Глава I

Глава I

Оказавшись снова в Будапеште, я, не теряя времени, пришел к Шмидту, чтобы выяснить, зачем я ему понадобился. И то, что узнал, меня заинтересовало. Если коротко, он хотел сообщить мне следующее.

В соседнем цирке, название которого я сейчас позабыл, было заявлено о появлении нового силача. Его звали Брайтбарт[13], и номера, на которые он был способен, находились, по мнению многих, на грани чуда. Говорили, что он может рвать цепи, сковывающие руки и грудную клетку. Он мог голыми руками загонять гвозди в толстые доски и делать другие такие же удивительные вещи. Более того, он мог лежать на ложе из острых гвоздей, него плоть оставалась невредимой, хотя на груди его размещался тяжёлый камень, по которому били кузнечными молотами. Ещё — и этот номер больше всего поражал воображение публики — растяжка лошадьми, которых он мог успешно сдерживать, тогда как их погоняли в противоположные стороны. Шмидт очень верил в мои силы — намного больше, чем я сам в то время, — и замысел его был в том, чтобы заявить меня в своем цирке как конкурирующий аттракцион.

Шмидт хорошо помнил, как я удивлял публику, когда он давал мне работу раньше и, естественно, он искал меня, чтобы я помог ему выбраться из трудностей. Они как раз у него были, не сомневайтесь насчет этого. Такое шоу, которое заявил конкурирующий цирк, где выступит этот Брайтбарт, чрезвычайно подкосит его доходы. Герр Шмидт понимал это, как никто другой. Из-за этого он стремился устроить контр-аттракцион и выбрал меня в качестве такого противовеса.

Зигмкнд Барайтбард

Пока Шмидт говорил, я размышлял. Помимо признательности, которую к нему испытывал, возможность снова выступать в его цирке была очень заманчивой, не потому лишь, что он являлся самым щедрым моим работодателем. Она давала мне возможность пойти навстречу собственным наклонностям. И всё-таки нужно было обдумать очень важную вещь. Я только что оправился после тяжелейшей болезни, вы, должно быть, помните, и далеко не испытывал уверенности, что нахожусь в хорошей физической форме, которая требуется для вышеописанной работы. По правде говоря, я был совершенно убеждён, что несмотря на своё чудесное исцеление, нагрузка на мой организм от такого выступления очень скоро даст понять, что я уже не тот, что был когда-то. Мельчайший рецидив болезни, — и я не только перестану быть звездой выступлений, но и сам Шмидт из-за этого пострадает. Да, необходимо было понимать, что мне надо действовать осмотрительно.

Когда Шмидт закончил говорить, я выложил свои соображения, и он согласился с тем, что в любом случае рисковать было бы очень неразумно. Но он нисколько не хотел отказываться от своей идеи. «Почему бы тебе не пожить у меня. — сказал он. — и усиленно тренироваться, чтобы набрать нужную форму? Уверен, ты её хорошо восстановишь. Если нужны деньги на текущие расходы, я тебе с радостью дам их, так как это станет хорошим вложением».

Вера Шмидта в мои силы меня чрезвычайно воодушевила, а его щедрость — растрогала до глубины души. Но у меня не имелось ни желания, ни нужды воспользоваться его предложением одолжить денег, так как на прожитьё меня было достаточно средств на долгое время: ведь мой номер с собачками был доходным. И. горячо поблагодарив его, я ему всё это объяснил. «Ну хорошо, — сказал он, — остановитесь здесь на время тренировок, воспользовавшись моим гостеприимством?» «Да. — ответил я, — так и сделаю. Когда можно начинать?» «Как только захотите приступить к работе», — ответил Шмидт. «Хорошо, — сказал я, — начну всерьёз заниматься завтра утром».

В течение дня я составлял планы. Если вообще собираюсь сделать что-либо путное с этой новой затеей, то должен подготовиться за месяц. Итак, приняв этот срок для своей подготовки как оптимальный, я начал расписывать, как буду работать в это время. Я собирался следовать приблизительно таким направлениям.

Первое, — разрывание цепи на груди и на руках — что, я подозревал, было не более чем трюком. Но ни я, ни Шмидт, как я знал, никогда бы не согласились на пустое трюкачество. Он всегда был непреклонен в этих делах, и правильно делал. «Если это силовой номер, — говаривал он исполнителям этого направления, просящимся на работу, и я это сам не раз слышал, — так это и должен быть силовой номер. Шулерство и приспособления для фокусов должны быть исключены». Именно из-за этих широко известных принципов репутация цирка Шмидта была высока.

