Один шаг

Один шаг

Майор милиции Сергей Владимирович Бекетов — командир ОМОНа на воздушном и водном транспорте. Кавалер ордена Мужества. В отряде служит с момента его основания, когда ОМОН был еще отдельной ротой милиции специального назначения.

В 1995 году, в боевой командировке, Бекетов получил тяжелое осколочное ранение, но остался служить в отряде. Он один из немногих «ветеранов», стоящих у истоков создания ОМОНа на воздушном и водном транспорте.

Остановка перед бездной. На мгновение. Это самое страшное — шагнуть в пустоту. Где-то внизу, за много километров — земля простирается от края до края. Всего один шаг… Но как на него решиться?

Так ведь и в жизни. Всего один шаг отделяет от спасения или от смерти. От обреченности или от полноценной жизни. Всего лишь один шаг. Зависит только от тебя, сделаешь ты его или так и останешься с замиранием сердца созерцать красоту неба и земли.

Но Сергей всегда после секундной заминки делал этот единственный шаг. Рывок вниз, душа барахтается в груди от восторга. Ветер раздувает комбинезон, пробивает, как будто насквозь. Земля, огромная, вращается далеко внизу. Рывок кольца, и уже плавное, успокоенное покачивание на куполе. Раскрылся. Скоро земля. Твердое соприкосновение, особенно жесткое после парения в бестелесном воздухе. Жар разогретой земли ударяет в лицо, шуршит под ногами высушенная солнцем трава — это все другое, обычное. В первые мгновения радостно, а потом снова тянет туда. Подняться и сделать шаг, один единственный шаг…

Сергей проснулся. Вокруг развалины. С обломков потолка капает. Снова идет дождь. Окна затянуты целлофановой пленкой, и эта пленка мутная, запотевшая. За окном грязь непролазная, сырость и туман — Чечня.

Это была уже не первая командировка отряда. В самом начале войны ОМОН направили для прохождения спецподготовки в Ростов-на-Дону в дивизию «Дон». Потом базировались в Беслане, откуда омоновцев направляли на блокпосты в Чечню.

Теперь, в октябре 1995 года, отряд прибыл в Червленную. Именно тут руководство определило место их новой дислокации.

Однако по приезде обнаружилось, что помещение для бойцов никто не выделил. В Червленной стоял питерский ОМОН — они ждали на смену своих.

Первую ночь провели в здании разбитого вокзала под открытым небом. Шел дождь. Одежда вообще не высыхала. Омоновцы затянули окна пленкой, натащили веток, чтобы не спать на голом полу.

Местные посоветовали занять пустой разбомбленный дом. Другого выхода и не было. Кое-как его утеплили. Но согреться никак не могли. Всюду сырость, дождь…

Сергей вспоминал, как еще совсем недавно, до войны, их рота только обустраивалась на новой базе. Были проблемы с водой, не установили еще душевых кабин. Каждое утро вместе с комвзвода Евгением Киреевым бегали по семь километров, одетые по-тяжелому, в бронежилетах. Потом играли в волейбол, а чаще в футбол, занимались рукопашным боем. После такой усиленной тренировки хотелось ополоснуться. Киреев отважно бросался в реку, доплывал до середины. Посвежевший, чистый, выходил из воды всем на зависть.

Так потихоньку он многих бойцов приучил к «моржеванию». Хотя плавать на большие дистанции никто не рисковал. Быстро окунались у берега и бегом в помещение, в тепло. Сергей тоже привык к этим водным процедурам.

Теперь в командировке Сергей с благодарностью вспоминал те утренние пробежки и купание. Хорошая закалка пошла на пользу.

Спортом Сергей всегда увлекался — выполнил кандидатский минимум по дзюдо, получил первый разряд по рукопашному бою, прыгал с парашютом несколько раз до армии, потом были прыжки, когда служил в ВДВ, и уже после срочной…

К ним в Червленную приехали старые друзья, разведчики из 205-й бригады, среди них Стае Кравцов, молодой, компанейский парень. Прикатили ребята на двух бээмпэшках. Осмотрев их жилище и скептически усмехнувшись, Стае решил:

— Я вам две печки привезу, еду готовить.

Обещание сдержал, и печки очень пригодились. Согрели и накормили. Никто, конечно, не знал, что судьба снова и снова будет сводить их со Стасом. Он как добрый ангел появлялся всегда вовремя, всегда помогал. Раненный осколком в глаз, он оказался в одной палате с бойцом отряда Сергеем Ивановым. Своим энтузиазмом, веселостью он помог Сергею не раскиснуть, взять себя в руки.

А потом, 8 августа 1996 года, Стае погиб…

Погиб в двадцать шесть лет, получив звезду героя посмертно. Погиб, не дотянув две недели до дома, где его ждала жена, где его уже зачислили в Академию имени Фрунзе. Его все ждали и все любили, но он не вернулся.

