Открою вам свою душу

Открою вам свою душу

Речь генерала Младича, Власеница, 2 декабря 1995 г.

Эта речь командующего Главным штабом АРС генерал-полковника Ратко Младича во Власенице 2 декабря 1995 г. чаще всего вспоминается и пересказывается в сербском народе и среди бойцов АРС.

«Дорогие друзья, уважаемые соратники, дорогие матери наших сыновей! Прежде всего попрошу майора Миленко Евджевича, одного из достойнейших офицеров Дринского корпуса, который в самых тяжелых ситуациях, а их было немало, был главным нервом этого корпуса, доставлял информацию и поддерживал связь — чтобы он прочитал стихи о реке Дрине!»

Майор Евджевич выходит к генералу и читает стихи:

Река Дрина

Жаловалась река Дрина всем течением:

Говорят, что я с давних пор разделяю сербов.

А я всегда теку чисто, берега мне не преграда,

И люблю всех сербов, с обеих сторон.

Что только с сербами не происходит, разве кто знает!

Говорят, что я всегда виновата и постоянно меня исправляют.

А я всем своим течением

Хочу только их объединить!

Генерал Младич внимательно его слушает, благодарит и начинает:

— Эти тяжелые дни я хочу донести и до вас, младшие коллеги офицеры, на таких вот торжественных мероприятиях и случаях. Прежде всего попрошу сюда героинь сербского народа, матерей, которые в этой войне отдали нашему народу по три своих сына: госпожу и мать Любицу Слепчевич, которая нашему народу отдала троих сыновей и мужа. Это вынести, выдержать — подвиг… К счастью, у Любицы осталось еще три сына, так что пожелаем им долгой жизни и счастья!..

Не упрекайте меня, что запинаюсь от волнения… Прошу сюда матерей Милеву Лазаревич и Любинку Симич.

Слева пустая скамья — для матери Кристины Марчеты из Краины, которая жизни троих своих сыновей отдала за наш народ. А судьба захотела, чтобы я в мае 1992 г. прилетел за 20 км отсюда в кипящее жерло. Каждый день до меня доходили все более страшные вести о страданиях нашего народа, наших солдат и офицеров в Боснии и Герцеговине.

Одна из таких трагедий случилась в Каменице, недалеко отсюда. Мусульмане схватили одиннадцатилетнего Слободана, сына Десы и Ильи Стояновичей, когда он вернулся в свое село освободить свою привязанную собаку, и известная Мула Косовка заставила его выкопать себе могилу, и потом резала его по частям и бросала туда… Трагична судьба Богосава Вельовича, шестнадцатилетнего юноши из села Мислова, которого турки из Жепы жарили живьем на вертеле… В том же месяце, в августе, с одного двадцатисемилетнего молодого человека из Горажде живьём содрали кожу на горе Троврх…

Во время операции «Звезда» 1994 г. Йолович был в критическом положении, потому что имел на позициях троих убитых и двенадцать раненых, да и сам был ранен. По радио я его спрашиваю:

— Ты как? Куда ранен?

Он отвечает:

— В ногу.

— Можешь идти?

— Могу.

— Сделай перевязку. Стисни зубы — и вперед! — говорю ему.

Нас подгоняла мысль об ужасной судьбе того сербского парня, с которого живьём содрали кожу на Троврхе.

Трагична и судьба двенадцати краишников в селе Бабичи под горой Удрч, в 1993 г., четверо из которых были мусульманами.

Трагична судьба двенадцати храбрых сынов нашего МВД и МВД Сербии, которые в селе Осат, возле древней крепости Клотевац, отдали свои молодые жизни, защищая сербский народ от врага и давая возможность Дрине течь свободно… как говорит наш майор Евджевич.

Я мог бы еще часами перечислять трагические примеры из этой войны и даже из этого района. Но хочу вам сказать, что наш сербский народ выстоял и в прошлом, и сейчас благодаря этим храбрым людям, которые в это страшное время столкнулись со злом и которые могли и умели больше остальных.

Наш народ остался жить здесь и во всей Республике Сербской в первую очередь благодаря не только собственным силам и упорству, и собственным жертвам, но и благодаря великой, безграничной помощи нашей матери Сербии и Черногории. Несмотря на все разногласия, несмотря на все, что происходило и еще будет происходить, эта помощь неизмерима.

