ПЕРЕКАТИ ПОЛЕ ИЛИ БЕГУНОК В ГОРОДЕ ТРЁХ РЕВОЛЮЦИЙ

Через несколько дней я устроился в гостиницу «Европейская». Здесь, в самом центре города, и располагался главный комплекс «Интуриста». Столярный цех находился в подвале, совсем небольшом и, оттого уютном, помещении. Весь штат три или четыре человека. Собственно, этого вполне достаточно, чтобы поддерживать в порядке старинные деревянные интерьеры, производить ремонт и прочую работу, связанную с деревом.

Для меня главным плюсом оказалось и то, что до «Галёры» рукой подать, каких-то пара сотен метров. Теперь я мог приходить на пятачок без обременительного компромата и держать свои пластинки на работе. Пластинки и не только. В то время я уже начал приторговывать ручными часами. С тех пор у меня осталась любовь к хорошим часам в доступных ценовых пределах. Это были распространённые в то время «Omax», «Citizen», «Sony», «Orient» с клеймёными браслетами из нержавеющей стали. Не брезговал я и так называемыми «прессовками» — дешёвыми, но недолговечными часиками красивого дизайна. Конечно, они не шли в никакое сравнение с изделиями Петродворцового или Московского часового завода, но продавались. Ещё пользовались спросом часы «Командирские» (у иностранцев), но это был страшный дефицит.

Как-то само собой нашлись и учителя, и поставщики. Быстро разбираться в ценах и особенностях часового бизнеса мне помог человек по кличке «Миклован». Этот долговязый парень крутился рядом ещё в конце шестидесятых, я был знаком с ним, поскольку тот немного занимался музыкой и находился на виду. Звали его Саша, а свою кличку он получил оттого, что одно время носил длинный кожаный плащ, совсем как комиссар Тудор Миклован в старом румынском фильме. Вполне безобидный Саша-Миклован работал часовщиком, был суетлив, нуден и утомителен, но за долгие годы к нему все привыкли. Весной 2010-го года мне позвонил председатель нашего клуба филофонистов Сережа Наумов и сообщил, что Миклован умер.

Рядом с «Галерой» в здании «Серебряных рядов», примыкающих к Думе, находился спортивный магазин «Динамо». Директором работал мой знакомый ещё по первой 108-й школе. Мы вновь стали пересекаться на почве музыки. Тут всплыла тема с часами «Orient Сollege». Где он доставал новую модель с большим циферблатом и навороченным календарём, я не спрашивал, просто надевал супер-пупер часики на руку и шёл на «пятак». Рано или поздно находились желающие их приобрести. Оговорённую сумму я возвращал владельцу, остальное — в свой доход. Такая несложная схема устраивала обе стороны. Чтобы закрыть «часовую тему» добавлю, что я несколько раз побывал в Москве. В столице приходил в комиссионный на Ленинградском проспекте и покупал «Seiko 5 Actus». Здесь же, в Питере, востребованная модель уходила влёт.

В мастерской при Европейской я проработал неполных три месяца, и в память о тех днях у меня остался вполне приличный набор посуды, которую выбраковывали и сваливали прямо во дворе для уничтожения. Обслуга гостиницы не брезговала забирать домой халявные тарелки, блюдца, чашки. Чем я хуже?

Отчего я вдруг сорвался с хорошего места? Как говорится в известном фильме: мне сделали предложение, от которого не мог отказаться. Не мог и никогда бы не стал. Место было очень интересное, оно называлось ЛОГС ВДПО. За непонятной аббревиатурой скрывались структурные подразделения по обслуживанию технической вентиляции города, попросту трубочисты. Не без помощи знакомых я устроился на участок № 3 Ленинского района и был приписан к бригаде, обслуживающей завод Красный Треугольник. Старое производство, основанное в 1860-м году, снабжало резиновой обувью город и многие регионы. Как в царское, так и в советское время.

Удивительное место: фантастическая грязь, скользкие крыши; тесные, покрытые налётом от отходов резинового производства, воздуховоды; ванны, где варились вентиляционные решётки. Грохот станков и спёртый воздух. Казалось, кому нужна добровольная каторжная работа? Да, безрадостная, угнетающая картина, если бы … Представьте в советское время человека, который официально работает до двенадцати часов дня, причём неделю продаёт свой труд, а неделю отдыхает и получает на руки около двухсот рублей. Особенность тяжёлого труда трубочистов — полностью выкладываться по воскресеньям. Официальный выходной — главный рабочий день для бригады. И, это понятно, цеха стояли, станки не работали.

