НАРКОМПРОС СДАЕТ ПОЗИЦИИ

Бубнов как опытный аппаратчик держался очень осторожно. Надежда Константиновна иногда позволяла себе некоторую самостоятельность.

Андрея Януарьевича Вышинского в 1928 году утвердили членом коллегии Наркомата просвещения РСФСР и поставили заведовать Главным комитетом профессионально-технического образования (Главпрофобром). В 1931 году партийное бюро наркомата проверило программы, разработанные Главпрофобром, в сфере общественных наук. Обнаружило там ошибки. Партбюро потребовало наложить партийное взыскание на Вышинского. Нарком Бубнов был категорически против. Даже не пришел на заседание. Бубнов чувствовал, что карьера Вышинского только начинается.

Крупская же поддержала мнение коммунистов наркомата и отправилась на бюро Бауманского райкома партии, которое должно было вынести окончательное решение.

Наркомат просвещения переживал трудные времена. Еще в 1928 году подготовку кадров высшей, средней и низшей квалификации из ведения Наркомпроса стали передавать отраслевым наркоматам. Главпрофобр ведал уже только университетами и педагогическими учебными заведениями. В 1931 году главк и вовсе расформировали. Вышинского без дела не оставили. Утвердили прокурором республики, что до крайности изумило Крупскую и многих старых партийцев.

Вышинский в годы политической юности совершил поступок, который другим стоил бы жизни. После Февральской революции он стал комиссаром 1-го участка милиции Якиманского района Москвы. Потом в районе появилась управа, и Вышинского избрали председателем 1-го участка Якиманской управы. В октябре 1917 года председатель Якиманской управы, как и все другие руководители местной власти, получил подписанное министром юстиции Временного правительства Павлом Малянтовичем распоряжение: «Постановлением Петроградской следственной власти Ульянова-Ленина Владимира Ильича надлежит арестовать в качестве обвиняемого по делу о вооруженном выступлении третьего и пятого июля в Петрограде. Ввиду сего поручаю Вам распорядиться о немедленном исполнении этого постановления в случае появления названного лица в пределах вверенного Вам округа. О последующем донести».

Вышинский распорядился развесить эти объявления у себя в районе, не предполагая, что всю остальную жизнь будет проклинать себя за этот поступок. Старые большевики вообще удивлялись, как Вышинский остался на свободе, если его прежних товарищей-меньшевиков уже отправили за решетку. Они не знали одного важного обстоятельства в жизни Андрея Януарьевича.

Когда молодой меньшевик Вышинский — партийная кличка Юрий — в 1908 году сидел в бакинской тюрьме, в одной камере с ним оказался большевик весьма угрюмого вида. В документах он значился Гайозом Нижарадзе. Сокамерники именовали его Кобой. Настоящая его фамилия была Джугашвили. В партийной печати он писал под псевдонимом Сталин. Отбывая срок, изучал модный тогда среди революционеров искусственный международный язык эсперанто (что не помешало ему впоследствии уничтожить эсперантистов как иностранных шпионов).

Вышинскому молодая жена приносила вкусные и обильные передачи из дома, и он подкармливал Кобу. Тот ел с удовольствием, правда, «спасибо» не говорил. Вышинского неблагодарность сокамерника не обижала — видел, какой сложный характер у Кобы. 4 ноября 1908 года Вышинский, отбыв четырехмесячный срок, вышел на свободу. Через 17 дней покинул тюрьму и Сталин. У него срок был посерьезнее. Его выслали на три года в Вологодскую губернию, в Сольвычегодск.

Когда десять лет спустя они вновь встретились, Вышинский ни полсловом, ни намеком не позволил себе напомнить Сталину о том, что тот вроде как в долгу. Это и спасло ему жизнь. Андрей Януарьевич нашел верный тон в отношениях со Сталиным — только на «вы», с почтением и даже благоговением, без малейшей попытки напомнить о прежних дружеских и равных отношениях. Это Сталину понравилось. Тем, кто безоговорочно понимал и принимал его величие и превосходство, он покровительствовал.

Сталин избавлялся от старых большевиков, которые когда-то были с ним на равных. Предпочитал людей, которых преследует страх и которые поэтому превращаются в лакеев. Бывший меньшевик Вышинский, поставивший летом 1917-го свое имя под приказом об аресте Ульянова-Ленина, знал, что уцелел только милостью Сталина.

Вышинский был юристом, прекрасно образованным, разносторонне одаренным, с блестящей памятью, с ораторским даром. Сталину нужен был не законник, не юрист-крючкотвор, не педант, который заботится о строгом соблюдении закона, а стряпчий-пройдоха, который любому сомнительному дельцу способен придать законную форму. Вышинский с его хорошо организованным и дисциплинированным умом оказался очень полезен — он умел то, чего не могли другие с куда большим партийным стажем.

