Тегеран. 27 Декабря 1979 г

(Из воспоминаний посла)

Посольство СССР. Канун Нового года. В уходящем 1979 году пережито необычное, раз в жизни встречающееся. Все мы оказались внутри бурлящего котла. Давление нарастало – и лопнул котел: в феврале произошла революция, покончившая с монархией, которая правила в этой древней, всему миру известной стране более двух с половиной тысячелетий…

В последние годы уж очень лихорадочно развивалась экономика. Много мечетей в Иране, но небо все больше было утыкано другими минаретами – башнями гигантских строительных кранов с горделивыми вывесками – названиями заморских фирм. Иностранный рабочий люд тысячами валил на заработки в Иран – из Афганистана, арабских государств (на работу попроще), из Югославии, Турции, Болгарии, США, Франции, Италии – на дела, требующие квалификации. Шах и иранские мультимиллионеры, за пару лет вскочившие на высокую ступеньку среди самых богатых мира сего, денег не жалели: цена на нефть, потоки которой вливались в ненасытные трюмы гигантских японских танкеров в портах Ирана, подскочила в десятки раз. Доходы Ирана возросли в 20 раз!

Ринулись в Иран срочно «налаживать отношения» Никсон с Киссинджером – нужно же вернуть Америке ее доллары из Ирана! Шах заключает сделку на 15 млрд. долларов. Суда с новейшим американским оружием салютуют гудками в Ормузском проливе – входе в Персидский залив – танкерам с нефтью, уходящим в страны «западного мира». Мы вам – вы нам. С оружием прибывают поджарые американские военные инструкторы. С семьями. Виз и разрешений на посадку американских военных самолетов не требуется. Их зарплата в десятки раз выше, чем дома, – почему бы не послужить вдалеке от родины. Доллары всюду есть доллары.

Взамен шаху дано льстивое обещание: Иран – один из столпов «свободного мира», здесь, в Иране, проходит граница «американских интересов». Поэтому не бойся: внутри страны тебя охраняет мощная, невиданная по возможностям тайная полиция САВАК. Ее создало и оснастило ЦРУ, психологическую подготовку вели специалисты израильской разведки «Моссад». Эффективность на 120 %. Все левое, кажется, подавлено. Главное, говорили заморские советчики шаху, смотри на север – там потенциальный враг Ирана. Готовься: смотри на север – там угроза Ирану, а мы – союзники тебе. Все надежно и крепко. Как красиво щелкают каблуками иранские офицеры. В каблуках сапог вделаны металлические пластинки.

Проглядел шах и его заморские советчики неспокойствие в стране. За ослепительными огнями реклам – чем не Париж на Востоке в древней стране? – блеском золота во дворцах, сверканием драгоценных камней и жемчуга не видно накапливающейся ненависти миллионов безграмотных бедняков, ютящихся в средневековых лачугах. В Бендер-Аббасе – в одном из портов на юге – мы не смогли прогуляться ночью по парку. На земле, скрючившись то там, то здесь, спали измотанные тяжелым днем портовые рабочие. Для сопровождавших нас высоких чиновников губернатора – это обычное, не вызывающее никаких эмоций, кроме брезгливости, зрелище.

Проглядел шах и затаенную злобу новых трансконтинентальных толстосумов – не дает им политической власти в стране. Ведь нужно многое менять, а вместо этого приходится угодничать, делать шаху, его многочисленной семейке миллионные подношения.

Революционные выступления студентов? Мальчишеское баловство, ребячество. Выпороть, в тюрьму, вон из университета: ведь знает шах, как ценится здесь возможность учиться.

И уж совсем непростительный просмотр: кто такие муллы? Еще его отец – шах Реза – поставил их на свое место, демонстративно показывался с шахиней без чадры! Строптивого Хомейни, вздумавшего обосновывать неизбежность и законность исламского правления, протестовавшего против дипломатической неприкосновенности всех американцев, находящихся в Иране, сам Мохаммед Реза Пехлеви сослал в Ирак – в Кербелу, на святые шиитские могилы: сиди там и бурчи что хочешь себе в бороду.

