И все-таки коллекция в России

Все годы собирательской деятельности, а она заняла 40 с лишним лет, князя беспокоила принципиальная проблема – как сохранить коллекцию и кому её наследовать. Никита Дмитриевич не мог не видеть, как после смерти талантливого художника, известного коллекционера исчезали их наследия, коллекции, ценность которых была именно в том, что они представляли собой нечто единое целое. Работы живописцев безжалостно делились между наследниками и в результате исчезали для публики, для музеев. Итак, кому же оставить коллекцию?

Вопрос наследства для меня – тоже тема дерзких параллелей. Объяснение простое. У князя детей нет, о чём он весьма сожалеет. У меня двое, чему я, конечно, безмерно рад. Князю есть что оставить, но некому. Мне есть кому, но нечего. Дом, который я купил в кредит в начале 90-х годов, при разводе остался за женой и дочерью. Так что у дочери, родившейся в Англии, есть крыша над головой. И у сына тоже есть крыша. Ему в наследство от меня остаётся маленькая квартирка в центре Москвы.

Что ещё я могу оставить детям? Несколько книг, которые написал? Это смешно! Когда я предложил моей 20-летней дочери, студентке университета в Баз, изучающей проблемы биомеханики, пойти в театр «Олд Вик» на пьесу Шекспира «Ричард III», она заявила: «Папа, я не хочу!» И рассказала, как несколько лет назад преподаватель литературы в колледже выгнала её с урока за то, что дочь сказала: «I hate Shakespeare!». И послала к директору объясняться. Ну, там всё быстро прояснилось: дочь прошептала это подруге громче, чем хотела. Мне дочь пояснила, что Шекспир, которого изучают в колледжах – вовсе не современный английский язык. А все эти кровавые истории её не интересуют. Разумеется, уровень преподавания литературы в Англии оставляет желать лучшего. Но и в России ведь дело обстоит едва ли не так же. Я хорошо помню звонок сына из Москвы: «Папа, приезжай к нам в школу – прочитай хотя бы одну лекцию по литературе!»…

Подытожу эти рассуждения: своим детям я не гожусь даже в наставники! Я убеждён, что и дочери, и сыну от меня мало проку. Материальные блага они в недалёком будущем смогут добыть себе сами. Дочь в Англии изучает биомеханику и увлечена спортом: в беге на 80 и 100 метров с барьерами она в числе лучших спортсменов Великобритании. Сын покинул Москву после окончания Медицинской Академии. Получив место аспиранта в Институте экспериментальной медицины при университете Макса Планка в Германии, он занимается генетическими исследованиями и параллельно с работой над диссертацией взял курс МВА… Так что, при всей условности данной параллели, реальность такова: материально мне нечего оставлять в наследство. И мои дети его не ждут.

Князь же, в утешение себе, может предположить, что дети могли бы нарушить единство его коллекции в дележах, раздорах и юридических тяжбах, которые сотрясали, например, коллекцию Рубинштейна… Да, проблема бездетности для него действительно болезненная. Я искренне сочувствую ему, что у него нет детей, а не в связи с тем, что своё главное духовно-материальное наследство по этой причине он должен оставить в музеях России, Америки, Европы.

Впрочем, в хлопотах, которыми князь был занят многие годы, пытаясь продать собрание, его грела надежда, что коллекция будет служить и доставлять удовольствие миллионам. Более того, эти хлопоты он связывал, прежде всего, с желанием продать коллекцию именно России. Этому есть объяснение. Русский театр, по убеждению Никиты Дмитриевича, являлся смесью жанров и стилей – высокого и низкого, общественного и личного, великого и малого, столичного и провинциального. Потому собрание следует показывать и изучать именно в России. Только в России будут это делать глубоко, оставив экзотику, привлекающую иностранцев, на втором плане. Именно из-за этой позиции длительное время коллекция Лобановых находилась в подвешенном состоянии. Были предложения от западных музеев, в частности в Италии. Там специалисты хотели бы иметь эту коллекцию прежде всего как учебное пособие по истории русского искусства. Но для Лобанова эстетические оценки и чувство долга перед Россией главенствовали над тем, чтобы согласиться сделать собрание лишь учебным пособием.

