ЗАКАРПАТСКИЕ ВСТРЕЧИ

Долго собирался я после войны в Закарпатье. Хотелось побывать на бывших партизанских стоянках, на местах давних боев. Была у меня и надежда на то, что удастся встретить своих боевых соратников. Словом, мечта о поездке в Закарпатье не покидала меня. И вот наконец такая возможность представилась. Республиканское общество по распространению научных и политических знаний командировало меня на Украину. Казахстан праздновал свой сорокалетний юбилей, и мне довелось рассказывать об успехах родной республики на далекой Украине.

Кто хоть раз побывал в Карпатах, тот на всю жизнь сохранит в своем сердце память об изумительной, неповторимой красоте гор и долин, никогда не забудет шума бурливых речек, лесные запахи, вкус холодной, до ломоты в зубах, родниковой воды. Закроешь на минуту глаза — и все встает перед тобою, как наяву.

Я был в Карпатах в 1944 году. И вот я теперь еду по Карпатским горам и почти в каждой долине узнаю «свою», ту самую долину, что укрывала друзей-партизан двадцать лет назад. Кажется, что и деревья мне знакомы, и ручей, и каждый камень у дороги. Так же шумят тяжелыми ветвями столетние дубы. Только не слышно выстрелов и злобного лая овчарок. И, видно, поэтому все, что я вижу вокруг, кажется мне не совсем реальным.

В Ужгороде встречаю своих старых друзей. Бывший начальник штаба моего партизанского отряда Григорий Давыдович Алексеенко оказался главным инженером мебельной фабрики. Вспомнили командира отряда закарпатских партизан Василия Павловича Русина, храброго партизана Милентенкова, Леньку Безрукого. Настоящая его фамилия была Потиленко, но все называли его Ленька Безрукий. Еще в начале войны он потерял правую руку, но после госпиталя вернулся в строй и сражался до самого конца войны. Участвовал он и в десанте на Карпаты. Погиб как герой.

Алексеенко называет фамилии бывших партизан, с которыми он поддерживает связь. Якубович, Мариненко, Поп, Милентенков, Бобидорич, Головко… Всех их я хорошо знаю, вместе с ними бывал не в одном бою. Живы друзья, каждый из них честно выполняет порученное дело. Так же честно, как когда-то сражались в тылу врага. Алексеенко показывает мне письма от товарищей, и мы почти до утра сидим над ними. А утром вместе отправляемся в городской комитет партии.

— Рады, очень рады вам, — приветливо сказал мне седеющий полный человек, секретарь городского комитета партии. — С интересом послушают наши люди о Казахстане. Ваши лекции постараемся организовать как можно лучше. Провожатого дадим.

— Кайсенов и без провожатого дорогу найдет, — улыбнулся Алексеенко. — Ведь он тоже партизанил здесь.

— Вон как! — сказал секретарь. — Это совсем хорошо. В дополнение к вашему заданию у нас будет в таком случае и своя просьба. Рассказывайте людям, как вы воевали, как партизаны Закарпатья боролись с немцами, освобождали украинцев от фашистской оккупации. Поезжайте вместе с Алексеенко. Не ограничиваем вас ни во времени, ни в расстояниях.

…И мы поехали с Алексеенко по Закарпатью. Были во многих городах и деревнях, выступали в воинских частях, в колхозах и совхозах. Побывали в гостях у лесорубов и охотников, у пастухов и сплавщиков леса. Встречались нам знакомые по давним партизанским походам и боям. Многих я не узнавал. Да это и неудивительно: наши прежние знакомцы были совсем молодыми парнями и девушками, а сейчас перед нами стояли зрелые люди, отцы и матери семейств. Все они, как и мы, постарели и изменились. Одна встреча особенно запомнилась.

В начале лекции из задних рядов поднялся высокий седой старик и торопливо зашагал к сцене.

— Хлопцы! — радостно и взволнованно воскликнул он. — Я узнал вас! А вы меня помните? Это же я, дед Пашко. Помните, по горам водил вас и мамалыгой угощал?

— Дядько Пашко, проходите на сцену, — пригласил старика Алексеенко. — Помню, помню я вас, и мамалыгу помню.

