Положение в стране

Экономическое положение Ирана с начала событий, предшествовавших революции, т. е. с весны 1978 г. и вплоть до того времени, как я покинул Иран – весной 1982 г., так и не стабилизировалось.

С самого начала революции ее руководители ясно заявили об отказе от гигантских планов шаха ускоренной индустриализации страны. Более того, последовали «обоснования» духовных деятелей о том, что промышленность вроде бы вообще не нужна идеальному исламскому обществу, каковым им уже мерещился Иран. «Проживем с малыми потребностями!» – убеждали муллы людей. Особо забеспокоились многочисленные лавочники: что же будет источником доходов, если резко сократится выпуск и, следовательно, потребление товаров?

Замерли многочисленные стройки, уныло торчат строительные краны, ржавеют от дождей, заносятся зимой снегом, летом – песком. Гниет и арматура, ежами торчит во все стороны из недостроенных домов.

Крупная проблема – добыча нефти. Нефтяной экспорт при шахе субсидировал все экономическое развитие Ирана, служил источником оплаты импорта не только продовольствия, оборудования, предметов роскоши, но и вооружения.

Новое иранское руководство после революции объявляет о решении резко, в три раза, сократить добычу и, следовательно, экспорт нефти. Стране не нужно столько денег, обойдемся малым (а может быть, дело было в нехватке запчастей и бегстве иностранных специалистов?). Прекращается экспорт газа в Советский Союз под надуманным предлогом недостаточно высоких цен, хотя поставками газа Иран расплачивался за построенные с помощью Советского Союза крупные промышленные предприятия. Газ опять стал сжигаться на промыслах.

Постепенно деньги в казне таяли. Захват американских заложников и последующее их освобождение, которое вылилось фактически в удовлетворение требований американцев об уплате американским фирмам их «потерь» от иранской революции, нанесло ощутимый удар по казне. С началом войны с Ираком срочно стали требоваться громадные средства на закупку на международном черном рынке по спекулятивным ценам вооружения, боеприпасов и запасных частей.

Снова ставится вопрос об увеличении добычи нефти. Помогает и происшедшее повышение цен на нефть. Валютное положение несколько улучшается. Но главное – промышленная активность низка. В стране массовая безработица. А у правительства вообще нет никаких планов экономического развития, даже концепции «исламской экономики» нет. Серая, безрадостная, бесперспективная жизнь.

Деревня в несколько ином положении. Она, если не будет катастрофических природных событий, сама себя прокормит. А вот городу будет давать в зависимости от того, что сама сможет купить в городе.

Пока в городе есть товары, идут и сельскохозяйственные продукты в город. Сельскохозяйственное производство даже увеличивается, безработные тянутся обратно в деревню, а раньше их соблазнял город с его стройками и возможностью быстро разбогатеть.

Однако приходится говорить об экономическом хаосе. Это чувствуем мы, имея повседневные контакты с новыми иранскими руководителями экономики, поскольку экономические связи с нашей страной довольно внушительны. Обыватель или просто иностранец ощущает этот хаос, видя пустые лавки без товаров, взлетевшие цены и… появление сотен тысяч мелких торговцев, продающих всякую мелочь на тротуарах, в примитивно, наспех сделанных киосках, ларьках, в том числе на красивых больших улицах, где раньше строго-настрого запрещалось появляться уличным торговцам. Тогда горели огни рекламы шикарных магазинов, где продавались изделия всех стран мира.

Первой жертвой «регулирования» торговли по-исламски стали… торговцы музыкой. Эти магазины закрыли из-за торговли «неподобающим товаром» – пластинками, кассетами, нотами, в том числе и классической музыкой. Ретивые лавочники выплеснулись все же на тротуары со своими стереофоническими проигрывателями, несмотря на периодические облавы пасдаров. Торговать начали почти все. Город превратился в какую-то разнузданную ярмарку.

Большие перемены происходили в армии. Почти каждый день. Чистки следовали за чистками. И все-таки армия оставалась армией – организованной силой. Все остальное в стране было либо полностью разрушено, либо стояло в бездействии, либо создавалось. Армия как организованная сила оставалась.

Родилась идея: заменить армию пасдарами и народным ополчением – «басиджами». Монтазери выступал рьяно за то, чтобы у пасдаров были и тяжелое оружие, и танки, и самолеты, и даже командные училища. Но не так-то все просто. В армии менялись командующие, но все они оставались профессионалами – военными с неплохой выручкой. А что у военных на уме – не известно.