На XVII съезде партии Сталин обрушился на тех руководителей, которые думают, что «партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков». Вышинский лучше других понял сталинскую мысль: репрессии должны быть прикрыты законами. Важно создать видимость полной законности, а делать то, что нужно власти.

Вечером 10 апреля 1928 года Крупская — последней — получила слово на пленуме ЦК, который продолжался несколько дней. Говорила она скучно и без меры часто ссылалась на Владимира Ильича. Посетовала для начала, что партия проморгала опасных врагов.

— Владимир Ильич говорил: «Мы победили врагов, победили капиталистов, а теперь этот враг среди нас, но мы его в экономической обыденщине не видим». Вот это как раз шахтинское дело. Врага не заметили.

Упомянутое Крупской печально известное «шахтинское дело» («вредительская организация буржуазных специалистов в Шахтинском районе Донбасса») придумал крупный чекист Ефим Григорьевич Евдокимов.

Двенадцатого марта 1928 года «Известия» писали: «На Северном Кавказе, в Шахтинском районе Донбасса, органами ОГПУ при прямом содействии рабочих раскрыта контрреволюционная организация, поставившая себе целью дезорганизацию и разрушение каменноугольной промышленности этого района…

Следствием установлено, что работа этой контрреволюционной организации, действовавшей в течение ряда лет, выразилась в злостном саботаже и скрытой дезорганизаторской деятельности, в подрыве каменноугольной промышленности методами нерационального строительства, ненужных затрат капитала, понижении качества продукции, повышении себестоимости, а также в прямом разрушении шахт, рудников, заводов».

Дело, придуманное северокавказскими чекистами, должно было показать стране, что повсюду действуют вредители, они-то и не дают восстановить промышленность и вообще наладить жизнь. А вредители — бывшие капиталисты, дворяне, белые офицеры, старые специалисты. Некоторые из них — прямые агенты империалистических разведок, которые готовят военную интервенцию.

Даже нарком обороны Ворошилов заподозрил неладное и написал записку побывавшему там члену политбюро Михаилу Томскому: «Миша! Скажи откровенно: не вляпаемся мы на открытом суде в Шахтинском деле? Нет ли перегиба в этом деле местных работников, в частности, краевого ОГПУ?»

Томский счел нужным ответить, что дело ясное. Но, выходит, и Ворошилов чувствовал, что всё это липа… Крупская сомнений себе не позволяла.

Надежда Константиновна вышла на трибуну пленума ЦК, чтобы отстаивать интересы своего ведомства. В свое время все учебные заведения в стране подчинили Наркомату просвещения. К концу 1920-х верх взяли сторонники передачи ряда учебных заведений Высшему совету народного хозяйства. Наркомпрос отчаянно сопротивлялся. Крупская, опытный человек, понимала, как устроен государственный аппарат. Наркомат, у которого что-то отбирают, теряет влияние и значимость, с ним перестают считаться.

Крупская отстаивала позиции своего ведомства:

— Когда принимали программу партии, мы говорили о политехнической школе, о необходимости теснейшей связи, теснейшей увязки всего просвещения с производством. Если мы посмотрим на Европу, на Америку, мы увидим, что там эта связь идет не только по линии высших учебных заведений. Наркомат просвещения борется с первых шагов за связь с производством. Если это не осуществлялось, то потому, что навстречу не шли хозяйственники, ВСНХ не шел.

Возьмем частный вопрос — о практике студентов. Наркомпрос бьется за эту практику. А что студенты рассказывают, как у них практика проводится? На них смотрят враждебно. Студент-текстильщик, например, должен работать у станка, а ему вместо этого администрация предлагает три раза в день смотреть на градусник, какая температура в мастерской. Это же издевательство, а не помощь от ВСНХ!

Нам на пленуме предлагают проект передачи вузов. Куйбышев, Косиор, члены президиума ВСНХ, которые заняты по горло вопросами производства, должны будут ими заниматься. Они должны будут свой Главпрофобр создать. Почему они думают, что тот Главпрофобр, который они у себя в ВСНХ создадут, целесообразнее поставит эту работу?

Когда приходишь с чем-нибудь, требуют план, а тут ВСНХ требует, чтобы ему на слово поверили, что он лучше поставит вузы. А практических предложений никаких не вносит. Практические предложения выдвигались в свое время Наркоматом просвещения. Учитывалась книжка Тейлора, которую сугубо советовал Владимир Ильич. Тейлор развивает целую систему, как надо воспитывать инженеров, как инженер должен на производстве работать у станка, какие работы на фабрике выполнять. Всё это разработано в систему. Но не проводится в жизнь: ах, это дело Наркомпроса, мы вам помогать не будем. Это ваше дело, как хотите, так и делайте…

Еще в 1921 году Крупская опубликовала статью «Система Тейлора и организация работы советских учреждений» с критикой уже сформировавшегося советского бюрократизма. Она пересказала идеи своего мужа.