Марксистскую партию «Туде» нечего принимать и во внимание: она физически разбита – кое-кто еще остался в подполье да в эмиграции за границей. Да и там, как и во всей стране, работают осведомители. Опасности здесь нет. Революционность показная.

Народ должен радоваться: в стране бум, она движется к «великой цивилизации». Так назвал свою цель шах, не видя, что творится вокруг.

И вдруг… За несколько месяцев монархии не стало. Мощный народный поток смел ее.

Сколько было противоречивых сведений, мыслей, информации. Как разобраться, что правда, что ложь, что произойдет дальше, а чего не будет. Это после революции можно хладнокровно анализировать: вот если бы эти поступили так, а те эдак, то… А в гуще событий, в круглосуточной обстановке стрельбы, демонстраций, взрывов массовых эмоций, появления и исчезновения крикливых «деятелей» как определить – куда идет дело?

Определились мы, к счастью, правильно. И своевременно. Поняли, что к чему. Не зря учили столько времени марксизму-ленинизму, законам исторического развития.

11 февраля 1979 г. революция победила окончательно. Ровно через 150 лет – день в день – после злодейского убийства в Тегеране А.С. Грибоедова, посланника России в Персии, и разгрома всей русской миссии. Странное совпадение.

Нелегко пришлось разбираться и в хаосе первых послереволюционных месяцев. Во всяком случае, первым послом, с которым на следующий день после победы революции встретился глава временного революционного правительства Базарган, был советский посол. И первым из немногих послов, которого принял уже через неделю новый вождь Ирана Хомейни, был также советский посол. Ведь мы соседи. «Смотри на север» – не такой уж плохой совет, только с другим значением.

И еще несколько встреч с Хомейни, которые вызывали раздражение у его реакционного окружения.

Сложные события ноября 1979 г. – захват персонала американского посольства в Тегеране в качестве заложников. Это обращение к США: выдайте шаха, верните иранские богатства, спрятанные в сейфах американских банков. Впрочем, «захват» со странностями. Совершен именно в тот момент, когда временный поверенный в делах США, т. е. глава посольства, Лэнгмар находился в Министерстве иностранных дел Ирана! И… остался там жить, ему была приготовлена «квартира» прямо в здании министерства – с телефонами, непрерывной связью с Вашингтоном, а дипломатическую почту из США ему регулярно приносил посол Швейцарии…

И вот подходит Новый год. Все более или менее встало на свои места. Можно немного расслабиться. Пригласили на 26 декабря к себе послов Чехословакии, Германской Демократической Республики, Болгарии, Венгрии, Польши и Румынии вместе с сотрудниками посольств.

Все тревожные месяцы работали рука об руку, делились информацией, совместно анализировали события, собирались по нескольку раз в неделю, помогали друг другу материально, при угрозе налетов прятали друг у друга детей и женщин. Одним словом – товарищи.

Залы в посольстве большие, гостей и своих было много. «Интернациональный» концерт, игры, танцы. Ну и, конечно, хороший стол – кто ж справляет Новый год не за столом? Раскованность, веселье, радость – будто гора с плеч свалилась. Такого отдыха мы не знали более двух лет.

…Заметил, как в одной из дверей, ведущих в зал, открылась темная щель. Там появился один из наших товарищей и делал мне знаки. Извинившись перед послами, с которыми я сидел за одним из столов, подошел к двери.

– Вам срочное поручение…

Подозвал советника-посланника Евгения Дмитриевича Островенко:-

– Пошли наверх.

…Швырнул в сердцах бумагу на стол, стало не по себе. Зачем это? Ведь бессмысленно же, разве никто в Москве не знает Востока, обычаев его народов? Позорного поражения англичан в Афганистане всего каких-либо 60 лет назад! Евгений Дмитриевич также покрутил в недоумении головой – уж на что осторожный товарищ. Нда, ну дела… Но указание послу есть указание. Его надо исполнить.

