Разброд

В начале марте 1979 г. я имел беседу с видными либерально-буржуазными деятелями Назихом, бывшим тогда главой Иранской национальной нефтяной компании, и Санджаби, бывшим тогда министром иностранных дел.

Назих, хотя по профессии юрист, уже хорошо начал разбираться в тонкостях нефтяного бизнеса. Мы в деловой обстановке обсуждали возможности экономического сотрудничества обеих стран. Я отметил как-то невольно, что Назих не цитирует Хомейни, не упомянул его имя даже ни разу, а так – обыкновенный деловой разговор. Позднее, как известно, в сентябре, против Назиха началось преследование со стороны «исламской прокуратуры», Хомейни многозначительно заявил, что он не возражает, если Назиха привлекут к суду. Назих скрылся и бежал за границу.

Санджаби уже в марте в ответ на нашу просьбу помочь устроить встречу с Язди и Готбзаде для лучшего уразумения нами обстановки в стране прямо сказал, что эти люди «временные». Конечно, о каком единстве могла идти речь?

Весьма показательным для роста оппозиционных настроений был массовый митинг 5 марта 1979 г., в годовщину смерти Моссадыка. На нем выступал Матиндафтари – внук Моссадыка, организатор новой общественной организации «Национально-демократический фронт» с весьма интересными либеральными целями. Само создание этой организации говорило о попытке противопоставить что-то в политическом плане натиску религиозно-политических деятелей, уже начавших разворачивать кампанию насильственной исламизации страны.

На митинге выступали и «федаи», и «моджахеды иранского народа». И хотя главными действующими лицами митинга были Телегани, Базарган и Санджаби, их тоже критиковали за непоследовательность. И покойному Моссадыку досталось за то, что не решился в свое время разоружить армию и дать оружие в руки народа, что явилось одной из важнейших причин поражения движения Моссадыка в начале 50-х годов. Так говорили ораторы, имея в виду обстановку в стране в марте 1979 года. Это отражало отношение к новой власти.

Видный иранский журналист либерального толка А. принял мое приглашение позавтракать в Зарганде. Он резко настроен против попыток духовенства подмять все под себя. Но равным образом он и против Язди и Готбзаде (а это вроде бы «кумиры» резолюции?!). Выход он видит в «Национально-демократическом фронте» Матиндафтари. Существует реальная возможность контрреволюции, если только будет восстановлена старая армия, поэтому федаи и моджахеды должны явочным порядком брать власть, где это возможно, чтобы действовать с позиции силы – ведь духовенство именно так уже и действует. Правительство Базаргана слабое, это не революционное правительство, его делают ширмой для закулисных махинаций.

Так говорит буржуазный интеллигент, он даже согласен на установление власти «левых».

Базарган тем временем начал выступать регулярно по телевидению. По вечерам «беседа у камина», добродушный разговор доброго старичка. С упоминанием об исламе и переходом на грешную землю и мирские дела. А они, дела, плохи: никто не работает, а все должны работать на… правительство, иначе оно не может функционировать.

Невольно подумалось: а правительство-то, что оно делает? Принят ли хотя бы один какой-либо закон в пользу народа? Увы, таких законов не было. Насколько я помню, за время существования правительства Базаргана был лишь принят закон, понижающий возраст девочек, которых можно брать в жены, до 14 лет! А в остальном все оставалось как бы по-старому, как бы при шахском правлении: есть правительство, оно что-то делает, а все должны вернуться к своим местам и работать как ни в чем не бывало.

Конечно, это был уже саботаж со стороны иранской буржуазии.

Видный буржуазный интеллигент А. беседует с нами в октябре 1979 года. Дело идет явно к открыто религиозному правлению в стране, говорит он. И главный вопрос в том, насколько терпимы будут религиозные деятели к светской власти и светскому образу жизни, уже укоренившемуся в Иране. Если проявят реализм и понимание того, что отношения в стране нельзя вернуть к VII веку, то ничего, дела пойдут.

– А если не поймут и поведут свою линию, что тогда? – спросили мы.

– Тогда Иран, конечно, придет в упадок и заработают силы против религии. Силы мощные и действующие различными способами, – ответил собеседник.

– На чем же тогда будет держаться власть духовенства?

– Наши муллы держатся только на поддержке босяков и частично базара. Все остальные классы и слои общества явно недовольны положением дел.

Уж очень просто у него получается.

…Обед у посла одной из западноевропейских стран. Октябрь 1979 года. Кроме нас здесь послы Франции, Индии, Голландии, Дании, Канады, Швейцарии, Турции, Италии, временный поверенный в делах США в Иране (посол уехал), представитель Госдепартамента США, который прибыл для ознакомления с обстановкой «на месте». От иранцев – бывший заместитель премьер-министра, а ныне иранский посол в Скандинавских странах Амир-Энтезам. Семилетний белоголовый сын посла бегает босиком то в одних трусиках, то в миниатюрной пасдарской форме за лающей собакой. Гости притворно умиляются шалости дитяти, мешающего вести интересный разговор. В центре внимания – Амир-Энтезам, он явно в опале, он зол на духовенство. Он все время вместо «я» говорит «мы», «наша группа». Думаю, мне не к лицу толпиться в такой жадной внимающей рассказчику компании. По рассадке за столиком мое место – рядом с Амир-Энтезамом, тогда можно будет и попытаться поговорить.

