Глава XI КАКИМ ОБРАЗОМ РАВЕНСТВО В АМЕРИКЕ СПОСОБСТВУЕТ ПОДДЕРЖАНИЮ НРАВСТВЕННОСТИ

Глава XI КАКИМ ОБРАЗОМ РАВЕНСТВО В АМЕРИКЕ СПОСОБСТВУЕТ ПОДДЕРЖАНИЮ НРАВСТВЕННОСТИ

Есть философы и историки, которые прямо заявляют или же лишь намекают на то, что женская нравственность отличается большей или меньшей строгостью в зависимости от того, насколько близко или далеко они живут от экватора. Это очень дешевый способ выкрутиться из трудного положения, и в таком случае нам было бы достаточно глобуса и циркуля для того, чтобы в минуту решить одну из самых сложных проблем, стоящих перед человечеством.

Я не считаю, что эта материалистическая доктрина основана на фактах.

Одни и те же нации проявляли в различные эпохи своей истории как чистоту, так и распущенность нравов. Таким образом, упорядоченность или непорядочность их нравов зависит от каких-то изменяющихся факторов, а не только от природных особенностей страны, которые оставались неизменными.

Я не отрицаю того, что при определенных климатических условиях страсть, которая рождается при взаимном влечении полов, бывает особенно пылкой, но я думаю, что эта естественная страсть всегда может возбуждаться или же подавляться социальными условиями и политическими институтами.

Хотя путешественники, побывавшие в Северной Америке, по многим вопросам высказывают совершенно различные суждения, они все согласны в том, что тамошние нравы неизмеримо строже, чем в любом другом месте.

Совершенно ясно, что в данном отношении американцы значительно превосходят своих родоначальников — англичан. Чтобы доказать это, достаточно окинуть обе нации беглым взором.

В Англии, как и в любой другой стране, злые языки беспрестанно прохаживаются насчет женских слабостей. Можно часто слышать сетования философов и государственных мужей на то, что нравы недостаточно строги, и литература повседневно дает это понять.

431

В Америке все книги, не исключая романов, предполагают, что женщины чисты, и никто не рассказывает своих любовных похождений.

Эта чрезвычайная строгость американских нравов, без сомнения, частично предопределяется природными условиями страны, расой, религией. Однако всех этих причин, которые встречаются и в других местах, недостаточно для объяснения данного явления. Его невозможно объяснить, не приняв во внимание некоего особого фактора

Данным фактором мне представляется равенство и созданные им институты*.

Равенство условий само по себе не порождает строгости нравов, но нет сомнений в том, что оно способствует соблюдению нравственных установок и усиливает их влияние.

У аристократических народов знатность и имущественное положение часто возводят между мужчиной и женщиной преграды столь неодолимые, что они никогда не смогут соединиться друг с другом. Их сближает страсть, но социальные условия и производные от них воззрения препятствуют им вступить в постоянную открытую связь. Это неизбежно порождает множество кратковременных и тайных союзов. Природа тайком компенсирует то, что было отнято у нее силой закона

Всего этого не происходит тогда, когда равенство условий разрушает все воображаемые или действительные барьеры, отделяющие мужчину от женщины. В этом случае ни одна девушка не считает, что она не может стать женой мужчины, отдавшего ей предпочтение, и это почти полностью исключает нравственную распущенность до замужества Ибо, какой бы доверчивостью ни отличалась страсть, едва ли возможно убедить женщину в том, что вы ее любите, если вы, имея полную свободу жениться на ней, не делаете этого.

Та же самая причина продолжает действовать, хотя и более опосредованно, и после свадьбы.

Ничто так не оправдывает незаконную любовь в глазах тех, кто ее испытывает, или же в глазах любопытствующей толпы, как мысль о том, что супружество было результатом вынужденного или случайного брака¹.

В стране, где женщина всегда свободно делает свой выбор и где воспитание обеспечивает ей возможность сделать его правильно, общественное мнение к подобным проступкам неумолимо.