Рядом со мной гибли многие храбрые офицеры и солдаты нашего народа и с одной, и с другой стороны реки Дрины; и в этих первых операциях за Церску, и у Сребреницы, а позже опять у Сребреницы, Жепы и Горажде в нашей борьбе участвовали сотрудники нашего МВД, сотрудники Ужичского корпуса, члены и добровольцы разных партий, всегда следуя примеру героев нашей истории, отдавших жизнь за свой народ, независимо от того, к какой партии принадлежали и какими были их идеологические взгляды.

Неизвестно, какой была бы судьба Подринья, если бы тогдашний народный посланник из Сребреницы, Горан Зекич, не был убит… Пришлось бы сербскому народу так ужасно страдать там?

Я не забуду, что в Скелане храбро погиб Бобан Лазаревич, священник нашей Православной церкви. Так же храбро, как и наш священник в Трново, Неделько Попович.

И да простят меня живые, что я поминаю только мертвых! Живым можно отдать долг, а мертвым ни я, никто уже не отдаст…

Заметное место в трагедии нашего народа заняла и трагическая судьба сербского народа в Горажде, а особенно судьба сербского монастыря Донья-Сопотница, где в старину была напечатана первая в Боснии и Герцеговине книга. Тот сожженный монастырь, как и многие другие; те сербские кладбища, как в селе Ябука и многих других — вдохновили меня 27 апреля 1994 г. в состоянии глубокого личного разочарования и отчаяния стать перед колонной из 200–250 машин, перед генералами и офицерами СООНО. Во главе их колонны был генерал Субиру, один из командиров сил быстрого реагирования (его знал генерал Милошевич), и я надеюсь, мы еще встретимся… Только тогда это не будет исход, как в Горажде.

Было это в три часа ночи. А раньше, 23 или 24 апреля, председатель общины Горажде Гигович попросил меня пойти с ним с объекта Pope, который удален от центра Горажде на 250 300 м, и я вместе с генералом Томичем и двумя моими охранниками оказался самым далеко зашедшим в направлении Горажде бойцом Республики Сербской. Ушел я тогда, зная, что это будет судьбоносно для нашего народа в Горажде, и что мы не сможем отплатить за наши жертвы.

27 апреля я вернулся, прилетев ночью вертолетом, с риском для жизни, как и множество раз, поехал в монастырь Сопотницу и там нашел одного сербского бойца, переодетого в гражданскую одежду… Всего в 20–30 м были мусульмане. Когда они услышали, что я появился, даже не стреляли, просто сбежали.

Тот сербский боец, человек моего возраста, показал мне монастырь и сербское кладбище. Подвел меня к могиле одного сербского мальчика, которого мусульмане убили в 1992 г., а родители похоронили… Теперь его останки были выброшены из могилы и разбросаны по кладбищу… И другие могилы были разворочены, а кости разбросаны…

Сотрудники СООНО удивились, увидев меня, и спросили, что я тут делаю. Я рассказал им историю того монастыря, трагедию сербского народа и трагедию тех разбросанных детских костей. И тогда я спросил того генерала, Сержио де Мелло[98] его звали:

— А что вы, господин, делаете здесь?

Они мне объясняют, что находятся в своей трехкилометровой зоне ответственности.

— Если хотите войти в Горажде, то должны перенести ваш пункт хотя бы на 10 м в сторону Горажде, — отвечаю.

Тот генерал де Мелло — бразилец, работал по гражданским делам в СООНО, действовал умно, отвечает мне, что это невозможно:

— Это входит в ту трехкилометровую зону. Как я это объясню?

— Не знаю, как уж ты будешь считать. Если не знаешь, давай налево или направо через улицу, или вперед-назад, но здесь, где я стою, тут будет наш пункт. К этому меня обязывают кости этого ребенка. И разбросанные сербские кости, которые не сербы разбросали…

Наш пункт был установлен там. И сейчас там находится.

Когда я провожал генерала Роуза, зимой на Яхорине, встал тот Серджо де Мелло и сказал:

— Господин генерал, могу вам сказать, что я весь мир объездил, но не встречал подобного человека. Раньше ни перед кем не мог склонить голову, а перед Вами склоняю, пока жив, потому что Вы мне сказали: «Господин, я тут защищаю не только живых, но и это», показывая на кости того ребенка и разбросанные кости ваших отцов и матерей, там похороненных». Он об этом говорил и в Совете Безопасности. Но то, что они там глухие, меня не трогает. Вот что здесь глухие — это меня беспокоит…

Мы прошли, дорогие мои друзья и соратники, очень сложный и очень трудный путь. Нам грозила опасность страшного междоусобного разделения. И на территории Бирача, и на территории Среднего и Горнего Подринья, как и вообще в сербском народе. К сожалению, эта опасность еще не миновала, но думаю, что в нашем народе достаточно созрело национальное сознание, что мы должны стремиться что-то дать своему народу, а не брать у него последнее! И не важны отдельные люди, всё равно, во власти или вне ее, политические деятели или военные. Важен народ и его судьба, все мы служим этому народу!

