63. Голый король

63. Голый король

Во время обучения в нашем незабвенном военном авиационном училище, мне довелось общаться с разными ребятами, которые радикально отличались друг от друга, как по внешности, так и по росту, по массе, объему, телосложению, воспитанию, вероисповеданию, личным убеждениям, степени порядочности, взглядам на жизнь, а самое главное — по своему характеру и темпераменту.

Среди курсантов встречались откровенные холерики, ярко выраженные сангвиники, флегматики, очень редко встречались меланхолики, было много представителей смешанных типов. Короче, на любой вкус и цвет, на удовлетворение самого придирчивого выбора. Как говаривал парнишка из соседского 44-го классного отделения махровый одессит Андрюха Чуханин: «Вам надо всё такое же, но все же очень различное?! Да не вопрос. Их есть у меня предостаточно, на всевозможное ваше удовлетворение к нашему большому удовольствию».

Но все же один парень отличался от всех курсантов нашей легендарной 4-й роты своим поразительно уравновешенным темпераментом и хорошо сбалансированной в эмоциональном плане, психикой. Этот удивительный человек был патологической и беспросветной флегмой. И звали его — Пим, просто и незатейливо — ПИМ, в миру — Павлюков Игорь Михайлович. Родом Пим был из уральского города Кирова, но не думаю, что данный факт местожительства дает какое-либо логическое и однозначное объяснение его феноменальному спокойствию и поразительной невозмутимости.

Самое любопытное и невероятное, что Пиму было абсолютно индеферентно и параллельно как его называют однокурсники. Хоть, Ицхаком Зильбербергом или Зинаидой Павловной, не важно. Когда он осознавал, что обращаются именно к нему, Пим охотно отзывался практически на любое имя. При этом он почти никогда не разговаривал, а только лишь снисходительно улыбался, молча и спокойно посматривая на окружающий его мир и на нас — раздолбаев сослуживцев, которые регулярно упражнялись в своем незатейливом остроумии на безответном и безобидном однокурснике.

За все время, проведенное в стенах училища, я могу фактически по пальцам пересчитать все случаи, когда слышал голос Пима. Это были его ответы на экзаменах два раза в год, доклад при несении суточного наряда пару раз в месяц и… вот практически и все.

Все остальное время Пим пытался спать «где придется», и читать книжки «какие попадутся». Он оставлял устойчивое впечатление умудренного жизнью старца, который молча и степенно созерцает окружающий мир, стараясь даже звуком своего голоса не нарушать установившуюся вокруг него гармонию.

Пим всегда наблюдал за суетой остальных курсантов с некой философской отрешенностью, заранее прощая всем нам любые попытки подтрунивать, неуклюже подшутить или откровенно поглумиться над ним. Пим всегда с молчаливым достоинством сносил все шутки и подколки, направленные в его адрес, независимо от степени их остроты и навязчивости, абсолютно на них не реагируя, и только легкая улыбка никогда не сходила с его доброго лица.

Итак, абсолютно реальный случай — 2-й курс обучения, лето, ночь, рота сладко спит. Курсант нашего 45-го отделения Эдвард Серобян (Армения) стоит в суточном наряде на тумбочке дневального и, откровенно скучая от безделья, чувствует, что явно проигрывает в постоянной и неравной борьбе с неумолимо накатывающим сном, поэтому решает немного взбодриться.

Он, отчаянно зевая и сладко потягиваясь, оставляет тумбочку дневального на «автопилот» — тоесть, просто и тупо оставляет, что в принципе категорически запрещено по всем статьям Устава, подходит к кровати мирно спящего Пима, некоторое время осторожно тормошит его и вежливо просит оказать дружескую услугу.

— Пим, Пимушка, дружище дорогой, будь добр, дай трусы, пожалуйста, в самоход сходить надо. Хочу на свою девушку впечатление произвести.

Пим не просыпаясь и не открывая глаз и абсолютно не вникая в абсурдность ситуации, безмолвно стаскивает с себя синие казенные трусы семейной модели и протягивает их Эдику.

