НЕМНОГО О РОМАНТИКЕ

НЕМНОГО О РОМАНТИКЕ

На книжной полке ученых появится новая книга «Иероглифические тексты острова Пасхи». Ее страницы будут покрыты знаками рапануйского письма. Эту книгу смогут понять только специалисты. В их среде будут, конечно, и споры и уточнения. Но задача выполнена — тексты подготовлены к прочтению.

Теория помогла отредактировать и прокорректировать непрочитанные тексты. Их осталось только прочесть. Как мы видели, положено начало к прочтению.

Для прочтения нужно знать язык. Ведь в книжках на языках, которые вы не знаете, знаки расположены вразбивку и тоже вполне «подготовлены» к прочтению. Чтобы прочесть их, вы в первую очередь добудете словарь. Неполный, но очень важный словарь рапануйского языка составил английский лингвист Вильям Черчилль.

Но одного словаря мало. Надо понимать и связи между словами. Надо знать грамматику. Грамматику рапануйского языка впервые дал чилийский лингвист Себастьян Энглерт в своей книге «Земля Хоту Матуа». К ней приложен хороший словарь и хрестоматия текстов. В книге по легендам и данным языка и этнографии поэтично и в то же время строго научно изложена история рапануйцев. Автор — тот самый патер Себастьян, о котором с таким добродушным юмором пишет Хейердал.

Книга Энглерта, очень нужная для работы, прислана чилийскими коллегами. Ее привезли в Институт этнографии делегаты VI Всемирного фестиваля молодежи.

Предположим теперь, что текст «говорящего дерева» прочитан. Это еще не значит, что он будет понят. Ведь язык с тех пор, как тексты записаны на дощечках, разумеется, изменился. В легендах, которые рассказывают рапануйцы, прямая речь героев уже непонятна — они говорят на древнем языке.

Встретится в тексте что-нибудь вроде «довлеет дневи злоба его». Как понять, что эта фраза означает «дню довольно его забот»?

Значит, нужно знать историю языка, древний язык, попытаться понять смысл непонятных древних слов, сравнив их со словами других родственных языков, в которых эти слова могут сохраниться. Но ведь полинезийская филология мало изучена. Значит, в ней возможны интересные и важные открытия.

Поэзия, мифология, история островов Полинезии, в том числе и острова Пасхи (пока не прочитано «говорящее дерево»), известны не из письменности, а из записей, сделанных этнографами. Но фольклор других островов не менее, а скорее даже более интересен, да и более богат, чем фольклор острова Пасхи.

На дощечках «говорящего дерева», как рассказали рапануйцы ученым, посетившим остров, записаны гимны богам, легенды, хроники, народные песни. Жители других островов все это сохранили в памяти.

Расшифровка дощечек — это, оказывается, всего лишь одна из задач для полинезийской филологии, которая создается и в нашей стране.

И насколько светлая романтика знаний увлекательнее романтики надуманных тайн.

Как много может найти внимательный непредубежденный исследователь в преданиях фольклора рапануйцев.

Полинезийцы заселяли остров за островом. На своих устойчивых лодочках с балансиром-поплавком, постепенно превратившихся в двойные лодки, вмещавшие десятки человек, они продвигались от острова к острову в течение многих веков.

Острова цветущей Пацифиды, по Макмиллану Брауну, один за другим погружались на дно океана. Полинезийские мифы говорят иное. Рыбаки в океане удили рыбу. Они насаживали на крючки необыкновенную приманку — зеленые ветки или кокосовый орех. И из глубины океана поднимались и застывали на месте рыбы — острова.

Внутри морского круга

Находится замечательная рыба,

Замечательная рыба,

Над которой вздымается радуга,

Стягивающая необъятный океан,—

Это моя страна, —

так пели полинезийцы о своей родине.

Авторы этих чудесных сказок были более правы, чем авторы Пацифиды. Ведь вулканические и коралловые острова действительно поднялись из морских глубин, а рыбаки, уходившие далеко в океан, действительно открывали, осваивали, заселяли, озаряли жизнью земли, на которые до них не ступала нога человека.