Многие в войне злоупотребили тем, чем никак не смели злоупотреблять — доверием народа! Они работали и воевали за себя, не за народ. А когда народ решит подвести итоги, то сделает это очень сурово.

Я всю свою жизнь посвятил не себе, не моей семье, — но своей профессии и своему народу!.. Стремился как офицер и человек и в жизни, и в борьбе, и в мире, и в войне… действовать так, чтобы не было стыдно ни мне, ни моей семье. Но судить об этом вам, и народу, и истории. Я знаю, что все это время оставался верен себе. За счет этого, считаю, я добился успеха на этом тяжком пути, благодаря этой своей уверенности и вере в народ Республики Сербской, Республики Сербская Краина и в сербский народ вообще; благодаря многим известным и неизвестным людям, которые пали в этой борьбе и всем тем, которые остались живы.

Да не осудят меня, что я хочу сказать и следующее: я, как человек и офицер по профессии, принадлежу своему народу. И всякий из нас принадлежит этому народу, независимо от партийной и политической принадлежности. И всем нам задача служить своему народу и в мире, и в войне, ради его процветания и благополучия. Ни в коем случае не сидеть у него на шее и не бодаться как бараны на бревне, а вместо себя народ сталкивать в пропасть. Здесь и до моего приезда, в 1992 г., на защиту своего народа выступили и политические деятели, и интеллектуалы, рабочие и земледельцы. И я сейчас в лице этих женщин передо мной вижу всех наших матерей, дочерей, сестер и жен, которые веками были основой сербского народа и его стойкости, как и в этой тяжелой войне…

Хочу сказать о военных заслугах некоторых живых… думаю, имею на это право. Мне жаль, что сегодня среди нас здесь нет первого командующего Дринским корпусом — генерала Живановича. Он тяжело ранен у села Кукавица. Своей грудью защитил сербских детей и стариков из Горажде, которые под огнем исламских фундаменталистов бежали сломя голову. Его вспомним еще и потому, что он благодаря своей активности, благородству и порядочности был одним из символов, героев Книнского корпуса, оберегая сербский народ в Равни-Котарах, пока мы были там. По моему вызову он прибыл сюда, в Главный штаб, и короткое время был начальником артиллерии, а потом, когда я в самый тяжелый момент решил сформировать Дринский корпус, то поручил ему это сделать.

С тех пор у народа был Дринский корпус, и народная сила опиралась на чьи-то военные плечи в Бираче. Это плечи теперешнего начальника штаба Андрича, в то время майора, сейчас уже генерала, который заслуживает похвал и как офицер, и как боец.

Среди тех плеч были и плечи полковника Крстича, сейчас генерала, которого я сам пригласил по телефону, и он приехал из Косовской Митровицы с должности командира бригады. Он организовал народ в Романии и очень успешно командует 2-м Романийским корпусом. И ему честь и хвала за все, что он сделал для нашего народа и что делает сейчас. Даже будучи тяжело ранен, он во время лечения больше волновался не о своём здоровье, а сможет ли он опять воевать за свой народ. Вы, генерал, выбрали свой шанс, и пока у Вас и у меня есть голова на плечах, Вы будете занимать место в сербской армии и, я надеюсь, в сербской истории!

И еще одни большие, широкие плечи — это плечи полковника Винко Пандуревича! Ты уже стал полковником, Винко, правда? В самом начале войны, будучи командиром Вышеградской бригады, сначала в Вышеграде, потом в Зворнике и на многих полях сражений до Грахово и Дрвара, ты проявил свою храбрость и преданность сербскому народу. И тебе честь и слава!

Я был бы неправ, если бы не упомянул еще одного выдающегося воина и офицера нашей армии, Райко Кушича, командира Рогатичской бригады, который был и остается альфой и омегой мирного сна наших детей на той территории. И тебе честь и слава, Райко!

