Глава 131.
Глава 131.
Остановились мы в гостинице "Модерн" на площади Республики. Не успели распаковать чемоданы, как в дверь просунулась голова коридорного и молвила на ломаном русском: "Икра купить, крабы купить? Франки, пожалуйста!"
Тренер выругался. Голова убралась.
Нет-нет, а подхожу к окну: вот он, Париж! Не выступление – сейчас бы отправился бродяжничать. Но беспокойными мнятся прелести города. Смутно и нехорошо на душе: острая тоска болезни смешана с естественным, здоровым любопытством…
Весна небывало опаздывает. Париж гудит шквальным ветром. Резво выдувает он с Атлантики тучи ненастья. Мы прилетели в Париж 17 мая, а выступать 19-го, в субботу. И при желании не разгуляешься.
Деревья уже в листве, взлохмаченные ветром. Порывы дождя. Сумерки днем…
Великие своим оружием,
Куцые, как их штыки,
Гордые своими шпионами…
Это строки выделки Поля Элюара. О другом времени. Но только ли оно схоронено в .945 году…
Я не знаю Пикассо (сейчас владею альбомом с его пространным автографом). Лишь здесь, в номере, полистал журнал – репродукции работ Дали. Поразили. А Пикассо?..
Все от жадного любопытства к Петрову-Водкину. Этот выход на живопись смысла. Эта подчиненность природы направлению мысли. Это единство нового раскрытия мира в музыке, живописи, литературе. Это ощущение явления задолго до его свершения, это поворот к новому среди торжества традиций. Поначалу меня коробила нетрадиционность нового, даже оскорбляла. Потом вызвала любопытство. Я не понимал, не чувствовал новое, просто увлекла расшифровка. А потом новое и все старое (все традиции) слились воедино. Я внезапно увидел неразрывность развития. И тогда жадно стал вычитывать все смыслы нового. В нем символика и смысл преобладают над изобразительностью. Не у всех мастеров, конечно…
Все это совмещается с привязанностью к импрессионистам, старым классикам и вообще классике. Я только теперь уразумел, что одно не исключает другое. И это отнюдь не всеядность. Все в искусстве едино и неразрывно. Одно развитие переходит в другое, отражая не только изменения жизни, но и ее богатство, великую разность. И я увидел ее вдруг разной. В прекрасном – разной. В прекрасном это развитие, опрокидывающее принцип единственности и единообразия, отрицающее всякую законченность…
Великие своим оружием,
Куцые, как штыки,
Гордые своими шпионами,
Сильные своими палачами
И пресыщенные человеческим горем…
Это Элюар проклинал гитлеровцев, насилующих его Францию, а как похоже на нашу жизнь…
Быть может, болезнь лишала беззаботности, но все это я пережил с едкой впечатлительностью тогда, в Париже.
Эти стихи Элюара гвоздем засели. Я размышлял о содержании насилия, его назначении, душевном состоянии мира насилия. Я видел это насилие через стихи. Оно в тяжкой бездумности солдатских башмаков, загримированной сыскной тотальности, наглости прав на толкование мира, глумливой назойливости пустых символов, срепетированной слаженности народного мнения…
Дух, закованный в объятия скелета…
Я не знал, что Элюар дружил с Пикассо и подсказал художнику колорит "Герники". Не знал, что Пикассо работал над "Герникой" только ночами, при электрическом освещении. Не знал слов Пикассо о быке, изображенном в левом углу картины: "Нет, бык-это не фашизм, это вообще грубая темная сила". О лошади на картине художник отзывался как о символе народа…
Вот ответ Пикассо на вопрос немецкого офицера: "Это ваша работа?" (художник всегда вручал посетителям-оккупантам открытки-репродукции "Герники"). "Нет,– сказал Пикассо,– ваша…"
Славный ответ.
…Спорт. Необходимости рекорда.
Жизнь помимо воли складывалась узко, заворачивала единственно на спорт, угождая единственно "господину мускулу". Я тревожился, не стреножит ли меня спорт, не лишит ли воли, не превратит ли в искателя славы и довольства. Дорога ведь накатана. Пользуйся…
Другая жизнь отступала перед непрерывностью тренировок, соревнований, физической и нервной усталостью от проб на живучесть. Я постоянно ощущал этот напор – он увлекал, отрывал от других дел, размывал другие желания. "Господин мускул" требовал меня всего, не соглашался делить с другой жизнью, заявлял о праве быть мною. …Как же тяжко жить под гнетом громады "железа"– ни года жизни без него! За каждый глоток воздуха отвечай силой, выворачивайся силой, подыхай… или убирайся…