История продажи коллекции Лобановых-Ростовских полна драматических эпизодов. После трёх выставок в России, привлекших внимание общественности, он почти разуверился в возможности вручить собрание русской театральной живописи России. (Подарить, как мы знаем, Лобановы не решились из-за прохладного отношения к подаренному.) Такого рода опыт у них уже был. Начиная с 1992 года, мы с князем насчитали три безуспешные попытки продать коллекцию.

Первая связана с Московским товариществом «Дягилев-центр» (улица Лесная, 5). Председателем Центра был Ю.Любашевский, который исполнял должность консультанта «специальных президентских программ» при администрации Президента Ельцина. Так, Центр финансировал восстановление под руководством Андриса Лиепы трёх ранних балетов Дягилева, выделив миллион долларов. После того как спектакли прошли блестяще и были засняты на видео, появилась идея покупки Центром собрания Лобановых-Ростовских с тем, чтобы разместить его в музее Дягилева, который Центр наметил создать в Москве.

– Обсудив предложение с Ниной, – вспоминает Никита Дмитриевич, – мы решили его принять. И 9 августа 1993 года я направил Любашевскому письмо, сообщив, что мы готовы продать часть собрания, состоящего из 337 работ, описанных и проиллюстрированных в выставочном каталоге на немецком языке (оценка этих работ в 3,5 миллиона долларов была сделана «Сотби» в сентябре 1992 года). В ответ я был приглашён Любашевским на обед 24 сентября. Любашевский в благодарность за это решение даже предложил совместную с издательством «Искусство» публикацию весной 1994 года 2-го тома (первый был издан в 1990 году) о нашем собрании. А 30 декабря пришло его предложение купить всё наше собрание. Я ответил факсом 11 января 1994 года, подтверждая, что мы готовы продать собрание из 1040 работ, оцененного «Сотби» в июле 1993 года в 6 миллионов долларов. Спустя два дня, т. е. 13 января 1994 года, я прилетел в Москву и узнал, что Любашевский потерял своё место консультанта при президенте, и финансирование Центра и всех его мероприятий прекратилось.

Так сорвалась первая попытка.

Впрочем, в ту командировку Лобанов посетил отдел графики ГМИИ им. Пушкина и рассказал эту историю директору музея Антоновой. Она попросила Лобанова сделать письменное предложение музею купить эти работы. Что князь и сделал в своём письме от 26 января 1994 года.

Ирина Александровна обратилась к министру культуры Е.Ю.Сидорову, предлагая купить коллекцию. Тот отправил положительную резолюцию своему заместителю М.Е.Швыдкому: «Давайте предложение, а лучше деньги!» В результате переговоров с Министерством решено было организовать выставку в Музее личных коллекций при Музее им. Пушкина и на ней представить все продаваемые произведения. Антонова попросила Министерство культуры организовать перевозку экспонатов коллекции из Федеративной Республики Германия в Москву. Решили также провести экспертизу, которая должна была предшествовать покупке. Лобановы получили факс от заместителя министра культуры Швыдкого: «Министерство сообщает о готовности взять на себя финансирование и обеспечение организационных мероприятий по приёму выставки произведений из Вашей коллекции, находящейся в настоящее время в Гамбурге». Открытие выставки состоялось 3 ноября 1994 года. 29 декабря Швыдкой заявил Лобановым, когда они были у него на приёме: «Покупаем собрание железно!»

Все работы на выставке были подвергнуты экспертизе 19 местными экспертами. Комиссия по экспертизе была создана Антоновой. Она же, по просьбе Никиты Дмитриевича, встречала в аэропорту Джулиана Баррана, бывшего директора отдела импрессионистов в «Сотби», как самого авторитетного оценщика театральной живописи из Лондона, и наблюдала, как он ходил по залам музея, проставляя цены на работы Бенуа, Бакста, Гончаровой, Ларионова… «Абсолютно автоматически, – вспоминала она, – без малейших эмоций! Как будто это дыни и арбузы из Астрахани, а не уникальные сокровища». Покупка собрания Лобановых-Ростовских, казалось, – дело решенное. Уже шла речь о том, через какой банк и какими частями владельцы получат свои деньги. Антонова готовила статью об этой сенсационной покупке. Но… она не была опубликована. Сделка не состоялась.

