КРАСНОЙ АРМИИ ШТЫКИ…

КРАСНОЙ АРМИИ ШТЫКИ…

Отгорело лето 1940 года. В семью Мажоровых пришел долгожданный покой. Отец и муж, Николай Андреевич, был с ними — с Юрой, Аней, Марией Григорьевной. Жизнь стала налаживаться.

По воскресеньям их дворик заполняла музыка. Это повзрослевший Юрий включал радиоприемник, и они слушали то голос Лондона, то Берлина. В семье любили танго в исполнении Петра Лещенко, который давал часовые передачи из Тегерана.

Наступил сентябрь, в техникуме возобновились занятия. Юрий был уже четверокурсником, выпускником. Весной 1941-го предстояло подготовить дипломный проект и защитить его. Однако 25 сентября, неожиданно для всех, почтальон принес повестку из военкомата. Следовало явиться в комиссариат.

Явился. Тут Юрию и объявили — вскоре он будет призван в армию. Откровенно говоря, в душе жила надежда, что ему дадут закончить обучение. Еще семь месяцев, и армия получит дипломированного специалиста. Но, увы, надежды не оправдались. Пусть недоучку, но призовем в срок, по закону.

Юрий спросил, где будет служить? Ему ответили — в пехоте. И добавили: надо запастись теплой одеждой. По всему выходило, что служба его будет проходить где-нибудь на Севере.

Что ж, надо значит надо. На рынке Юрию купили валенки, шапку-ушанку, кто-то из соседей подарил теплые штаны и телогрейку. Мама сшила новую рубашку. Теперь будущий солдат имел вполне достойную экипировку.

А там и вторая повестка подоспела. В ней предписывалось призывнику Юрию Николаевичу Мажорову явиться на сборный пункт военкомата 4 октября.

На работе Юрий быстро взял расчет. Ему посочувствовали, проводили с добрыми напутствиями.

И вот пришло утро 4 октября. В военкомат его провожали всей семьей. На площади перед зданием комиссариата — толпа людей, слышатся смех, плач, шутки, выкрики.

После долгой толчеи, ожидания, подали автомашины. Какой-то военный выкрикивал фамилии, среди которых была и его, Мажорова. Теплые вещи приказали вернуть провожающим. Это показалось странным, ведь призывники считали, что их сегодня же погрузят в теплушки и отправят эшелоном куда-нибудь на Север, или, минимум, в центральную Россию. Но их отправили совсем в другую сторону — не на вокзал, а в центр города. Колонна машин с призывниками миновала сквер Революции, улицу Ленина и свернула на Саперную улицу. Головная машина затормозила перед воротами с красными звездами. Ворота распахнулись, и автомашины въехали во двор. Оказывается, они прибыли к месту службы!

Прозвучала команда «К машине!», призывники спрыгнули на плац, построились и строем зашагали… в столовую. Так впервые Юрий Мажоров попробовал солдатский суп и кашу, одел гимнастерку и накрутил обмотки.

Им выдали ботинки. У всех они оказались черного цвета, а у Мажорова почему-то желтого. Откровенно говоря, он и не обратил на это внимания: что выдали, то и надел.

Командовать молодым пополнением поручили сержанту, или как тогда говорили, младшему командиру Князеву. Сержант был небольшого росточка, круглолицый, с монголоидным разрезом глаз. Между собой «молодежь» быстро прозвала его «японцем».

Взвод новобранцев Князева занял свое место в ротном строю. А вот тут уже командование принял сверхсрочник, старшина Казакевич. Военная форма сидела на нем щеголевато, начищенные до блеска хромовые сапоги подчеркивали его стройную фигуру.

Внимательно оглядев строй роты старшина удивленно уставился на желтые ботинки Мажорова. Подчеркнуто растягивая слова, Казакевич возмущенно спросил:

— Этт… что такое?

И тут же зарычал, словно перед ним был не новобранец, а по меньшей мере отпетый уголовник.

— Два шага вперед! Марш в туалетную! И чтоб через пять минут они были черными!

Юрий бросился в туалет и стал жирно мазать ботинки черным гуталином. А когда возвратился в строй и доложил о выполнении приказа, Казакевич бросил:

— Фамилия?

— Мажоров.

— О-о! Какая музыкальная фамилия! Будешь Мажоров ротным запевалой.

Назначая Юрия запевалой, старшина Казакевич, судя по всему, нисколько не сомневался, что человек с такой фамилией не может не петь. Но приказ есть приказ. К счастью, у Мажорова был и голос, и музыкальный слух, правда, он не любил петь, но, как говорят в армии, не хочешь — заставим, не можешь — научим. И теперь, в свободное время, когда все писали письма, отдыхали, читали, он разучивал строевые песни.