На вулканических и коралловых островах не было глины и руды, и полинезийцы утратили искусство обработки металлов, перестали делать глиняные сосуды. Сосуды из оболочек тыквы, из кокосовых орехов, из дерева и даже из раковин возместили первую потерю, а виртуозное владение каменными и другими орудиями — вторую. Не «белые учителя», а сама жизнь учила их и сделала лучшими мореплавателями в мире. У них была своя эпоха великих открытий, когда ладьи разведчиков доплывали, как говорит легенда, до «белых скал» — айсбергов Антарктиды. Обо всем этом прекрасно рассказано в книге Те Ранги Хироа «Мореплаватели солнечного восхода».

Поразительна их поэзия. Как прекрасны ее образы, благородные, исполненные силы и достоинства человека — открывателя и исследователя.

Рукоять моего рулевого весла

Рвется к действию,

Имя моего весла — Кауту-ки-те-ранги.

Оно ведет меня к туманному, неясному горизонту,

К горизонту, который расстилается перед нами,

К горизонту, который вечно убегает,

К горизонту, который вечно надвигается,

К горизонту, который внушает сомнения,

К горизонту, который вселяет ужас.

Читаю этот гимн, и передо мной возникают статуи с острова Пасхи, безглазые исполины. Глаза у них когда-то были. И они, эти исполины и божества, наверное, в сознании островитян и были теми предками, плывшими по океану за черту горизонта. Их и поставили, чтобы они глядели за черту горизонта дальше, чем их живые потомки. И они же были маяками для тех, кто плыл к острову Пасхи на полинезийских суденышках с запада и на индейских плотах с востока. Более того. Они так знамениты, что их мысленно держит перед глазами весь мир. Отовсюду на остров устремлены взгляды исследователей.

Это горизонт с неведомой силой,

Горизонт, за который еще никто не проникал.

Над нами — нависающие небеса,

Под нами — бушующее море.

Впереди — неизведанный путь,

По нему должна плыть наша ладья.

Рассказывать обо всем этом можно без конца. Но пришла пора проститься и с островом Пасхи и с Васильевским островом. Сотрудники группы, склонясь над таблицами, с увлечением разбирают полустертые строки «говорящего дерева». Для них — это повседневная работа. Они не видят в ней никакой экзотики. Это лишь один из скромных участков нашей науки. Неразгаданные тайны повсюду. И только повседневный труд, озаренный ясной целью, может приблизить их решение, за которым открываются все новые и новые неизведанные горизонты.

Ну, а расшифровка? Статью «Говорящее дерево» Ю. В. Кнорозов заключает такими словами: «Дальнейшие успехи в изучении текстов дощечек будут зависеть от усилия ученых разных стран».

1958

Р. S. Прошел год после публикации этого очерка. Я тогда получил свою первую московскую жилплощадь — комнату в бывшем подворье бывшего Зачатьевского монастыря. И вот в коридоре со столами, тазами, шкафами, детьми на трехколесных велосипедах, мужчинами, играющими в шахматы, хозяйками у газовых плиток появился необычный гость, худощавый, невысокого роста, с особенным блеском глаз из глубоких глазниц. Гость держал в руках тяжеленный, битком набитый портфель. Это был Юрий Валентинович Кнорозов. Мебели у нас еще не было. Установили в пустой комнате большой пустой ящик, придвинули к нему ящики поменьше. Гость извлек из портфеля бутылку и колбасу. А потом вынул оттуда же бумажный сверток, внутри которого был фолиант в кожаном переплете.

Гость раскрыл фолиант, и я увидел написанные когда-то пером иероглифы острова Пасхи.

— Это та самая конторская книга из колонии для прокаженных на острове Пасха. Не беспокойтесь, опасности для здоровья в ней нет. Вот знаки, которые написал Томеника. Откуда тетрадь? Мне ее дал почитать Хейердал.

Уж не помню, от кого книга попала к Хейердалу. От этнографа-священника с острова Пасхи патера Энглерта или от немецкого исследователя Барцеля. Частица острова Пасхи с его тайнами, объединившими ученых разных стран, лежала передо мной на покрытым газетой «Правда» ящике, заменявшим стол, рядом с бутылкой «Столичной» и любительской колбасой.

Как тесен мир! И как он просторен!

— Итак, уважаемый коллега, — сказал Кнорозов. — Продолжим наши штудии по острову Пасхи или вернемся к теории коллектива? Сейчас меня особенно занимает теория личности. Помните, мы как-то с вами говорили про «фокусный момент»?