В ходе беседы, когда мой сосед опять упомянул «наша группа», я спросил, кто же это. Амир-Энтезам назвал: Базарган, Язди, Готбзаде, Чамран. «Мы» полны решимости воспротивиться попыткам вести страну по пути, уготованному духовенством, этот путь – тупик для страны. Вся беда в том, что мы не знаем, что же конкретно делать, говорит собеседник.

– Что бы вы делали на нашем месте? – спрашивает он.

Я откровенно засмеялся. Амир-Энтезам удивился.

Я рассказал ему, как ровно год назад аналогичный вопрос задавал мне шах. Риторический, конечно. Не думаю, что он ждал совета, так же как не думаю, что ждет совета и Амир-Энтезам. Ответил: если говорить кратко, то власть та крепка, за которой идет народ.

Сейчас народ верит духовенству, а что же правительство, в котором недавно был Амир-Энтезам, сделало для народа или хотя бы конкретно обещало народу?

– А что мы могли, например, сделать для народа? – спросил собеседник.

– Например… Например, хотя бы продемонстрировать желание помочь в решении жилищного вопроса. Вот в районе Мехрабадского аэропорта, вы знаете, пустует уже больше года целый городок почти готовых новых жилых домов, тысяч на сорок населения! Почему бы правительству не переселить туда людей, бедняков из трущоб юга Тегерана?

– Ну уж нет! – вскипел Амир-Энтезам. – Я сам пайщик этой строительной компании, сколько зажиточных людей вложили свои капиталы, а вы…

Подумалось: о какой же поддержке народа может идти речь, если буржуазное правительство палец об палец не ударило, чтобы удовлетворить насущные требования трудящихся хотя бы частично?

…После обеда, за кофе в гостиной, ко мне подошел развязный молодой человек. Вместе с Лэнгеном – временным поверенным в делах США в Иране. Он неразборчиво буркнул свою фамилию, сказал, что прибыл из Госдепартамента на несколько дней, чтобы «изучить обстановку на месте». Его интересует главный вопрос: насколько прочны позиции духовенства и сколь долго они продержатся у власти? Каково мое мнение?

Ответил: революцию народ будет защищать, к прошлому возврата нет.

Американец быстро среагировал: да, это так, если Хомейни скоро не умрет, а если умрет? Кто тогда может быть у власти? Коммунисты?

Отшутился: если знаете, зачем спрашиваете. И подумал: американцы уже готовятся на период «после Хомейни». На кого ставят?

Ответ на этот вопрос был частично дан в конце декабря 1979 г. в заявлении «студентов», захвативших американское посольство. Найденные ими документы свидетельствовали о том, что Базарган и Амир-Энтезам и до и после революции поддерживали тесные контакты с послом США Салливаном и сотрудниками посольства, обменивались информацией. До революции Базарган и его сообщники выступали за сохранение шаха, за создание регентского совета и даже слияние его с Исламским революционным советом, созданным тогда по указанию Хомейни. Они хотели также препятствовать возвращению Хомейни из-за границы.

Из всех этих материалов, мгновенно ставших сенсационными, следовало, что Базарган и его деятели имели сильные симпатии к США, в то время как Хомейни выступал резко против. Их концепция, видимо, состояла в том, чтобы, пробравшись к власти, на гребне волны народной революции лишь ограничить власть шаха, передать политическую власть в руки национальной буржуазии, лидерами которой они себя считали.

Эти разоблачения «студентов» нанесли удар и по положению всего, так сказать, «гражданского окружения» Хомейни, прибывшего с ним из Парижа (Язди, Готбзаде, Банисадр), они показали, что эти люди не только связаны с соглашательскими группировками прозападного толка, но и сами толкают страну вновь к сотрудничеству с Западом.

К концу 1979 года уже вырисовывалась примерно следующая картина группировок в стране:

1. Хомейни, Монтазери, Халхали и некоторые другие политико-религиозные деятели, преданные Хомейни.

2. Шариат-Мадари с его окружением религиозно «умеренных» деятелей – противники Хомейни.

3. Базарган и деятели, группирующиеся вокруг него и «Национального фронта», откровенно представляющие интересы иранской буржуазии, для которой революция – лишь средство прихода к власти.

4. Язди, Готбзаде, Чамран, Банисадр и их окружение – авантюристические нерелигиозные лица, пытающиеся полностью забрать власть в свои руки, пользуясь приближенностью к Хомейни, но блокирующиеся временно с Базарганом и К°.

5. Левые, национально-патриотические силы – они разобщены, раздроблены. Лучше всего это демонстрируют некоторые примеры.