Потом говорили, что помешала Чеченская война. Так это было или иначе, теперь сказать трудно. Но Ирина Александровна Антонова, спустя два года после той попытки продажи, отвечая на вопросы корреспондента «Известий», утверждала: «…Мы провели на самом высоком уровне, какой только возможен в России, полную экспертизу всего того, что сейчас предлагается к продаже. Было отклонено очень небольшое количество вещей, в основном, повторы или то, где эксперты не могли гарантировать достоверность… Что же касается самого уникального художественного собрания, то оно «просто блестяще». В музее отлично знают его. Поскольку коллекция Никиты Дмитриевича выставлялась здесь дважды – в 1988 и 1994 годах, сначала первая её часть, потом вторая… мы были бы счастливы обладать и всей коллекцией. У нас есть все необходимые условия для хранения и экспонирования этих замечательных работ».

Впрочем, в том же, 1995 году, когда в конце февраля Лобановым сообщили из Министерства культуры, что покупка не состоится, Никита Дмитриевич встретился с Антоновой и спросил, хотела бы она купить собрание без поддержки Минкульта. Ирина Александровна тут же согласилась, добавив, что не сможет купить всё, но только часть собрания на 2 миллиона долларов. С этой целью закупочная комиссия музея отобрала 190 из 347 работ, оценив их в 2 миллиона долларов. Лобановы согласились и на это. Оплата покупки должна была осуществляться по следующей схеме: 500 тысяч долларов при подписании соглашения и затем три ежегодных перевода по 500 тысяч долларов. Но и эта сделка не состоялась.

Привожу рассказ князя о третьей попытке:

– В 1997 году я написал письмо тогдашнему мэру Москвы Ю.Лужкову с предложением продать коллекцию городу. В результате, 22 августа 1997 года было опубликовано постановление правительства Москвы, которое поддержало идею покупки, а затем предложило консолидировать спонсорские средства за счёт внебюджетного Фонда развития культуры и искусства города. Собрание планировалось разместить в Музее современного искусства. Предполагалось приобрести эту коллекцию за 4,4 миллиона долларов. Потом нас попросили снизить цену на 30–40 процентов. В 1998–1999 годах по этому поводу шла интенсивная переписка. В конце концов, мы снизили цену. Пошли и на эту уступку! Затем директор Музея современного искусства академик З.К.Церетели сообщил, что музей готов приобрести 352 работы за 1,5 миллиона долларов. Мы с Ниной подписали и это соглашение. Но три года переговоров с Церетели оказались бесполезными. Музей современного искусства был открыт 15 декабря 1999 года. Мы даже не были приглашены на его открытие!

И всё-таки пришёл час, когда Никита Дмитриевич понял: или сейчас, или никогда! Забавно, каким образом князь почувствовал, что его время пришло. Это произошло в 2007 году после того случая, когда накануне торгов в Лондон прибыл российский десант во главе с олигархом Алишером Усмановым с заданием купить во что бы то ни стало коллекцию Ростроповича-Вишневской и вернуть ее на Родину. То была беспрецедентная сделка на антикварном рынке. Объявленные торги 2007 года просто не состоялись. Усманов купил втридорога знаменитую коллекцию русского искусства Ростроповича-Вишневской. Эта коллекция собиралась около 30 лет. Происхождение коллекции выглядит очень респектабельно, хотя, как полагает князь, назвать её целевой никак нельзя. В собрании Ростроповича-Вишневской очень много замечательных вещей. Но, подмечает Никита Дмитриевич, это не коллекция, скажем, Валерия Дудакова, который собирал работы «Бубнового валета»…

Приведу скептические замечания князя не только по поводу этой сделки, но и по предмету её. Думаю, дело тут не столько в ревности, хотя и она должна присутствовать (мол, почему купили не его коллекцию!), а в том, что высочайшая квалификация и авторитет собирателя позволяет ему говорить со знанием дела. Не скрывал Лобанов своего отрицательного отношения к тому, что эта коллекция попала в морскую резиденцию президента России, Константиновский дворец, который не является специально оборудованным музейным помещением. Далее, он заявил, что портрет кисти Серова «Юсупов у алого коня» в собрании Ростроповича-Вишневской должен висеть в Русском музее рядом с парным ему портретом «Юсупов у белого коня»… Такие замечания показались мне, дилетанту, не очень дружественными. Но для специалистов и знатоков они весьма существенны. Оказалось, что ещё при жизни Ростроповича князь просил его устроить выставку своей коллекции, потому что знал, что у него есть шедевры. В пору, когда Никита Дмитриевич служил консультантом в «Сотби», как-то за ужином в доме Джона Стюарта, тогдашнего главы Русского отдела, за столом вместе с ним оказались Мстислав Ростропович, Галина Вишневская и директор Русского музея в Петербурге Владимир Гусев. Князь напрямую сказал Ро-строповичу: «Знаю, что вы против выставки вашего собрания, но сделайте, по крайней мере, каталог, чтобы хотя бы специалисты и любители могли бы увидеть неизвестные и считающиеся утерянными работы в вашем собрании». Но, как утверждает князь, Вишневская категорически воспротивилась этому предложению, мотивируя тем, что это привлечёт к их коллекции криминальный интерес.

