МЕСТО РАБОТЫ — ЛЕНФИЛЬМ

7 ноября встречал дома, а после праздников направился в училище, которое успело переехать с набережной Карповки в здание бывшего лицея на Кировском (Каменноостровском). Старинное здание находилось аккурат напротив дома, где жил Алекс Зубковский, и где произошло судьбоносное знакомство с зарубежным роком. Стены новые — преподаватели старые. Меня помнили и на законных основаниях, которые давала служба в СА, включили в приказ о восстановлении. Учебный год уже начался, и переростка, которому пошёл уже двадцать второй год, с интересом разглядывали пацаны, недавно перешедшие на третий курс.

Выпуск моей старой группы состоялся ещё год назад, но кое с кем из прежних знакомых краснодеревщиков я встречался. И, конечно, среди них и мой старый дружочек Игорь Агафонов, который не без моей помощи подсел на рок-музыку, стал принимать деятельное участие в покупках-обменах пластов.

В декабре 1972-го года приехали в Питер мои армейские друзья. Боря Зонов, Игорь Зубаков и Юрка Портнягин. Однополчане целили в институт Культуры. Ребята проявили настойчивость: пошли на подготовительные курсы и устроились работать. На следующий год двое благополучно поступили, а вот Портнягин куда-то пропал, кажется, провалил экзамены. Все годы учёбы мы поддерживали дружеские связи. Сейчас о ребятах мне ничего не известно, вдруг откликнутся?

Жилось голодно. В феврале 1973-го, чтобы как-то пополнить скудный семейный бюджет, я устроился в отдел вневедомственной охраны при Калининском Райисполкоме на должность техника по сигнализации. Работа простая и особых навыков не требовала. Ночью, если срабатывала сигнализация, на объект выезжала тревожная группа и я с ними. Было несколько задержаний, но чаще всего ложное срабатывание. Вызывали ответственного («хозоргана»), который дарил ментам бутылку-другую алкоголя, чего закусить, и подписывался акт. Мы возвращались в отдел и принимали на грудь. Утром я ехал на занятия.

Весной началась практика в училище, затем экзамены. Сами экзамены начисто стёрлись из памяти, кроме одного эпизода. По литературе писал сочинение на вольную тему. Я выбрал «Бойцы невидимого фронта» по книге Юлиана Семенова «Семнадцать мгновений весны», а прочитал роман в толстом журнале, кажется, он назывался «Подвиг». Был покорён авторским стилем. Через три месяца вышел телесериал, который все знают.

Практику проходил на 4-й мебельной фабрике, место не нравилось, и перспектива остаться там работать совсем не привлекала. Я посоветовался с мастером, и выход был найден. По тогдашним законам требовалось отработать два года после распределения. Но, как отслуживший в армии, я мог подобрать себе место сам. Было лишь условие, чтобы будущий работодатель послал запрос в администрацию училища. Очень захотелось на «Ленфильм». То, что там снимают кино, все знают, а чем может заниматься столяр-краснодеревщик, мало кому было известно. Оказывается, на знаменитой студии есть цех декоративно-технических сооружений (ЦДТС), где бригада столяров без приставки «краснодеревщик» не покладая рук успешно трудилась на поприще отечественного кинопроизводства. В отделе кадров студии мне выдали запрос на красивом бланке и я загордился.

Я вновь пришёл туда уже в середине июля, предъявил новенький аттестат вместе с запросом, и был зачислен в штат ЦДТС. Работать оказалось очень интересно. В цеху из дерева изготавливали все, или почти все. Как правило, художник по картине приходил к нашему мастеру и выкладывал эскизы декораций. После обсуждения и корректировки мастер приносил листочки с чертежами нам работягам. Начиналось священнодействие с деревянным брусом, фанерой, а иногда, массивом ценных пород дерева, метизами и мебельной фурнитурой. Спустя время я играючи вязал оконные рамы, изготавливал двери, мебель и совершенно необычные вещи, которые после покраски и специальной обработки превращались на съёмочных павильонах в полноценный реквизит.

Музыкальная толкучка перебралась к Инженерному замку (питерцы обычно так называют прибежище императора Павла, а не Михайловским). По вечерам у памятника Петру Первому собиралось человек двадцать-тридцать, а, может, и больше. Все с портфелями или сумками в руках. И, любой, кто был в курсе, мог безошибочно сказать, что находится там. Первым, кого я встретил, оказался Женя Скачков. Я был знаком с ним ещё до армии, часто заходил к нему домой, на улицу Войнова (сейчас это Шпалерная). Женя окончил хореографическое училище, танцевал в массовках. В середине шестидесятых увлёкся эмигрантами Иваном Ребровым, Борисом Рубашкиным, Алёшей Димитриевичем и другими. Но позже примкнул к нашим рядам и втянулся в рок-музыку.

