Мы снова учимся

Мы снова учимся

Перед отъездом в Германию учитель, занимавшийся со мной языком, сказал: «Помните: чтобы научиться говорить, необходимо перебороть себя и сломить робость. Советую вам, как только переедете границу, немедленно начинайте говорить. По всей видимости, вас не будут понимать, может быть, будут смеяться, не обращайте на это внимания, говорите и старайтесь понять то, что будут говорить вам. Только при этих условиях вы сможете быстро овладеть разговорной речью».

Этот совет я запомнил на всю жизнь.

По дороге из Москвы до Берлина мне не представилось ни одного случая для разговора. В моем купе ехала группа советских артистов, они направлялись на гастроли в Берлин. Один из артистов, уже пожилой человек, бывал в Берлине еще в дореволюционное время и мог немного объясниться по-немецки. С его помощью мы и отвечали на несложные вопросы, задаваемые нам при пересечении польско-немецкой границы у станции Стенч.

Утром, когда мы прибыли в Берлин, я распрощался со своими попутчиками и, решив здесь же, на вокзале, позавтракать, смело направился в буфет. Заняв место за столиком и используя знания, полученные из учебника немецкого языка Глезера и Петцольда, я смело произнес:

— Geben Sie mir bitte eine Portion Schinken und ein Glass Tee[5].

Когда я кончил выговаривать эту фразу, у меня захватило дух, а в голове промелькнуло — вероятно, официант ничего не понял.

Но, к моему глубокому изумлению, он ответил:

— Wir haben keine Gl?ser, aber Schalon[6].

Я понял все, что сказал официант, но не знал, что такое Schale?[7]

«У нас нет стаканов, — думал я, — а шале? Что же это такое?» Официант вопросительно смотрел на меня.

«Заказать бутылку пива? — подумал я, — Ведь немцы пьют пиво». Но я за всю свою жизнь только один раз пил пиво, и оно мне не поправилось. Кроме того, я совершенно не знал немецкого пива, может быть, оно крепкое и можно захмелеть. Как же быть?

И наконец я выпалил:

— Dann ich werde nicht trinken[8].

Я увидел изумление на лице официанта. Он пожал плечами и отошел от странного посетителя, который пьет чай только из стаканов и отказывается пить из чашек.

После соленой ветчины, которую мне принес официант, мне очень хотелось лить. Но я терпел.

Перед отъездом из Москвы я получил письмо от Тевосяна. Он извещал меня о том, что договорился со своей квартирной хозяйкой и мне можно будет остановиться и той же самой квартире, где устроился и он. Поэтому, когда я прибыл в Эссен, то направился по адресу, полученному от Тевосяна. Он снимал комнату у бывшего мастера цеха огнеупорных материалов крупповского завода. Старик умер, вдова с детьми жила на пенсии и была, конечно, заинтересована в том, чтобы сдавать часть комнат своей большой квартиры.

Я приехал в воскресенье и застал Тевосяна дома. Рассказав ему последние московские новости, я стал расспрашивать, как проходит у него практика и что интересного на крупповском заводе.

— Сам процесс производства стали не представляет большого интереса. У нас технология ведения плавки поставлена лучше, мы грамотно подходим к этому процессу. А вот разливка стали у них организована очень хорошо. Поэтому я решил изучать разливку.

Тевосян, проработавший два месяца до моего приезда на завод, собрал уже обильный фактический материал по разливке различных марок качественной стали.

— В сталеплавильном цехе, где сейчас нахожусь, — рассказал он мне, — производится очень большое количество самых разнообразных марок стали, разливают их в изложницы различной формы, а слитки отливают различного веса. Из этого цеха стальные слитки поступают и в прокатные цеха, и в кузнечные. Так что учиться есть чему. Что я успел установить, так это то, что для каждого состава стали на заводе выработана определенная скорость заполнения изложниц жидким металлом. Они с определенной скоростью заполняют изложницу и очень медленно — прибыльную наставку. Это ведет к тому, что поверхность стальных слитков у них чистая, а усадочная раковина очень небольшая. Поэтому отходы стали составляют незначительную величину.

Надо иметь в виду также, что стенки изложниц на заводе смазываются специальным лаком и при определенной температуре, слой лака на поверхность наносится небольшой, и когда лак выгорает, то образуется очень мало продуктов сгорания. Это позволяет получать металл без газовых включений. Я попытался систематизировать весь материал по разливке и установить зависимость скорости разливки от химического состава стали и развеса слитков.