Ленина увлекла книга американского инженера и классика теории управления Фредерика Уислоу Тейлора «Научная организация труда». В России среди поклонников американца оказался видный социал-демократ, а затем меньшевик Осип Аркадьевич Ерманский (Коган). После Февральской революции его избрали членом ВЦИК, после Октября депутатом Моссовета. А в августе 1920 года арестовали. Правда, через месяц выпустили, но охоту заниматься политической деятельности отбили. Хорошо образованный человек (учился в Цюрихе), он стал преподавать в Московском университете.

Госиздат выпустил книгу Осипа Ерманского «Научная организация труда и производства и система Тейлора». Ее прислали Ленину. Он с интересом ее прочитал и поделился впечатлениями с женой. Но американские теории — даже с подачи Ленина и Крупской — в стране победившего социализма не приживались.

Тридцать первого декабря 1928 года на политбюро рассматривался вопрос о работе Донугля (Донецкого государственного каменноугольного треста по производству и продаже каменного угля и антрацита).

Докладывал Георгий Ипполитович Оппоков (партийный псевдоним Ломов). Дворянин и выпускник юридического факультета Московского университета, он рано присоединился к большевикам. Осенью 1926 года уехал на Украину руководить добычей угля в Донбассе. Его избрали членом ЦК. А в 1937-м арестуют и расстреляют.

Выступила и Крупская. Она опять заговорила о больной для Наркомата просвещения проблеме — о том, что систему высшего образования выводят из ее ведомства:

— Товарищ Ломов говорил о том, что техникумы не работают, нет умелых техников. Все вопят насчет отсутствия среднего персонала, который мог бы быть передатчиком от инженера, который дает общие установки, к рабочему. На заводе АМО прекрасный чертеж при передаче к рабочим, которые должны были произвести по чертежу зубья, техник перепутал. Маленькая ошибка, вытекающая из плохой подготовки техника, а в результате — громадный убыток заводу. И у нас постоянно будут такие прорывы, такие промахи повсюду, если не будет подготовленного среднего технического персонала. Инженер — это высший командный состав, а среднего командного состава, офицерского состава, руководящего десятниками, низшим руководящим составом, унтер-офицерами, у нас нет. В техникумах у нас стараются расширить программу под инженеров, а практического умения не дают. Я бы хотела воспользоваться этим случаем, чтобы обратить внимание политбюро, что здесь у нас самое слабое место. Насчет вузов мы говорим очень много, а насчет техникумов и практиков мы ничего не делаем, а тут нужно что-то сделать.

Она не упускала ни одной возможности, говоря современным языком, пролоббировать интересы своего ведомства. 16 ноября 1929 года Крупская получила слово на пленуме ЦК партии. Опять выступила против передачи высших учебных заведений из ведения Наркомата просвещения:

— Средние кадры, техники и агрономы средней квалификации, — наилучшая гарантия против вредительства. Ведь у нас когда вскрывается вредительство? Когда вредители уже навредили, когда уже испортили, тогда начинается устрашение. А надо вовремя предупреждать, не давать вредить.

— Как только начал вредить, — прервал Крупскую генеральный секретарь ЦК компартии Украины Косиор.

Станислав Викентьевич Косиор напрасно так рьяно требовал борьбы с «вредителями». Его родной брат уже стал жертвой репрессий. Владимир Викентьевич Косиор после Гражданской войны руководил на Украине профсоюзами, редактировал газету «Труд», был представителем Внешторгбанка во Франции. В 1928 году за участие в левой оппозиции был исключен из партии. Его сослали в Минусинск.

Старший брат руководил Украиной, а над младшим просто измывались. Владимир Викентьевич просил Станислава о помощи: «Зимой меня выселили с одной квартиры на другую, затем в срочном порядке выбросили с вещами в холод и дождь на улицу, и я пару месяцев с товарищем-женой, больной туберкулезом, жил в сарае с навозом, где помещались лошади и свиньи».

В 1936 году Владимира Косиора посадили в Усть-Печорский лагерь НКВД. Брат и пальцем не пошевелил, чтобы ему помочь. В январе 1938 года Сталин перевел Станислава Косиора в Москву. А младшего Косиора тогда же расстреляли. Но и старший недолго оставался на свободе. В мае 1938 года его арестовали, в феврале 1939 года тоже расстреляли…

— Предупредить вредительство, сделать его невозможным — это лучше всего могут техники средней квалификации, — продолжала Крупская. — Рабочие чувствуют очень часто, что что-то неладно, но формулировать этого не могут, потому что у них нет точных сведений о том, что делает инженер, нет необходимых знаний. Технику же приходится проводить план, инженером составленный. Он видит, в чем вредительство. Если бы имели кадры хороших средних специалистов, у нас не было бы того вредительства, которое есть.

