В дивизии Котовского
В дивизии Котовского
Служить в дивизии Котовского было честью для многих. Но события шли своим чередом, и... попасть под команду Григория Ивановича мне не пришлось.
Спустя неделю после разговора с Примаковым, в самый разгар пасхальных праздников, когда жители села в знак благодарности и за ликвидацию банды Христюка, и за участие полка в полевых работах радушно угощали наших казаков душистыми куличами и жирными окороками, в Гранов явились два командира. Один из них — Павел Беспалов, а другой — чапаевский комбриг Иван Константинович Бубенец, который еще в 1917 году во главе роты лейб-гвардии егерского полка штурмовал Зимний дворец.
Выполняя привезенный ими приказ, я сдал Беспалову полк, а бригаду — Бубенцу (временно мне пришлось замещать комбрига Самойлова, уехавшего в отпуск в далекий Череповец).
Высокий и худой, широкоплечий, с некрасивым, но очень приветливым лицом, Иван Бубенец, принимая от меня бригаду без особых формальностей, предложил мне свою дружбу. Мне импонировали и два ордена Красного Знамени славного комбрига, и его близость к легендарному Чапаеву, и его тесная дружба с Дмитрием и Анной Фурмановыми, с которыми он три года спустя меня познакомил в Москве.
Бывает так, что люди с родственными душами, встретившись на жизненном пути, сразу же, с первого слова, с первого взгляда, сближаются навсегда. Вот такая дружба возникла у нас с Бубенцом там же, в Гранове, но, к сожалению, она продолжалась недолго.
В 1926 году славный комбриг погиб во время воздушной катастрофы под Севастополем. В некрологе, напечатанном тогда в «Правде», Анна Фурманова писала, что крестьянство Самарской губернии и трудовое казачество уральских степей недаром считали Ивана Бубенца своим верным защитником. «Чапаевцы долго будут помнить тебя, дорогой друг» — этими словами заканчивалась статья Анны Фурмановой.
В один из апрельских солнечных дней, простившись с людьми 6-го червонно-казачьего полка, провожаемые Бубенцом до околицы села, мы с Очеретом, покинув Гранов, тронулись в путь на Ильинцы. Там стоял штаб 17-й дивизии, куда мне было предписано явиться.
Мое имущество состояло из подаренного мне Федоренко трофейного Грома, офицерского седла, шашки, парабеллума, фибрового чемодана с одной парой белья. Такое было богатство у всех полковых командиров червонного казачества. Редко кто из нас владел второй, запасной, парой сапог.
С грустью покидал я 6-й полк. Тосковал, невесело понукая пеструю кобылу, и мой спутник Очерет. На передней луке седла в дырявом мешке он вез хрюкавшего всю дорогу поросенка — щедрый дар его грановской любезной.
Ехали мы, то и дело оглядываясь по сторонам и зорко осматривая опушки придорожных лесов, таивших в себе опасность для одиноких путников. Расквартирование целого кавалерийского корпуса в районе Ильинцы — Гайсин не делало еще безопасными дороги. В ту пору немало одиночных бойцов пало от рук петлюровцев.
Конечно, против направленного издали, из какой-нибудь чащи, выстрела мы были бессильны. Возможное появление конных бандитов не страшило: не раз выручали острые клинки и крепкие лошади. В случае нападения хуже пришлось бы жирному, визжавшему всю дорогу поросенку. Но все обошлось благополучно. Наши резвые кони быстро доставили нас в Ильинцы.
Множество проводов на шестах свидетельствовало о наличии в местечке крупного штаба. А обилие всадников, скакавших по пыльным улицам, говорило о том, что командование занято важными делами.
Штаб дивизии мы нашли в двухэтажной каменной школе. Оставив Очерета во дворе, я поднялся наверх, где в одном из бывших классов находился кабинет начальника дивизии.
Не без волнения я постучался. Проверил пояс, одернул гимнастерку, поправил папаху... Услышав ответное «Войдите», потянул на себя дверь.
— Простите, мне нужен начдив, — сказал я, увидев за столом бывшего офицера Соседова, которого я как-то встречал и раньше.
— Начальник дивизии семнадцатой кавалерийской вас слушает, — не без подчеркнутой важности ответил Соседов. — Ступайте, э-э, поближе.
— Где начдив Котовский? — спросил я.
— Котовского уже нет. Что вам угодно? Вас слушает начдив.
Среднего роста, упитанный, с бритой головой и маловыразительным лицом, Соседов отличался крайней заносчивостью. Его самоуверенность не имела границ. В 1920 году, после смотра у Хмельника, перед решительным ударом по белопольскому фронту, он, работник армейской инспекции, на обеде заявил командиру червонного казачества; «Знай, когда тебя убьют, я стану командиром восьмой дивизии», на что Примаков, смеясь, ответил: «Я хорошо знаю, что никогда этому не бывать».
Во всем большом классе находились стол, кресло, десятиверстка на стене и еще один стул, на который Соседов, сам развалившийся в широком кожаном кресле, однако, не пригласил меня сесть.
