Немного о прошлом

Немного о прошлом

Ночью мы находились на командном пункте. Валентина Степановна сидела за небольшим письменным столом, комиссар полка батальонный комиссар Тюренков и я уселись на старый, с выпиравшими во многих местах пружинами диван. Наш разговор изредка прерывал дежурный по связи докладами о содержании радиограмм экипажей, находившихся в воздухе. Полет проходил успешно. Валентина Степановна попросила меня рассказать о выброске парашютных десантов полком, в котором я служил в начале войны.

— Полк наш стоял тогда под Юхновом, — начал я. — 15 сентября к командному пункту подъехали четыре автомашины. В кузове каждой сидело человек по пятнадцать, все в синих комбинезонах. Из кабины первой полуторки вылез человек среднего роста, тоже в комбинезоне.

— Кто у вас старший? — спросил он стоявших у входа в землянку.

— Вот он, — указывая на меня, сказали летчики, — заместитель начальника штаба полка, а командир сейчас отдыхает.

— Вы можете указать место, где бы я мог разместить своих людей и разгрузить оружие?

Не зная, что за человек стоит передо мной, что за «войско» с ним прибыло, я спросил:

— А кто вы будете?

Он подал мне пакет, на котором было написано: «Секретно. Командиру 1-го тяжелого бомбардировочного авиаполка». Приняв пакет, я сказал:

— Минуточку обождите, — и спустился в землянку.

Мне не хотелось будить полковника Филиппова, он редко находил время для отдыха. Секретные пакеты, как правило, все адресовались на имя командира, но начальнику штаба и мне разрешалось вскрывать такие пакеты, и если они содержали боевое задание, то и отдавать предварительные распоряжения по организации выполнения полученного приказа. Я разорвал конверт и быстро прочитал: «Полку быть в готовности, выделить восемь самолетов ТБ-3 для выброски десантной группы во главе с Г. М. Линьковым, место выброски командир группы укажет на месте. Вылет — 17.9.1941 г.».

Выйдя из землянки, я подошел к Линькову и пригласил его осмотреть местность вокруг нашего лагеря. В 100 метрах среди сосен он облюбовал полянку для временного бивуака десантников.

В полдень 17 сентября в палатке полковника Филиппова шел горячий спор о предстоящей выброске десантной группы Линькова в глубокий тыл противника — на берег озера Домжарицкое, в районе города Лепель, Белорусской ССР. Линьков настаивал, вернее, требовал, чтобы его отряд выбросили в тыл противника восемью самолетами одновременно. Филиппов спросил Линькова, сколько весит десантник с вооружением, чтобы определить, с какой же полезной нагрузкой полетят самолеты на боевое задание. Подсчитав вес 55 человек с оружием и 21 парашютно-десантного мешка, полковник пришел к выводу, что эту группу можно перебросить пятью самолетами ТБ-3.

— Теперь насчет одновременной выброски, — заметил Филиппов. — Так как точка приземления десанта никакими условными знаками не обозначена, а озер в Белоруссии много, летчики ночью, при отсутствии видимости и световых ориентиров, могут ошибиться и разбросать отряд в разных местах.

Поэтому, — продолжал полковник, — предлагаю сначала с одного самолета выбросить небольшую группу с радиостанцией. Приземлившись, пускай даже не в намеченной точке, эта группа свяжется по радио с Москвой, укажет место своего нахождения и в следующую или другую назначенную для вылета ночь выложит условные сигналы из костров. На эти сигналы и будет выброшена основная часть отряда без риска на ошибку.

Линьков не согласился с доводами опытного командира авиационного полка. Он пошел к командиру дивизии и настоял на своем. В ночь на 18 сентября восемь самолетов в темень вылетели искать озеро Домжарицкое. В то время радиосвязи между самолетами, находящимися в воздухе, еще не было. К тому же погода в ночь вылета была плохая, на маршруте встретилась сплошная низкая облачность, дождь, и ни один экипаж не вышел к назначенному месту. Три самолета выбросили десантников в разных районах, два возвратились на свой аэродром с парашютистами, три с задания не вернулись. Сам Линьков, выпрыгнув далеко от намеченного места, три месяца, рискуя попасть в руки врага, скитался по белорусской земле в поисках хотя бы одного человека из отряда, которым он так уверенно готовился командовать. Оправданием всей этой трагедии служило лишь то, что командир отряда и его люди с нетерпением рвались мстить оккупантам.

Забегая вперед, скажу, что спор между Филипповым и Линьковым о методе выброски партизанских групп в тыл противника пришлось закончить мне много лет спустя. С Героем Советского Союза писателем Г. Линьковым мы встретились на литературном вечере в офицерском клубе под Москвой. Я прочитал ему из его же книги «Война в тылу врага» несколько выдержек, в которых автор обрушился на летчиков за неудачную выброску его десантного отряда. Линьков все еще считал себя правым, но мне удалось доказать бывшему партизанскому «бате», что причиной неудачи, которая постигла отряд, является в первую очередь тогдашняя неопытность в выброске ночного десанта.