Получив желаемое, довольный Эдвард, ухмыляясь ослепительно белозубой улыбкой, прячет трусы Пима под матрас его же собственной кровати и с чувством выполненного долга, а так же — заготовленной на утро потенциально гарантированной «развлекухи», идет достаивать положенное время на тумбочку дневального.

Утро не заставило себя ждать и наступило строго по расписанию. В спальном помещении казармы зажигается освещение и звучит зычная команда старшины роты.

— «Рота подъем, выходи строиться на утреннюю зарядку! Форма одежды номер «Раз» — трусы и сапоги.

Естественно, все ребята быстренько вскакивают с кроватей, шустро мотают портянки, натягивают тяжеленные сапоги и бегут строиться на «взлетке» в центральном коридоре.

Выбежали, построились, стоим, ждем новых распоряжений и ценных указаний. Старшина роты нетерпеливо прохаживается вдоль строя курсантов, грозными, но шутливыми окриками подгоняя отстающих и замешкавшихся ребят.

Вдруг из спального помещения 45-го классного отделения неспеша выползает невозмутимый Пим, из одежды — одни сапоги и спокойненько становится в строй на свое законное место, всем своим невозмутимым видом показывая, что ничего особенного не происходит, и он готов принять самое активное участие в ежедневном утреннем оздоровлении курсантских организмов.

Увидев несколько неожиданное явление Пима широкой публике, весь личный состав роты естественно моментально заходится в приступе неудержимого хохота, постепенно переходящего в громогласное и дружное лошадиное ржание.

Старшина роты Игорь Мерзлов, который только приготовился подать команду: «Рота, направо, на улицу шагом марш!», поперхнулся на первом же слоге команды от искреннего изумления.

Несомненно, увиденная картина голозадого бойца его сильно поразила и несколько озадачила. Старшина сделал пару безуспешных попыток прокомментировать увиденное, но издал лишь булькающие нечленораздельные всхлипывания, комично хлопая при этом широко раскрытыми глазами. А курсанты продолжают откровенно ржать. Утро удалось, настроение у всех было соответствующее.

Старшина Мерзлов подходит к Пиму максимально ближе, еще раз внимательно его осматривает с ног до головы, и запредельно выпучив свои наливающиеся кровью глаза, старательно пытается собраться с разбежавшимися мыслями. Всем заметно, что от невозможности правильно воспринять ситуацию из-за ее изначальной нереальности и абсурдности, Игорю Мерзлову нелегко подобрать правильные слова. Глубоко вздохнув и мобилизовав все свое самообладание, старшина ласково и нежно задает сакраментальный вопрос:

— Павлюков, а трусы то где?

Пим равнодушно пожимает плечами, продолжая стоять в строю роты и отрешенно смотреть в затылок впередистоящего товарища. При этом он не издает ни единого звука, а толпа естественно продолжает хохотать уже не переставая — без малейшего перерыва на вдох и выдох.

Вместе со всеми откровенно веселится от души подпирающий тумбочку дневального курсант Серобян. Шутка явно удалась, курсантам уже естественно не до утренней зарядки. День начался с позитива, а это дорогого стоит. Смех, как всем известно, активизирует кислородный обмен и продлевает жизнь. Спасибо, тебе Эдвард, за хорошую порцию смеха.

Обалдевший и ничего непонимающий старшина роты в течение 10-ти минут безуспешно пытается вытянуть из Павлюкова мало-мальски приемлемую версию пропажи его трусов. Пим молчит как партизан, при этом, не проявляя ни малейшей тени беспокойства о судьбе своих таинственным образом исчезнувших трусов и себя лично, показывая всем своим невозмутимо-решительным видом полную готовность выполнить любой приказ партии и правительства.

Старшина, не добившись вообще ничего, окончательно выпадает в осадок и устав пытать несгибаемого Пима, раздраженно машет рукой.