Поручение: немедленно информировать Хомейни о том, что по просьбе афганского правительства Советское правительство 27 декабря направляет в Афганистан «ограниченный контингент» советских войск для оказания помощи в отражении внешней агрессии против Афганистана. Выразить надежду, что Иран с пониманием отнесется к этому временному и вынужденному шагу.

Глянул на часы – около десяти вечера. До 27-го всего-то два часа. Хомейни уже давно заявил, что больше не будет принимать иностранных послов, на это есть правительство, он не государственный деятель, а духовный глава общины, и уехал жить в город Кум – традиционную резиденцию высших духовных наставников в Иране. Это 150 км от Тегерана.

Что делать? Поручение представляется невыполнимым. Но ясно одно – и я очень хорошо это понимаю – обязательно надо сделать так, чтобы эту новость, хотя она наверняка будет неприятной для Хомейни, он узнал бы от меня, а не по докладам своих советчиков, которые узнают из завтрашних зарубежных радиопередач. Собственно говоря, именно в этом смысл посещения Хомейни – ведь убедить его в правоте нашего необычного шага не удастся, как бы я ни старался, ведь и сам я страшно раздосадован.

Дал указания товарищам попытаться немедленно связаться с канцелярией Хомейни, настойчиво попросить немедленной встречи, намекнуть, что вопрос необычайный; связаться параллельно с МИДом Ирана, попросить оказать содействие, во всяком случае, получить разрешение на немедленную поездку в Кум. Сам спустился к гостям. Извинился: очень срочное дело, вынужден уйти, но приглашаю послов завтра в 16 часов – все объясню и проинформирую. Послы – люди тертые, понимают мое положение. Ведь мы уже давно доверяем друг другу. Попросил жену занимать гостей, сам поспешил в кабинет, где медленно, но неуклонно движется на больших часах минутная стрелка.

Увы, все безрезультатно: из канцелярии Хомейни ответили, что послу должно быть известно решение Хомейни не участвовать в государственных делах, надо обращаться к правительству. Да, имам хорошо знает советского посла, но он сейчас уже спит – разве не известен его распорядок всему Ирану? В МИДе только заспанный дежурный, больше никого – говорит: ждите до утра. Министром иностранных дел тогда был Готбзаде (расстрелян в 1983 году как американский агент). Уже тогда мы чувствовали неестественность его поведения, и инстинктивно не хотелось звонить ему – ведь не известно, как он все преподнесет имаму. Да и не поручено передавать информацию кому-либо другому. Что делать?

Попросил снова позвонить в МИД, узнать домашний телефон одного из заместителей министра – Хагу, который как будто с вниманием всегда относился к нам. Телефон дали, но дома слуга (!) промямлил, что Хагу нет дома, а номер телефона, где он находится, сообщить не может (ясно: кутит где-то). После некоторого напора (как хорошо, что мои сотрудники, Женя Островенко и Николай Козырев, так хорошо говорят по-персидски!) слуга выдал номер. Позвонили, попросили Хагу. Трубку для разговора я взял сам (говорили на английском языке). Объяснил, что имею исключительно важное и срочное поручение для передачи именно сегодня в личной беседе с Хомейни. Понимаю, что время близится к полуночи и имам в Куме, но в жизни бывают неожиданные и чрезвычайные ситуации. Как быть?

Хагу, немного подумав, сказал, что встречу с Хомейни он, конечно, не может устроить – поздно, а официальное разрешение на поездку в Кум даст. Это было уже что-то. Я горячо поблагодарил Хагу и обратился с дополнительной просьбой: прислать несколько вооруженных охранников (пасдаров – «стражей исламской революции») – ведь ночь, кругом патрули, ехать долго. Сказал, что мы поедем на двух машинах. Заместитель министра обещал выполнить просьбу.

Через минут двадцать прибыли трое бородачей с автоматами. К этому времени мы уже собрались в дорогу. Был третий час ночи.

