С Котовским на Волочиск

С Котовским на Волочиск

14-я армия стремительно теснила войско самостийников к Збручу — тогдашней границе двух миров.

Под Писаревкой командир корпуса Примаков приказал Федоренко, нашему командиру полка:

— Выдели дивизион. Пусть скачет на Волочиск.

— Что, в помощь Котовскому? — покручивая пышный ус, спросил «желтый кирасир».

— И в помощь, конечно. Но не только... — с каким-то лукавством ответил Примаков. — Во всяком случае, пусть хлопцы постараются опередить на Збруче и гайдамаков, и Котовского.

— Что-то я не пойму, товарищ комкор.

— Кто нанес первый удар вильному козацтву Петлюры в восемнадцатом году? Червонные казаки! Они нанесут ему и последний удар под Волочиском! Теперь, надеюсь, понял, Василий Гаврилович?

Федоренко выделил в отряд две лучшие сабельные согни и пулеметные тачанки на самых крепких лошадях. Заметив старание комполка, Примаков спросил:

— Что, сам поедешь?

— Зачем? — Федоренко прищурил глаза. — Поведет отряд комиссар, если он этого хочет. Нехай и ему будет прахтика! Мне и тут работа, считаю, найдется!

— Конечно, — согласился комкор. — Но тебе не будет обидно? Смотри, Василий Гаврилович!

— Какая там еще обида, Виталий Маркович? Что я, что комиссар — это все шестой полк!

Примаков, не слезая с коня, объяснил в нескольких словах задачу казакам и, когда мы через поле, усеянное гайдамацкими трупами, тронулись рысью на запад, напутствовал бойцов:

— Не подкачайте, хлопцы, в Волочиске!

В ответ дивизион дружно запел популярную в червонном казачестве песню:

Шаблi ще у нас блищать,

I рушницi новi,

I ми ворога рубать

Хочь зараз готовi.

Я не раз замечал, что одно лишь появление на поле боя Примакова зажигало бойцов.

Требуя от подчиненных решительных действий, он и сам, занимая уже высокий пост комкора, подавал пример личной отваги, как это было в сабельной схватке с фроловской конницей под Вендичанами. У Фролова была целая бригада. Примаков повел в атаку один полк и одержал победу.

После первых же успехов под Озаринцами и Вендичанами слышались робкие голоса некоторых штабников: «Петлюру можно ликвидировать одними маневрами, выводя конные массы на его фланги и тылы».

Виталий Маркович решительно запротестовал:

— Есть кабинетные вояки, которые бойко чертят стрелы на карте. Сложнее обстоит дело на поле боя. Там надо сойтись с противником грудь с грудью. Хотя мы знаем, что и там кое-кто воюет по-воробьиному: клюнет и оглянется, клюнет и оглянется... — И после короткой паузы закончил: — Я буду проводить лишь такой маневр, который закончится сокрушительным ударом по скулам врага.

Вот эта целеустремленность и инициатива были всегда присущи операциям червонного казачества. Нам всем было известно основное требование комкора: во что бы то ни стало, любой ценой добиваться успеха в первом же бою. 

Внушая это командирам и комиссарам, Примаков добавлял:

— Поглубже вникайте в психологию бойца. На поле боя своя кровь пугает, вражья — воодушевляет...

Вспомнив эти советы комкора, я подумал: как сложится предстоящий бой в Волочиске?

...Громя по пути отдельные группы гайдамаков, наш отряд приближался к Збручу. Вдали показалась Фридриховка. На ее полях, вправо от шоссе, внушительное кавалерийское соединение с батареей пушек развертывалось фронтом на запад. Наш дивизион, не сбавляя рыси, продолжал движение. Какой-то крупный всадник, дав шпоры рослому коню, направился галопом наперерез нам. В этом кавалеристе нетрудно было узнать Котовского. Я перевел колонну на шаг.

— К-куда вы следуете? — чуть заикаясь, еще издалека строго спросил Котовский и круто осадил коня.

— На Волочиск, товарищ комбриг, — ответил я.

— К-как так на Волочиск? Это не ваша, а моя задача, — рассердился Котовский.

— Мы выполняем приказ...

Котовский несколько мгновений двигался молча. Потом сказал:

— Вас не виню. А Виталию вашему, видать, мало Могилева, Каменца, Деражни.

— Но и ваша бригада отбила у гайдамаков Проскуров, — ответил я.

— Что же, что отбила, а Волочиск приказано захватить мне.