Ригоризм американцев частично порождается этим. Они часто рассматривают брак как обременительный договор, все условия которого тем не менее должны строго выполняться обеими сторонами, так как они могли все знать заранее и имели полную свободу ничем себя не обременять.

Такое отношение, навязывая обязательство верности, облегчает ее соблюдение.

В аристократических странах целью брака является не столько союз двух людей, сколько объединение их собственности; поэтому иногда бывает так, что мужа подбирают в школьном, а жену—в грудном возрасте. Нет ничего удивительного в том, что брачные узы, объединяющие имущество супругов, дают волю их сердцам искать любовных приключений. К этому их побуждает сам дух их договора

Когда же, напротив, каждый сам себе выбирает спутника жизни, не обращая внимания ни на какие внешние затруднения или на чьи-то указания, мужчина и женщина обычно сближаются по сходству вкусов и мыслей, и это же самое сходсто прочно удерживает их друг подле друга

По поводу брака наши отцы имели весьма своеобразное суждение.

¹ В истинности этого утверждения легко убедиться, изучая различные европейские литературы.

Когда какой-нибудь европейский писатель хочет изобразить в своем произведении какую-либо из тех больших катастроф, которые столь часто происходят в наших семейных кругах, он заранее усиленно старается вызвать сочувствие читателя, описывая неравный или вынужденный брак. Хотя прочно укоренившаяся терпимость уже давно расшатала наши нравственные нормы, ему было бы трудно заинтересовать нас несчастьями этих героев, если бы он не начал с оправдания их проступка. Этот прием почти всегда достигает желаемого эффекта. Та повседневность, которую мы сами наблюдаем, задолго подготавливает нас к снисходительности.

Американские писатели не могут предлагать своим читателям такого рода оправдания в качестве правдоподобных; их обычаи и законы противостоят подобным попыткам, и, отчаявшись создать приятные картины распутства, они вообще его не изображают. Частично это служит причиной того, что в Соединенных Штатах публикуется мало романов.

432

Поскольку они заметили, что те немногочисленные браки по любви, которые заключались в их время, почти всегда кончались трагически, у них сложилось прочное убеждение в том, что в данном вопросе очень опасно прислушиваться к голосу собственного сердца. Игра случая представлялась им более прозорливой, чем свобода выбора.

Между тем нетрудно понять, что примеры, имевшиеся перед их глазами, ничего не доказывали.

В первую очередь следует отметить, что демократические народы, предоставляя женщине право свободно выбирать себе мужа, немало пекутся о том, чтобы их сознание предварительно было просвещено, а их воля обрела бы силу, необходимую для совершения подобного выбора, тогда как у аристократических народов девушка, украдкой ускользающая из-под родительской власти, чтобы самой броситься в объятия мужчины, хорошо узнать которого она не имела ни времени, ни необходимой способности суждения, не обладает ни одной из этих гарантий. Не следует удивляться тому, что, впервые завоевав право воспользоваться свободой своей воли, женщины употребляют ее во зло, а также тому, что они жестоко ошибаются тогда, когда, не получив демократического воспитания, они при вступлении в брак хотят следовать демократическим обычаям.

Однако это еще не все.

Когда мужчина и женщина стремятся к сближению вопреки неравенству их положения в аристократическом обществе, им нужно преодолеть очень большие препятствия. Сумев разорвать или ослабить узы, подчиняющие их родительской воле, они должны снова собраться с силами, чтобы противостоять власти обычая и тирании общественного мнения; когда же наконец они достигают финала своей рискованной затеи, то обнаруживают, что они чужие среди своих друзей и родни: их разделяют те предрассудки, которые они переступили. Эта ситуация вскоре уменьшает их мужество и ожесточает их сердца.

Таким образом, если супруги, вступившие в брак по любви, сначала чувствуют себя несчастными, а затем начинают ощущать себя виновными, то это не следует объяснять тем, что они предпочли свободу выбора, а, скорее, тем, что они живут в обществе, подобного выбора не допускающем.