А пока до его гибели оставалось меньше года, никто не заглядывал в будущее. На войне все жили одним днем. Сидели за столом в старом доме в Червленной, разговаривали, смеялись…

* * *

Через две недели стояния в Червленной за омоновцами приехал командир 4-й заставы из Гудермеса, пригнал вагоны.

— Все ребята, есть приказ. Направление — Гудермес!

В ночь вагоны тронулись. Снова их ждала неизвестность. Один только зам по тылу, Митяков Алексей Николаевич, без суеты, без нервозности запасался продовольствием. Вот уж кто был замом по тылу от Бога. Хотя, конечно, вряд ли есть такая должность в небесной канцелярии, но смекалкой и хозяйственной жилкой Бог Митякова точно наградил. Если он был в командировке, голодать никому не приходилось.

В Гудермес Митяков вез двух живых баранов, полученных путем обмена и благодаря своей хозяйственности. Когда ему предложили на складе: «Просо возьмешь?» — он без промедления согласился, хотя каша всем уже стояла поперек горла. Но воспитанный в советское время Митяков четко знал, что любыми продуктами надо запасаться впрок. Последовал другой вопрос:

— Сколько возьмешь?

— А сколько можно?

Тут уже у собеседника глаза расширились и даже проскользнула в них жалость к бестолковому заму по тылу, который не понимает последствий от постоянного кормления бойцов кашей.

— Зачем тебе?

— Вы скажите, сколько можно, — гнул свое Митяков. — А зачем — это уже мое личное дело. Мешок дадите?

— Допустим.

— А два?

— Бери, — махнули на странного Митякова рукой.

А зам по тылу, доплатив немного денег, выменял за эти два мешка двух отменных баранов.

И в то время как армейцев пичкали «крысиными хвостиками» (так прозвали тушенку, которую можно было разламывать только ножом) и «братской могилой» — кильками в томате, омоновцы могли иногда полакомиться дефицитными шпротами и консервированной кукурузой. А на травке рано утром паслись бараны — свежее мясо, горячее первое и второе блюда. Любо-дорого посмотреть.

(Потом, правда, Сергей на дух не переносил ни тушенку, ни баранину, ни кильку в томате.)

Когда мулла с мечети возносил громогласно молитвы Аллаху, Никулин, боец, ответственный за животных, хлопотал возле баранов: «Э-ге-гей хали-гали!» Правда, под присмотром карабинера, а то не ровен час — могли похитить бойца вместе с баранами.

Несколько раз омоновцы ездили купаться на серные источники. Раньше в этих местах был лечебный курорт. Теперь война. И пока двадцать бойцов купаются, другие двадцать ребят, встав по периметру, охраняют.

Больше пятнадцати минут купаться в лечебном источнике не рекомендовалось врачом, да и долго оставаться в этом месте было рискованно. Проводник из местных поторапливал. Проводника брали специально — на источнике могли оказаться женщины, не хотелось застать их врасплох. Из-за такого столкновения могли возникнуть неприятности.

Омоновцы старались ладить с местными. В радикальных переменах они обоюдно были не заинтересованы. Спорные вопросы старались решать со старейшинами, которые имеют влияние на остальных. Все разговоры вели с уважением и пониманием.

Но, однако, бдительности омоновцы не теряли. Отправлялись на рынок вооруженной группой. Трое человек делали покупки, остальные прикрывали им спины. Ловили на себе оценивающие взгляды подозрительных парней, шнырявших по рынку.

Блокпост на мосту через Сунжу, который охраняли омоновцы, часто обстреливали «духи». Они мчались на «Ниве» или на «уазике». Стреляли из АТС. Точка у них пристреляна, и действовали «духи» грамотно, недаром многие из них готовились в наших, советских еще, военных училищах.

У омоновцев не было тяжелого вооружения, кроме пулемета. В случае нападения большой группы хорошо вооруженных боевиков бой мог закончиться за полчаса, и не в пользу милиционеров.

Рядом дислоцировались части внутренних войск и Министерства обороны. В случае обстрела омоновцы должны были созваниваться со своим штабом, который располагался в пятидесяти километрах от Гудермеса. После поступившего звонка руководство выясняло, какие части стоят рядом с заставой, затем выходило на штаб Министерства обороны, а те, в свою очередь, отдавали распоряжения своим подразделениям, чтобы они помогли омоновцам. На все эти переговоры, в лучшем случае, могло уйти сорок — пятьдесят минут. А в бою такой срок — это шаг в бездну.