Старик легко поднялся на сцену, крепко всех обнял, расплакался. Мы и не заметили, как присутствующие в зале поднялись со своих мест, подошли к сцене. Официальная лекция сорвалась. Зато благодаря деду Пашко наша сердечная встреча с его односельчанами продолжалась до поздней ночи. Дед Пашко, конечно, постарел. Если бы не его голос, который почти не изменился, да светлые синие глаза, я бы, пожалуй, и не узнал старика. Дед Пашко приютил нас на своей стоянке в горах и во многом помог партизанам. А такое никогда не забывается.

Дед Пашко сам тогда скрывался в горах от фашистов. Он спасал скот и имущество односельчан, прятал в лесных чащах молодежь. Блуждая в горах в поисках своих товарищей, затерявшихся после приземления в Карпатах, мы случайно наткнулись на шалаш деда Пашко. Сам дед стоял у входа в жилище в белых домотканых штанах, в расшитой гуцульской поддевке и в длинной шерстяной бурке. Голову его покрывала помятая шляпа с фазаньим пером.

— Диду! — окликнул я старика. — Не бойся нас, мы партизаны.

Дед Пашко присел от неожиданности, из горла его вырвался пронзительный гортанный крик. И тут мы услышали какой-то шум в кустах, окаймляющих зеленую просторную поляну, женский визг, лязг железа. В кустах замелькали женские платки, на поляну выкатилось большое зеленое ведро. Только потом мы разобрались, в чем дело. В хорошо укрытых от постороннего взгляда денниках находились коровы и овцы. Это их хозяев спугнули мы своим неожиданным появлением.

— От германцев скот ховаем, — рассказывал нам под вечер хозяин шалаша дед Пашко, угощая молоком. — От злых жандармов и полицаев. Тут и крумпли[1] храним, и солонину. Жинки из деревни ходят коров доить… Здорово вы их напугали…

— Резво бегают ваши девчата, — смеясь, сказал я деду Пашко. — Как дикие козы.

— Научились, — грустно ответил дед Пашко. — В страхе живем, совсем замордовал нас германец.

— Ничего, дедушка, скоро фашистам конец придет.

— Скорее бы, — сказал дед и почему-то шепотом спросил: — Правду ли говорят, что много вас прошлой ночью с неба спустилось?

— Кто говорит? — спрашиваю я. — Немцы?

— Почему немцы? Наши люди говорят. В горах живем, все видим.

— Помогать нам надо, отец, — сказал я. — Вместе скорее врага одолеем.

— Поможем, сынок.

Старик поднялся, вышел из шалаша, но тут же вернулся:

— Вечером люди из села придут, поговорим обо всем.

Вечером пришел к деду Пашко совсем древний старик. Он курил коротенькую ореховую трубку, глухо покашливал. Он сказал, что километрах в пяти отсюда видел парашют на высокой ели. Людей поблизости не заметил, Наверное, ушли в село. Рассказывают, что в небольшом горном селе видели двоих русских. Мы уточнили по карте места, о которых говорил гость деда Пашко, и с рассветом ушли. Нас не оставляла тревога за товарищей. Возможно, кто-то из них попал в беду и нуждается в нашей помощи. Так оно и случилось.

…Сбрасывали нас в незнакомой местности, и мы готовы были ко всяким неожиданностям. Я прыгал почти последним, Когда мой парашют раскрылся, я услышал песню. Это пел Милентенков. Я узнал его голос, он и раньше всегда пел в воздухе. Приземлился, освободился от строп парашюта и сразу подал условный сигнал. Некоторое время никто не откликался. Наконец ко мне подходит Андрей Поп, украинец из Закарпатья. Он охает и стонет: сильно ушибся при падении. Я беру его под руки, и мы идем, поминутно спотыкаясь о пни и корни. Вдруг останавливаемся перед каким-то зияющим провалом. Внизу шумит вода.

— Послушай, Андрей, — говорю я товарищу, — не двигайся. Кто знает, что там внизу. Как бы нам не сорваться в пропасть.

Утром мы убедились, что находимся на самом краю глубокого ущелья.

— Вот так приземлились! — удивился Андрей Поп. — Прямо у порога в рай.

— Да, обошлось благополучно, — подтверждаю я. — Могло быть хуже.

С большим трудом спустились вниз, в долину. У наших ног журчала горная речушка, всплескивая белой гривастой пеной. Вокруг совсем мирный пейзаж. Не верится, что нас подстерегает опасность, Ветер шепчется в густых еловых лапах, словно рассказывает о чем-то хорошем, радостном и ласковом.

— Чуешь, какое наше Закарпатье? — восхищается Андрей. — Нигде такой красоты не увидишь.