Не нужно также забывать и то, что та самая сила духа, которая позволяет человеку яростно восстать против всеобщего заблуждения, почти всегда увлекает его за пределы благоразумия; ибо для того, чтобы осмелиться объявить войну, даже законную, идеям своего века и своей страны, в сознании должна присутствовать определенная склонность к насилию и авантюризму. Люди подобного склада, в каком бы направлении они ни действовали, редко достигают счастья и добродетели. Это, замечу мимоходом, объясняет, отчего во времена самых необходимых и самых святых революций столь мало встречается воздержанных, честных революционеров.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что человек, живущий в аристократическом обществе, которому при заключении брачного союза случайно взбредет в голову ни с кем не советоваться и ничем не руководствоваться, помимо своих собственных суждений и вкусов, может вскоре обнаружить, что в его доме поселились безнравственность и страдания. Однако тогда, когда подобный образ действий в порядке вещей, когда родители поддерживают его, а общественное мнение признает, не следует сомневаться в том, что мир в семье станет крепче, а верность будет надежнее храниться.

Почти все мужчины в демократическом обществе занимаются либо политикой, либо какой-то профессиональной деятельностью, а скромность достатка, с другой стороны, обязывает женщин ежедневно оставаться в стенах собственного дома, с тем чтобы лично и очень внимательно следить за всеми мелочами домашнего хозяйства.

Это четкое и необходимое разделение занятий служит тем естественным барьером, который, разделяя мужчин и женщин, делает притязания первых более редкими и менее энергичными и облегчает вторым защиту своей добродетели.

Это не значит, что равенство условий существования способно когда-либо нравственно очистить человека, но оно придает безнравственности менее опасный характер. Поскольку у мужчин нет ни массы свободного времени, ни особых возможностей штурмовать те цитадели добродетели, которые намерены защищаться, в обществе одновременно встречаются и многочисленные куртизанки, и множество честных женщин.

433

Подобное состояние дел порождает подчас прискорбную индивидуальную порочность, но оно не мешает всему обществу сохранять бодрость и силу; оно не подрывает семейных связей и не ослабляет национальной нравственности. Опасность для общества таит в себе не страшная развращенность отдельных личностей, а распущенность всех его граждан. С точки зрения законодателя, значительно меньше следует бояться проституции, чем галантного ухаживания за порядочными женщинами.

Такая бурная, обремененная постоянными хлопотами жизнь, которую приносит людям равенство, не только отвлекает их от любви, не оставляя времени предаваться ей, но и уводит их в сторону от нее менее очевидным, но более надежным способом.

Все люди, живущие во времена демократии, усваивают в большей или меньшей степени принципы мышления, свойственные промышленному и коммерческому классам; образ их мыслей становится серьезным, расчетливым, основательным; они добровольно отворачиваются от идеала, чтобы идти к какой-либо видимой и близкой цели, которая представляется им естественным и необходимым объектом их желаний. Равенство, следовательно, не убивает воображения, но ограничивает его, не позволяя ему слишком отрываться от земли.

Нет людей, менее склонных к мечтательности, чем граждане демократического общества, и среди них почти не встретишь никого, кто бы охотно предавался этому праздному, требующему уединения самосозерцанию, которое обычно предшествует сильным сердечным волнениям и порождает их.

Верно, что они, высоко ценя ее, стараются найти такую глубокую, упорядоченную, спокойную сердечную привязанность, которая делает жизнь приятной и безопасной; но по доброй воле они не стремятся к неистовым и капризным чувствам, которые приносят страдания и сокращают жизнь.

Я знаю, что вышеизложенное целиком относится только к Америке и к Европе вплоть до настоящего момента, в общем-то, неприложимо.