— Ну, бляха-муха, совсем 45-е классное отделение одурело! Ладно бы что-то ценное с3,14здили, тогда еще можно попытаться понять, но одичать до такой степени, чтобы на сраные трусы позариться?! Это уже полный писец, дорогие мои товарищи! А дальше, что?! Вонючие портянки пропадать начнут?! Не рота, а стадо идиотов недоделанных. Прекратите ржать как кони. Курсант Павлюков, ты как себя чувствуешь?! У тебя вместе с трусами невинность случайно не пропала?! Ну, чего стоишь, дурак дураком?! Девственность, спрашиваю, не нарушена?! Что происходит в роте?! Или живешь по принципу: «Один раз не пидарас?!»

Пим стоял недвижимым как бронзовый памятник, как каменный истукан. Даже веками не моргнул ни разу. А старшина бегал вдоль строя.

— Рота, кто сейчас сказал: «Лучше нет влагалища, чем очко товарища?!»

А в ответ неслись новые всплески задорного веселья и разухабистые реплики. Мерзлов никак не мог угомониться.

— Павлюков, ну чего ты молчишь, они же над тобой смеются. Все это стадо именно над тобой потешается, ну скажи что-нибудь, хотя бы просто голос подай.

Но тщетно, стиснув зубы, Пим был нем как рыба. Старшина сдался и махнул рукой.

— А, хрен с тобой, ни «бе», ни «ме», ни «кукареку», дуй в каптерку, получи новые трусы. Только учти, дорогуша, твоего размера точно нет, возьмешь, что в наличии осталось.

Пим, услышав распоряжение старшины, абсолютно спокойно и совсем не прикрывая руками свое мужское хозяйство, выходит из строя и шаркая тяжелыми сапогами по полу, топает вдоль улюлюкающих ребят в сторону каптерки с достоинством «голого короля» из сказки Ганса Христиана Андерсена, гордо подняв голову, распрямив спину и развернув плечи.

Получив у каптерщика Вадима Нурова синие казенные труселя безразмерного объема, которые напоминали чехол легкового автомобиля и вполне поглотили бы в себя целое отделение курсантов, Павлюков не снимая сапог, просунул ноги в безразмерные штанины и натянул огромные трусы вплоть до уровня сосков на своей груди.

Чтобы данная конструкция из темно синей материи не свалилась, Пим опять же совершенно невозмутимо — с чувством, с толком и расстановкой, вытянул резинку трусов и, подогнал ее длину под объем своих подмышек. Затем, он навязал на ней узел, отсекая лишнюю часть свободной резинки. В образовавшуюся петлю, он продел одну свою руку и голову. Получилась фиксированная конструкция на манер «помочей» детских шортиков. Завершив таким образом подгонку огромных труселей под свое худощавое тело, Павлюков неторопливо занял свое место в строю 45-го отделения.

В это время, находящийся весь на нервах старшина Мерзлов, громко скрипя зубами и постоянно играя желваками на щеках, наблюдал за процессом неторопливого дефилирования Пима с голой жопой через всю казарму до каптерки. Но, когда Пим продемонстрировал холодную невозмутимость, смекалку и находчивость при надевании такого предмета туалета как трусы из гардероба упитанного бегемота, старшина не выдержал и психанул. Со словами: «Да ну вас всех в жопу, придурки!» он, страшно вращая глазами, заперся в каптерке громко хлопнув дверью и отказываясь вести роту на утреннюю зарядку.

А ребята в роте, продолжали глумиться над хладнокровным Пимом, высказывая все более смелые предположения и моделируя возможные пикантные обстоятельства пропажи его трусов, вплоть до нетрадиционной сексуальной ориентации Пима и как вследствие этого — подарка трусов в качестве доказательства преданности, любви и благодарности своему пылкому любовнику.

Но Игорь Павлюков был на высоте. Проявляя чудеса выдержки, он словно статуя стоял на своем месте в строю, абсолютно не шелохнувшись. Ни один мускул на его добром и вечно улыбающимся лице даже не дрогнул.

Пим снисходительно и спокойно посматривал на беснующуюся и веселящуюся курсантскую братию и только где-то очень глубоко в его мудрых глазах светились еле заметные озорные искорки.