СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ Н. АЛЕКСАНДРОВСКИЙ Среди развалин

СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ Н. АЛЕКСАНДРОВСКИЙ

Среди развалин

Наш командир старший лейтенант Тележенко приказал мне с группой бойцов проверить два квартала. Через эти кварталы только что, не задерживаясь, прошла наша пехота п вышла на одну из центральных улиц.

Мы двинулись.

Проверили первый квартал и ничего не обнаружили.

Затем по одному быстро пересекли переулок и сосредоточились в подъезде разбитого дома второго квартала.

Я шёл первым. За мной на определённой дистанции шли бойцы. Впереди громоздились груды кирпича. То здесь, то там высились пустые стены, готовые рухнуть от малейшего содрогания воздуха. Это были ещё так недавно громадные дома – и вот всё, что от них осталось!

Над нами прошла шестёрка "ильюшиных". Сразу в воздух взлетело несколько ракет. Это наша пехота указывала цель штурмовки.

Лучи солнца изредка пробивались сквозь плотное облако дыма и пыли, скользя по грудам развалин. Я вскинул перед собой свой автомат и начал пробираться.

Слева мне открылся дом, на который я обратил внимание потому, что у него уцелела крыша. Одна стена, обрушившись, обнажила лестницу от первого до последнего этажа. Выбирая, куда ступить, высматривая забитые кучами кирпича норы, ходы в подвалы и укрытия, мы направились к этому полуразрушенному дому.

Осмотревшись, мы решили подойти к единственному входу, который нам был виден. Оставалось только пересечь небольшую кучу кирпича.

Я пригнулся, помогая себе одной рукой, другой поддерживая автомат, и не сводил глаз с входа в дом. Кирпич сорвался у меня из-под ноги, и я на минуту выпустил из виду объект наблюдения. А когда взглянул – увидел, что у входа стоит немец.

Только я схватился за рукоятку затвора, как немец исчез – словно растворился в темноватом квадрате входа. Я хорошо его запомнил. Он был в синей шинели, сильно запылённой, – видимо, попал под обвал. На его маленькой голове была высокая синяя фуражка с белой кокардой. Из-под фуражки торчал острый нос, придавая что-то крысиное его лицу.

Это был офицер. Значит, там есть еще кто-нибудь.

– Бегом за мной! – скомандовал я, подбежал к входу, бросил туда гранату и последовал за нею. От взрыва поднялась густая пыль, и я, вскочив на площадку, чуть не кубарем покатился вниз по лесенке. Поднявшись на ноги, я увидел рядом своих молодцов; они попали сюда таким же порядком – и впереди всех старший сержант Григорий Иванович Костыря, молодой донбассовец.

Мы наскоро осмотрелись. Оказалось, что попали на небольшой двор-колодец, плотно окружённый тремя корпусами дома. Я приказал в подвалы не ходить, а осмотреть квартиры. Люди разошлись.

В этот момент пуля свистнула у меня над головой и ударилась в стену. Я укрылся в какой-то комнате. Подумал, где могут быть фрицы и откуда они в меня стреляли.

Вернулись бойцы и сообщили, что в квартирах нет никого, но в подвале слышен топот кованых сапог.

Вход в подвал простреливал снайпер через арку, он же стрелял в меня. Не прошло и пяти минут, как уже три снайпера простреливали двор через арку. Они ранили сержанта Полтавца и старшего сержанта Алексеева.

Я поручил немецких снайперов ефрейтору Романенко. Он взял два фаустпатрона, забрался на третий этаж. Раздались два выстрела, и взрывы двух фаустпатронов слились в один продолжительный. В ту же минуту я забросал подвал гранатами. И вот из пыли вырисовывается знакомая фигура немца-крысы. Вслед, один за другим, вышли девять немцев и бросили к нашим ногам своё вооружение, довольно сильное: фаустпатроны, противотанковые гранаты, пистолеты, карабины и автоматы.

Мы не спрашивали их, зачем они остались в подвале, отправили в штаб батальона и доложили, что задание выполнено, квартал проверен надёжно.