Я доложил, что прибыл в 17-ю дивизию командовать полком. У Соседова левый глаз неожиданно куда-то закатился, а затем совсем закрылся, зато над правым бровь все больше и больше лезла кверху.
Не знаю, что вызвало такую, пока безмолвную, но вполне красноречивую реакцию. Нужно сознаться, что я не расшаркивался, не ел начальство глазами. Сидевший передо мной в кожаном кресле «авторитет» не вызывал во мне даже видимости священного трепета.
Растягивая слова, перемежая их для солидности этаким «э-э», Соседов, пронизывая меня широко открытым правым глазом, покровительственно спросил:
— Э-э-э, позвольте, э-э-э, вы это, э-э-э, бывший, э-э-э, офицер?
— Нет, — ответил я.
— Позвольте, э-э-э, быть может, унтер-офицер?
— Нет!
Правый, открытый глаз начдива вовсе округлился:
— Позвольте, э-э-э, очевидно, вы вольнопер, пардон, э-э-э, я хотел сказать, вольноопределяющийся.
— Нет, — слегка улыбнулся я, заметив полное замешательство начдива.
— Позвольте, э-э-э, ничего не понимаю. Тогда просто солдат? Э-э-э, ну, скажем, драгун, гусар, улан? — Соседов стал пощелкивать пальцами, пренебрежительно оттопырив нижнюю губу.
— Ни уланом, ни гусаром, ни драгуном я не был.
Соседов встал, словно ужаленный. Надорвал краешек привезенного мною пакета. Бегло прочел предписание, спросил:
— Как же так? Не офицер, не унтер-офицер и даже не солдат, э-э-э, старой армии. И суетесь командовать полком? Ладно, идите, вы свободны. Ищите себе квартиру, — распорядился Соседов. — Не сегодня-завтра я лично поговорю с комкором.
Ничем не оправданная чванливость самовлюбленного вельможи, так же как и его высокомерное «Что вам угодно?», которым он встретил меня, сразу же создала барьер отчуждения между нами.
Я повернулся и оставил возмущенного и потрясенного моими ответами Соседова. Но на этом дело не кончилось.
Спускаясь по широкой лестнице, я на первой же площадке столкнулся с Котовским. На рукаве его защитной гимнастерки виднелась эмблема — в серебряной подкове золотая конская голова; на груди в красных розетках выделялись два ордена Красного Знамени. Верх красной фуражки был чуть примят. Я взял под козырек.
— Здравствуйте, здравствуйте! — Котовский протянул мне руку. — Ч-что вы тут делаете?
После зимней операции против Махно это была наша первая встреча. Я ей очень обрадовался. Тут же, на площадке, я рассказал Котовскому о нашей беседе с Соседовым. Взяв меня под руку, Григорий Иванович сказал:
— Я уже не начдив. Моя коренная бригада в эшелонах. Слыхали про банды Антонова? Едем на Тамбовщину. Но ничего, не вешайте нос, пойдемте...
Мы стали подниматься вверх. У самой двери Котовский спросил:
— Орден за Волочиск получили?
— Нет, Григорий Иванович.
— Я же Виталию о вас говорил. Явись вы с орденом, Соседов с вами иначе бы разговаривал.
Котовский энергично открыл дверь, вошел в кабинет. Следом за ним, поддерживая рукой шашку, переступил порог и я. Не успел еще Соседов, на сей раз от удивления, зажмурить левый и широко распахнуть правый глаз, как Котовский без всякого вступления обрушился на него.
— Т-ты чего дурака валяешь, С-соседов? — без имени-отчества, звания начал Котовский. — Не принимаешь командира?
— Нет свободной вакансии, Григорий Иванович. Вот свяжусь с командиром корпуса.
— Комкор его послал не на свободную вакансию, — продолжал Котовский, — а на девяносто седьмой, на головной полк дивизии. У нас с Примаковым была на этот счет договоренность. И не крути, Соседов! Направляй товарища в полк. — И, немного смягчив тон, взглянул подбадривающе на меня. — Не пожалеешь, Соседов.
Мой вопрос был тут же решен. Прощаясь, Котовский пожелал мне успехов.
Переночевав в Ильинцах, мы с Очеретом направились в Кальник. Стоянка 97-го кавалерийского полка имела две достопримечательности. В Кальнике недавно пустили в ход сахарный завод. И там же со времен освободительных войн Богдана Хмельницкого сохранился дом, служивший полковым штабом легендарному сподвижнику гетмана Ивану Богуну.
Вскоре в Ильинцы прибыл Дмитрий Аркадьевич Шмидт, недолго командовавший в 8-й дивизии бригадой. Шмидт принял от Соседова 17-ю дивизию. С новым начдивом явился и Бубенец — мой новый друг. Он получил 3-ю бригаду. Приехали командовать полками, как и я, Спасский и Святогор. Вместе с другими товарищами из 8-й дивизии прибыл к нам и уралец сотник Ротарев.
Их задача была ответственной и почетной. Предстояло не только восстановить боеспособность дивизии, сильно поредевшей после жестоких боев с пилсудчиками и петлюровцами, но и привить ее личному составу славные традиции червонного казачества. Враг был разбит, но не капитулировал...