Коллекция ныне передана в Константиновский дворец. Но ещё неизвестно, учтены ли эти вещи Государственным музейным фондом: ведь Константиновский дворец – не музей. Лобанов считает, что правильнее было бы передать эту коллекцию в Эрмитаж или Русский музей с обязательным условием показа её в Константиновском дворце! Тогда эти организации будут нести ответственность за физическую сохранность сокровищ. Не прислушаться к совету столь сведущего собирателя – просто грех! Но ведь нельзя исключить: эти рассуждения как раз противоречат намерениям тех, кто причастен к этой сделке – покупке Усмановым коллекции для России! Для России ли?

Оставим этот вопрос без ответа, и поразимся настойчивости и энергии, которую проявил князь, продвигая идею продажи собственной коллекции. Да, вероломство, коварство, обман российской бюрократии должны были охладить его. Да, он скептически смотрел на такую возможность последние годы. Но лишь до того момента, когда ему вдруг показалось: засветила надежда! И тут он повёл дело в своей привычной манере: решительно, без оглядки, забыв все обиды. Узнав, что олигарх, очевидно, по заданию высших государственных лиц, купил коллекцию Ростроповича-Вишневской, князь вновь обратился с предложением вернуть произведения театрального искусства России к министру культуры А.Соколову. И тот 21 сентября 2007 года написал письмо тогдашнему президенту В.Путину. Надо сказать, что одновременно шли переговоры о покупке коллекции Библиотекой Конгресса в Вашингтоне. Может быть, слухи об этом подстегнули россиян. Но каким-то чудом письмо Соколова оказалось на столе Президента. В результате, было сделано предложение о покупке собрания фондом «Константиновский».

Константиновский фонд приобрёл собрание князя Лобанова-Ростовского немедленно, после того, как появилась резолюция В.Путина: «купить за 16 миллионов долларов». Если знать динамику цен на антикварном рынке за последние два десятилетия, то станет очевидным, что сделка оказалась чрезвычайно выгодной для России. Газеты и журналы не только в России широко комментировали это событие. К моменту продажи собрание театральной живописи Никиты и Нины Лобановых-Ростовских было хорошо известно во всем мире – от США до Японии. Но менее известно было, что эта коллекция, в течение сорока лет переезжая с выставки на выставку, из страны в страну, фактически не имела постоянного дома. Картины, а среди них лучшие в мире работы Бакста для дягилевских антреприз, хранились на складах в Германии, упакованные в профессиональную тару Они всегда были готовы отправиться в очередное путешествие. И вот теперь, наконец, коллекция обрела постоянный дом в Петербурге!

Когда покупка коллекции Лобановых-Ростовских стала фактом, об этой сенсации на мировом рынке театрального искусства первой рассказала журналистка Надежда Данилевич. Ей князь дал тогда эксклюзивное интервью. Данилевич вспоминает: «О том, что коллекция продана, я узнала совершенно случайно, находясь в княжестве Лихтенштейн. В его столицу Вадуц съехались вся Москва и Петербург на выставку русского авангарда из музеев России. Для маленького княжества с населением 35 тысяч человек это событие из ряда вон выходящее и, как на открытии говорили, историческое. Вся страна обклеена афишами с работницей в красной косынке Казимира Малевича… На вилле барона Эдуарда Александровича Фальц-Фейна «Аскания-Нова» в течение недели красовался трехцветный российский флаг. Сюда в эти летние дни навестить хозяина шли гости с утра до вечера…

Эту новость принесли искусствоведы из музеев Москвы и Петербурга. Когда Эдуард Александрович их встретил… они заговорили о коллекции: «Константиновский фонд ее купил. Решается вопрос: кому она теперь достанется – Москве или Петербургу»…

Как только гости ушли, барон позвонил Никите Дмитриевичу:

– Я узнал сенсационную новость. Ты продал свою коллекцию?! И молчишь! Как же так, я узнаю сегодня от других людей…

– Дорогой барон, я не мог об этом ничего сказать до официального объявления…

– Так все уже знают об этом. Я принимал всю неделю всевозможных интересных людей из русских музеев. Они только об этом и говорят.