— Привет, где пропадал, чалился?

— В смысле, — не понял я.

— Зону топтал? Ну, сидел?

— Упаси Боже, я из армии недавно.

Вопрос о зоне был не случайным. Женя по пьянке получил первый срок и, отсидев полтора года, вернулся в город к больной матери. Взгляды на мир слегка изменились, как и отношение к окружающим. Женя скоро получит новый срок, распрощается с театром, потом будет работать в такси, станет алкоголиком и скончается.

Восстанавливая связи с нашими тусовщиками-пластиночниками, я узнал удивительную вещь: при Ленинградском обществе коллекционеров (ЛОК) создана секция филофонистов, то есть собирателей виниловых пластинок. Первоначально это вполне легальное место сбора под одной крышей располагалось на Литейном проспекте, в подвале дома № 9. Деятельность свою секция начинала в конце 1972-го и открылась как раз к моему дембелю. Уже в феврале 1973-го, сгорая от любопытства, я спускался по деревянным ступеням, а чуть позже зарегистрировал своё членство.

Я платил взносы, которые аккуратно проставлялись в синий членский билет. По уставу запрещалось не только продавать пластинки, но и приносить с собой зарубежный винил (кроме «демократов» — официальных изданий из стран народной демократии). Понятно, что за столами мелькали фирменные пласты, а деньги передавались втихаря, ведь дурацкие правила для того и пишутся, чтобы их нарушать. Клуб несколько раз менял свой адрес. В середине семидесятых мы пару сезонов обитали в подвале на Ждановской набережной, 11. И лишь затем получили постоянную прописку на углу Лермонтовского и Римского-Корсакова. Неудивительно, что в клубе основная масса людей знала друг друга, в первую очередь, по неофициальным сборищам, о которых речь впереди.

Жарким вечером я и несколько человек сидели на ступеньках Инженерного замка. Пластиночники расходились, обычно это происходило после восьми вечера. Отдельные меломаны ещё кучковались, заканчивая виниловые обмено-продажи. Мы посасывали портвейн, молодой человек в непривычной соломенной шляпе играл на гитаре «Lady In Black», я подпевал.

— Ты выступаешь где-нибудь? — спросил я, глядя, как ловко музыкант берет аккорды.

— Есть одна группа, — нехотя процедил парень.

— Как называетесь, — пытал я незнакомца.

— «Аквариум», а ты из каких будешь?

— Здесь пласты меняю, а, вообще, раньше играл в «Фениксе».

— Не слыхал… Ну, пока, — засобирался владелец экзотического головного убора.

На прощанье я спросил его имя.

— Борис Гребенщиков, увидимся.

— Будь здоров, Боря.

Мне очень захотелось вновь сесть за барабаны и получить свой кусочек славы. Ещё в армии ребята подсказали, что при музыкальных училищах набирают на подготовительные курсы. Я узнал про такое училище на улице Салтыкова-Щедрина 34. Здесь на эстрадном отделении имелся класс ударных инструментов. Запись свободная, набор уже сейчас. Я поехал. Лучше бы этого не делал.

В классе преподаватель попросил подойти к фортепьяно и отстучал на крышке инструмента несложный ритм.

— Повторите пожалуйста, — негромко попросил педагог.

Я повторил.

— Теперь попробуйте вот так. — учитель задал новый ритм. Я не успел полностью повторить урок, как прозвучало: — Спасибо, вы свободны.

— Простите, не понял? — Удивился я, пока не осознавая, что все закончилось.

— Молодой человек, с вашими задатками не стоит идти к нам учиться. С таким чувством ритма ничего путного из вас не выйдет.

— Но я ведь полтора года стучал на ударных в армейском ансамбле! — Меня покоробило не то, что дали от ворот поворот, а с какой поспешностью и равнодушием это произошло.

— У нас не «стучат», как вы изволили выразиться, а играют, — устало произнёс педагог, видать, таких, как я, прошло здесь не мало. — В армии ваши таланты пригодились, а здесь нет. Извините.

Так! На карьере ударника можно поставить крест. Ну, и чёрт с вами. В будущем я знавал пару-тройку знакомых, которые закончили это заведение, получили свидетельство и играли в разных коллективах. Что характерно, выдающихся способностей у этих музыкантов не услышал и запросто мог повторить их элементарные барабанные проходы. Особо не переживал — не срослось, и ладно.