— Красиво.

Мне вдруг вспомнились родные казахстанские степи. Видно, всякому своя красота дороже другой. Особенно красота Родины. Нет ничего лучше для человека родных его просторов, того места, где он появился на белый свет.

Андрей подошел к воде и стал плескаться. Крупные белые брызги летят во все стороны. Он нагибается, зачерпывает полные пригоршни воды и с фырканьем умывается. Освежаюсь и я. Мы долго стоим потом у воды, прислушиваемся к неясным шумам, которые доносятся откуда-то из глубины гор. На высоких зеленых вершинах играют оранжевые блики. Это солнце прорывается сквозь облака и расцвечивает Карпаты. До нас докатывается эхо далекого выстрела, потом слышится еще один.

— Наверху стреляют, — определяет Андрей. — Наверное, кто-то из наших. Надо подняться в гору.

Через полчаса наткнулись на Леньку Безрукого. Это он стрелял из пистолета, звал товарищей на помощь. Когда мы подошли, Ленька поднялся с земли и показал рукой на вершину дерева. Там в густых ветках запутался парашют с обрезанными стропами. Оттуда Ленька упал.

Андрей бережно приподнимает товарища, прислоняет его спиной к дереву, участливо спрашивает:

— Что с тобой, Леня? Больно зашибся?

— Да, — говорит Безрукий. — Шутка ли, с такой высоты лететь? Метров пятнадцать, пожалуй. Надоело висеть на дереве, перерезал стропы — и загремел… А здесь недалеко, — посмотрите! — тоже, кажется, парашют засел. Надо помочь.

Мы бросились и нашли сразу двух наших девушек. Радистку Зину Крестьянинову и отрядного врача Целу. Радистка запуталась в стропах и висела в неловкой позе, а Цела стояла под деревом и горько плакала, ничем не в силах помочь висящей на дереве Зине. Увидев нас, Цела очень обрадовалась.

К обеду мы разыскали еще четырех товарищей, и командир отправил нас в разведку. Тут-то мы и повстречали деда Пашко, о котором уже рассказано. Отправляясь из лагеря гостеприимного старика, мы решили, прежде всего, уточнить, что за парашют видел он на дереве и кто такие те двое русских в деревне. Пройдя пять километров по указанному направлению, мы убедились, что товарищ деда Пашко видел парашют нашего партизана Лени Безрукого. С этими вестями мы и вернулись на временную партизанскую стоянку.

— Дела наши не очень хороши, — выслушав доклад, сказал командир. — По-видимому, десант обнаружен. Жандармы, о которых говорит вам дед Пашко, это солдаты венгерского карательного батальона… Кстати, что за человек этот дед? Не выдаст?

— Человек вроде надежный, — ответил я. — Сам от карателей скрывается. Скот и продукты в горах прячет.

— Не согласится ли он нам помочь? — задумчиво проговорил командир. — Наше соединение рассеяно, нужно время, чтобы собраться. Есть риск, что нас перебьют по частям каратели… Нужен преданный, опытный проводник.

— Лучше деда Пашко вряд ли кого найдешь, — высказал предположение Андрей Поп. — Надо попробовать уговорить его.

— Тогда действуй, — приказал командир. — Без старика не возвращайся.

…Дед Пашко пришел в партизанский отряд и пробыл с нами целых пятнадцать дней.

Конечно, нам не хватило долгого вечера в совхозном клубе, чтобы припомнить и половину событий из тех, что произошли с нами почти двадцать лет назад. Дед Пашко многое сохранил в своей памяти. Он восторженно хлопал себя руками по острым коленям, много говорил и весело смеялся.

— Ах, и добрые были хлопцы! — восхищенно говорил он, обращаясь к слушателям. — Добрые и храбрые. А те девчатки ваши живы или нет?

— Живы, живы, дед! — улыбался в ответ Григорий Алексеенко. — Чего им поделается. После войны замуж повыходили, сыновей растят.

— А те двое бородатых кавказцев, что в скрыне нашли? — спрашивает дед Пашко. — Те, должно быть, обязательно живы. Такие бороды страшенные у них, глаза огненные… Сам дьявол их испугается, не то что немец. Они мне после целый год во сне виделись.

Тут пришел мой черед весело расхохотаться. Ничего не понимающий дед уставился на меня своими светлыми, широко открытыми глазами.