Получить такую работу в 1975-м году, я думаю, мечтали бы многие, но попасть туда непросто. Ближе к полудню мы сворачивались: бригада шла в душ, потом незатейливая закусь, обязательная выпивка (кстати, за вредность давали ещё и молоко). Затем на выход, в пропуске стояла особая отметка, и охрана нас не задерживала. На набережной Обводного канала всегда кучковались цыгане, скупавшие ворованные галоши по три рубля у рабочих завода. Но мы с гордо поднятой головой проходили мимо (зачем позорить своё место) и направлялись в рюмочную бухать дальше.

Я занимался ещё и общественной работой — писал плакаты, лозунги и оформлял стенгазету в нашей конторе, за что периодически освобождался от заводского грохота и грязи. В подвале сидело начальство, выписывались наряды и на утренних разводах распределялись заявки по обслуживанию района. Там я встретил Колю Чичкевича, он работал в другой бригаде, но общаться двум меломанам никто не запрещал. Я проработал на «Красном треугольнике» пять месяцев и никогда бы не ушёл по своей воле. Но! Мой теневой бизнес в очередной раз сослужил плохую службу и внёс непредвиденные коррективы в жизнь.

В слякотном феврале я притащил на «Галёру» несколько икон. Покупатель нашёлся, и мы поперлись в парадную переулка Крылова. Где нас благополучно и застукали сотрудники милиции из располагавшегося напротив 27-го отделения милиции. Тут вспомнился давний случай, когда я пытался забраться в собственную квартиру, был захвачен, а затем препровожён в отдел, по другую сторону улицы. Фатальное невезение или менты так хорошо несли службу в те времена?

Я отбрехивался, что художник, изучаю старую живопись и решил проконсультироваться со знакомым. Менты составили протокол и резонно заметили, мол, если это не торговая сделка, изучали бы иконы дома. По «доброй» традиции на работу пришла нехорошая бумага. Меня даже не стали обсуждать, а вежливо предложили написать заявление по собственному желанию. До сих пор очень жалею о том случае, ведь работа была хоть и не любимая, но перспективная в плане заработка и свободного времени.

Каким-то непонятным образом меня занесло в монтировщики в Мариинский театр (бывший Кировский). Стимулом послужили разговоры знакомого, работавшего в этой системе, о перспективе выезжать за границу с гастролями труппы. Монтировщик в театре фигура незаметная, но очень важная. Монтировать декорации к спектаклям, следить за всем подвесным хозяйством, а это десятки штанг с падугами, завесами, шторами. Премудрость, требующая хорошей памяти и особых навыков. Я очень быстро понял, что занял не своё место и упорхнул дальше, всё больше вживаясь в негативный образ «летуна». На память от Мариинки остались потрясающие спектакли, с которыми приезжал на гастроли московский Большой. Тогда я застал на сцене Плисецкую, Годунова, неподражаемого Васильева в «Спартаке» и ряд опер, к которым, впрочем, весьма равнодушен.

Затем я устроился дежурным электриком в библиотеку им. Салтыкова-Щедрина — «Публичку». От недолгой работы в Публичке вынес воспоминания о газетном фонде на Фонтанке, где перед закрытием обязан был отключать внутреннее освещение. Пользуясь своим правом свободно посещать залы, доставал со стеллажей подшивки газет и жадно читал публикации за разные года. в основном, довоенные.

Следующий скачок — театр юных зрителей. Опять электриком, менял лампочки, включал реостат перед началом спектакля. Иногда запускал молодых актёров к себе в подсобку, выпить винца и почитать роль. А после представления шёл в зал и слушал обсуждения с публикой, которые устраивал тогдашний главный режиссёр ТЮЗа Зиновий Корогодский.

Между тем моё устоявшееся и ставшее хроническим музыкальное хобби не стояло на месте. «Галёра» не менялась, она кормила спекулянтов и барыг всех мастей, удовлетворяла потребности в дефиците многочисленных гостей нашего города. Наконец, подкармливала тех, кто обязан был с этим бороться. Завсегдатаи говорили: «Галёра» — она и в Африке «Галёра»! А вот альтернативные толчки-сборища меломанов не пользовались особым почётом районных властей и подвергались гонениям.

