НАСТУПЛЕНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ. ОСВОБОЖДЕНИЕ. ФИЛЬТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ

НАСТУПЛЕНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ.

ОСВОБОЖДЕНИЕ.

ФИЛЬТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ

Это был февраль или март 1944 года - третья зима моей бродячей жизни после начала войны. Хорошо по­мню, какие радостные чувства, мысли возникали от каж­дой весточки о наступлении Красной Армии. Эти вес­ти подтверждала все более отчетливо доходящая до нас артиллерийская канонада. Однажды днем мы сначала увидели, а потом и услышали сильное волнение в де­ревне Литвиново. Люди бегали, кричали, звали на по­мощь. В этой суматохе мы четко увидели немцев, кото­рые бегали от избы к избе и пытались их поджечь.

Нас в лесу было человек пять-шесть. Не сговари­ваясь, бросились к землянке, где хранились заранее почищенные и заряженные карабины. Схватили и, выскочив на опушку леса, стали стрелять по немцам.

Услышав наши выстрелы, немцы бросили свою затею и пустились бежать подальше от леса и от де­ревни. Жители Литвиново смогли быстро погасить еще небольшие очаги огня и сохранить свое жилье.

Прошло еще несколько дней, и в деревне появи­лись красноармейцы. Мы вышли из леса, встретились с солдатами. Ничего хорошего эти встречи не предве­щали. Узнав, что мы «окруженцы», некоторые из сол­дат пытались в нас стрелять. Но вмешались офицеры и объяснили нам, что нужно идти в военкоматы. Бли­жайший из них был в городе Локня. Я тотчас же от­правился туда. Предварительно те же офицеры забра­ли у нас оружие.

Когда пришел в Локню и нашел здание военкома­та, увидел много таких же солдат-окруженцев. Подо­шла моя очередь, вошел в комнату. Мне показали, к какому столу подойти. Очень симпатичная девушка-лейтенант спросила у меня документы. Ответил, что никаких документов у меня нет. Не поднимая головы, лейтенант спросила фамилию, имя, отчество.

- Портянский Арон, - ответил я.

- Ты еврей? - последовал вопрос.

Услышав положительный ответ, удивленно спро­сила:

- Как же ты остался жив?

Ответить я не мог. Горло сдавил тяжелый обруч. В глазах слезы. Услышал громкую команду: «Сядь!». Я сел на указанный стул. Она стала принимать следу­ющего. После этого обратилась ко мне: «Отчество, год и дата рождения?». Я ответил на этот и другие вопро­сы: где служил, где был, когда началась война, где по­пал в окружение и т.д.

Затем вместе с другими встал в строй. Нас уже было очень много, а к военкомату подходили все но­вые и новые окруженцы.

Потом последовала команда: «Шагом марш!». Пройдя несколько километров, нас остановили у длин­ного двухэтажного здания. Велели зайти в него. Мы оказались в большом пустом помещении. Приказали разместиться на полу, благо в помещении было тепло. Как позже узнали, это был фильтрационный лагерь, где каждый из нас подлежал проверке. Проверка дли­лась несколько месяцев. Нас кормили. Строем выхо­дили на прогулку вокруг здания в сопровождении кон­воиров.

Как-то утром нас выстроили во дворе лагеря в одну шеренгу. Какой-то молодой офицер подходил к каж­дому из стоящих и спрашивал воинское звание. Когда подошел ко мне, я ответил:

- Старший сержант.

- Врешь, - заорал лейтенант. - Ты офицер! - и влепил мне пощечину (вторую в жизни...)

За время нахождения в лагере меня вызвали на доп­рос только один раз. Тоже молодой лейтенант (но дру­гой) предложил мне подробно описать мои данные: имя, отчество, фамилию, месяц, год и место рождения, дату и место призыва в армию, наименование воинских час­тей, в которых проходил службу и место их расположе­ния. Лейтенанта интересовала также и вся моя родос­ловная: имена родителей, дедушек, бабушек, братьев, сестер, места их проживания и занятия; где был в нача­ле войны, где и как попал в окружение, сколько време­ни и где находился на оккупированной территории. Все написанное мною он достаточно внимательно прочел и затем сказал: «И все равно, ты должен был после­днюю пулю пустить себе в лоб...».