Рота, куда попал Мажоров, оказалась учебной, где готовили радиотелеграфистов для частей особого назначения — ОСНАЗ. В будущем выпускникам этих учебных подразделений предстояло заниматься радиоразведкой. Это означало, что курсанты роты должны были научиться принимать на слух сигналы азбуки Морзе и передавать их, а так же с помощью радиопеленгаторов определять местоположение источников этих радиосигналов.

Командовал учебной ротой старший лейтенант Золотарев. Воинскую часть возглавлял капитан Плошай, который недавно вернулся из Испании. На его гимнастерке красовался боевой орден Красной Звезды.

Впервые, вживую, молодые солдаты увидели своего командира части через месяц после призыва. И это было словно явление Христа народу, ибо и днем и ночью с ними занимались сержант Князев, старшина Казакевич да ротный старший лейтенант Золотарев. Никого другого из командиров они не знали.

Время, когда боец Мажоров начинал службу в армии, было весьма непростым. Только что бесславно закончилась война с белофиннами. Наступало отрезвление. Уцелевшие после жестоких репрессий 1937 — 1938 годов командиры и военачальники начинали осознавать, как далека наша армия от тех победных реалий, что воспевались в бравурных песнях, от идеализированных представлений о ней, которые внушали советскому народу.

Однако мало это понять, трудно перестроить армию. Новый нарком Тимошенко прежде всего взялся за укрепление дисциплины, в приказах стали звучать в общем-то правильные лозунги: «На учениях — как в бою», «Учить тому, что нужно на войне». Но их надо было подкреплять новой техникой, новой тактикой.

Что же происходило на самом деле? Боец Мажоров испытал это на собственной шкуре. Плотный учебный день, который длился с 8 часов утра до 22 часов вечера с перерывом на обед, заканчивался ночной тревогой и марш-броском. После десятикилометровой дистанции, прибыв в район учений, будущие радиоразведчики рыли окопы.

Здесь впервые Юрий узнал, что значит спать на ходу. К сожалению, как показала война, все эти истязания не многого стоили. На фронте требовалось совсем иное, особенно для подразделений ОСНАЗ. Но все это было, а слов, как известно, из песни не выбросишь.

В общем, первый месяц службы ушел на отработку курса молодого бойца — строевая подготовка, отход и подход к начальнику, приветствие, движение в строю.

В походе помогала строевая песня. Кажется, уже нет сил, бойцы бредут, едва волоча ноги, и вдруг звучит команда «Запевай!» Юрий, как ротный запевала, через силу начинает петь, подхватывает взвод, рота, шаг крепнет, спина выпрямляется. И над колонной уже летит задорная мелодия «По долинам и по взгорьям» или «Броня крепка, и танки наши быстры».

На исходе месяца они приняли присягу и получили оружие — винтовки 1898 года конструкции Мосина.

Начались тренировки по сборке и разборке оружия. Драили винтовку, что называется, до умопомрачения. Контроль жесточайший: утром оружие осматривает сержант, в обед — старшина, а вечером — ротный. Командиры не уставали повторять: «Винтовка любит ласку, чистоту и смазку».

Вскоре приступили к занятиям по специальности. Курсантов учили приему на слух. Они сидели в наушниках, а преподаватель передавал на ключе азбуку Морзе. Задача состояла в том, чтобы не считать точки-тире, а запоминать с ходу и записывать букву или цифру. Например «Б» звучала как «та-ти-ти-ти», а «О», как «та-та-та». Цифры по-другому. Семерка — «дай-дай-закурить», двойка — «я на горку шла».

Беда, если кто-то считал про себя точки-тире. Пока передача шла с малой скоростью, они еще могли записать текст. Как только скорость увеличивалась, курсанты уже не успевали вести счет и писать. Пытались, конечно, некоторые подглядывать в тетрадь соседа, но рано или поздно обман вскрывался. Начались отчисления. Отстающих переводили в хозвзвод, в шофера-мотористы, а то и отравляли в другие части.

У Мажорова прием на слух шел хорошо. Вскоре он без труда принимал 120 знаков в минуту. Дальше были занятия на ключе. Через пять месяцев службы он не только успешно принимал «морзянку» на слух, но и передавал на ключе 140, а иногда и 150 знаков в минуту.

В марте 1941 года Юрий ознакомился с новой по тем временам «радиостанцией скоростного бомбардировщика», сокращенно «РСБ». Скоростные бомбардировщики — «СБ» появились у нас в 1939 — 1940 годах, и на них стояли радиостанции. А это был наземный вариант станции. Он разворачивался в палатке.

Получив со склада станцию, боевой расчет курсантов во главе с Мажоровым, проверив комплектность, начал ее расконсервацию и сборку. Установили палатку, развернули антенну. Новый передатчик украшала большая разноцветная шкала. В центре — вращающаяся стрелка.

Станция была достаточно мощной, работала как с микрофоном, так и с передающим ключом Морзе. Она могла функционировать, получая питание и от бензоагрегата, и от аккумуляторных батарей.