Итак, как я начал рассказывать, номера с разрыванием цепей! Имелся только один способ сделать это по-настоящему, и это означало исполнять эти трюки, делая чистое расширение. Это значит, что участвующие мускулы должны быть доведены до соответствующей силы и твёрдости, а значит, начинать подготовку я стану с тонкими цепями. Хвататься сразу за толстые цеди в надежде их порвать при продолжительной растяжке неразумно — не хватит сил... Секрет успеха в таких номерах в постепенном продвижении от одной стадии к другой, жёсткость испытаний увеличивается лишь на едва заметные шаги. Вам об атом скажет любой хороший учитель.

Теперь о гвоздях, которые я должен вгонять в деревянные доски! Ну, с этим номером можно было справиться похожим образом. Сначала тонкая доска, а моя рука защищена кожаной перчаткой, затем доска потолще, затем ещё толще. С лошадьми тоже надо было работать таким же способом.

Сначала я предложил, чтобы их на первых порах заменили людьми, растягивающими меня с двух сторон до тех пор, пока постепенно мог удерживать достаточное их число, равное по силе матёрой ломовой лошади. Лежание на гвоздях вообще меня не заботило. Этот номер был не нов. Я его делал раньше несколько раз. Но нельзя сразу бить молотами по камню, положенному мне на грудь. К этому мне надо было привыкать безотлагательно, сначала с лёгким камнем, затем брать каждый последующий раз более тяжёлый камень.

Для перетягивания каната — как это делают в Англии, судя по многим рассказам — вызвалось много желающих стать моими помощниками, так как другие работники цирка с радостью ассистировали мне под руководством Шмидта. Более увлеченную ватагу ребят, чем те, что выполняли здесь разные работы, трудно было бы сыскать. И так происходило со всеми номерами, для исполнения которых мне нужно было приглашать дополнительных участников. Никаких трудностей у меня в этом отношении не возникало.

Официально псевдоним Самсона был зарегистрирован лишь в 1926 году

Ежедневно я двигался вперед и в конце месяца обнаружил, что правильно определил срок, необходимый для своей артистической подготовки. В каждый из этих дней, конечно же, Шмидт заинтересованно наблюдал за всем, что я пытался сделать, и он был очень доволен тем, что лицезрел. «Ты — парень что надо, — сказал он, воочию наблюдая мой неизменный прогресс. — Это правда, что «Сильнейший человек мира» скоро появится в Будапеште. Но его не будет нигде, кроме как в знаменитом цирке Шмидта. Хозяин очень гордился своим заведением, могу вам сказать. И, конечно же, у него имелись для этого все основания.

Мы долго искали подходящее имя, такое, чтобы говорило само за себя. Сначала Шмидт предложил одно, которое вызвало у меня возражение, затем я сам придумал такое, на которое он отреагировал столь же отрицательно. Затем госпожа Шмидт предложила свой вариант. «Почему бы не назвать его Самсоном? — сказала она. — Самсон был величайшим из силачей, а Александр, конечно же, величайший из всех, кого мы знаем». «Великолепно! — сказал Шмидт, — Что скажешь, Александр?» «Мне всё одно», — ответил я. Итак, решили, что меня следует называть Самсоном.

Теперь, когда всё было на мази, Шмидт развесил по всему городу свои афиши, которые сообщали, что «Самсон — сильнейший человек земли» скоро начнет выступать в его цирке и заявляли от моего имени, что, будучи намного меньше в размерах, чем был по официальным данным, Брайтбарт, я стану делать более мощные номера. Дата, открывающая мои выступления, должен вам сказать, совпадала с намеченным появлением Брайтбарта. И с нарастающим день ото дня волнением я доводил своё выступление до ума.