Война с Ираком дала повод духовенству убрать армию из городских гарнизонов, направить ее подальше в районы боев. Банисадр явно тяготеет к армии, она – к нему. Происходят выпуски офицеров из училищ, и хотя во всех военных ритуалах появилось много наносного – исламского, все же армия остается армией. И технику офицеры должны хорошо знать. Чтобы пилотировать оставшиеся с времен шаха «Фантомы», одного знания Корана мало, да и крупнокалиберное орудие с помощью молитвы не наведешь. Поневоле на руководящие посты в армии выдвигались люди со знанием своего дела, а не Корана. Но вот удар. В конце сентября 1982 г., подлетая к Тегерану, разбился транспортный самолет С-130, на борту которого была практически вся военная верхушка, уже накопившая боевой опыт в войне с иракцами! Что это – диверсия? Случай? Ответ на долгое время, наверное, останется неясным. Были известны достоверно лишь некоторые вещи: армейцы видели попытки духовенства подменить армию «корпусом стражей исламской революции» – пасдарами; армейские части, как это ни парадоксально, не очень-то бросали в бой против иракцев – по минным полям голыми пятками маршировали, взрываясь и расчищая тем самым проходы, ополченцы, так называемые «басиджи». Духовенство опасалось, что победа над иракцами может быть добыта армейцами, тогда они неизбежно будут выдвигать свои требования перед власть имущими; в армии появилось множество мулл – «идейных наставников», заставлявших всех молиться по пять раз в день, невзирая на обстановку, даже соблюдать сорокадневный пост «рамадан»; в армии прогрессивные и патриотически настроенные офицеры, не стесняясь, говорили: «Дайте нам только выиграть войну, тогда мы возьмемся за социальное переустройство». Одним словом, у духовенства было много причин опасаться армии как единственной организованной силы в стране. В решающий момент во время революции армия сказала, что она будет «держать нейтралитет», и тем самым помогла ей. Ну а сейчас – будет ли в гипотетический решающий момент армия поддерживать духовенство, которое заботится лишь о собственном благополучии и всячески унижает армейцев?

В стране на руководящих постах появилось много, мягко говоря, странных молодых людей, в основном приехавших из США. Они быстренько отпустили нужной величины бороды, надели что похуже и стали «руководить», занимать посты министров, их заместителей, губернаторов, вице-губернаторов, начальников управлений, отделов в министерствах и ведомствах. Необходимыми знаниями они явно не обладали, так, кое-чему научились. Но командовали резво. Отличало их одно – резко отрицательное, доходящее до враждебности отношение к Советскому Союзу. Исламские обряды исполняли исправно, даже с налетом кокетства – смотрите, мол, я все знаю, что и как нужно делать, несмотря на то, что пробыл 10–15 лет в США. Кричали они и «смерть Америке!», но как-то вяловато, зато с удовольствием и во весь голос – «смерть Советскому Союзу!».

С такими людьми нам приходилось иметь дела каждодневно, проявляя при этом необходимую выдержку. Одним из таких деятелей был новый губернатор провинции Гилян. В начале 1981 г. познакомился с ним. Были и практические дела, и… интересно было взглянуть на человека, который утверждал и клялся, что сам видел «летающие тарелочки» над… зданием советского консульства в Реште. «Тарелочки», постояв некоторое время, затем направлялись в сторону Каспийского моря, значит – в Советский Союз, к себе домой. Прибыв в Решт, мы увидели, что на всем длинном каменном заборе нашего консульства намалевано большими буквами: «Шпионское гнездо США и СССР». Рядом «корпус стражей исламской революции» устроил себе казармы из бывших армейских. Только теперь все здесь выглядит по-другому: понастроили бойниц, где круглосуточно дежурят у пулеметов, подняли забор, ощетинили его колючей проволокой… Одним словом – крепость. Это, конечно, признак слабости власти, а не силы.

Губернатор – маленького роста, с лихорадочным блеском в глазах – тряс руку, начал из Корана по-арабски, сам перевел на английский… И пошел, пошел учить нас антиимпериализму. Навязчиво, примитивно и… неискренно. Еле-еле удалось повернуть его на практические вопросы, а в отношении его ярого антиимпериализма ответить: «Придет время, поймете, возможно, сами, кто по-настоящему борется с империализмом».

Сам губернатор учился, конечно, в США, затем преподавал физику в школе. Кончил беседу дружелюбно, тряс руку, клялся в дружественном расположении.

Но вот через день газеты поместили сообщение о беседе губернатора с советским послом. Со слов губернатора, конечно. Там говорилось, что он, губернатор, уличил советского посла во лжи (?!). Дескать, посол говорил о готовности его страны развивать торгово-экономические связи, а «мы – иранцы – этому не верим» (?!). И еще, конечно, какие-то поучения, которые он якобы делал послу. О чем говорил посол, разумеется, не писали. Пришлось посылать официальную ноту протеста в МИД Ирана.