22 мая прошло мощная 200-тысячная демонстрация левых сил под общим лозунгом «Фашизм не пройдет!». Через месяц Национально-демократический фронт пытался провести массовый митинг в защиту Учредительного собрания, а фактически в пользу демократической конституции. «Исламисты» набросились на участников митинга с кулаками, дубинками, кастетами, избивали их. Моджахеды стреляли в воздух, но это не помогало. Это была первая после революции крупная стычка правых против левых с применением силы. А дальше… Дальше это стало системой. Дело дошло, например, до скандального ареста в сентябре сына могущественного аятоллы Монтазери. Он осмелился критиковать установившиеся порядки, в том числе и Базаргана, в частности за странное заявление премьера о том, что верного ученика Хомейни Матахари убили «коммунисты». Как же так, восклицал Монтазери-младший, ведь всем известно, что Матахари убит агентами ЦРУ и сионизма! При чем тут «коммунисты»? Конечно, Монтазери-младший сам не был коммунистом, да и вряд ли им симпатизировал. Просто горячий, искренний юноша не мог терпеть фальши положения, которое все более и более вступало в противоречие с ожиданиями участников революции.

Неладно дело складывалось и с национальными меньшинствами, особенно с курдами. Курды приветствовали революцию, видя в ней спасение от национального угнетения и возможность обеспечения своих национальных прав. Возродилась из подполья Демократическая партия Курдистана, которую религиозники сразу же окрестили «коммунистической»; некоторые даже утверждали, что она связана с СССР, а другие – с Израилем (!).

Курды не выступали за отделение от Ирана, в чем их пытались обвинять религиозно-политические деятели, они требовали прав национальной автономии в рамках единого иранского государства. В рамках этой автономии они, правда, собираются проводить весьма прогрессивные социальные преобразования, на которые центральная власть, видимо, не решится для персидских районов страны. Если позволить курдам производить социальные изменения в пользу трудящихся города и деревни, это может быть «дурным примером» и для других, например, азербайджанцев, белуджей, может быть, арабов, живущих в Хузистане. Да и сами персы проснутся к сознательной жизни – и полетит вверх тормашками утверждение, что при исламском правлении нет наций, есть единая мусульманская община верующих в единый ислам, только некоторые группы этой «общины» говорят на различных языках.

Поэтому духовенство и те, кто прячется за ним, немедленно прибегли к старому, так сказать, «шахскому» приему: было объявлено, что волнения в Курдистане – дело рук «иностранцев», а руководитель ДПК Касемлю, хотя и избран депутатом в конституционную ассамблею для выработки проекта конституции, был объявлен «слугой дьявола» и поставлен вне закона. Так же поступили и с религиозным главой курдов, являющихся суннитами, шейхом Хоссейни.

Вскоре были спровоцированы вооруженные столкновения. Срочные поездки Телегани в Курдистан приводили было к умиротворению, но ненадолго. Снова вспыхивали не только стычки, но и настоящие бои. Постепенно внутри Ирана создался внутренний фронт партизанской борьбы курдов против правительственных войск. Почти полная аналогия тому, что было при шахе.

Уже в мае стало неспокойно в Хузистане. Арабы, проживающие в этой южной нефтедобывающей провинции, стали требовать национальной автономии в рамках единого Ирана. Центральные власти отказали так же, как и курдам. В Хузистане начались забастовки, крупнейший иранский порт Хорремшахр прекратил работу. Власти попытались захватить силой штаб-квартиры арабских организаций. Арабы воспротивились, завязалась перестрелка, перешедшая в настоящий бой.

В ответ вспыхнули вооруженные столкновения в других крупных городах Хузистана – Абадане и Ахвазе. Из провинции в города на помощь двинулись арабские племена.

Власти бросили на арабов войска, пасдаров. Много убитых, раненых. Губернатор Хузистана адмирал Мадани заявил, что выступления арабов – дело рук империалистов, агентов контрреволюции и…. коммунистов. Он ввел чрезвычайное положение, заявил о решимости силой подавить волнение.

В Ахвазе крупный коллектив советских специалистов – строителей мощной ГЭС «Рамин». Положение там напряженное, по ночам облавы, перестрелки. Говорят, оружие для арабов поступает из соседнего Ирака. На базаре можно купить свободно автоматическую винтовку АК-47 за 20 тысяч риалов. Иракцы ведь давно уже демонстративно называют Хузистан… иранским Арабистаном. Так же, как и Персидский залив упрямо величают Арабским заливом.

Но в волнениях арабов в Хузистане, помимо национальных мотивов, есть и другие причины: арабы, как правило, подвергались особо сильной эксплуатации, занимали самые низкие должности, выполняли самую грязную и тяжелую работу. Да и пролетарская прослойка на нефтепромыслах велика. С опаской говорили иранские буржуа, что на промыслах более половины рабочих – левые.

Вскоре вспыхнули волнения у туркмен, затем у белуджей…

Одним словом, отсутствие правильной и справедливой национальной программы давало узнать себя с первых дней революции.

Это способствовало вползанию страны в хаос и анархию. Положение складывалось серьезное.