— Вот посмотри, — и Тевосян стал развертывать одну диаграмму за другой, составленные им с исключительной тщательностью. Большое количество нанесенных на диаграммах точек свидетельствовало об огромной кропотливой работе, проделанной им в сталелитейном цехе завода.

— А как у тебя с языком? — спросил я ею.

— С языком? — и он улыбнулся. — Ведь я работаю в бригаде на литейной канаве. Если не знать языка, то не поймешь, что кричит крановщик, и он может или ударить крюком крана или опустить изложницу на ногу. Первый месяц трудно было, теперь ничего, лучше стал понимать, и меня понимают. Но приходится каждый день заниматься, без этого нельзя. Я тебе советую первые два-три дня осмотреться, познакомиться с мастерами, а затем приступать к работе. Начинай работу в дневной смене, с восьми часов утра.

Тевосян осмотрел меня с ног до головы и сказал:

— Первое, что тебе нужно будет сделать, — это купить костюм.

Перебивая его, я сказал:

— Я в этом буду ходить в цех.

Он еще раз посмотрел и сказал:

— Нет, тебе надо купить два костюма — в одном ты будешь работать в цехе, а второй должен быть выходным.

— Я хочу купить тетради для ведения записей, — сказал я Тевосяну. — Ты не знаешь, где их можно приобрести?

— За углом на следующей улице есть небольшой магазинчик, — сказал Тевосян, — там можно купить тетради и карандаши и вообще любые канцелярские принадлежности. Помочь тебе или сам справишься?

— Ну, тетради-то купить я сумею и без посторонней помощи, — уверенно ответил я и отправился в лавчонку. По совету Тевосяна я сказал не «Ich will», a «Ich m?chte»[9]. (Это звучит более вежливо).

На произнесенную мною фразу: «Ich m?chte ein Heft haben»[10], — полная пожилая женщина, хозяйка лавчонки, протягивая мне коробку скрепок для бумаги, сказала:

— Genug oder gr?sser?[11]

Я ничего не понимал. Как будто бы я сказал все правильно. Мне нужна тетрадь, почему же она предлагает скрепки?

Совсем растерявшись, я ответил:

— Genug[12].

Когда я вернулся, Тевосян спросил:

— Ну-ка покажи, какую тетрадь купил?

Я показал ему коробку скрепок.

— А зачем тебе скрепки?

— Мне они совершенно не нужны, но продавщица почему-то дала скрепки вместо тетради.

— Как ты сказал?

Я повторил фразу, произнесенную в лавчонке. Все как будто правильно, почему же она дала скрепки?

Только позднее я понял, что хозяйке, видимо, послышалось не Heft, a Haft.

…Прошло три месяца. Каждый день мы ходили с Тевосяном на завод. Вставали в семь часов утра, быстро съедали свой скромный завтрак — пару бутербродов, выпивали по стакану чаю и направлялись в сталеплавильный цех.

В квартире, где мы жили с Тевосяном, у нас были смежные комнаты, соединенные дверью, по обеим сторонам которой стояли наши кровати. Как-то ночью я услышал голос Тевосяна:

— Ты не спишь?

Нет.

— Я хочу зайти к тебе. — Он вошел взволнованный и бледный.

— Мне кажется, что все, что я наносил на диаграммы по разливке стали, ерунда. Совсем другие соображения кладутся ими в основу процесса разливки. Я уже давно замечаю, что, когда изложница заполняется металлом, мастер обязательно заглядывает в нее и даже не один раз. Правда, он включает секундомер и отмечает время заполнения изложницы. Но мне кажется, что они руководствуются чем-то другим, а не временем. Сегодня я разговаривал с одним из мастеров — Борхардом. Он обещал мне завтра рассказать кое-что. Если хочешь, пойдем к нему вместе.

Я взглянул на часы, было два часа ночи. Желание раскрыть крупповский метод разливки стали не давало Тевосяну покоя.

На следующий день утром мы направились к Борхарду, опытному мастеру, всю свою жизнь проработавшему в этом цехе. Он стоял у печи, на которой только что была закопчена плавка. Ковш с жидким металлом был подан на канаву для разливки. Когда струя жидкого металла полилась в изложницу, Борхард, приложив к глазам темно-зеленое стекло, заглянул в нее.

Тевосян спросил Борхарда, за чем он наблюдает, заглядывая в изложницу.

— Прежде чем объяснить вам, за чем я наблюдаю, я хотел бы вам кое-что рассказать.