Зато на работе я хорошо освоился и спустя несколько месяцев стал своим в коллективе. Когда не было заказов или они могли подождать, оставлял свой верстак и шёл болтаться по павильонам студии. Встречал актёров, наблюдал съёмки, тёрся в отделочных мастерских, везде интересно и познавательно. Обычно перед обедом в цеху выпивали. В перерыве продолжали принимать «на грудь», а затем частенько устраивали борьбу в раздевалке. Мне нравилось и то, и другое. Но отмечу, что, когда требовалось, коллектив собирался и вкалывал, не покладая рук. Кроме того, у большинства столяров была отличная подготовка и золотые руки. За это многое прощалось.

Мне запомнились частые визиты прекрасного актёра Алексея Смирнова. В то время он ещё не был заслуженным артистом и приходил цех с необычными просьбами. Знаменитый комедийный артист очень любил возиться с корешками и сучками, создавая из них причудливые фигурки. Иногда требовалось что-то отрезать или поправить на станках, тут Алексей и обращался к нам. Однажды я попал в музей «Ленфильма». Музей не публичный и посетить его просто так было нельзя. Вдоль стены расположена галерея с портретами актёрского отдела студии. Прочитав краткую биографию Алексея Макаровича, я с удивлением узнал, что он прошёл почти всю войну, служил в войсковой разведке, неоднократно ходил в тыл врага. Кавалер двух орденов Славы. После визитов к нам актер всегда оставлял одну-две бутылочки вина, но сам не принимал.

Как уже упоминалось, музыкальные междусобойчики переместились к Инженерному замку. Для меломанов «Галёрка», являлась альтернативой. Разница заключалось в том, что у «Инженерки» существовал круг исключительно музыкальной направленности, а Гостиный Двор стал центром барыг всех мастей, куда в начале семидесятых уже тянулись приезжие из других регионов СССР. Пройдёт время, я не замечу, как намертво врасту в теневой рынок, узнаю его специфику и стану совмещать музыкальные интересы с мелким «галерным» промыслом.

Теория «полосатости» нашего бытия, когда чёрная полоса неудач сменяется временным благополучием, абсолютно верна для людей, ведущих активный образ жизни. Полулегальная повседневная суета в мегаполисе принесла мне новые неприятности. В конце года я как всегда что-то менял у Инженерного. Чтобы не привлекать внимание мы отходили в укромные места рядом с бывшим императорским дворцом. Время зимнее — темнеет рано. Со мной увязалась пара меломанов. Я расстегнул портфель и стал вытаскивать пластинки. Но тут один из «покупателей» уверенно достал красную книжечку, ткнул в лицо и коротко сформулировал свои требования:

— Мы из милиции, сейчас пройдёшь с нами и объяснишь, почему продаёшь пластинки в общественном месте!

Внутри всё оборвалось, вспомнилась давняя история, острое чувство опасности, помноженное на страх, парализовало сознание. Я начал канючить: мол, меняюсь, не продаю, пластинки не мои, отпустите пожалуйста. Но я бы сильно удивился, если бы грозные «менты» вздохнули и погрозив пальчиком, отпустили. Беспощадная клешня закона опять схватила меня за шкирку.

— Давай, топай. В отделении всё объяснишь!

Тогда горячечное сознание подсказало обычный и достаточно действенный способ поведения: я стал торговаться. И процесс быстро пошёл в нужную сторону.

— Ладно, сейчас пласты все равно придётся забрать. Завтра придёшь за ними в отдел ОБХСС на Крылова.

Я тупо отдал всё, что лежало в портфеле, около двадцати «гигантов» и, кажется, несколько синглов. Люди исчезли в темноте. Я кинулся к своим, испуганно поведал о происшедшем. Один меломан, видно имевший подобный опыт, предположил:

— Если это менты, почему тебя не загребли? Может, развели? А как выглядел старший?

Я вспомнил коренастую фигуру и уверенные, жёсткие манеры вымогателя, меня осенило.

— Точно, блин, он же сказал, чтобы я забрал винил завтра в 27-м отделении.

— Понятно, ты попал. Пласты понесли на Гостинку продавать. Беги туда, что сможешь выкупи, они наверняка будут скидывать оптом…

То что, меня кинули, я окончательно понял, когда на «Галёре» рассказал знакомым и попросил помочь собрать то, что можно. Что-то действительно обнаружилось, но большая часть моей коллекции исчезла навсегда.