Мы бы не могли добиться успеха, ни как армия, ни как отдельные люди, если б плечом к плечу с нами не стоял наш народ, если б нас не поддерживала наша власть — неважно, какие недостатки у нее могут быть… И у нас, и у них. Мы остались со своим народом, не дрогнули, когда на Хан-Пиесак, Калиновик, Србинье или Маевицу в несметном количестве посыпались бомбы и ракеты. Мы остались с нашим народом, сознавая, что его не было бы, если бы мы его не защищали.

Я хотел бы вспомнить еще некоторые имена, просто в знак уважения, неважно, как кто перетолкует.

Меня, а значит и любого сербского бойца или мирного жителя, вдохновляет пример полковника Вукоты Вукотича, который в самые тяжелые моменты из Вогошчи поехал в Скелане и стал во главе этого отдельного Скеланского батальона и благодаря братской помощи из Сербии, небольшой помощи нашей власти, да и Десимира, этого нашего доктора, который непонятно по каким причинам перешел Дрину, он сделал много для спасения нашего народа. (Незадолго до издания этой книги тот доктор позвонил мне. Он живет в Ужице. Зовут его Десимир Митрович. — Прим. Л.Б.)

Было бы несправедливо не упомянуть первого начальника штаба Дринского корпуса, генерала Скочаича, который одно время был преподавателем в Командно-штабной Академии, он получил эти должности в момент, когда от них один за другим отказывались многие офицеры Армии Республики Сербской, а он уже был начальником штаба Герцеговинского корпуса.

Большой вклад в боевые действия, особенно в операции «Церска» и «Подринье», внес и генерал Милошевич, в то время начальник оперативно-учебного отдела Дринского корпуса и, благодаря результатам, которых добился и здесь, и до своего прибытия, назначен командиром Сараевского корпуса и вместе с остальными защищал Сараево. А я признаю, что наибольший вклад в это внесли как раз жители и военные из того региона, а также те, кто родом с Романии, Герцеговины и Краины…

Мы народ малый по численности, но великий по духу. У нас были, есть и будут и великие воины, и великие ученые. Никто не сможет нас победить, если мы поймем, что основное слабое звено, по которому и в будущем будут бить наши враги — наша разобщенность. Никогда мы не должны позволять, чтобы из-за чьих-то амбиций дошло до разрыва этого звена. Мы должны создать сербское единство, сербскую национальную программу, православную программу, и на этих основаниях включаться в современные течения…

Была тенденция и в Романии, и в моих родных местах, и в Герцеговине, и в Крайне, и в Подринье, создавать не армию, а паравоенные отряды; не милицию, а парамилицию; не власть, а паравласть. Были, а к сожалению и сейчас есть, отдельные люди, которые так действуют. Между тем и в нашей армии, и в МВД — наши дети, неважно, на восточном или западном берегу реки Дрины. Я не испытываю ревности ни к одной структуре, но нужно знать, что святыня и клятва нашего народа — воин! Не как тюлень у эскимосов, потому что на них никто не нападает. А по нашим землям громыхали крестовые походы, мировые войны и, наконец, эта война. Эта война для нас тяжелее всех других. Тяжелее по разрушениям. Тяжелее по быстроте, с которой разносилась по миру ложная информация, будоража его, из-за чего нас сковали санкциями. К сожалению, этому мы иногда и сами способствовали своим незнанием и неумением, а особенно раздорами. Я вас прошу… — Здесь генерал запнулся, сглотнув, чтобы удержать слезу, и продолжал: — Хочу вам сказать, что я, как человек и как командир, намерен сделать всё, чтобы не допустить раскола среди сербов. И вместе с группой офицеров из Главного штаба, на основании заключения расширенной коллегии Командующего Главным Штабом, состоявшейся 30 и 31 января, я получил задание примирить сербские руководства. Полностью мне это не удалось, но я этого не оставлю, пока не приведу их в один зал, чтобы все сели и разговаривали, чтобы выработали сербскую программу, решили, как нам вместе жить дальше!

Я вас прошу иметь в виду, что я это делаю не ради себя и не только ради будущих поколений, но и ради тех людей, которые с верой в нас, в нашу победу, отдали свои жизни. Я это делаю ради сыновей этой женщины передо мной, а жертвы каждого из нас и раны, какими бы они ни были, несоизмеримы с жертвами и ранами её, матери Марчеты!