На улицах полная темнота, никакого движения. Мертвый город. Фары иногда высвечивают патрули. Пришлось поставить советский флажок, как всегда. Очень тревожно: нет-нет и где-то затрещат выстрелы. Едем с включенными фарами и освещенным салоном – так посоветовали пасдары.

Выбрались на шоссе, та же мрачноватая картина. Пытаюсь по автомобильному радио поймать какую-нибудь иностранную радиостанцию. Ловятся, но новостей об Афганистане нет. Пока едем, обдумываю план кажущейся невозможной беседы с Хомейни, представляю себе его вопросы, свои ответы. Конечно, не может быть и речи прочитать ту сухомятину, которую закавыченной прислали из Москвы, там не учитывается ни характер собеседника, ни обстановка, ни условия, в которых приходится выполнять поручение. Все это посол должен будет взять на себя. На то он и посол.

А отношение к Афганистану в Иране сложное. Особой дружбы исторически не было. Были войны: то побеждали иранцы, то афганцы. Есть спорные вопросы, например, о ресурсах реки Гильменд. В Иране прививалась нелюбовь к афганцам. Многие иранцы всегда считали себя во всех отношениях выше афганцев – это низшая раса. Тому способствовало и то обстоятельство, что в шахские времена до 900 тысяч безработных афганцев искали себе заработка в Иране на самых черных работах. А у каждого афганца по национальной традиции за голенищем сапога нож. Часто грабежи и убийства сваливали на афганцев. Во время моей работы в Иране было несколько случаев самосуда толпы над афганцами – их вешали на столбах, как разбойников.

Шах в разговорах со мной всегда с легкой иронией говорил об Афганистане. Когда в 1978 году произошла в Кабуле апрельская революция, шах встревожился. В беседе допытывался у меня: что за люди пришли к власти, что правительство Дауда прогнившее и должно пасть – он в этом не сомневался и, видимо, желал. Но кто эти новые люди? Говорят, они левые, марксисты.

Я спросил шаха, почему он волнуется, если пришли к власти левые, ему-то что.

«Как что? – чуть не вскричал шах. – Ведь вам тогда до теплых морей остается каких-то 400 километров, и завещание Петра Великого будет выполнено. А это ведь Пакистан, я его в обиду не дам!»

Пришлось рассказывать шаху историю о фальшивом «завещании» Петра I, заодно заметил: не надо волноваться, ведь вы всегда говорили, что всегда спокойны за северные границы Ирана – там коммунистический Советский Союз. Теперь не надо будет заботиться и о восточных границах – там, как вы говорите, «левый» Афганистан. Шах криво улыбнулся шутке…

…Уже рассветало, когда показались золотые купола мечетей Кума. Далеко при подъезде к городу дорога перегорожена металлическими бочками с песком – первый контрольный пункт. Выбегают из будки бородачи с автоматами, удивленно смотрят на красный флаг. Наши бородачи предъявляют свои документы, объясняют: советский посол едет по срочному делу к имаму.

Нас не торопятся пропустить. Куда-то бегут гонцы, возвращаются. Нам разрешают ехать. Через километр та же история. Так через 5 или 6 кордонов, передавая нас один другому (советский посол едет к имаму!). Мы подъехали довольно близко к улочке на окраине, где небольшой домик Хомейни. Дорогу туда мы знали хорошо: бывали несколько раз. Здесь нас плотно окружили стражники, подбежавшие от костров, где они грелись всю ночь. Дальше ни за что не хотели пропускать. И слышать об этом не хотели. Их командир спросил меня: разве я не знаю, что имам спит? Я посмотрел на часы – было половина седьмого утра. Нет, сказал я, имам уже встал полчаса назад и готовится к молитве (распорядок дня Хомейни мы хорошо знали). Командир опешил от нашей осведомленности. Тогда, не теряя времени, я попросил пропустить в канцелярию имама – в домик напротив резиденции – Островенко: он там все объяснит заведующему канцелярией, а мы будем ждать здесь. Нехотя командир согласился. Женя ушел вместе с охранниками.