Наконец решающий день наступил, и, как было заявлено в афишах, я вышел со своим номером. Но представление соперника, которого столь сильно опасался антрепренер Шмидт, так в Будапеште и не состоялось. По той или иной причине Брайтбарт не смог появиться; следовательно, мы оказались предоставлены сами себе и собрали больший урожай, чем предполагалось. В то время было сказано, что Брайтбарт, прослышав, что я здесь — а он знал обо мне так же, как я о нем, — решил не рисковать и поступил соответствующе. Но, думаю, не этим объяснялось его отсутствие. У меня есть все основания полагать, что он не смог появиться потому, что не удалось выправить необходимый паспорт. Гак или иначе, я находился здесь, в Будапеште, делая выходы по нескольку раз в день, собирая публику в двух огромных залах, и получал самое большое жалованье из того, что мне посчастливилось до той поры держать в руках. И Шмидт был доволен, как только может быть доволен человек. Никогда раньше, по его словам, он не имел дело с такой выручкой в течение столь долгого времени. Он не мог нарадоваться на меня и за то время, что я работал с ним, поднимал моё жалование три раза без всяких просьб с моей стороны.

У нас так хорошо получалось, что трудно сказать, как долго бы я оставался там, будь это лишь вопросом простого выбора. Но это, однако, оказалось не так.

Однажды из Франции прибыл интересный посетитель, некий мосье Дебрэ, так его звали, и его приезд изменил весь ход событий. Он представлял, как доложил Шмидту, парижский Новый цирк, и его работа в Будапеште заключалась в поиске и, по возможности, привлечении любых номеров, которые могут оказаться интересными для Весёлого города. И мой номер, по его словам, был как раз таким, который наверняка будет с радостью воспринят его патронами. Может ли антрепренёр Шмидт отпустить меня? И если так, на каких условиях я приму это предложение?

Мы со Шмидтом обсудили этот вопрос. По правде сказать, у меня не было желания покидать его. Как я вам говорил, мы очень хорошо ладили, и моё выступление по-прежнему собирало каждый день переполненные залы. Опять-таки, я считал, хоть и не был связанным каким-либо особым контрактом, что у меня есть моральные обязательства, так как именно Шмидту обязан моим нынешним процветанием. И об этом я ему много говорил.

Но мою точку зрения, хоть и высоко её оценив, он не разделял. «Однажды ты должен будешь уйти от меня. Самсон, — сказал он, — и, хотя мне действительно жаль терять тебя, не хочу, тем не менее, стоять у тебя на пути. Поэтому давай посмотрим, что директор Дебрэ предлагает тебе. Если намного больше, чем ты можешь гарантированно получать здесь, что, скорее всего, так, тогда будь благоразумным и прими его предложение».

Контракт, подписанный А. Зассом с Шарлем Дебрэ 20 мая 1923 г. в Будапеште

Так мы и заявили представителю Нового цирка и нашли, что он уполномочен предложить мне намного больше того, что я зарабатывал прежде, при том что на тот момент жалованье казалось мне огромным. И, как мне посоветовали, я принял его предложение, договорившись поехать в Париж в конце недели. Когда все было утрясено, я написал мисс Китти, дав ей инструкции приехать с собаками, как только она освободится, описав ей все принятые решения.

В Париж я прибыл в 22-й день октября 1923 года и дебютировал, как это предсказывали, с огромным успехом. Но я недолго оставался в Новом цирке, так как скоро понял, что спрос на мои услуги все время растёт, и я, в соответствии с этим, внимательно подписывал контракты. Я не мог позволить связывать себя с каким-то одним местом на слитком долгий срок. Моё жалование, как я понял, возрастало с каждым новым предложением работы. И до тех пор, пока я оставался не связанным контрактами надолго, всегда была перспектива, что оно повысится ещё больше.

Оставив моих собак в Париже с мисс Китти, которая по прибытии не имела никаких трудностей с ангажементом, я последовал в Швейцарию, затем — в Италию, выступая не в цирках, а в залах варьете. Там меня застало ещё одно письмо, которому суждено было иметь важное значение в моей жизни. Это письмо, должен вам сказать, пришло от одного агента мюзик-холла, который работал на меня, некоего Спадони, а смысл этого письма был таков.

Оказалось, что во время моего выступления в Париже его увидел некий господин Митчелл, представитель сэра Освальда Столла, который доложил своему шефу о моём успехе в таких благо приятных тонах, что мне предложили приехать в Англию и выступать там «гвоздём программы» в мюзик-холлах. И зная, что одним из моих заветных желаний было побывать в Англии, Спадони от моего имени принял это предложение. Следовательно, мне надо было отправляться туда почти что немедленно, а все необходимые бумаги и билеты прилагались к письму.