Спустя какое-то время я встретил обидчика на «пятаке» Гостинки. Состоялся короткий и конкретный разговор. Он вспомнил меня и усмехнулся.

— Хочешь мазу качать, давай попробуй!

Я не захотел. Слабоват, чтобы устраивать разбор с бандюганом, который грамотно развёл лоха. Пришлось потом долго рассчитываться с Агафоновым, ведь большая часть пластинок принадлежала ему. Я пробовал жаловаться знакомым. Реакция была замечательная:

— А что ты хотел? Вор у вора дубинку украл. Издержки бизнеса, привыкай. Или пойдёшь настоящим ментам жаловаться?

В конце 1973-го на новогодние праздники я с женой Светой, Зубаков, Зонов и Портнягин поехали в Москву. Зубаков связался с нашим первым барабанщиком и договорился о встрече. Тот парень играл со своей командой на танцах в Воскресенске. Вот мы из столицы туда и пожаловали. Незабываемая встреча. Нас пригласили на сцену и представили. Музыканты отдали нам свои инструменты, и «Военная романтика» без всякой подготовки отыграла несколько композиций. Я опозорился: колотушка «бочки» попала в расклёшенную брючину. Пришлось отвлечься, чтобы закатать противную штанину. Но, в целом, все прошло гладко и весело, больше мы никогда не выступали вместе. Спасибо нашему другу.

В июне 1974-го года я закончил вечернюю школу. Уже тогда жить без среднего образования считалось неприлично. Надо учиться дальше и устраивать свою жизнь. Банальности, которые очевидны в нынешнее время, тогда как-то не сильно беспокоили. У меня была хорошая работа, семья и крыша над головой, учиться не хотелось. А вот музыка и «культпоходы» в центр города, это всегда с удовольствием. Я сунулся в Высшее художественное училище им. В.И. Мухиной. Дело в том, что, школа № 190, из которой я по глупости ушёл, являлась базовой при «Мухе». Основная масса выпускников подавала документы в это престижное заведение.

Сначала состоялся конкурс работ, затем экзамены на двухгодичные подготовительные курсы. По работам прошёл, не зря когда-то получил диплом на московской всесоюзной выставке юных художников. Экзамены по рисунку и натюрморту обеспечили мне место сразу на втором курсе. А вот дальше не сложилось — ребёнок, семья, материальные проблемы. Одним словом, мужик должен кормить родных и помогать близким. Тут, видимо, вмешалась в судьбу природная леность и нежелание преодолевать трудности.

Сошёлся с Володей Куратца. Наши отношения строились на коммерческой основе. Володя ждал меня после ленфильмовской смены на скамеечке в маленьком садике у входа на студию. Он приносил кучу новеньких «пластов» и отдавал мне, как специалисту, на реализацию. Мы оговаривали стоимость и расставались на несколько дней. В следующий раз я возвращал деньги и брал новую партию. Пластинки привозили его знакомые, участники международных автогонок, главное, что поставлялись новинки, в основном, даже запечатанные. Была такая практика у звукозаписывающих компаний — одевать альбом в тонкий полиэтилен. Подобные пластинки служили гарантией качества и ценились высоко.

Винил материал недолговечный. После нескольких проигрываний на отечественных некачественных вертушках с допотопными иглами, винил терял товарный вид, начинал скрипеть и похрустывать. Появлялись царапины «дерибасы», неприятно отдававшие в ухо щелчками и треском при воспроизведении. Иногда игла просто перескакивала на бороздках, а если пластинка покоробленная, пиши пропало. Наши умельцы быстро взяли на вооружение фишку хитрых виниловых производителей и стали запечатывать «гиганты» в плёнку. Причём делали это довольно кустарно, но всё-таки находили своих покупателей. Я один раз попадался на удочку подобных мазуриков. Обычно брался оригинал, винил изымался, а на его место вставляли что-нибудь из советской эстрады или подобный экземпляр, но испорченный. К счастью, такие акции были редки, все друг друга знали, нарываться на скандал желающих мало.

В те времена хорошие импортные «вертушки» можно было по пальцам пересчитать. Такая роскошь стоила приличных денег, правда, во второй половине семидесятых наша промышленность освоила выпуск электрофонов и радиол высшего класса с электромагнитными головками. Чуть позже появилась «Unitra» с микролифтом, стробоскопом, пассиковой передачей и другими наворотами. В 1974-м можно было приобрести по блату «Dual» или самодельные вертушки, скопированные редкими отечественными умельцами с лучших образцов тех лет. Кстати, подобный «самопал» я приобрёл за двести пятьдесят рублей в 75-м году, «голова» там стояла фирменная, некоторое время был проигрывателем очень доволен. Потом чудо сломалось, я продал вертушку на детали.