Ждали мы его минут сорок. Наконец он вернулся, сказал, что начальник канцелярии страшно удивился, сказал, что имам не принимает, но после долгих переговоров согласился на то, чтобы посол пришел в канцелярию. Возвращаясь к нам, Женя заметил, что начальник канцелярии, поддерживая руками свое длинное черное одеяние, побежал, шлепая босоножками, через улицу в дом Хомейни.

Мы пришли в канцелярию. На полу на расстеленных красных паласах сидели вооруженные охранники, пили чай. Они очень вежливо пригласили нас присесть, угощая чаем в маленьких пузатеньких стаканчиках. Отказываться было нельзя – уж очень большой добросердечностью веяло от них. Сквозь широкие стекла окон был виден домик Хомейни – прямо напротив через узкую улочку.

Через полчаса вошел явно недовольный начальник канцелярии, сказал, что имам примет. И ушел. Прибежал через десять минут, делая руками знаки – скорей, мол.

Мы вошли в дом Хомейни. Сняли, как водится, ботинки перед входом в приемную комнату. Вошли в нее. Здесь все как обычно: никакой мебели. У одной из стен на полу белое в голубую клеточку байковое одеяло, сложенное вдвое. Это место, где сидеть имаму и мне.

Минуты через две появился Хомейни. Мы поздоровались легким поклоном, руки он никому не подает, только при первой моей встрече с ним было рукопожатие. Жестом руки пригласил сесть. Глаза настороженные, мохнатые брови угрюмо сдвинуты, и как-то не вяжется с настороженным видом черная чалма, немного сбитая на затылок – в спешке, видно, надевал.

Начал я, конечно, с больших извинений по поводу внезапного, без его разрешения приезда, но в жизни и на службе бывают очень редкие случаи, когда приходится во имя дела действовать не по правилам. Поэтому мы очень благодарны имаму за то, что он принял нас так рано.

Длинное и вежливое, в лучшем персидском стиле, вступительное разъяснение хорошо подействовало на имама. Я отметил, что он немного расслабился, даже кивнул слегка в знак согласия: да, дескать, бывают в жизни и неожиданности. В комнате никого, кроме имама и нас – Островенко, Марьясова и меня, не было. И это была хорошая обстановка для нетерпеливого, с постепенным раскручиванием мысли, разговора в восточном стиле. С паузами, интонациями раздумья, легкой жестикуляцией, как бы помогающей изложить мысль. Конечно, никакой бумажки у меня в руках не было, иначе дело было бы испорчено.

Существо вопроса я начал с того, что прибыл по поручению самого высшего руководства страны и информация, которую мне поручили передать, предназначена лично для имама, оттого и моя непозволительная при других обстоятельствах настойчивость о встрече.

Далее я рассказал об истории наших отношений с Афганистаном с момента завоевания им в 1919 году независимости. Эти моменты я знал неплохо, так как, будучи в свое время заместителем министра иностранных дел СССР, я курировал наши отношения с Афганистаном, был там два раза, редактировал сборник интереснейших документов о советско-афганских отношениях в связи с 50-летием их установления. Действительно, в истории наших отношений с Афганистаном было много интересного, по-настоящему волнующего. Имам слушал, я заметил, с явным интересом.

Перейдя к нынешнему моменту, я объяснил чисто афганский характер апрельской революции, как мы понимаем цели нового правительства, подчеркнул, что они имеют много общего с провозглашенной имамом программой преобразований в Иране, с одинаковой целью создания справедливого общества. Рассказал о противниках революции, их непрекращающихся попытках вернуть старое, о военной помощи им со стороны США. О многочисленных попытках остановить иностранное вмешательство. О неоднократных обращениях афганского правительства к Советскому Союзу за военной помощью. Да, действительно, к кому же обращаться, как не к соседней стране, с которой уже 60 лет самые дружественные отношения, независимо от правителей, стоявших у власти в Кабуле? О нашем трудном положении в связи с этими просьбами и, наконец, о мучительном решении выполнить просьбу правительства Афганистана. Сегодня в Афганистан войдет ограниченный контингент советских войск, войдет временно. Мы хотели бы, чтобы имам знал об этом заранее и получил разъяснения о причинах, побудивших нас пойти на этот необычный и тяжелый шаг, из первых рук. Заметил, что военное вмешательство извне в Афганистан затрагивает и интересы безопасности Советского Союза, ведь Афганистан – наш сосед.