Смекалка на войне у русского человека возрастает во сто крат, взаимовыручка тоже. Омоновцы навестили соседей, пригласили в гости, угостили. Договорились в случае опасности не отсиживаться до распоряжений руководства, а идти на помощь. До штаба, как до Бога, а боевики рядом…

Блок обстреляли в очередной раз, когда Сергей вместе с другими бойцами нес на нем службу. Огонь вели с горного хребта. Их не достанешь. Они передвигались на уазике.

Сергей начал выводить группу из-под обстрела на другую сторону железной дороги, к другому блокпосту. Там, за насыпью, «духи» их не достанут. Сергей шел последним. Он практически скрылся, когда раздался взрыв.

Словно сильным ударом послали в нокдаун. Удар в лицо и ногу. Сергей упал. А до спасительного укрытия оставался один шаг. Всего один шаг…

Бойцам не пришлось далеко за ним ползти. Его вытащили и вызвали помощь. Вот тут ребята из внутренних войск и приехали на подмогу со своим врачом, который помогал омоновскому доктору Александру Федотову.

Ослепленный болью, с лицом, залитым кровью, Сергей мало что запомнил. В голове пульсировали вспышки. Промедол смягчил боль, Сергей остался в сознании.

Док в отряде всегда оставался в тени, был незаметным, но все, кого он лечил, говорили, что Александр — классный доктор. Сергей убедился в этом сам.

Александр загрузился вместе с ним в вертолет. Сквозь пульсирующую боль Сергей слышал разговор доктора с пилотом:

— Куда летим? В Ханкалу, в Грозный?

— Нет. Там нет нужных специалистов, — решительно запротестовал док. — Туда не летим.

— А куда?

— Во Владикавказ.

— Туда не долетим, — воспротивился пилот.

— Летим туда! — отрезал док.

Шум вертолетных винтов словно усиливал боль, раскручивал ее на своих лопастях, мелькал вспышками. Александр почувствовал состояние Сергея — вколол еще дозу обезболивающего.

— Ничего, держись, — перекрикивал он шум.

Во Владикавказе носилки приняли на свои плечи местные омоновцы, свои братишки. Помчались в армейский госпиталь.

А там холодно. Не топят совершенно, хотя уже глубокий октябрь. Сергея била дрожь. Он уже думал не о боли — только об этом пронизывающем холоде. Тем более, его раздели, а когда сообразили одеть, то дали белье на несколько размеров меньше.

Несмотря на свое состояние, Сергей с усмешкой заметил, что кальсоны чуть ниже колен, а рукава рубашки едва достают до локтей.

Положили на холодный стол. И вдруг перед ним возникла хлопотливая докторша. Ему в тот момент было не до ее фамилии, запомнил лишь, что зовут ее Лариса Петровна. Она манипулировала разными инструментами около его глаза, а сама не переставала заговаривать зубы:

— Сейчас все сделаем. — Она постучала по осколку с неприятным звуком. Осколок попал под глаз, застрял в нише между глазным яблоком и костью.

Она говорила много и почти беспрерывно, а Сергей замерзал.

— Девчонки! — не выдержал он. — Давайте быстрее, я замерз как собака.

Наконец осколок зазвенел в лотке.

— Вы уж мне его подарите, — попросил Сергей.

— Все вы так говорите, — заворчала Лариса Петровна. — Собираете свои железки, нашпигованы ими, как я не знаю что. Сейчас заштопаем тебя, ничего не будет видно.

— Штопайте хоть канатом, а то я совсем тут у вас замерзну.

«Легкой» рукой Лариса Петровна действительно зашила рану так, что шрам потом стал практически незаметен. Она зашила и пробитую двумя осколками ногу.

На следующий день вылет в Москву. Док ни на минуту не отходил от Сергея.

Лететь предстояло из Беслана гражданским бортом. Но билеты на рейс были раскуплены. Омоновцы пошептались с сотрудниками аэропорта и шесть пассажиров на самолет не попали. На земле их задержали при досмотре под разными благовидными предлогами.

У шести кресел в салоне самолета откинули спинки, поставили носилки с Сергеем. Рядом сел Александр.

Дома предстояла встреча с женой Ириной. Было жалко ее, дочку Оленьку — она совсем еще маленькая, родителей — ни мать, ни отец вообще не знали про чеченские командировки.

Когда Сергей отработал в 1-м полку ППС ГУВД Мосгорисполкома шесть лет и перешел в только что основанную роту милиции особого назначения, он отчего-то сразу скрыл от матери, что теперь работа будет напряженнее и возможны опасные командировки. Наверное, скрыл, памятуя, как она волновалась и переживала, опасаясь, что Сергей попадет в Афганистан. ВДВ в 1983–1985 годах была туда прямая дорога. Но Сергей служил в Пскове.

От Ирины, конечно, не скроешь, как на душе паршиво. Насколько серьезное ранение, сейчас еще было сложно судить, но Сергей понимал, что это может послужить поводом, чтобы его комиссовали. А значит, придется бороться, выздоравливать как можно быстрее, не давать себе расслабиться ни на минуту, как перед очередным одним-единственным шагом — в бездну или на новый жизненный путь.

