МОИ ДРУЗЬЯ НА ЦЕЛИНЕ

Мы выехали с восходом солнца. Широкая, озаренная ласковыми лучами степь бежит нам навстречу. Кроме меня в машине еще двое пассажиров: чернобровый юноша Толеутай Акбаев и молоденькая, лет восемнадцати, девушка, секретарь комсомольской организации совхоза «Степной» Анна Иваненко. Шофер тоже не старше моих попутчиков. Наверное, он новосел, как и тысячи других юношей и девушек, прибывших в казахстанскую степь по комсомольским путевкам.

— Ваня, поднажми. Надо выиграть время, — говорит Толеутай шоферу. — Когда будем проезжать «Черное море», придется тяжело.

Я не понял, о каком «Черном море» говорил Толеутай, и про себя решил, что это либо название аула, либо низина какая-нибудь. Долго мы ехали молча. Степь убаюкивала, хотелось тихо думать о чем-то таком же большом и просторном, как эта бескрайняя равнина. Однако мой молодой спутник первым не выдержал молчания.

— Вы раньше бывали в этом районе? — спросил меня Толеутай, желая завязать разговор.

— Нет, я вообще впервые в этой области.

Толеутай замолчал. Видно, и у него не находилось подходящего предлога для разговора с малознакомым человеком. Я внимательно вглядывался в лицо юноши, стараясь угадать, сколько ему лет, чему успел он научиться, кем работает в совхозе. Чувствуя его нетерпение, я решил сам продолжать беседу.

— А сам ты здешний или приехал откуда?

— Да. Я здесь родился и вырос, — оживленно заговорил Толеутай, — но последние три года не бывал в этих местах. В этом году закончил Алма-Атинский сельскохозяйственный институт, работаю в «Степном» агрономом.

Он помолчал немного, потом, окидывая своими жадными глазами степь, взволнованно заговорил опять:

— Чудеса! Родных мест не узнаю — так все здесь изменилось. Почти всю целину распахали. А людей сколько новых у нас — не сочтешь! Из Москвы, из Ленинграда, с Украины, из Белоруссии… Никогда здесь не было такого.

— Да, — согласился я, — изменений много. И это к лучшему. Наш народ только выиграет от таких изменений.

Вдруг я заметил на себе пристальный взгляд Ани Иваненко и смутился.

— Толеутай, — смущенно говорю собеседнику, — тебе не кажется, что мы поступаем невежливо? Все время говорим по-казахски, а наша Аня скучает. Ведь она не знает нашего языка.

Аня улыбнулась мне тепло и ласково, ее большие голубые глаза засветились. Я подумал, что она заулыбалась, услышав свое имя. Но тут Толеутай вдруг громко расхохотался.

— Что вы! Она еще нас с вами за пояс заткнет в этом деле. Аня говорит по-казахски так, как будто сама казашка. Она даже доклады для молодежи читает на казахском языке.

— Вот как! Хорошо!

— Вы ему не очень верьте, — сказала Аня. — Не так уж хорошо я знаю казахский язык, пора бы изучить его лучше. Но я понимаю, о чем вы говорите, и сама могу немного разговаривать.

…Машина несется со скоростью семьдесят-восемьдесят километров в час. Дорога ровная, и видно далеко вперед. Постепенно наша беседа оживляется, мы говорим уже друг с другом, как старые добрые товарищи.

— Если вы действительно никогда не бывали у нас, то вам есть что посмотреть здесь, — обращается ко мне Толеутай: — и поля увидите и пашни. А вот как проедем отсюда километров шестьдесят на север, начнется «Черное море».

Нам часто встречаются колонны грузовых машин. Они везут разборные щитовые дома, сельскохозяйственные машины, продукты. Люди торопятся, и неудивительно: много дел в степи, а время не ждет. Новоселы подымают целину и одновременно строят жилые городки. Молодежь приехала сюда не в гости, а строить жизнь.