Сделал паузу. Имам молчал, выжидая, все ли я сказал.

– Вот что мне поручено передать с надеждой, что этот шаг вызовет понимание у имама и в Иране, – заключил я свое сообщение.

Имам поднял бровь:

– Кто такой Бабрак Кармаль?

Я ответил, что, честно говоря, не знаю, но лишь слышал хорошие отзывы о нем.

Имам просил передать благодарность советскому руководству за то, что сочло необходимым его заранее информировать, – это знак дружбы и доверия, которые он ценит.

Говорил имам, как всегда, монотонно, но медленно, как бы собираясь с мыслями, – ведь ему нужно ответственно отреагировать на эту необычную информацию. Он отметил, что право каждого народа самому решать свои дела без вмешательства извне. В Афганистане, как ему сообщают, притесняют священнослужителей, закрывают мечети. Это антинародный акт, так поступать нельзя, ислам непобедим, его нельзя запретить. Если это правда, то надо, чтобы советские люди оказали свое влияние на афганское руководство. Афганистан – мусульманская страна, часть мусульманского мира, Ирану небезразлично поэтому, что там делается. Если там у руководства умные люди, то они не будут притеснять ислам. Ввод советских войск в мусульманскую страну, конечно, дело неприятное и необычное для такой страны, как Советский Союз, который мы уважаем, но одобрить эти действия Иран, естественно, не может. Но раз уж войска вводятся, то передайте в Москву мой совет, сказал Хомейни, пусть они выполнят поскорее свое дело и уходят. И вообще, продолжил он после небольшой паузы, прошу советское руководство внимательно отнестись к мусульманским странам, иначе советская внешняя политика в отношении этих стран не будет иметь успеха.

Имам замолчал, ушел в себя.

Я поблагодарил Хомейни за изложение им своих мыслей, отметив правильность его слов о необходимости учитывать такие факторы, как религиозность населения, национальные особенности. Это один из принципов нашей внешней политики.

Поскольку реакция Хомейни на мое сообщение не была жесткой, я рискнул выразить надежду на то, что и средства массовой информации Ирана, и проповедники в мечетях не будут разжигать страстей вокруг обсуждаемого сегодня вопроса с тем, чтобы отрицательно не повлиять на советско-иранские отношения.

У Хомейни мелькнула искорка в глазах.

– Могу я обратиться к вам с двумя просьбами? – спросил он вместо ответа. – На днях Совет Безопасности ООН будет рассматривать вопрос о применении санкций к Ирану в связи с захватом персонала американского посольства. Мне непонятно, почему американцы не хотят договориться с нами относительно освобождения наших средств в США. Будет ли Советский Союз поддерживать требование о применении санкций к Ирану? Даже если резолюция о санкциях не будет принята, мы знаем, что американцы собираются устроить блокаду всех иранских портов в Персидском заливе. Не мог ли бы в этом случае Иран воспользоваться возможностями транзита через Советский Союз в Европу?

Конечно, у меня конкретных указаний по этим вопросам не было, но и ответить Хомейни, что, дескать, передам его просьбы в Москву, было негоже. Если бы я так поступил, то создал бы впечатление, что мы относимся к Ирану с каким-то резервом, как любят говорить некоторые дипломаты, дистанцируемся. А этого в тот день, когда нужна была спокойная реакция Ирана на наш глубоко необдуманный шаг в отношении Афганистана, нельзя было позволить. Да и так было ясно, что в истории с американскими заложниками не все чисто и с американской стороны – нежелание иметь Иран в качестве равного партнера в переговорах об иранской собственности, хотя сам захват иранцами с благословения Хомейни персонала американского посольства был, конечно, вопиющим нарушением международного права. Что же касается иранского транзита через Советский Союз, то он уже давно традиционно осуществлялся и мы были в нем заинтересованы.