В институте имени Гельмгольца Сергей не оставался один ни на минуту. Кроме Ирины, которая бывала каждый день, его навестили по очереди все бойцы, которые находились в этот момент в Москве.

Через две недели Сергей выписался, но каждый день приезжал на уколы. Мучительные уколы в глаз и в веко. Он выходил из процедурной и по стенке сползал на кушетку от боли. Минут двадцать сидел не в силах пошевелиться.

А утром вставал, и снова его везли на эти уколы. Так двенадцать дней, чтобы подготовить глаз к операции, чтобы спасти зрение. Сергей решил уже для себя остаться в отряде, тем более командир отряда, Бирагов, поддержал его решение. Надо было бороться.

Александр, обычно незаметный, суетился, договаривался. Благодаря ему, Сергея положили в институт микрохирургии глаза к Федорову. Оперировал профессор Глинчук. Неутомимый Александр ухитрился пролезть в операционную, чтобы и там быть рядом со своим бойцом, ничего не упустить. Он видел на экране все детали операции, которая прошла удачно. Сергея выписали уже на следующий день.

Следующий шаг — выйти на работу. Сергей и с этим справился. И теперь командир отряда.

О ранении Сергея и про чеченские командировки родители узнали только спустя два года. Когда со всей семьей Сергей гостил у родителей в Тамбовской области, зашел разговор о Чечне и маленькая дочка вдруг сказала:

— А папа ездит туда часто.

Сергей начал торопливо оправдываться:

— Мам, я езжу только бойцов менять. До Моздока и обратно.

Мать, кажется, не поверила, но у нее хватило мудрости и такта не расспрашивать. Да, ездит в командировки, да, имеет ранение, но ни себе, ни ему бередить душу подробностями она не стала.

Ирине он тоже вначале не договаривал. Когда ехал в первую командировку, сказал, что едет на две недели в Ростов-на-Дону. А потом Ирина увидела Сергея по телевизору в Чечне. Он позвонил якобы из Ростова, бодрым голосом сообщил:

— Все нормально. Я в Ростове. У нас тут яблоки, арбузы.

— Я видела твои яблоки и арбузы!

Из командировки Ирина встречала его сама…

Вторая командировка возникла неожиданно. Только вернулись из отпуска с семьей, заносили вещи в квартиру, раздался телефонный звонок.

— Завтра с вещами быть в отряде!

Недолгие сборы — меньше разговоров, меньше слез.

— Ир, я уезжаю ненадолго, — и Сергей быстро-быстро ретировался из квартиры.

Все эти уловки были еще в первую чеченскую кампанию. Во вторую Сергей действительно в большинстве случаев ездил, чтобы только произвести замену. Но однажды пришлось там остаться.

Для оправданий был задействован лучший друг Алексей. Когда Сергей уже находился в Чечне, Алексей принял «огонь» на себя, позвонив Ирине и сообщив, что ситуация изменилась и Сергей вынужден задержаться в командировке на неопределенный срок. Вернувшись, Сергей многое выслушал, жена со слезами сказала:

— Все, ты меня больше не обманешь! Не отпущу.

Сергей, конечно, ездит, но ненадолго.

Дочка подросла. Оле уже тринадцать. Растет самостоятельной девочкой. Родителям некогда. Ирина — федеральный судья, папа — омоновец. Они вечером приходят, спросят, готовы ли уроки, а проверять уже и сил нет.

Учится Оля хорошо. Занимается музыкой — игрой на гитаре, иностранными языками в спецшколе. А если не справляется с математической задачей, то в отряде много бойцов, кто-нибудь да поможет. Папа с мамой — гуманитарии, у них с математикой дело обстоит неважно. Сергей звонит в таких случаях в отряд:

— Игорь, помогай, у нас есть задача!

А самым любимым занятием для командира остаются прыжки с парашютом. Их у Сергея уже тридцать два. Несмотря на то, что врачи после ранения рекомендовали прекратить прыгать.

Но небо манит. Даже когда Сергей на земле, оно постоянно притягивает его взгляд. В Воронежской области, где он гостит иногда у своей тетки и бабушки, есть высокие холмы. Взобравшись на такой холм, подойдя к обрыву, Сергей останавливается завороженный — вокруг такой простор! На много километров ни одной души. Только птицы и небо, а земля далеко внизу.

И снова взлетное поле, самолет, парашютисты с сосредоточенными лицами. Каждый через мгновения останется наедине со своим небом. В свободном полете, в потоках упругого воздуха, с ощущением полной свободы, беззащитности и силы одновременно. Но сначала надо шагнуть из самолета, сделать тот самый один шаг…