Уже тогда, находясь в Реште, мы как-то особо почувствовали, что губернатор-то явно не к месту, не вписывается он в местную обстановку, какой-то чужой людям. Да нам гилянцы и говорили о неприязни к нему со стороны местных жителей. Мы поэтому не особенно удивились сообщению, что этот губернатор стал жертвой террористического акта, не известно как и кем совершенного.

Коснулась «исламизация» и армян, живущих в Иране. Всего в Иране армян насчитывалось около 220 тыс. человек, из них 130–150 тыс. человек жили в Тегеране, где было 26 армянских церквей, в том числе одна католическая, и 27 школ для армянских детей. Люди другой культуры, другого вероисповедания, образа жизни – армяне жили своей жизнью как небольшая колония. Привилегий особых не имели. Старались держаться вместе, объединялись в клубы, объединяла их также церковь, которая, однако, не признавала эчмиадзинского католикоса, а находилась в ведении «католикоства», управляемого… из Бейрута. И в Иране среди армян были и миллионеры, и крупные лавочники, и более мелкие собственники-ремесленники различных профессий. Много среди армян было интеллигенции. Часто совершали поездки в Советский Союз. Постоянно шел процесс репатриации желающих. Список был длинный – более 30 тысяч человек, иранские власти строго регулировали: отпускали на родину около 500 чел. в год. В целом армяне хорошо относились к Советскому Союзу, хотя, возможно, и состояли в разных партиях.

Иранское исламское духовенство не могло не обратить внимания на эту большую и довольно организованную, хотя бы и вокруг церквей, группу населения. Вообще можно сказать, что всякая организованность какой-либо группы населения как-то инстинктивно настораживала духовенство, оно как бы чувствовало для себя опасность от всего более или менее организованного и не находящегося полностью под его властью: армии, партий, союзов, обществ, даже армян…

Армяне – христиане, и христианская религия находилась в числе тех религий, которые признавались и шахом, и иранским духовенством: мусульманство, иудаизм, зороастризм и христианство. Все другие религии – еретические – потому запретные.

Так вот, исламские власти вдруг в 1981 г. «обнаружили», что в армянских школах ведется преподавание армянского языка, изучается история Армении на армянском языке и богослужение ведется, конечно же, на армянском языке. Власти потребовали ведения всех видов преподавания на персидском языке и, кроме того, изучения Корана на арабском языке, пригрозив, что в ином случае дипломы армянских школ не будут признаваться наравне с дипломами других, чисто иранских школ.

Пришлось главе армянской церкви вместе с общественными деятелями добираться до высшего религиозно-политического руководства страны, просить, убеждать и воздействовать (чем? армянская община отнюдь не была бедной). Кроме Корана, вопрос вроде бы уладили, но разнесся слух о намерениях заставить армян перейти в мусульманство. Это увеличило число желающих репатриироваться на родину. Теперь уже большинство подавших заявления о переезде в Советскую Армению составляли не старые люди, которые решили последние годы жизни провести в родных местах и быть там похороненными, а молодежь, которая не могла получить образования в Иране и не имела работы. Многие богатые армяне поспешили, конечно, эмигрировать, когда это было еще возможно, в Европу и в США. Ранее полные деликатесов продовольственные магазины Арзумана и Микаэляна опустели, особенно мясные отделы магазинов, ломившихся от разнообразия свиных и иных колбас, приготовленных по лучшим российским рецептам дореволюционного времени. Чтобы не навлечь на себя гнева, армяне время от времени проводили в Иране демонстрации в поддержку режима.

Нормы жизни, общения между людьми становились все более беспринципными, что противоречило видимости высокой морали, к которой так красноречиво призывали исламские проповедники всех степеней и рангов. Казалось, с нации соскребли позолоту и осталось что-то ржавое и грубое.

В учреждениях еще больше стало бюрократизма, вызванного нерешительностью лиц, поставленных у кусочка власти, точнее говоря, посаженных за определенный начальственный столик. Нерешительность эта вызывалась как незнанием дела, так и простой боязнью перед новой чисткой, доносом, по которому потащат в шариатский суд. В этих условиях начинало процветать мздоимство – взяточничество.

Пороки шахского государства выплыли на поверхность и расцвели с новой силой. Мы уже говорили об ослаблении порядка всюду – на улицах, в учреждениях, на заводах, в армии.

Но самая худшая болезнь, резко появившаяся на поверхности, была ложь: большая и маленькая – в газетах и в проповедях, в официальном и неофициальном разговоре, на уровне государственных деятелей и чиновников. Это обвинение во лжи не относится к иранскому народу, который в такой же степени правдив, как и любой другой народ.