12

Став первой аргентинской дамой, Эва Дуарте обзавелась преподавателем, чтобы исправить свой язык и произношение. Она хотела научиться кастильскому выговору, который больше всего ценился в снобистском высшем обществе Буэнос-Айреса. Но как ни выламывала она язык, это ничего не дало. Исключительная привилегия «приличных людей» осталась недоступной Эвите.

Потребность покорять и подчинять себе, потребность болезненная и смертельная, должна была отступить после сокрушительного удара, нанесенного Эвите в Европе. Испанцы говорили друг другу: «То, что не предоставляет нам план Маршалла, даст нам Перон…» Отсюда и горячий прием, оказанный Эвите в Испании. Пятьдесят тысяч долларов, выброшенных шумным толпам, пожертвования на бедных в стратегически важных точках, сбор медалей сыграли свою роль, но завершилось все в конце концов провалом.

Никакая музыка на набережной Буэнос-Айреса не могла заставить Эвиту забыть о своем поражении. Напрасно Эвиту уверяли в полном уважении к Эспехо во Всеобщей конфедерации труда. В глазах сведущих людей он так и остался ее лакеем. Все старания Эвиты добиться признания в среде аристократии потерпели крах, а ведь она отправилась в Европу за рекомендательным письмом, за пропуском в высшее общество своей страны…

Она не получила высших почестей от Ватикана. Она не ощутила сердечного расположения народов, если не считать выкриков публики на мадридской корриде. Рим ее освистал. Париж ее бойкотировал. Лондон ее оскорбил.

Тяжелое норковое манто в самую жару не спасло ее. Народы остались холодны к белокурой посланнице. В Риме лил дождь, злосчастный букет цветов появлялся под хвостом осла в парижском кабаре, и насмешки неслись вслед Эвите, когда она выходила из зала.

В довершение ко всему она отказалась от чашки отравленного чая в Букингемском дворце. Последним ударом стали тысячи плакатов с ее изображением, рывком содранных со стен Рио жаркой ночью, ночью несбывшегося триумфа.

Эвита устала. А спесивое высокомерие Благотворительного общества осталось непоколебимым и непримиримым.