По обеим сторонам дороги гудят тракторы. Вековой покой древней степи разбужен навсегда. Сюда пришли комсомольцы, настоящие хозяева земли, и она покоряется им.

Долго едем мы, вслушиваясь в шум степи, и наша беседа снова начинает угасать. То, что происходит вокруг, сильнее слов, и мы некоторое время молчим. Вдруг наша машина круто сворачивает и катит по проселочной мало накатанной дороге.

— Ваня, — всполошился агроном, — нам надо прямо ехать. Зачем ты повернул?

— Эта дорога уже распахана, — спокойно отвечает шофер. — Нам придется добираться в объезд.

— Эх, Толеш! — засмеялась Аня. — Два дня побыл на семинаре в районе и успел отстать от жизни. За это время чего только не сделают ребята Сакуна! Они не только дорогу вспахали, которой вы собирались ехать, а уже подняли целину от Карабулака до Бугелека. Прибавили вам, агрономам, работы…

— Брось, пожалуйста, — отпарировал Толеутай, — знаю я тебя. Ты хвалишь бригаду Сакуна только потому, что она комсомольская. Бригадир Салаков со своими ребятами идет немного впереди Сакуна.

— Вот ты и опять показываешь свою неосведомленность, — возразила Аня, — ты безнадежно отстаешь от жизни. Уже в тот день, как ты уехал, партком и дирекция решили вручить переходящее красное знамя бригаде Сакуна. Наши комсомольцы опередили Салакова.

Смущенный Толеутай прекратил спор. Слушая их, я подумал: как замечательно, должно быть, работают здесь люди, если за два дня происходят такие перемены. Вскоре мы подъехали к «Черному морю», о котором упоминал агроном в начале нашего пути. Вокруг, насколько хватал глаз, виднелась черная вспаханная земля — поднятая целина. Глубокие борозды и вправду похожи на вспененные ветром волны. «Черное море» вспаханной земли действительно выглядело величественно. Мы долго ехали мимо пахоты. Машину подбрасывало, и мне казалось, что это ветер гонит под колеса крупную черную волну. Нас основательно укачало, пока мы добрались наконец до полевого стана, раскинувшегося в центре огромного вспаханного массива.

— Видите, — оживленно сказала Аня, — вон там, над вагончиками, красное знамя. Это — четвертая бригада. Бригадиром здесь — Сакун, замечательный работник.

До этого я как-то не обращал особого внимания на фамилию бригадира. Но вдруг она показалась мне очень знакомой. Очень давно и хорошо я знал человека с фамилией Сакун… Подъезжаем к вагончикам. От долгой езды онемели ноги, и мне пришлось, выйдя из машины, долго разминаться. Вдруг один из трактористов, вышедших нам навстречу из вагончика, бросился ко мне и заключил меня в объятия. Тут-то я и вспомнил, откуда мне знакома фамилия Сакун. Оказывается, это мой старый знакомый, партизан Великой Отечественной войны.

— Что, не узнаешь? — спросил улыбающийся Сакун.

— Узнал, узнал, дружище! — сказал я. — Здравствуй, Николай!

— Здравствуй! Каким это ветром тебя занесло сюда?

— Ты лучше скажи мне, как ты сам очутился в Казахстане? — спросил я Николая, еще не веря такой неожиданной встрече.

— Чудной же ты, Вася! — проговорил Николай и поглядел на Толеутая и Аню, как бы приглашая их вместе подивиться моей наивности. — Как же это так: ты можешь бывать на Украине, а почему я не могу приехать в Казахстан? Помогать вам приехал. И не один — со мною Таня и Боря.

Таня — жена Николая, Боря — его четырнадцатилетний сын, родившийся в тылу врага, в партизанском лагере.

Николай пригласил нас всех в свой вагончик. Я не мог предполагать, что встречу партизана здесь, и показался, наверное, смешным своим новым друзьям.

Как же так: вся страна живет сейчас целиной, а партизаны будут отсиживаться в укромных углах? Мне стало неловко перед Николаем.

