Глава IX КАКИМ ОБРАЗОМ АМЕРИКАНЦЫ ПРИМЕНЯЮТ УЧЕНИЕ О ПРАВИЛЬНО ПОНИМАЕМОМ ИНТЕРЕСЕ В ОБЛАСТИ РЕЛИГИИ
Глава IX КАКИМ ОБРАЗОМ АМЕРИКАНЦЫ ПРИМЕНЯЮТ УЧЕНИЕ О ПРАВИЛЬНО ПОНИМАЕМОМ ИНТЕРЕСЕ В ОБЛАСТИ РЕЛИГИИ
Если учение о правильно понимаемом личном интересе ограничивалось бы земными делами, оно отнюдь не было бы столь влиятельным, так как оно требует немало таких жертв, которые могут быть вознаграждены лишь на том свете; и какие бы усилия ни предпринимал разум, доказывая пользу добродетели, человека, не желающего думать о смерти, всегда будет очень трудно заставить жить достойно.
Поэтому необходимо знать, может ли учение о правильно понимаемом интересе легко сочетаться с религиозными верованиями.
Философы, распространяющие это учение, говорят людям, что для счастливой жизни необходимо следить за своими чувствами и старательно обуздывать их, что нельзя обрести прочного счастья, не отказываясь от тысячи мимолетных удовольствий, и что, наконец, любовь к себе требует постоянной победы над самим собой.
Основатели едва ли не всех религий говорили почти одно и то же. Указывая людям все тот же путь, они лишь ставили перед ними более отдаленную цель: не обещая награды на этом свете за предписанные жертвы, они говорили о блаженстве в мире ином.
Тем не менее я отказываюсь верить тому, что все люди, ведущие по религиозным мотивам добродетельный образ жизни, поступают так лишь по той причине, что рассчитывают на вознаграждение.
388
Мне встречалось немало ревностных христиан, всецело поглощенных пылкой заботой о всеобщем счастье, и я слышал их рассуждения о том, что они таким образом надеются заслужить блаженство в загробной жизни; я не могу, однако, избавиться от мысли, что они несправедливы к себе. Я слишком сильно уважаю их, чтобы верить им на слово.
Это правда, что христианство учит нас необходимости предпочитать интересы других людей личным интересам, если жаждешь обрести небеса; однако христианство также учит нас необходимости делать добро ближним во имя любви к Богу. Это выражение великолепно: человек своим разумом постигает божественную премудрость; он видит, что цель Господа — сохранение миропорядка; он сам свободно соучаствует в исполнении этого великого замысла, и, жертвуя своими личными интересами во имя чудесной упорядоченности всех вещей и явлении, он не ждет никакого иного вознаграждения, помимо удовольствия созерцать этот миропорядок.
Поэтому я не верю, что единственным стимулом поведения религиозных людей является интерес, однако я думаю, что интерес — главное средство, которым пользуются сами религии с целью вести за собой людей, и я не сомневаюсь, что именно благодаря ему они овладевают сознанием народных масс и становятся популярными.
Я не вижу поэтому никакой явной причины, по которой учение о правильно понимаемом личном интересе должно было бы отвращать людей от религиозных верований; напротив, я думаю, что мне удалось выяснить, каким образом оно предрасполагает людей к религиозности.
Предположим, что для достижения счастья в этом мире некто склонен всякий раз не доверять инстинктивным движениям души, хладнокровно взвешивая все свои поступки, склонен не поддаваться слепо порыву первых желаний, овладевая вместо этого искусством побеждать их и обретая привычку с легкостью жертвовать мимолетным наслаждением во имя устойчивых ценностей, определяющих всю его жизнь.
Если такой человек верит в исповедуемое им религиозное учение, то он почти не ощутит бремени тех уз, которые оно налагает. Его собственный разум будет советовать ему подчиниться предписанным ограничениям, а приобретенный навык уже заранее подготовит его к необходимости их терпеть.
Даже если у него и возникнут сомнения по поводу объекта его ожиданий, он не позволит им с легкостью остановить себя и решит, что мудрее будет пожертвовать отдельными благами сего мира, дабы сохранить свои права на огромное наследство, обещанное ему на том свете.
«Если мы заблуждаемся, считая христианскую религию истинной, — сказал Паскаль, — мы не так уж много теряем, но сколько несчастий таит в себе опаснось ошибиться, считая ее ложной!»
Американцы не делают вида, что совершенно равнодушны к загробной жизни; не демонстрируют они и юношеской гордыни, якобы презирая те опасности, которых они надеются избежать.
Поэтому они исповедуют свою религию без всякой стыдливости и робости; напротив, даже в порыве религиозного рвения они остаются столь спокойными, последовательными и трезвыми, что кажется, будто не столько сердце, сколько разум ведет их к подножиям алтарей.
Американцы не только лично заинтересованы в упрочении их религии, но и часто рассматривают ее с точки зрения той пользы, которую она может принести верующим в земной жизни. В средние века священники говорили только о загробной жизни; они едва ли обременяли себя доказательством возможности для искреннего христианина быть счастливым здесь, на земле.
Американские проповедники, напротив, беспрестанно спускаются на землю, и, пожалуй, лишь с великим трудом им удается оторвать от нее свои взоры. Стараясь сильнее затронуть души своей паствы, они ежедневно рисуют перед ее очами картины того, насколько благоприятны для свободы и общественного порядка религиозные чувства; слушая их, подчас бывает трудно понять, какова же основная цель религии — обретение вечного блаженства на том свете или же обеспечение благополучия на этом?
389