Поэтому я, не колеблясь, ответил Хомейни, что он может быть уверен, что антииранская резолюция о санкциях в Совете Безопасности не будет принята; что касается транзита через Советский Союз, то мы также готовы выполнить просьбу имама.

Я, конечно, не могу воспроизвести буквально всю беседу с Хомейни. Это воспоминания более чем десятилетней давности. Поэтому то, что описано, это впечатление от беседы, но точное, накрепко осевшее в памяти. Такие вещи не забываются.

Хомейни был явно удовлетворен беседой. Помня, что излишне долгий разговор оставляет плохое впечатление, мы поблагодарили имама и распрощались. Он остался стоять и даже высунул руку из-под своего одеяния, поднял ее, прощаясь, как бы благословляя нас.

Выйдя на улицу, мы столкнулись… с Готбзаде, смотревшим на нас неодобрительно и даже с какой-то завистью. Когда же он успел примчаться? На часах было всего 8 утра. Мы поздоровались, он предложил поискать место в канцелярии, где бы сесть и поговорить. Нас поразило, что служащие канцелярии с ним обращались весьма-таки пренебрежительно. Найти местечко удалось. Ничего не говорить о разговоре с Хомейни я, естественно, не мог: все же Готбзаде – министр иностранных дал (я тем более не знал, что через три года его расстреляют как американского агента) и портить отношения с ним ни к чему.

Я кратко рассказал Готбзаде, что информировал Хомейни о вводе сегодня в Афганистан ограниченного контингента советских войск, объяснил причины. О реакции Хомейни и его просьбах я нарочно умолчал. Готбзаде сделал вид, что мое сообщение его не удивило, сделал безразличный вид, мы распрощались…

Домой ехали уже солнечным утром. Обсуждали реакцию Хомейни, пришли к заключению, что она была мудрой. Подъезжая к Тегерану, включили иранское радио. Оно уже передавало сообщение о нашей беседе с Хомейни. Но что удивительно: наша информация имаму была изложена сверхкратко – сам факт о вводе войск в Афганистан, а затем уж сочиненный кем-то ответ, якобы данный нам Хомейни, – суровый, негативный, острый. Для нас было ясно: факт посещения и наша информация известны, о них Хомейни должен сообщить, а позицию имама надо изложить покрепче, постараться относительно резких формулировок, чтобы народ знал о твердости Хомейни. И, конечно, ни слова о просьбах Хомейни.

Резолюция в Совете Безопасности ООН о санкциях против Ирана не прошла, транзит через Советский Союз расширился, блокада Ирана была сорвана. Несмотря на первое резкое сообщение о нашей беседе, затем ни в печати, ни в выступлениях Хомейни и других политико-религиозных деятелей Советский Союз за ввод войск в Афганистан не подвергался острой критике в течение примерно трех месяцев. Шумели с негодованием Пакистан, США, Англия, другие страны, соседний нам Иран практически не реагировал. Имам сдержал свое слово. Дело есть дело.

Потом, увидев, что трех месяцев советским войскам, видимо, не хватило, чтобы «сделать свое дело и уйти», как он рекомендовал, Хомейни начал выступать с резкой критикой Советского Союза.

В заключение любопытная деталь: нам говорили, что после нашей беседы Хомейни созвал высшее руководство страны. Как он информировал о беседе – не известно, но нам говорили, что присутствовавший там Готбзаде внес предложение: захватить персонал советского посольства в Тегеране и держать заложниками до тех пор, пока Советский Союз не выведет свои войска из Афганистана. Имам отмахнулся: «Мы уже и так в ссоре с одной из великих держав, зачем быть в такой же ссоре с другой?»