Собрав станцию и установив заданную частоту, Мажоров включал ее. В соответствии с расписанием связи он отстучал на ключе позывные и вскоре получил ответ абонента, который находился в Ашхабаде.

Станция РСБ понравилась молодому радиоразведчику, правда, про себя он отметил два недостатка. Во-первых, она не могла работать в дуплескном режиме. То есть при отжатом ключе не было возможности слышать своего корреспондента. А это крайне важно.

Во-вторых, как уже было сказано, станция разворачивалась на земле, в палатке. По нормативу 20 минут на развертывание и 1.5 часа на сборы. В общей сложности считай 2 часа. О какой оперативности могла идти речь? Кроме того, звук от работающего бензоагрегата станции слышался в радиусе до 400 метров. В военное время серьезный демаскирующий признак.

За период обучения курсанты кроме приема и передачи на ключе, работы на РСБ изучили и другую технику. К примеру, пеленгаторы для ведения разведки.

В апреле в роте стали поговаривать о досрочном выпуске курсантов. Не дожидаясь особого приглашения Мажоров и еще несколько его товарищей подали рапорта о досрочной сдаче экзаменов и отправке их на боевую работу. Да, именно на боевую работу, ведь радиоразведка всегда ведет реальный поиск противника.

В конце месяца экзамены были сданы досрочно, и бойцу Юрию Мажорову присвоили звание младшего командира: в петлицах гимнастерки появились два треугольника. Его направили для дальнейшего прохождения службы на пункт радиоразведки, который дислоцировался в районе Троицких лагерей, что в тридцати километрах на восток от Ташкента.

Он собрал свое нехитрое имущество — противогаз, саперную лопатку в чехле, флягу, ранец, с пристегнутой к нему скаткой шинели, плащ-палатку, погрузился с сослуживцами в кузов машины и — прощай школа! Дорога их шла по Пушкинской улице, потом по шоссе Луначарского. За Троицкими лагерями свернули на проселок и через пару километров подъехали к огороженной колючей проволокой территории пункта. За оградой — кирпичный дом, казарма, еще два строения — кухня со столовой и баня.

Командовал пунктом радиотехнической разведки старший лейтенант Иван Иванин, человек весьма мрачного вида, с тяжелым характером.

Подразделением молодых младших командиров руководил лейтенант Бычков. Он был полной противоположностью своему начальнику — спокойный, уравновешенный офицер, сдержанный в чувствах. Он только что окончил военное училище и прибыл в войска.

Младших командиров разместили в казарме. Они сразу почувствовали разницу между службой на пункте и обучением в школе. Здесь все было спокойнее, размереннее, меньше солдафонства, больше терпимости и товарищеского отношения.

Их, как младших командиров, посадили на прием радиограмм, которые отправляла английская колония Сингапур в Великобританию. Позывные этой станции «GWJ». Она передавала пятизначные группы телеграмм по несколько часов. Это были зашифрованные телеграммы пятизначного кода системы «Марканд».

Мажоров и его сослуживцы исписывали толстые тетради сингапурскими шифровками, так и не взяв в толк, зачем это надо. Тексты никто не расшифровывал, и пачки тетрадей пылились в сейфе. Когда началась война и пункт покидал место постоянной дислокации, Юрий своими руками сжигал результаты их труда.

Пункты радиоразведки располагались друг от друга на достаточно большом расстоянии и только с началом войны были сведены в отдельный 490-й дивизион ОСНАЗ. Но это случилось, когда гром грянул. А в мирное время, пусть и перед войной, радиосвязь между пунктами изредка поддерживалась в дневное время и только на коротких волнах. Никто не задумывался, а будет ли связь на этих волнах не за тысячи километров, а всего за сотни, и не днем, а ночью, да еще и в северных широтах. Все эти острые вопросы вскоре поставит перед радиоразведчиками война.

Но пока был мир, и по воскресеньям в столовой пункта показывали кинофильмы. Например, «Линия Маннергейма», в кагором много и с пафосом говорилось о том, какую укрепленную крепость взяли наши войска. Однако авторы кинокартины ни словом не обмолвились ни о потерях Красной Армии, ни о просчетах в тактике и боевой подготовке.

Наступил июнь 1941 года. В газетах было опубликовано заявление ТАСС, в котором отмечалось, что в иностранных кругах циркулируют слухи о близкой войне между СССР и Германией. На самом деле это злонамеренная ложь, и у нас с Германией самые добрые отношения. 

Политрук пункта радиоразведки старшина Кошелев посвятил этому заявлению ТАСС целое занятие, на котором доказывал, что Германия наш друг. Потом, по приказу командира старшего лейтенанта Иванкина, в части был проведен митинг в поддержку дружбы и добрососедства с немцами.

Правда, митинг расстроил и Иванкина, и Кошелева, прошел как-то скучно, без огонька. То ли радиоразведчики не очень доверяли своим командирам, то ли не хотели дружить с немцами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.