Не стану скрывать, что новинки от Куратца успешно расходились на «Галере» и, как вы догадываетесь, небескорыстно. Винил приходил и от Алекса, а также ряда других теневых деятелей. Что-то оседало в коллекции, что-то отдавалось знакомым и даже улетало авиапочтой в другие города. К середине семидесятых у меня было несколько адресов, куда я отправлял увесистые коробки, обшитые материей. На почте изредка интересовались содержимым, а я заученно отвечал: «польский джаз». Деньги высылались предоплатой до востребования, причём, в целях конспирации, на разные почтовые отделения. Я могу понять коллекционеров, моих заказчиков из Свердловска, Новосибирска и ряда населённых пунктов. Во-первых: не надо тратиться на поездки, во-вторых: в центральной России фирменный винил было вообще не достать, чем умело пользовались музыкальные спекулянты вроде меня.

Поскольку нашу деятельность можно назвать условно «публичной», стремительно ширился круг моих знакомых. Как-то мой старый друг и меломан Юра Вилков озадачился приобрести цветной телевизор. Не стоит уточнять, подобное желание, даже подкреплённое достаточной суммой, осуществить в те годы было непросто. Как решаются проблемы дефицита знают даже современные тинэйджеры. Мы не стали изобретать велосипед и пошли проторенным путём опроса знакомых. По наводке я вышел на продавца магазина телевизоров. Высокий парень на момент моего появления негромко крутил на вертушке что-то зарубежное, и я сразу понял, это наш человек! Мы познакомились, я изложил просьбу, при этом рассказал о своём музыкальном хобби. Так я сошёлся с Володей Ильюшиным, с которым дружим и по сей день. Телевизор Володя организовал, долю получил, и началось многолетнее общение, которое зиждилось на любви к музыке, выпивке и мелкому бизнесу.

Зимним вечером 1974-го произошло памятное знакомство с Николаем Чичкевичем. Было это так. Филофонисты недолгое время собирались в Петроградском районе у какого-то дома культуры. В руках молодого человека приятной наружности торчала пластинка группы «Queen». Ого, ведь буквально накануне я слышал их третий альбом, тогда просто «выпал в осадок» от фантастических мелодий и уникального многоголосья. Мы быстро сошлись с Колей по интересам и общаемся до сих пор. Чичкевич старше меня на четыре года, музыкой увлёкся ещё в начале шестидесятых, хорошо знал английский и читал рок-новости из оригинальных источников. Одним словом, умница и кладезь информации.

Память услужливо выхватывает и высвечивает фрагменты тех лет. В 1975-м году на «Ленфильме» запустили совместный проект с американской студией «20 век Фокс». Назывался он «Синяя птица». Довольно смелое мероприятие в разгар холодной войны. Студия была на ушах, в Питер приехала звезда Голливуда Элизабет Тэйлор. В тот день меня вызвал мастер. В кабинете сидели люди в штатском, они стали внимательно разглядывать меня. Сердце ёкнуло, ну вот, опять начинается! В голове лихорадочно прокручивались грехи последнего времени, но их было так много, что я запутался и безвольно обмяк.

— Вот что, Вадим. Переодевайся, возьми инструмент. Прокатишься в гостиницу «Ленинград». Там надо кое-что подправить по нашей части. Тебе всё объяснят, сделаешь и вернёшься.

В чёрной «Волге», как много лет назад, я ехал зажатый сотрудниками КГБ, но на душе было спокойно. Мне растолковали задание. Кинодива Элизабет Тэйлор снимала аж три номера. В одном жила сама, другой под обслугу и секретаря, третий под гардероб (как скромно, не правда ли?). Мне надлежало в этом помещении смастерить и установить держатели под платья голливудской звезды. Прибыли на место, брус и кругляк-сороковка уже подготовлены. Через несколько часов я вернулся на студию. Мужики сразу полезли с расспросами:

— Видел «звезду»?

Я ответил просто и доступно:

— А то, стояла рядом и подсказывала, что делать…

— ???

— Да шучу, откуда там ваша «звезда». Комитетчики меня из номера не выпускали и следили за каждым движением. В туалет и то провожали.

В июне истёк срок моей двухгодичной отработки. Пора двигаться дальше. Я взял расчёт на «Ленфильме», и началось бессистемная смена работ в поисках лучшей жизни.