Как упоминалось, в 1972-73 годах пятак Гостинки для «винильщиков» дублировался местом у Инженерного Замка. Затем недолгое время где-то на Петроградской стороне. Следующее место я запомнил — Сосновский лесопарк со стороны Светлановского проспекта. Два ключевых момента остались в памяти навсегда: мороз под 25 градусов в декабре 1975-го года и запечатанный в чёрный полиэтилен альбом Pink Floyd «Wish You Were Here» за баснословную сумму в семьдесят пять рублей. И ведь купили, и продавца помню, но не называю, а то обидится и скажет: не за семьдесят пять, а на десятку меньше.

Сосновку сменил пустырь в конце того же Светлановского проспекта. Трамвай там делал кольцо, из него выплёскивалась толпа и бодро шагала через железную дорогу. Огромная газовая магистраль тянулась по земле на железобетонных основаниях и являлась своеобразной границей города. Вот за ней, любимой, и растекалось неугомонное племя любителей рока. Место, естественно, стало называться «Труба» и просуществовало около двух лет. Власти Выборгского района долго не могли определиться, чьё подведомственное место занимает несанкционированное сборище.

Была в нашем городе ещё одна замечательная точка — магазин «Юный техник», что на Краснопутиловской улице в Автово. Музыкальная барахолка «работала» в выходные дни, когда советским людям положено отдыхать. У «Юного техника» со мной случилась очередная неприятность. Расскажу подробно, поверьте, очень показательная история тех лет. Сперва небольшое отступление: с мая 1977-го по сентябрь я болтался без работы, то есть, тунеядствовал. А тунеядец при Советской власти — это общественно-опасный элемент, которого необходимо принудительно перевоспитать. Статья 209 УК РСФСР квалифицировала неработающего свыше четырёх месяцев, как бродягу и звучала так: «Систематическое занятие бродяжничеством или попрошайничеством, продолжаемое после повторного предупреждения, сделанного административными органами, наказывается лишением свободы на срок до двух лет или исправительными работами на срок от шести месяцев до одного года».

У входа в «Юный техник» паслись братья-меломаны. Как всегда: что-то меняли или продавали, я как раз демонстрировал свой винил, когда был схвачен за руку местным участковым. Он привёл меня в опорный пункт и начался непростой разговор.

— Значит так, Вадим Викторович, — он заглянул в мой паспорт, — расскажи мне, чем торгуешь, много-ли заработал? На моей территории ты не первый. Чем вы тут все занимаетесь я знаю, теперь от тебя хотелось бы услышать — зачем пришёл?

— Пришёл меняться. Разве запрещено?

— Представь себе — запрещено! Это нарушение общественного порядка. У вас ведь свой клуб имеется, вот там и меняйтесь. А на улице нельзя, разве не знал? Я вот тоже музыку люблю, но не шастаю по подворотням.

— И, что теперь, товарищ старший лейтенант? Может, решим как-то? — Бросил я пробный шар.

— Может, и «решим», а вот как быть с этим? Ты не работаешь почти три месяца, а это уже прямое нарушение закона. За тунеядство сажают!

Я растерялся, как-то не учёл, что в паспорте старого образца проставляются штампы о приёме и увольнении с работы. На дворе осень 1977-го года, новые красные паспорта только недавно стали обменивать, но у меня руки до этого не дошли. Да, тут пахнет жареным. Мент составит протокол и сдаст меня в ближайшее отделение, а дальше? Ой, как не нужны проблемы!

— Товарищ участковый, давайте без протокола. И вам хорошо, и с меня не убудет.

Я многозначительно достал кошелёк и заглянул внутрь, похоже, что слуга закона захотел сделать то же, но сдержался.

— Ладно, ты парень, я вижу, неплохой, — он вновь заглянул в документ, — женат, дети есть? Сын — это хорошо. А что с работой?

— Уже нашёл, завтра иду оформляться. Все в порядке!

— С учётом выше сказанного — двадцать пять и пару альбомов! — Подытожил участковый.

Я протянул деньги. Сиреневый четвертак мгновенно поменял прописку и уютно устроился в кармане брюк нового владельца. Интересно, сколько я потом давал взяток, заметил, что менты обязательно прячут мзду в карман брюк — спецпокрой, не иначе! Затем очередь дошла до пластинок. Старлейт выбрал два альбома и поклянчил третий. Пришлось уступить — власть любит, когда к ней относятся с пониманием. Наконец, он меня отпустил. Я, матерясь и проклиная всё на свете, вернулся к магазину — теперь-то этот хапуга меня не тронет! Но участковый появился вновь и, бросив на меня выразительный взгляд, увёл очередную жертву. Теперь настроение испортилось окончательно, я с друзьями пошёл пить, рассказывая под сочувствующие реплики коллег о ментовском беспределе.