Ах, когда-то и я, спросите хотя бы у моей жены, был жизнерадостным человеком. И я умел веселиться. И я умел смеяться. С тех пор как началась война, с тех пор как я впервые увидел страдания сербского народа в селе Драгичи… Здесь и этот малый, капитан Печанац, который видел это со мной… Когда я первый раз увидел заколотого серба Николу Драгича, которого усташи закололи в дверях, и зарезанных его собак и ослов, и исколотую ножом его сноху — с тех пор я смеюсь больше для вида… чтобы иногда развеселить народ. Но мне самому не до смеха.

В это время с нами произошла трагедия. Не знаю, будет ли когда-нибудь в истории еще возможность всем нам стать в единый строй и противостоять врагу. А наш враг — это не только мусульманско-хорватская коалиция, которая есть всего лишь протянутая лапа блока НАТО, но и половина международного сообщества, включая большую часть исламских стран и целый блок германских.

Я прошу вас понять, чтобы быть мудрыми: никто нас не защитит, если нас не защитят наши дети. Я хочу, чтобы за нашим войском стоял народ — с тем, сколько имеет. И пусть будет в первую очередь — матери и отцу погибшего бойца, детям погибшего бойца, раненому бойцу, ну и мирному жителю, ну и бойцу. Мы потерпим, мы в состоянии, можем выдержать! Но не можем вынести неправду, и я больше эту неправду терпеть не стану! К сожалению, меня не послушали, когда нужно было послушать, и оставили миллиарды и в Книне, и в Войниче, Бенковаце, Грахово, Гламоче… да не сосчитать! Мы от денег только из одного такого места обеспечили бы себе боеприпасы и собрались в сербское единство, чтобы не могли они бродить среди нас, как бродили.

Я хочу вам ещё сказать: НЕ БОЙТЕСЬ! Я вот не боюсь, и не могу бояться! Они придут к нам. Спустятся на землю. Легко им говорить, когда по нам грозным оружием били со Средиземного моря! Но пришло время отказаться и от нашей старой догмы, что «в бою побеждает не грозное оружие, в бою побеждает сердце героя»! Мы их героев пока не видели, а вскоре увидим: будут с серьгами в ушах, одурманенные наркотиками и пьяные. Но когда они столкнутся с нашим единством и решительностью, спуску не будет! Мы — на родной земле, поэтому мы сильны, но должны быть еще и едины. Они отнюдь не наивны: будут подкапываться под нас, будут разрушать нас с помощью тех, кого легко подкупить. Этого нельзя допускать. Мы должны хорошенько запомнить: важен народ! Все ради него, не ради себя. Мы — преходящи!

Хочу закончить, провозгласив здравицу за всех. За Вас, Мать, как за родную мать. За мою супругу, первого воина рядом со мной, потому что она мне все время давала силу.

За вас, девушка, тоже тост, но не знаю вашего имени. Встань, чтобы тебя все видели! (Перед изданием этой книги узнаю, что речь идет о Миряне Лубарда Янкович, отличном бойце, военном корреспонденте и авторе трилогии о страданиях сербов в последней войне. — Прим. Л.Б.). Она была одной из нас одиннадцати, среди которых были и я, и полковник Беара, и этот малый, Аврамович, в окружении на Пречком поле 13 июля 1993 г., с двух часов до двадцати часов двадцати минут, пока не подошел Йолович со своими 80 бойцами, а за ним полковник Марко Ковач. Зачем тогда этой молодой особе, медсестре в том батальоне, пришло в голову сфотографироваться или меня сфотографировать, и сейчас не знаю, но мы чуть не погибли все из-за этого ее желания. Но, видимо, Бог нас уберег, вера в наш народ, в идеалы, ради которых живем.

Наконец, скажу вам: вы, солдаты и офицеры, должны понять, что офицер и солдат — зеркало своего народа! С гордостью носите эту военную форму! Не ради вас, вашего величия. Не ради меня. Мой вклад невелик в сравнении с жертвой матери, отдавшей трех сыновей, с жертвой маленького Слободана, который погиб в одиннадцать лет! Ради того замученного на Троврхе бойца или ради тех трех сербских святынь — отрубленных голов на Влашиче. Я вас прошу, молодые священники, поставьте в Сербской православной церкви вопрос, чтобы эти три главы провозгласить сербскими святыми! Я не верю, да простит меня Бог, что все сербские святые были более святы, чем они. Поднимаю эту чашу за славу вашу, за победу нашу!