На мое замечание: «Зачем, ведь война еще не кончилась, и я смогу еще воевать», - он лишь ехидно улыбнулся. Тогда я не по­нял смысл его улыбки. Позже, вспоминая это, я убедил­ся: он заранее знал мою будущую судьбу. Знал, что мне предстоит стать одним из тех смертников, для которых уже действуют штрафные роты и батальоны. Я же о су­ществовании этих мясорубок тогда еще ничего не знал. В конце беседы я попросил, чтобы в моих документах, которые я должен буду получить, было записано имя, данное мне моими родителями, - Арон. В ответ услы­шал: «Нет, ты находился на оккупированной немцами территории, и мы будем тебя проверять всю твою жизнь. Поэтому быть тебе впредь только Андреем».

Через некоторое время нам разрешили писать письма. Я написал тете (сестре моей мамы) в Москву, так как ничего не знал о судьбе родителей, не пред­ставлял где они находятся. Написал, что жив, а под­робности сообщу позже, когда буду знать, что письмо дошло до адресата. Просил сообщить обо мне роди­телям и написать что-либо о них.

Позже, после окончания войны, в августе 1945 года я был дома в краткосрочном отпуске. Мама рассказа­ла, что за несколько дней до получения телеграммы, что я жив, ей снился сон. Во сне на нее напали пять собак (нас у мамы было пятеро детей).

Когда она рас­сказала об этом своей семье, все хором закричали: «Арончик жив!». Спустя несколько дней, почтальон принес телеграмму, подтверждающую такую разгад­ку маминого сна.

«Сон в руку» - есть такое выражение. В этом убеж­дался многократно. Вот и мне как-то (я еще находил­ся в фильтрационном лагере) приснилось, что вместе со старостой деревни Пахомово - Андреем - нахожусь в глубокой яме. Нас посадили туда немцы. Мы стара­лись выбраться из ямы. Очень долго ничего не полу­чалось. Цеплялись за земляные стены ямы, но удер­жаться не могли: земля рассыпалась в наших руках, и мы падали вниз. Тогда Андрей посадил меня на пле­чи. Поднялся. Я тоже поднялся на его плечах и таким образом смог выбраться из ямы. Затем я нашел длин­ную палку и, опустив ее вниз, очень долго пытался помочь Андрею. Но ничего не получалось. Вдруг раз­дались выстрелы. Раненный в руку, я был окружен немцами. Во сне кричал, и солдаты разбудили меня. Оказалось, я сильно расцарапал руку о железную кро­вать.

Взволнованный судьбою Андрея, написал пись­мо в деревню Пахомово Евдокие Ивановне. Спросил об Андрее. Она написала, что Андрея расстреляли сол­даты Красной Армии, когда узнали, что он был старо­стой. Жаль, очень жаль этого очень доброго человека. Скольких солдат-окруженцев он спас! Как часто он рисковал собственной жизнью, чтобы помочь другим. Никогда не забуду его!

В фильтрационном лагере нас продержали почти три месяца. Кормили, обмундировали, водили в баню, меняли белье. Но никто ничего нам не говорил. Не уп­рекали, не угрожали, не объясняли, что нас ждет. Никто не говорил о нашей вине, о предстоящем наказании.

Через некоторое время нам вручили стрелковое оружие. Как правило, это были карабины и автоматы. За некоторыми из нас были закреплены пулеметы - станковые и ручные. Мне вручили ПТР (противотан­ковое ружье).

Ежедневно обучали разбирать и собирать закреп­ленное оружие, объясняли, как им пользоваться. На стрельбище мы не были ни разу.