— Мы вам мешать не будем, товарищ комбриг. Здесь вы старший начальник, и я готов выполнить любой ваш приказ.

— Вот как старший я вам приказываю вернуться в корпус. Волочиск возьмет моя бригада!

— А приказ? Я не вернусь.

После некоторого раздумья Котовский улыбнулся.

— На вашем месте, м-молодой человек, я поступил бы так же. Значит, вы решили твердо идти на Волочиск? А известно вам, какие там силы? — Комбриг, многозначительно кашлянув, бросил взгляд на нашу не столь уж грозную колонну.

— Знаю!

— А про бронепоезд знаете?

— Вот он!

В полукилометре от нас в глубокой железнодорожной выемке курсировал петлюровский бронепоезд «Кармелюк».

Я поднял руку, предупреждая дивизион о переходе на рысь.

— Ладно! — бросил примирительно Котовский и, обнажив клинок, подал им команду бригаде. Через несколько минут котовцы, свернувшись в походный порядок, двигались уже по правой половине шоссе голова в голову с дивизионом червонного казачества.

Обе колонны одновременно втянулись в Фридриховку. Настроение поднялось и у котовцев, и у червонных казаков. Бойцы этих лучших кавалерийских соединений с давних пор уважали друг друга.

Котовский, следуя впереди строя вместе с командирами полков Криворучко и Маштавой, рассказывал подробности недавнего боя за Проскуров.

День клонился к вечеру. Начало смеркаться. Мы приближались к западной окраине села. Навстречу нам со стороны Волочиска шел рысью разъезд черношлычников.

— Товарищи, в шашки! — скомандовал Котовский и дал шпоры коню.

За ним двинулись мы все — командиры частей и наши ординарцы. Петлюровцы, бросив пики, повернули назад. Они скрылись в облаках пыли. Со стороны Волочиска, в каком-нибудь километре, грянул артиллерийский залп. С воем высоко над нашими головами пролетели снаряды. Не нагнав черношлычников, мы повернули. Остановились на окраине Фридриховки.

Котовский, возбужденный скачкой, отдал короткий приказ:

— Моей бригаде ломать тыны справа, дивизиону червонных казаков — слева... Пройти огородами... И сразу же в атаку!

Пока гайдамаки безуспешно обстреливали дорогу, кавалеристы, принявшись с ожесточением за дело, уже через несколько минут, проскочив через крестьянские дворы и едва построившись для атаки, хлынули грозным валом к Волочиску — котовцы справа, а мы слева от шоссе.

Ни снаряды артиллерии, ни бешеная лихорадка «кольтов» так называемой пулеметной дивизии, ни огонь петлюровских юнаков (юнкеров) не смогли остановить кавалерийского смерча, обрушившегося на защитников последнего плацдарма самостийников.

«Кармелюк», застрявший в глубокой выемке, лишь грозился нам сердитыми вспышками паровозного дыма. Конечно, несколько смельчаков из команды «панцерныка», выбравшись из вагонов с двумя — тремя пулеметами на кромку откоса, могли бы причинить много бед. Но таких смельчаков на «Кармелюке» не нашлось.

В Волочиске началась паника. Петлюровские юнаки и офицеры с пистолетами в руках старались поддержать порядок на переправе, но обезумевшие гайдамаки, оглушенные яростным «ура» красной кавалерии, смяли их. Пешее и конное, в тачанках и экипажах, отборное войско Петлюры, ломая тонкий лед Збруча, бросилось под защиту иноземных штыков. Но не галушки и двухвершковое сало, не милые сердцу хутора и тихие сады ждали гайдамаков на чужбине...

Пан Пилсудский, допуская и плачевный исход авантюры, приготовил под Калишем и в Домбье обнесенные колючей проволокой лагеря с чечевичной похлебкой и тухлой кониной.

Один из петлюровских атаманов, командир разбитого Киевского конного полка Палий, высокий, плечистый, русоволосый детина, приблизившись к Збручу и потрясая кулачищами, кричал из-за реки:

— Чекайте, голодранцы, мы еще с вами встретимся!

Петлюровцы всегда отличались хвастовством. Я подумал: «Хвастайся, Палий. Теперь, когда тебя вытурили за кордон, больше ничего тебе и не остается». Но случилось так, что этот желтоблакитный верзила ровно через год все же вернулся на Украину.

Семен Очерет, осадив лошадь у самого берега, ответил атаману, чьим пленником он был несколько дней:

— Это тебе, пан Палий, не в кресле зубодера. Затули краще ротягу. Скажу вот что: после драки кулаками не машут. Видать, не намахался ты шаблюкою! Адью, пан добродий!