Он отвел нас от канавы и стал объяснять:

— Когда заполнение изложницы проводится медленно, тогда лак, которым смазываются стенки изложницы, успеет выгореть до того, как к этой поверхности приблизится жидкий металл. В этом случае металл будет приставать к стенкам изложницы, «мазать» их и вся поверхность слитка в этом случае будет в складках, морщинах. Слитки с такой поверхностью нельзя пускать в прокатку, их поверхность должна быть предварительно очищена. А что произойдет, если скорость заполнения изложницы будет очень быстрой? В этом случае жидкий металл будет заполнять изложницу настолько быстро, что лак не успеет выгореть. Под слоем жидкого металла лак начнет вскипать. Часть газообразных продуктов не сможет пробиться через толщу жидкого металла и останется в слитке в форме газовых пузырьков, или, как их называют, «подкорковых» газовых включений.

Вот я и наблюдаю, что же происходит у стенки изложницы, «мажет» металл стенки или же он «кипит», то есть из него выделяются пузырьки газа. В первом случае я увеличиваю скорость разливки, во втором случае я снижаю ее, то есть направляю в изложницу большую или меньшую струю металла.

Одним словом, необходимо следить за поведением металла у стенки изложницы. В этом все дело.

— А почему вы всегда смотрите на секундомер? — спросили мы Борхарда почти в один голос.

Он улыбнулся и сказал:

— Это совершенно для других целен. Я просто собираю сведения о времени заполнения слитков различного развеса с тем, чтобы знать, сколько можно отлить слитков, не заморозив сталь в ковше. Это не имеет никакого отношения к самой технологии разливки. Ну, а теперь мы можем посмотреть на то, о чем я вам говорил.

Мы подошли к литейной канаве. Борхард попросил мастера по разливке передать ему ручку стопорного механизма, регулирующего скорость подачи из ковша жидкого металла. Мы вынули темно-зеленые стекла, такие же, как у Борхарда, и стали наблюдать.

— Вот смотрите, я снижаю скорость разливки.

Уровень металла стал подниматься медленнее. Но нам было ясно видно, что его движение у стенок как бы задерживалось. К стенкам изложниц устремлялись пленочки окислов.

— А вот теперь я увеличу подачу металла, — сказал Борхард.

Он нажал на ручку стопорного механизма. Металл стал подниматься быстрее, и мы отчетливо увидели бурление у стенки изложницы.

— Видите, вначале скорость была очень низкая, а затем я ее увеличил. И то и другое плохо. Нужно держаться между двумя этими положениями. Вот и все.

Это для нас был урок, преподанный нам хорошо разбирающимся в технологии производства мастером.

После разговора с Борхардом мы много дней сами наблюдали за разливкой и в конце концов постигли эту премудрость.

Возвратившись в тот день из цеха, Тевосян сказал:

— Вот видишь, как легко можно попасть впросак, не зная идеи, которая заложена в основу технологии. Можно собрать бесчисленное количество фактических материалов, но не уметь ими воспользоваться. Нам надо пересмотреть также и наше отношение к самой технологии плавки, может быть, и здесь, мы что-то недооцениваем и упускаем.

Через восемь лет, когда Тевосян был уже наркомом судостроительной промышленности, мне пришлось как-то вместо с ним поехать в Мариуполь, на металлургический завод имени Ильича, входивший в то время в состав Наркомата судостроительной промышленности. Большой группой вместе с директором завода, главным инженером и секретарем партийной организации мы вошли в мартеновский цех. Как раз в это время разливалась сталь. Тевосян подошел к мастеру по разливке, взял у него темно-синее стекло, заглянул в изложницу и сказал:

— У вас очень маленькая скорость разливки, слитки будут иметь шероховатую поверхность. Надо несколько увеличить скорость.

Затем спросил:

— Когда вы ведете разливку, на что обращаете внимание?

Мастер, видать, был задет за живое этим вмешательством пришедшего в цех незнакомого ему человека и с резкостью ответил:

— Не первый год разливкой занимаюсь. Чего в изложницу-то смотреть! Сталь, она сталь и есть. Какой ее в печах сварили, такой она и будет.

Тевосян стал ему объяснять, какие процессы происходят при разливке стали. Потом взял ручку стопорного механизма и, меняя скорость, стал практически показывать, что происходит у стенки изложницы.

Свои наблюдения по разливке стали Тевосян изложил в тоненькой книжечке, которая долго являлась основным руководством на всех заводах, производящих качественный металл.