На другом конце провода ни шороха, ни звука. Торжественная минута молчания длилась долго. Наконец Никита Дмитриевич заговорил снова:

– И что говорят?

– Что могут говорить. Это главная новость. Одни хотят коллекцию в Москву. Другие в Петербург. У всех свои мысли. Но главное, она попала в Россию! Наконец-то! Как я рад. Я же помню, как ты годами старался, чтобы она попала в Россию. И как Антонова старалась… Почему же надо молчать об этом? Не понимаю…

Новость должен объявить новый владелец коллекции – Константиновский фонд на специальной пресс-конференции.

Это же секрет Полишинеля. Надежда Данилевич узнала даже цену, за которую продана твоя коллекция. И хотела бы сделать с тобой интервью. В России должны из первых рук узнать эту сенсационную новость. И она уже послала тебе свои вопросы. Открывай свой почтовый ящик… Вот это интервью.

– Когда состоялась сделка?

– Продажа состоялась 24 января 2008 года, с условием, что оглашение покупки Константиновским фондом произойдет в мае месяце. С тех пор мы ничего конкретного не получили на эту тему от фонда. Принимая во внимание, что пресс-конференция и выставка, связанные с покупкой собрания Ростроповича-Вишневской дважды уже откладывались, меня не удивит, что огласка по случаю приобретения нашего собрания будет перенесена.

– В 90-х годах речь шла о покупке только части вашей коллекции, именно той, которая экспонировалась в Музее личных коллекций на Волхонке. А теперь вы продали все собрание целиком?

– …Почти! Нина не хотела расставаться со многими из своих работ. Она скептически относится к намерению покупателя – Константиновского фонда. Не получив подтверждения, что вещи будут переданы (на временное хранение) в Музей театрального и музыкального искусства в Санкт-Петербурге, где они были бы на своем месте и доступны для изучения профессионалами, она оставила 150 работ из коллекции, принадлежащих лично ей…

– Кто оценивал коллекцию? За сколько она была куплена? Я слышала разные цифры – 16 и 18 миллионов долларов.

– Собрание было куплено по оценке «Сотби» и «Bonhams» прошлого года за 16 миллионов. Мы не торговались и не завышали цену, в отличие от собрания Ростроповича-Вишневской, за которое Усманов заплатил втрое больше оценки «Сотби». Нам было приятно слышать, как эксперты, командированные фондом на проверку нашего собрания, открыто говорили о недооценке ряда шедевров. Экспертиза – очень щепетильный вопрос, особенно в наши дни. Невероятные рекорды во время русских торгов на аукционах… являются большим соблазном для фальсификаторов. И естественно, что покупатель боится нарваться на фальшивого Бакста или Кандинского… Каждая работа из нашей коллекции подверглась тщательной проверке. Нам с Ниной было очень лестно мнение экспертов, когда мы ознакомились с их докладом. Они указали только на 5 произведений, которые потребовали переатрибуции. Даже если слово «переатрибуция» было деликатной заменой слова «фальшивый», то это редчайший случай, где в собрании содержится меньше чем 1 % работ под вопросом…

– Специалисты театральных музеев как Москвы, так и Петербурга считают, что самое ценное в вашей театральной коллекции – это работы Бакста, которые отсутствуют в наших музеях. Вы их продали Константиновскому фонду или оставили за собой?

– Все наши «Баксты» ушли в Россию. Кроме одного – это портрет Трухановой. Нина оставила его себе. Как вы хорошо знаете, в 1994 году вышел полный каталог-резонне нашего собрания, где все, что мы имели, зафиксировано текстуально и визуально.

– Все лучшее театральные художники-эмигранты, которых вы собирали всю жизнь, творили на Западе. Бакст с 1909 по 1914 годы оформил для Дягилева 12 спектаклей. Пятьдесят лет назад, когда вы с Ниной начали собирать, никто из солидных коллекционеров не интересовался русским театральным искусством.

Значит, в частных руках не осталось интересных театральных эскизов?