* * *

Итак, тринадцатого дня войны, которого опасался «знахарь» Максюк и на который надеялся пан полковник Кандыба, не было. Гайдамаки так и не увидели  Днепра и не услышали приветствия Богдана с высоты каменного жеребца: «Злоровеньки булы, козаки моi чубатi!» Война длилась всего двенадцать дней. Примаков оказался прав — для петлюровской армии ноябрьская встреча с советскими войсками была последней...

А на подступах к Волочиску желтоблакитное воинство под дружным натиском червонных казаков и котовцев не продержалось и часу.

Поздно вечером стрельба в городе не совсем еще утихла. Представители «нейтральной» соседней державы вызвали на переправу Котовского для дипломатических переговоров: случайно перелетевшая через Збруч пуля ранила какого-то пилсудчика.

Наш дивизион, не теряя времени, выдвинулся на юго-западную окраину города. Издали, со стороны железнодорожного моста, доносился частый перестук молотков. Пригнанные гайдамаками рабочие под наблюдением легионеров спешно перешивали колею с узкой на широкую. Значит, «Кармелюк» вот-вот ускользнет. Мы заторопились.

Пойму Збруча пересекала высокая насыпь. На ней-то мы и увидели вырисовывавшиеся на фоне пасмурного ноябрьского неба грозные контуры петлюровского «панцерныка». Это был наш старый знакомый. 20 июля 1920 года огнем доброго десятка стволов он тщетно старался остановить червонных казаков, устремившихся на Збараж.

Со своей грозной и весьма удачной позиции «Кармелюк», открыв огонь правым бортом, мог превратить в щепы город и нанести нашим войскам колоссальный урон. Но не зная обстановки, команда бронепоезда, очевидно, боялась поразить и своих.

Возможно, что в ожидании, пока путь будет готов, петлюровцы решили не обнаруживать себя. Наш дивизион развернулся на окраине Волочиска. На мой призыв: «Где наши охотники?» — первыми из строя выдвинулись коммунисты москвич Жуков и петроградец Сазыкин. За ними последовали другие. Всадники, обнажив клинки и разогнав лошадей по высохшей пойме, устремились с громкими криками «ура» на насыпь. До «Кармелюка» оставалось несколько метров. И вдруг ожили пулеметы врага. Вихрь пуль засвистел над нашими головами. Хотя и наступили сумерки, но конный строй  дивизиона представлял собой довольно крупную мишень для врага. Пришлось повернуть.

Под прикрытием огня нашего пулеметчика-виртуоза Семена Богданова мы спустились в низину. На выстрелы прискакал Котовский. За ним — эскадрон всадников.

— Что, х-хотели обштопать Котовского? — с иронией сказал Григорий Иванович и слез с коня, отдав его ординарцу. — Эх вы, горячая голова! Разве так берут бронепоезда? Молодой человек, молодой человек! — Котовский покачал головой. — Спешивайте ваших людей и спешивайтесь сами.

Очерет — мой добровольный советчик, забирая коня, добродушно, вполголоса ворчал:

— Видать, Котовский голова! И я вам казав, товарищ военком, верхи не достать нам того панцерныка...

Я выполнил приказ старшего и более опытного товарища. Котовский, спешив и своих всадников, построил их впритык к нашим людям. Обнажив клинок, стал впереди сводного отряда. Бросил мне вполголоса:

— Становитесь рядом со мной.

Уже стемнело. Пулеметы врага замолкли.

Спешенный отряд дружно устремился вперед. Стараясь не бряцать оружием, бойцы, следуя за командирами, под покровом темноты тихо взобрались на насыпь. У самой ее кромки Котовский во всю мощь легких гаркнул: «Ура!». Котовцы и червонные казаки, подхватив боевой клич, ринулись с шашками наголо к бронепоезду. Как-то растерянно затрещали пулеметы из двух-трех башен и сразу умолкли...

Оказалось, что команда «Кармелюка» под прикрытием ночи бросила поезд и ушла за кордон. В бронированных башнях оставалось лишь несколько оголтелых гайдамаков.

И вот Петлюра лишился последнего крохотного плацдарма, простиравшегося под колесами «Кармелюка». Знаменосец Котовского, взлетев верхом на насыпь, воткнул древко знамени у самого моста.

Котовский радостно воскликнул:

— Т-теперь можно сказать: полностью очищена советская земля от петлюровской сволочи!