— Заходите, — радушно пригласил Николай, — это наш временный дом. На центральной усадьбе строимся капитально. Там у нас с Таней будет три комнаты. Вечерком проедем, встретимся с моим семейством.

Николай коротко рассказал мне о своих делах. Я уже раньше знал, что дела у него идут неплохо, но не перебивал хозяина.

— Вот, — говорил он, указывая на доску показателей, на которой внушительно красовалась цифра «180», — смотрите: это ежедневная наша выработка. И показатели не снизим, а будем повышать. Правильно, товарищ комсомольский секретарь?

— Конечно, — поддержала бригадира Аня. — Комсомольская бригада должна всегда идти впереди.

Вместе с бригадиром мы объехали участки, где трудились его трактористы. У большого массива, на котором работали четыре трактора, мы остановились, чтобы побеседовать с комсомольцами. Машины смолкли, и трактористы окружили нас.

— Прекрасная земля, — ответил один из них на вопрос агронома о качестве массива, — чернозем, как на Украине. Если приложить руки, то зерном засыпаться можно. Урожаи тут будут высокие.

— Обязательно, — поддержал его бригадир. — Я раньше представлял себе Казахстан как пустынный песчаный край. И когда собирался ехать сюда, то специально предупреждал товарищей: жара, мол, песок и все прочее. Но моих парней ничем не испугаешь. Богатыри!

Ребята слушали речь своего бригадира и довольно улыбались. Действительно, он говорил им, что будет жарко, трудно, но они ехали работать, и трудности их не пугали. Наоборот, их привлекал неизвестный целинный край, в котором есть где развернуться, есть к чему приложить свои молодые силы.

— Ой, Вася! — вдруг спохватился Николай. — Ведь ты должен знать моих хлопцев. Они все — бывшие партизаны. У нас в отряде были.

Николай стал знакомить присутствующих со своими ребятами. Они узнали меня, но я, признаться, никого из них вспомнить не мог. Здороваемся, разговариваем, но ничто из прошлого не возникает в моей памяти. Когда, при каких обстоятельствах сводила нас жизнь на партизанских дорогах? Тогда мне на выручку пришел Николай.

— Вася, ты разве забыл птицеферму на Белом озере?

И тут я все вспомнил. Когда части Красной Армии поспешно отходили из села Хоцкого, в нем оставался детский дом. Детей не смогли эвакуировать. Немцы, захватив село, разместили в здании детского дома своих раненых солдат, а детей загнали в неприспособленный для жилья сарай. Беззащитных ребят успели скоро разобрать и попрятать местные жители, но часть ребятишек немцы задержали.

Немцы, конечно, не собирались воспитывать советских детей. Им нужны были рабочие руки. В селе была колхозная птицеферма, и оккупанты приставили детей ухаживать за птицей. Однажды с ними повстречались наши партизанские разведчики — маленький Илько и старик Власенко. Дети не могли покинуть ферму. Под страхом смерти они вынуждены были трудиться, откармливать птицу для немецкой кухни.

Разведчики рассказали в отряде о бедственном положении детей, а Илько даже расплакался и попросил командира взять их в отряд. Через неделю мы узнали, что фашисты собираются переводить ферму на другое место. Но мы их опередили. Взвод партизан неожиданно нагрянул в село и перевез ферму вместе с мальчиками на нашу базу, заодно прихватив с собой десять немецких солдат из охраны. Мальчики были хилые, слабенькие, и в отряде их называли тогда «цыплятами».

…Теперь они выросли, окрепли и возмужали. Я смотрю на бывших «цыплят» и не узнаю их. Испытав много трудностей в партизанской борьбе, они стали настоящими орлами. Теперь они строят новую жизнь, преобразуют землю.

— Выходит, вы давно знакомы с нашими комсомольцами, — тихо сказала Аня, молча и внимательно слушавшая мой рассказ о прошлом своих трактористов.

— Они не просто мои знакомые, — ответил я, — они мои верные друзья-партизаны.