– Очень богатая коллекция была у Сержа Лифаря. Она давно распалась, а то, что он хранил до конца своей жизни, завещано им городскому архиву города Лозанны, где он умер в 1986 году Мастерская Добужинского в Париже также распродана на аукционе. Серьезную коллекцию русской сценографии за 50 лет ее расцвета, как наша, сегодня невозможно составить даже при наличии неограниченных средств.

– После развода с Ниной, что осталось в вашей собственности?

– Всё, что было оговорено давно. Моя библиотека в 3200 томов напрямую связана с жизнью и творчеством 200 художников, представленных в нашем собрании. Плюс архив документов – переписка с художниками, их наследниками, историками и искусствоведами. Также у меня остались картины маслом ведущих мастеров русского авангарда. Кандинский, Клюн, Ларионов, Попова, Экстер, а также «Похищение Европы» Серова, для которой позировала Ида Рубинштейн.

– Вы готовы продать свой архив, ведь он, как я понимаю, напрямую связан с той частью собрания театральной живописи, ко торую купил Константиновский фонд?

– После завершения сделки я написал министру культуры, предлагая фонду купить весь мой архив и живопись русского авангарда. В случае покупки фонд мог бы передать в пользование Театрального музея в Петербурге архив и справочные материалы. Но это имеет смысл в том случае, если наша коллекция пойдет к ним. А картины маслом художников русского авангарда оставить у себя и развесить на стенах Константиновского дворца…

Итак, Петербург получил княжескую коллекцию. Главный претендент – ГМИИ имени Пушкина (Музей личных коллекций) в Москве отпал. Коллекция в настоящее время приписана к Государственному музею театрального и музыкального искусства в Петербурге. Константиновский фонд остаётся владельцем собрания Лобановых-Ростовских.

Театральный музей хранит невероятные и с художественной, и с исторической точки зрения уникальные материалы. Это подлинные костюмы Шаляпина, в которых он выступал в знаменитых операх на сценах Императорского театра и в частной опере, нотные манускрипты Чайковского и Рахманинова, редкие театральные дизайны Малевича. Музей построен хронологически научно, профессионально. Это – история театра, как такового. Не доставало лишь того, что русские художники-эмигранты создали за границей. Тема эта весь советский период была абсолютно закрыта. Легко понять, почему ни визуального, ни документального материала для исследователей не хватало. Наверное, справедливо, что Петербург стал постоянным домом для когда-то гонимых на родине художников. Это лучшее место для коллекции Лобановых-Ростовских еще и в силу адекватности целям сотрудников музея – не только показывать коллекцию, но и изучать её. Но все эти размышления плохо согласуются с реальностью. Она же такова, что вновь и вновь можно ставить вопрос о судьбе коллекции, о её сохранности.

С тех пор, как коллекция Лобановых-Ростовских водворилась в Петербурге, Никита Дмитриевич дал множество интервью. И к его чести он от острого разговора не уходит. Например, меня интересовало, понесла ли коллекция урон из-за развода Никиты и Нины. Задавая этот вопрос князю, я признавался, что всё-таки не понимаю, как он решился на развод с совладелицей коллекции. Я лично знаю пару, которая, чтобы не делить дом, продолжает жить в несчастливом браке (кстати, совсем не осуждаю, а сочувствую этим людям, зная через что они прошли в эмиграции)! На что князь обстоятельно мне ответил, что продажа коллекции была заранее оговорена юристами, как одно из условий развода. Суть соглашения в том, что при известных обстоятельствах никто из бывших супругов не мог противодействовать продаже, а обязан был согласиться с продажей той части коллекции, которая принадлежит двоим. Да, признавался Никита Дмитриевич, Нина считала, что продавать в России коллекцию вообще не следует. Возможно, тогда она была права. Но она не могла этому противодействовать. Вот и всё! Что думает по этому поводу сам князь – тема для отдельного разговора.

Добавлю, что работы из собрания Лобановых-Ростовских выдержали этот последний переезд в музей с большим достоинством. Стандарты собрания остаются высокими и масштабными. Владельцами этой коллекции можно восхищаться за то, что они оказались правы, не соглашаясь, что это искусство предназначалось только для стен их квартиры. Собрание, где смешана живопись художников всемирно известных, с менее известными, где наряду с Шагалом, Малевичем, Ларионовым и Лисицким, есть великолепные работы Петрицкого, Челищева и Чехонина, всё это богатство теперь находится в России.