Умолк грохот молотков. Путевики, не успев перешить колею, вслед за бежавшей командой бронепоезда убрались в Подволочиск. 

Покуда наши люди подсчитывали трофеи, мы с Котовским стояли на насыпи возле бригадного знамени.

— Одних пулеметов сотню штук бросили петлюровцы в Волочиске, — Котовский, сняв красную фуражку, вытирал платком лоб, — да шесть пушек попало в наши руки. На станции мои хлопцы охраняют три эшелона обмундирования, а мобилизованные Петлюрой мужики воевали в свитках.

— И мы отправили в дивизию, — сказал Брынза, — тридцать пулеметов и два орудия.

И вдруг комбриг ошарашил меня:

— Пороли вы, молодой человек, горячку с этой конной атакой, а видать, вы их крепко пугнули. Сдали они нам «панцернык» почти без сопротивления. И еще я вам скажу: хоть и сердит я на Виталия, а потребую, чтоб он вас представил к ордену Красного Знамени...

Какой-то боец с огромным узлом на спине соскочил с площадки бронированного вагона и направился мимо нас вниз. Котовский остановил его. Сорвал с плеч узел.

— Так это же петлюровское! — начал оправдываться боец.

— П-пусть петлюровское. Пойми, не для того Котовский сидел на царских каторгах, чтоб всякая сволочь марала его имя большевика. Еще раз увижу такое, — гневно сказал комбриг, — сдам в трибунал.

Мы спустились в низину. На окраине Волочиска в ожидании нового приказа собрался дивизион червонных казаков. Котовский, приблизившись к строю, обратился к кавалеристам:

— Спасибо, товарищи, за добрую службу. Молодцы, хлопцы!

— Служим трудовому народу! — дружно ответили бойцы.

Такова была моя встреча с Котовским 21 ноября 1920 года.

Дивизион, конвоируя пленных, ночью покинул Волочиск. Там расположилась бригада Котовского. 

На походе казак Жуков, достав из-за высокого обшлага измятый конверт, хвалился:

— Написал я в «Правду», как мы нынче доколачивали пана Петлюру. Возрадуются землячки!

Наши кавалеристы — добровольцы столицы — не теряли с ней связи. Жуков бережно хранил «Правду» за 6 июня 1920 года. В заметке «Казаки — Москве» сообщалось о подарке рабочим — вагоне белой муки, привезенной в столицу казаком Жуковым.

Прошло несколько дней. Мы все еще помнили бой под Волочиском. И вот к нам попала газетка самостийников «Вперед» от 27 ноября 1920 года. В ней писалось:

«...21 ноября разбитые армии Петлюры и Перемыкина кинулись через мост... Началась паника. Правительство в вагонах ждало паровоза. Петлюра из окна наблюдал за отходом. Огромное количество обозов и бронепоезд «Кармелюк», имевший 16 пушечных башен и несколько пулеметов, попали в руки большевикам...»

Да, петлюровцы были разгромлены. Лишь немногим удалось бежать за кордон.

Все части и соединения 14-й армии внесли свой вклад в достижение этой победы. Первый полк Владимира Примакова прорвал фронт черношлычников на Мурафе. Второй полк Потапенко истребил гайдамаков-черноморцев. Бригада Дмитрия Хлоня освободила Могилев. Пятый полк Самойлова порубил конную бригаду есаула Фролова.

В этой конной атаке славно поработали и боевые клинки комкора Примакова, начдива Демичева, комиссаров Петровского и Генде-Ротте, работников штаба корпуса Журавлева, Кушакова, Кузьмичева, Пилипенко, Рубинова, Чайкина, Смолярова, Столбового и связного при штабе корпуса казака 2-го полка Лидии Ливенцовой.

6-й полк Василия Федоренко уничтожил три батальона беляков из армии Перемыкина. Артиллеристы Михаила Зюки не отставали ни на шаг от кавалерии, поддерживая ее атаки.

Немало гайдамаков покрошили пушки самого юного командира батареи москвича Сергея Лозовского[13], отец которого был комиссаром знаменитой дивизии Киквидзе. 

Бригада Котовского ворвалась в Проскуров. Дивизия Микулина и башкирская бригада Горбатова гнали казачьи полки есаула Яковлева от Литина до Деражни. Стрелковые дивизии — 24, 45 и 60-я — добивали петлюровские части. Котовцы и червонные казаки, вырвавшись далеко вперед, к Волочиску, нанесли петлюровцам последний, завершающий удар.