ВИТЯ, ФИТЮЛЬКА И ЛАСТИК
ВИТЯ, ФИТЮЛЬКА И ЛАСТИК
Однажды Витя взял бумагу и карандаш и нарисовал человечка: голова кружком, глаза точками, нос запятой, рот закорючкой, живот огурцом, руки и ноги как спички. И вдруг —
— Здравствуйте! — пискнул человечек. — Меня зовут Фитюлька. А вас как?
— А меня Витя, — ответил удивленный мальчик.
— Простите, я не расслышал, — сказал человечек. — Если это вас не затруднит, нарисуйте мне, пожалуйста, уши.
— Конечно, не затруднит! — закричал Витя и быстро нарисовал человечку уши.
— Чрезвычайно вам признателен! — обрадовался Фитюлька. — Слышимость отличная. Только одно ухо вы мне поместили как раз посередине щеки. Впрочем, если так надо, я не возражаю.
— Нет, не надо, — сказал Витя. — Ну-ка, Ластик, помогай!
Ластик потер Фитюльке ухо, и оно пропало. А Витя нарисовал новое. Там, где надо.
— Хочешь, я тебе нос сотру? — предложил Ластик.
— Благодарю за внимание, — ответил вежливый Фитюлька. — Но лучше потрите мне другую щеку. Бумага, понимаете ли, бела, как снег, и я, с вашего позволения, мерзну.
— Как это — с нашего позволения? — удивился Витя и нарисовал Фитюльке теплую шапку-ушанку, шубу, валенки, бороду, чтобы не мерзли щеки.
— Ну как? — спросил мальчик. — Согрелся?
— Спасибо, внучек! — сказал Фитюлька басом. — Уважил старика. Уж теперь-то я зимушку перезимую.
— Минуточку! — сказал Витя. — Сейчас наступит лето.
Синим карандашом он нарисовал небо, зеленым — траву и деревья, а желтым — яркое-яркое солнце.
— Ну как? Хорошо? — спросил он Фитюльку.
— Оно бы и хорошо, — вздохнул бородатый Фитюлька. — Однако упарился я, как в бане, хоть бы шубейку скинуть.
— Простите, дедушка! — прошептал Витя. — Ну-ка, Ластик, помогай!
Ластик потер шапку — не стало шапки, потер шубу и валенки — не стало ни шубы, ни валенок.
Витя поправил рисунок, нарисовал Фитюльке трусики и глазам своим не поверил.
— В трусах, а с такой длиннющей бородой! Так не бывает. Ну-ка, Ластик, помогай!
Ластик мигом сбрил Фитюльке бороду, и человечек помолодел.
— Эй, Витька, давай играть в футбол! — закричал Фитюлька. — Нарисуй мне мяч!
Витя нарисовал Фитюльке замечательный футбольный мяч.
— А теперь давай играть! — предложил Фитюлька.
— Как же я буду с тобой играть? — задумался Витя. — Ты нарисованный, мяч тоже нарисованный. Знаешь что? Ты пока один потренируйся. А я пойду во двор, с ребятами поиграю. Не скучай!
И ушел… Фитюльке стало так невыносимо скучно, что даже Ластик его пожалел:
— Ладно уж, давай я с тобой поиграю.
— Давай! — обрадовался Фитюлька. — Держи мяч! Пасуй!
Ластик ударил по мячу. Раз! Половинки мяча как не было — стерлась! Еще раз! Совсем ничего не осталось!
— Отдай мяч! — захныкал Фитюлька. — Отда-а-ай!
— Как же я его отдам? — удивился Ластик. — Его же больше нет. Нельзя отдать то, чего нет.
— Ладно, ладно, — ворчал Фитюлька. — Я все Вите скажу.
— А вот и не скажешь, — разозлился Ластик. — Потому что я тебе рот сотру. Терпеть не могу, когда хнычут и ябедничают!
— Не на-а-а…
Вот и все, что успел крикнуть Фитюлька. Был у него рот — стало пустое место. Теперь он мог только шмыгать носом и всхлипывать. Из глаз у него выкатились две огромные слезы.
— Ах ты плакса! Ах ты ябеда! — сердился Ластик. — Захочу и всего тебя сотру в порошок. Только бумаги жалко.
Вернулся Витя.
— Что тут произошло? Где мяч? Эй, Фитюлька, куда ты дел мяч? Чего ж ты молчишь? У тебя рта нет, что ли?
Мальчик посмотрел на Фитюльку и увидел, что у того и вправду вместо рта пустое место.
— Эй, Ластик, что тут без меня произошло? Я тебя русским языком спрашиваю, отвечай!
«В самом деле русским языком, — подумал Ластик. — Если бы он спрашивал меня по-немецки, я бы его, пожалуй, не понял».
— Это все твои штучки, Ластик, — догадался Витя. — Сколько раз я просил тебя не трогать рисунок! Полезай в пенал!
Ластик послушно лег в пенал: принялся считать, сколько раз его просили не трогать рисунок, сбился и начал считать сначала. И вдруг он услышал знакомый голос:
— Ну-ка, Ластик, помогай! Нужно Фитюльке слезы утереть!
Ластик выскочил из пенала и ахнул: рядом с Фитюлькой была целая футбольная команда. А чуть пониже солнца летал новенький мяч.
— Замечательный рисунок! — восхитился Ластик и весело взялся за дело.
1958