Мы какую линию берем? Гони всех в вуз. Никто не хочет идти в техникумы, все хотят идти в вузы, потому что вуз дает известное положение, выводит в люди. Все хотят идти в вузы, а о том, что есть на свете техникумы, многие не знают. У нас в школах второй ступени идет борьба со старыми специалистами. Мы им говорим: нашу программу надо так строить, чтобы она была легко усвояема рабочим молодняком и деревенским бедняцким и батрацким молодняком. А наши специалисты стремятся насовать в программы старый, ненужный хлам, тащат назад к буржуазной средней школе. То же самое и в рабфаках. Когда слышишь, как на рабфаках проходят героев Тургенева, то думаешь: для того ли ехал рабочий в рабфак, бросил работу, чтобы этим делом заниматься? Нет того отпора старому, который нужен по всей линии.

Каганович ее поддержал:

— Товарищ Крупская совершенно правильно говорила здесь, что нам нужно ускорить подготовку среднего технического персонала. Я совершенно согласен с этим. Может быть, в резолюции надо об этом крепче сказать.

Но принципиально вопрос был решен. Технические и вообще специализированные учебные заведения передавали в ведение Высшего совета народного хозяйства, Наркомата путей сообщения и других отраслевых комиссариатов. Роль Наркомата просвещения была сведена к учебно-методическому руководству.

Индустриализация нуждалась в подготовленных технических кадрах. В 1932 году комиссия, которой руководил секретарь ЦК и заведующий организационно-инструкторским отделом Павел Петрович Постышев, проверяла систему высшего и среднего специального образования и осталась недовольна постановкой дела в Наркомпросе.

Девятнадцатого сентября 1932 года появился Всесоюзный комитет по высшей технической школе при ЦИК СССР. 16 октября председателем комитета (в ранге союзного наркома) назначили старого друга Крупской — вице-президента Академии наук Глеба Кржижановского. Небольшие вузы сливали, число высших технических учебных заведений за четыре года уменьшилось вдвое, а число студентов выросло. Открыли новые, крупные центры технического образования. Сократили количество специальностей, которые можно было получать, внедрили новые учебники.

Создание комитета было ударом по Наркомпросу, хотя лично к Крупской отношения не имело. Положение в высшей школе взялся проверять секретарь ЦК Андрей Александрович Жданов, которому Сталин поручил вопросы идеологии, культуры и образования. Академик Кржижановский ушел. Его недолго просуществовавшее ведомство преобразовали в новое. Появился Всесоюзный комитет по делам высшей школы при Совнаркоме. 21 мая 1936 года его возглавил Иван Иванович Межлаук, который активно участвовал в Гражданской войне, потом руководил металлургическим заводом в Донбассе, работал секретарем ЦК в Туркмении, секретарем Тамбовского окружкома партии и заместителем управляющего делами Совнаркома. Его поставили руководить всем высшим образованием страны (за исключением военных академий и образовательных учреждений в сфере искусства). Подчиненная ему Высшая аттестационная комиссия постановлением правительства от 20 марта 1937 года получила право утверждать присвоение ученой степени доктора наук и ученых званий профессора и доцента (в начале 1930-х сообразили, что всё это нужно вернуть и восстановить саму систему защиты диссертаций). Комиссия же разработала правила приема и учебы в аспирантуре, которые действовали десятилетия.

Иван Межлаук просидел в своем кресле всего год с небольшим. 19 ноября 1937 года его сняли с должности и арестовали — «за шпионаж и теракты против руководителей Советской власти». 28 апреля 1938 года военная коллегия Верховного суда приговорила его к смертной казни. На следующий день Межлаука расстреляли.

Новым председателем Всесоюзного комитета по делам высшей школы сделали молодого сотрудника аппарата ЦК партии Сергея Васильевича Кафтанова. После войны он станет министром высшего образования.

Министр Кафтанов вошел в историю, подписывая приказы об увольнении из университетов страны крупных ученых-генетиков, презиравших «народного академика» Трофима Денисовича Лысенко. Он обязал университеты «в двухмесячный срок пересмотреть состав всех кафедр биологических факультетов, очистив их от людей, враждебно относящихся» к теориям Лысенко. Такую же чистку министр провел в сельскохозяйственных, медицинских, зоотехнических и зооветеринарных институтах. Это предопределило отставание отечественной биологии на многие десятилетия. Не говоря о том, что кафтановские списки сломали судьбы выдающихся ученых.