Засмеялся и Алексеенко и стал тискать старика в своих могучих объятиях. Дед совсем растерялся. А через несколько минут он просто онемел, узнав, что обнимает одного из тех «страшных бородачей», которые целый год являлись ему в снах.

— Папаша, — сказал я изумленному старику, — ведь это же тот самый «кавказец». Это Гриша Алексеенко.

— А ведь точно, что он, — дед Пашко стал приходить немного в себя. — Простите меня, бедолагу. Стар стал, путается все в голове. Своих не признал, «кавказцев» каких-то выдумал…

Однако дед Пашко ничего не выдумывал. «Бородачи» действительно были.

Григорий Алексеенко, бывший тогда начальником штаба моего отряда, и комиссар Алексей Степанович при выброске в Карпатах были отнесены ветром далеко от места приземления основной группы партизан. Целый месяц они скрывались в глухой деревушке, обросли бородами. Дед Пашко первый узнал от местных жителей о двух русских и сообщил о них партизанам. Вернулись они в отряд бородатые и оборванные и потому показались деду Пашко такими страшными.

…И еще одна встреча запомнилась мне в Закарпатье. После лекции в клубе одного из совхозов ко мне подошел полный, еще не старый человек и попросил уделить ему несколько минут для индивидуальной, как он выразился, беседы. Он был чем-то заметно взволнован. Мы устроились с ним на низенькой лавочке у резного крыльца. Он пошарил по карманам, отыскал трубку и долго раскуривал ее.

— Слушаю вас, — сказал я. — О чем вы хотели со мной поговорить?

— Я долго вас не задержу, — ответил он. — Вы помните, как я попал к вам в плен, а потом вы меня отпустили?..

— Не помню, признаться. Вы воевали против нас?

— Нет, не воевал. Я цивильный был, в горах у речки прятался. А парашютисты меня поймали. Потом отпустили…

…И я вспомнил этого человека. Действительно, мы встречались с ним в Карпатах. Нас было в тот раз всего семеро. Мы шныряли вокруг закарпатских сел, захватывали пленных, устанавливали связи с местными подпольщиками. Тогда-то нам и встретился этот человек, показавшийся всем подозрительным. Дело в том, что партизан местные жители обычно не боялись. А этот, увидев нас, пустился наутек. И убегал он как-то странно: не торопился в село под защиту немцев, однако и нас явно опасался. Но от партизан далеко не убежишь. Мы скоро загнали его в ловушку и окружили.

— Не бойся нас, — сказали мы дрожащему пленнику. — Партизаны не делают вреда мирным жителям.

Успокоившись немного, беглец, парень лет двадцати пяти, рассказал, что он скрывается от немцев. Боится, что его вместе с другими угонят в Германию. Партизан, оказывается, он тоже боится. Немцы говорят о них всякие небылицы: партизаны режут людей и солят их в бочках. Странный, забитый, запуганный человек. Мы отпустили его, велели отправляться домой и не верить больше болтовне фашистов.

— Значит, это были вы? — спросил я своего собеседника, отгонявшего рукой табачный дым от своего лица и делавшего вид, что именно от едкого табачного дыма у него вдруг повлажнели глаза. — Сильно вы изменились, сразу я вас и не узнал.

— Я, товарищ командир, — собеседник вздохнул, — очень теперь жалею, что не ушел тогда с вами в партизаны. Очень жалею…

А с дедом Пашко мы простились тепло и трогательно. Он многое сделал для нас, для своего родного Закарпатья. Пятнадцать дней дед Пашко шел тогда с партизанским отрядом через теснины и кручи, брел по быстрым горным рекам с холодной снеговой водой. Когда приходилось туго, дед Пашко брал в руки автомат и отбивался от карателей. Он ушел от нас, когда партизанский десант благополучно собрался в одном месте, оборудовал базу и стал грозой для фашистов.

Потом в Закарпатье появились партизанские отряды из местных жителей. В них мне доводилось встречать и безусых юнцов, и таких стариков, как Пашко. Геройски сражались они с оккупантами, жизни своей не щадили. Без таких самоотверженных патриотов наш маленький отряд партизан-парашютистов не сумел бы полностью выполнить своих боевых задач.

…В Закарпатье я провел много времени, многое увидел. Не знаю, доведется ли еще когда побывать там, встретиться с дедом Пашко, с другими партизанами. Верится, что встречи еще будут. Хорошие, радостные встречи боевых друзей-соратников по долгой, суровой и мужественной борьбе нашего народа с фашизмом.