— Да, — сказал он, — если бы мы думали тогда так же, как сейчас, многое бы делали по-другому…

— А что касается растерянности, которую приписали летчикам, так это вы просто выдумали, — не унимался я. — Полк и его командир имели к тому времени уже богатый боевой опыт.

— Выдумывать писателю не возбраняется, — шуткой ответил Линьков, но в тоне его голоса я почувствовал, что при следующей встрече он покажет мне переизданную книгу с поправками. Но встретиться нам больше не пришлось. Нелепый случай оборвал его жизнь год тому назад.

…За стеной радисты прощупывали эфир, ловили каждый сигнал с воздушных кораблей. Все экипажи выполнили задание и под покровом ночи благополучно возвращались домой. Гризодубова, выслушав очередное донесение, вышла из-за стола, энергично прошлась по комнате, затем взяла стул и подсела ближе к нашему дивану с выпирающими пружинами.

— Да-а, печальный опыт, — заметила она. — Печальный и поучительный. А вам, начальник штаба, лично не приходилось летать в тыл противника? Приходилось? Так чего же молчите? Рассказывайте.

Я на минуту задумался; о чем, собственно говоря, рассказывать? Вспомнился тяжелый воздушный бой наших четырехмоторных ТБ-3 с немецкими истребителями Ме-109.

— Это было в июле сорок первого, — заговорил я. — 10 самолетов ТБ-3 вылетели днем в район Гомеля выбросить боеприпасы воинской части, действующей в тылу противника. Площадку нашли без труда на открытой местности. На ней были выложены все необходимые для аэродрома знаки. Нам это сразу бросилось в глаза. Нетрудно догадаться, что противник взял эту площадку под наблюдение. Так оно и вышло. Только начали сбрасывать груз, появилась группа фашистских истребителей, Наши самолеты, снизившись до 50 метров, стали в круг. Стрелки, не жалея патронов, отбивали атаки. Один наш самолет «мессершмитты» все же подбили. Вскоре, израсходовав боеприпасы, истребители врага вышли из боя. Кстати, и у нас не осталось патронов. Командир приказал выбросить груз и возвращаться на свой аэродром.

Через час мы сидели в землянке командного пункта. Командир провел разбор полетов, на котором пришли к выводу, что потеряли самолет по двум причинам. Главная — дневные условия полета на бомбардировщиках устаревшей конструкции. Вторая, но не второстепенная причина, — отсутствие маскировки площадки.

— По-моему, — вставил комиссар Тюренков, — в первые же дни войны всем было ясно, что на ТБ-3 можно летать на боевые задания только ночью.

— Видимо, не всем, — ответила за меня Валентина Степановна. — Продолжайте, начальник штаба.

Мне казалось, что я уже отклонился от главной темы разговора, но меня слушали, то ли чтобы скоротать время до посадки самолетов, а может, и в самом деле это было им интересно. Во всяком случае, не мог же я не сказать, что с августа 1941 года полеты ТБ-3 в тыл противника на выброску десантных и разведывательных групп проводились более организованно, ночью, на сигналы. Что небольшие группы будущих разведчиков и партизан, а также уполномоченных ЦК КП(б) Белоруссии готовил к выброске начальник парашютно-десантной службы ВВС Западного фронта капитан Иван Корнеевич Старчак. Это был настоящий трудяга. Он неоднократно показывал пример своим ученикам, как нужно покидать самолет ночью. Только за август было заброшено в тыл фашистских войск 164 парашютиста.

Люди, которых готовил капитан Старчак, жили лагерем в лесу недалеко от аэродрома, в районе Юхнова. Случилось так, что о прорыве фашистских войск на Московском направлении узнали мы в Юхнове, когда на аэродроме появились мотоциклисты противника. Большинство экипажей прилетело с боевого задания и находилось у своих самолетов. Быстро запустив моторы, летчики под обстрелом автоматчиков взлетели. На земле остались два самолета, захваченные фашистами.

Ученики капитана Старчака узнали о случившемся от прибежавшего к ним борттехника Кравцова. Они бросились к аэродрому и перебили фашистских мотоциклистов. Кравцов запустил на одном из самолетов все четыре мотора, но лететь было некому. Летчик этого самолета лейтенант Макогонов ушел в лес. Фашисты снова стали наседать, на аэродроме рвались снаряды немецких танков. В это время к самолету подбежал паренек-парашютист и спросил, почему не взлетает.

— Некому, — ответил борттехник. — Я сейчас подожгу его, чтобы не достался фашистам.

— Слушай, друг, я учился летать на легких самолетах, надеюсь, и на тяжелом смогу. — Парашютист говорил так уверенно, что борттехник сразу же согласился.