В течение последней половины века, когда законы и образ жизни стали с невиданной силой толкать некоторые европейские народы к демократии, отношения между мужчиной и женщиной у этих наций, по всей видимости, не сделались более упорядоченными и чистыми. В отдельных районах можно наблюдать даже обратное. Нравственность более строго соблюдается лишь представителями определенных классов, а общая мораль общества кажется более низкой. Я не боюсь этих утверждений, так как не чувствую в себе предрасположенности ни льстить моим современникам, ни злословить по их адресу.

Зрелище это должно удручать, но не должно вызывать удивление.

Благоприятное влияние демократического государственного устройства на улучшение нравов — одно из тех явлений, которые обнаруживают себя лишь спустя длительное время. Если равенство условий благотворно для нравов, то те родовые муки общества, в которых эти условия появляются на свет, оказывают на общественную мораль гибельное воздействие.

В течение последних пятидесяти лет, изменивших облик Франции, мы редко пользовались свободой, но зато всегда царил беспорядок. Среди всего этого хаоса идей и ниспровержения вечных истин, под влиянием этой бессвязной мешанины справедливости с несправедливостью, истины с ложью, прав с реальностью общественные представления о добродетели становятся неопределенными, а индивидуальная нравственность неустойчивой.

Однако все революции, каковыми бы ни были их цели и средства, сначала порождают аналогичную ситуацию. Даже те из них, которые в конечном счете устанавливают более строгий контроль над нравами, начинают с их раскрепощения.

Та распущенность и те беспорядки, свидетелями которых мы часто бываем, не кажутся мне поэтому долговременными. Уже появляются любопытные признаки того, что они изживаются.

Нет ничего развратнее аристократии, которая, потеряв власть, сохраняет свои богатства и которая, предаваясь вульгарным наслаждениям, имеет на это много свободного времени. Некогда одушевлявшие ее сильные чувства и великие идеи исчезли, и теперь у нее не осталось ничего, кроме мелких, гложущих душу пороков, которые кишат на ней, как черви на трупе.

434

Никто не опровергает того факта, что французская аристократия минувшего века была крайне распутной, тогда как древние обычаи и старинные убеждения еще поддерживали уважение к нравственности в других классах нашего общества.

Столь же легко прийти к общему согласию и относительно того, что в наше время среди уцелевших обломков все той же аристократии обнаруживается определенная строгость моральных принципов, тогда как безнравственность распространилась в средних и низших слоях общества. Таким образом, те семейства, которые пятьдесят лет тому назад были известны как чрезвычайно распущенные, сегодня стали самыми образцовыми, и может показаться, что демократия оказала благотворное влияние только на мораль аристократических классов.

Революция, уменьшив доход знати, заставила их прилежно заниматься своими финансовыми и семейными делами, поселила их под одну крышу вместе с детьми и, придав, наконец, более разумный и серьезный настрой их мыслям, пробудила в них неприметно для них самих уважение к вере, любовь к порядку и мирным наслаждениям, к семейным радостям и благополучию, тогда как остальная часть нации, естественным образом обладавшая всеми этими склонностями, была захвачена потоком вседозволенности, рожденным борьбой за смену политических законов и порядков.

Старинная французская аристократия испытала на себе последствия революции, но при этом она не ощутила революционных страстей и не была охвачена порожденным ими, часто анархическим порывом. Поэтому легко понять, отчего она испытала на своей нравственности благотворное влияние революции даже раньше тех, кто делал эту революцию своими собственными руками.

Таким образом, можно утверждать, хотя подобное утверждение на первый взгляд покажется странным, что в наши дни те классы являются самыми антидемократическими силами нации, которые с особой наглядностью проявляют свою привязанность к нравственным принципам, вполне обоснованно считающимся демократическими.

Я не могу не верить в то, что мы, сумев вырваться из хаоса революционных беспорядков и пожав все плоды породившей эти беспорядки демократической революции, увидим, как то, что сегодня лишь немногим представляется истинным, постепенно станет истиной для всех.