через некоторое время новый редактор появился, но уже назначенный лично вождем.

Несколько членов ЦК позволили себе выразить недоумение, в том числе Крупская. 12 июня 1929 года Надежда Константиновна отправила в секретариат ЦК ВКП(б) письмо, составленное в самой мягкой форме. Но и выражение сомнения уже воспринималось как недозволенная фронда: «В прежние времена, бывало, редакции составляются без ответственных редакторов, но возможно ли сейчас обойтись без ответственного редактора — судить не берусь. К тому же и раньше, если никто не назывался ответственным редактором, то таковой всегда фактически существовал».

В 1929 году и Мария Ульянова попыталась защитить Бухарина, с которым столько лет рука об руку трудилась в редакции «Правды»: «Вывод из политбюро трех крупнейших работников партии Рыкова, Бухарина, Томского или дальнейшая “проработка” и дискредитация их, которая приведет к тому же несколько раньше или позже, является угрозой коллективному руководству… Я считаю заслугой тт. Рыкова, Томского и Бухарина, что они ставят перед партией эти большие вопросы, а не замалчивают их».

Мнение и жены, и сестры Ленина вождя не интересовало. От правых уклонистов требовали самокритики и покаяния. Но как бы они ни признавались в совершенных ошибках, этого оказывалось мало.

Утром 13 ноября 1929 года слово на пленуме ЦК получила Крупская:

— Перехожу к вопросу, который всех так волнует. Это вопрос о заявлении Бухарина, Томского и Рыкова. С одной стороны, виден громадный шаг вперед. Но надо отметить и другое, написано это заявление, по-моему, чрезвычайно неправильно. Надо было просто кратко сказать об отказе от ошибок, а не высчитывать, кто кого обидел… Мне кажется, что это заявление очень неудачное, говоря мягко.

Раздались недовольные голоса в зале:

— Мягко, очень мягко.

Кто-то рассмеялся.

— Я понимаю всю раздраженность, которую вызывает этот документ, — продолжала Крупская. — Надо с двух сторон подходить; с одной стороны, отметить всю недостаточность этого документа, с другой — поставить подавших заявление в такие условия, чтобы они сделали следующий шаг.

Голос из зала возразил:

— Нам некогда сейчас с ними возиться.

— Некогда возиться, а выходит возня очень большая. Нам надо самокритику развивать. То там, то сям какие-нибудь мелкие, даже не мелкие, а и крупные ошибки проскальзывают. Мы заинтересованы в том, чтобы их выправлять. Поэтому нам нужна деловая самокритика, ей мешают внутрипартийные трения. Бухарина Владимир Ильич характеризовал как любимца партии. Мы знаем положительные стороны этих товарищей. Нам трения надо свести до минимума и добиться того, чтобы все товарищи с пленума ушли с желанием напряженно и дальше работать.

Голоса:

— А как с таким заявлением выйдешь хорошо?

Станислав Косиор, кандидат в члены политбюро и генеральный секретарь ЦК КП(б) Украины, уверенно произнес:

— Там, где убеждение не помогает, нужно принуждение…

Яков Борисович Быкин, секретарь Ярославского губкома, высокомерно поправил Крупскую:

— Не права Надежда Константиновна, которая говорила относительно любви и преданности. Партия не любит тех вождей, которые не выражают интересов рабочего класса. Партия любит тех вождей, которые во время наступления идут впереди масс и ведут их в бой. Надо, чтобы хребет партии был крепкий, чтобы линия была ясная, четкая, классовая. Поэтому при всём желании, которое было у пленума, не принимать никаких организационных мер, ничего из этого не получилось.

Крупская замолчала, когда поняла, что это уже не дискуссия ленинского времени, когда внутри партии свободное выражение собственного мнения грозило лишь разгромной критикой. Сталин своих критиков лишал и самой жизни. Но от нее требовали осуждения «оппозиционеров».

На XVI съезде партии, утром 1 июля 1930 года, заместитель наркома просвещения Крупская говорила на ведомственные темы. Она нарушила регламент — произносила речь дольше положенного времени. Раздался звонок председателя. Голоса из зала предложили дать Надежде Константиновне дополнительное время:

— Продолжить!

— Продлить!

Но правильно подготовленные делегаты потребовали, чтобы она публично открестилась еще от двух недавних соратников:

— Насчет Рыкова и Томского!

Крупская пыталась избежать этого:

— Насчет Рыкова и Томского я ведь уже сказала.

Из зала настаивали:

— Мало, скажите еще.

Крупская опять пыталась завести речь о воспитании и культработе. Ее прервали:

— Скажите о Бухарине, о выступлении Рыкова и Томского.

Крупская:

— Правый уклон в данную минуту представляет собой, конечно, главную опасность, потому что он объединяет те элементы, с которыми необходима бешеная борьба. Из того, что я говорила о правом уклоне, вытекает и моя точка зрения на выступление Томского и выступление Рыкова.

Зал желал получить четкий ответ:

— Что из этого вытекает?

— Скажите точнее, яснее.

Яснее!

— Крайне недостаточно!

Крупская пыталась уклониться:

— Имейте терпение, чтобы выслушать также и о том фронте, который сейчас имеет важнейшее значение и игнорирование которого может считаться правым уклоном.

Кто-то рассмеялся. И всё равно требовали ритуального осуждения очередных врагов партии:

— Скажите насчет Томского и Рыкова!

Крупская сдалась:

— Меня не удовлетворяет ни выступление Томского, ни выступление Рыкова. Революцией нельзя руководить, не договаривая до конца. Тут нужна сплоченность рядов. Надо идти в ногу, идти сплоченными рядами…

Вот теперь она удостоилась аплодисментов.

Девятнадцатого декабря 1930 года на пленуме ЦК Рыкову фактически не давали говорить. Только что назначенный заместителем главы правительства Валериан Владимирович Куйбышев заявил, что пока Рыков руководит правительством, «это разлагающе действует на весь советский аппарат». Генеральный секретарь ЦК компартии Украины Станислав Косиор предложил освободить Рыкова от обязанностей председателя Совнаркома и председателя Совета Труда и Обороны, а на его место избрать Молотова.

Рыкова назначили наркомом связи, в феврале 1937 года арестовали, а в марте 1938-го расстреляли — вместе с Бухариным. Жену Рыкова, Нину Семеновну, начальника Управления охраны здоровья детей в Наркомате здравоохранения, расстреляли через полгода после мужа. И с Бухариным, и с Рыковым Надежда Константиновна когда-то дружила.

Михаила Томского вывели из политбюро, убрали с поста председателя ВЦСПС. Он избежал расстрела, покончив с собой 22 августа 1936 года…