И вот за штурвал тяжелого четырехмоторного воздушного корабля сел парашютист. Он, как заправский летчик, произвел взлет из-под носа фашистских танков, входивших в это время на аэродром.

Через два часа этот самолет совершил посадку на Тушинском аэродроме в Москве. Летчик, не сказав, кто он, покинул аэродром и убыл на фронт, где находились его товарищи.

Прошло около месяца, прежде чем мы узнали, кто спас самолет. Им оказался инструктор парашютной службы старший лейтенант Петр Павлович Балашов. Он действительно учился в школе легкомоторной авиации, а в войну под руководством капитана Старчака обучал будущих партизан прыжкам с парашютом. По ходатайству своего начальника старший лейтенант Балашов был направлен в авиачасть и сражался с фашистами на штурмовике, стал командиром эскадрильи. Этот беззаветной храбрости человек погиб в бою…

Я умолк, понимая, что опыт по выброске воздушных десантов и боеприпасов в тыл противника у нас еще небольшой. Меня ободрила Валентина Степановна:

— Я же вам говорила, что у каждого из нас и у наших летчиков есть уже опыт, а это половина дела. Полк будет успешно выполнять задания.

Не рассказал я тогда Гризодубовой о полковнике Филиппове.

Война — это не шахматная игра. Командир не может после проигрыша боя объявить себя больным и отказаться от встречи с противником хотя бы на один день. Хороший военачальник после случайного поражения становится дороже семи небитых, потому что он стал опытнее и не даст противнику провести себя одним и тем же приемом дважды.

Таким был и полковник Филиппов. К концу 1941 года в его полку все пошло хорошо. И вдруг тот же командир дивизии, который дал согласие Линькову выбросить отряд в одну ночь сразу, приказал Филиппову доставить роту парашютистов за линию фронта, в точку, тоже не обозначенную световыми сигналами…

Двенадцать воздушных кораблей ТБ-3 были готовы к вылету. Вечером плотный туман окутал землю. В десяти шагах не видно было ни фонарей, ни костров. Мы в то время сидели в землянке КП полка у прямого провода, соединяющего штаб дивизии с аэродромом. Филиппов позвонил со старта.

— Свяжись с командиром дивизии и доложи от моего имени, что в такую погоду, да еще ночью на самолетах, не оборудованных специальными приборами для пилотирования вслепую, взлетать невозможно. А те, кому удастся благополучно подняться в небо, просто не увидят землю и не найдут место выброски десанта.

— Передайте Филиппову, пусть выпускает самолеты в воздух, — ответил командир дивизии.

— Это невозможно при такой погоде, — передал я ответ Филиппова.

— Десант выбрасывается по приказанию генерала Жукова. Я отменить не могу.

— А вы не отменяйте, а доложите генералу, что в такую погоду воздушный десант бросать бессмысленно, — отвечал Филиппов.

— Что мне голову надоело носить? Хватит разговаривать, взлетайте! — приказал старший командир.

Филиппов выбрал четырех самых опытных летчиков, вызвал их на старт, сказал напутственное слово, что они должны выполнить приказ командования фронта с честью. Летчики покачали головами, но беспрекословно сели в самолеты. Со стоянок рулили в сопровождении десяти техников с фонарями. При взлете в тумане некоторые самолеты намного уклонились в сторону, но все же благополучно оторвались от земли и ушли в неизвестность. Как и предполагал командир полка, место выброски десантников экипажи не нашли, даже линии фронта не обнаружили. Самолеты все возвратились в район своего аэродрома. Он по-прежнему был закрыт туманом. Проблуждав целую ночь в воздухе, летчики посадили самолеты в своем глубоком тылу, на полях Горьковской области.

Командира полка арестовали. Спасла его только честность следователя и свидетелей, а справедливый суд оправдал его полностью. Трибунал указал в частном определении, что командир дивизии в создавшейся обстановке должен был действовать иначе.

И вот полковник Филиппов, уже в должности заместителя командира дивизии, снова встретился на боевой тропе с заданием по выброске воздушного десанта — партизан. Он понимал трудности этого дела и потому сказал Гризодубовой, что имел дело с подобным заданием и Верхозин помнит об этом. Но напрасно Филиппов опасался. Он уже сам имел опыт, а подчиненная ему — командир полка Герой Советского Союза Валентина Степановна Гризодубова — как раз тот человек, который не боится трудностей.

…Дежурный доложил, что сел последний самолет. Мы пошли в комнату, где летчики писали боевые донесения. Я не думал тогда, что через 20 лет мне придется перечитывать эти документы. Должен сознаться, дело это нелегкое. Передо мной вставали, как живые, те, кто смертью храбрых пал в бою с фашистами. Я был одним из последних, кому они перед вылетом на задание сказали «до свиданья». Я дал себе слово рассказать об их подвигах советским людям. К этому меня все время толкали и командир полка Валентина Степановна Гризодубова, и однополчане, оставшиеся в живых…