Готбзаде свои намерения попытаться нанести ущерб советско-иранским отношениям все-таки осуществил. Был предпринят налет на посольство, учинен большой разгром, и если бы не вмешательство Хомейни, к которому пришлось срочно обратиться напрямую из осажденного посольства под звон разбиваемых окон и рев толпы, то дело могло бы кончиться плохо.

Но это уже совсем другая история.

СОДЕРЖАНИЕ

Исраэль Шамир. Кому нужна война в Иране. . . . . . . 5

Часть первая

Самолет идет на юг… . . . . . . . . . . . . . 9

Посольство СССР. . . . . . . . . . . . . . 14

Первые шаги. . . . . . . . . . . . . . . . 16

Шах. . . . . . . . . . . . . . . . . . 18

Перед концом. . . . . . . . . . . . . . . 36

Шахская семья. . . . . . . . . . . . . . . 40

Ховейда. . . . . . . . . . . . . . . . . 43

Деловые люди. . . . . . . . . . . . . . . 55

Религия. . . . . . . . . . . . . . . . . 59

В промышленных районах. . . . . . . . . . . 65

Культура. . . . . . . . . . . . . . . . . 68

«Райский остров» Киш. . . . . . . . . . . . 70

Год «коня». . . . . . . . . . . . . . . . 74

Новый толчок. . . . . . . . . . . . . . . 77

Перед решающим часом. . . . . . . . . . . . 87

По наклонной плоскости. . . . . . . . . . . . 91

События ускоряются. . . . . . . . . . . . . 102

Генералы пытаются управлять страной. . . . . . . 111

Месяц мухаррам. . . . . . . . . . . . . . 113

Последний защитник последнего шаха. . . . . . . 121

Часть вторая

Иран без шаха. . . . . . . . . . . . . . . 123

Двоевластие. . . . . . . . . . . . . . . 129

Перед концом. . . . . . . . . . . . . . . 132

Последние дни старого Ирана. . . . . . . . . . 138

Конец и начало. . . . . . . . . . . . . . 140

Утро республики. . . . . . . . . . . . . . 145

Хомейни. . . . . . . . . . . . . . . . 154

Будни. . . . . . . . . . . . . . . . . 168

Борьба за власть. . . . . . . . . . . . . . 179

Великий борец. . . . . . . . . . . . . . 185

Банисадр. . . . . . . . . . . . . . . . 197

Разброд. . . . . . . . . . . . . . . . . 201

Анархия. . . . . . . . . . . . . . . . 208

Куда смотрит стрелка компаса?. . . . . . . . . . 210

Свет и тени. . . . . . . . . . . . . . . . 215

«Вторая революция». . . . . . . . . . . . . 225

Первый президент. Выборы. . . . . . . . . . 235

Встречи с Банисадром. . . . . . . . . . . . 246

Парламент. . . . . . . . . . . . . . . . 253

Часть третья

Противоборство. . . . . . . . . . . . . . 260

Хомейни переезжает в Тегеран. . . . . . . . . . 274

Бехешти. . . . . . . . . . . . . . . . . 279

Подавление левой оппозиции. . . . . . . . . . 283

Наведение «порядка» в своем лагере. . . . . . . . 285

Исламизация. . . . . . . . . . . . . . . 287

Положение в стране. . . . . . . . . . . . . 291

Ирано-иракский вооруженный конфликт. . . . . . 298

Дипкорпус. . . . . . . . . . . . . . . . 309

Исламский Иран и СССР. . . . . . . . . . . . 315

«Марг бар Шурави…». . . . . . . . . . . . . 319

Всем занять свои места!. . . . . . . . . . . . 329

Приложения

Декларация участников марша, состоявшегося в дни «тасуа»

и «ашура» 9 и 10 мохаррама 1399 года. . . . . . . 351

В. Нерсесов. Хроника основных событий

иранской революции. . . . . . . . . . . . 354

В.Виноградов. Тегеран. 27 декабря 1979 г. . . . . . . 384