Виктор Аксайский КАЗАЧЬЯ ДОЛЯ

Виктор Аксайский

КАЗАЧЬЯ ДОЛЯ

Я привел домой строевого коня, брошенного отступающими красноармейцами.

Конь был худой с сильно разбитой холкой. Я его выходил, откормил, залечил холку, и он превратился в красавца. Нашел упряжь, маленький возок и каждый день ездил косить траву для коня, которого назвал Мальчик. Он ходил за мной, как хорошая собака.

Как-то раз вез домой сено, а навстречу немец-кавалерист. Так я увидел первого немца. Он остановил меня, покормил своего коня сеном, заплатил пачкой мятных леденцов и уехал. По тем временам эти леденцы были богатством, которым я с друзьями отметил приход немцев в станицу Богаевскую.

Дня через три пришел отец. Он скрывался на хуторах у своих родственников. На второй день за отцом пришли наши казаки и немецкий комендант и увезли в станицу. Мы переживали, но к вечеру отец вернулся с автоматом и пистолетом TT и сказал, что его выбрали начальником полиции. В Гражданскую войну он был сотником у генерала Назарова, и офицерский чин повлиял на решение казаков и немецкого коменданта.

Немцы попавших в плен казаков отпускали домой. Потому уже через несколько дней отец собрал свою сотню из казаков наших хуторов и станиц. Кроме того, еще при Советах был создан истребительный батальон для борьбы с диверсантами из молодых ребят 23-го, 24-го и 25-го года рождения. Из этих казаков была организована сотня Галдина, которую впоследствии перевели в Новочеркасск.

* * *

На Рождество 7-го января 1943 года часов в 6 вечера в штабе отца зазвонил телефон. Звонивший с хутора Янченкова представился командиром полка красных Жеребцовым и, матерясь, приказал собрать всех казаков и ждать его в 22 часа. Отец также матом пообещал встретить звонившего лично.

Сотня в 150 человек с четырьмя пулеметами собралась быстро и залегла в окопах, которых было много по окраине станицы. В это время семьи готовились к отступлению и грузили весь свой скарб на подводы. В два часа ночи 8-го января началось наше отступление, длившееся два с половиной года. Закончилось оно в конце мая 1945 года, когда англичане насильственно и подло выдали нас большевикам в Юденбурге. А дальше — Прокопьевск на долгие годы.

Отступали мы через Маныч-Арначин, через Дон на Новочеркасск, куда прибыли утром. Красные вошли в станицу Богаевскую утром 8-го января 1943 года.

У нас начались военные будни. Каждую ночь казаки уходили в сторону Богаевской и к утру приводили по 20–30 пленных из сибирских дивизий. Почти все они были в белых полушубках, подшлемниках и валенках.

В полдень 13 февраля мы из Новочеркасска стали отступать в сторону станицы Грушевской, где и заночевали. Меня с двоюродным братом назначили постовыми. Лунная ночь, видно на километр кругом. Бегают лисы — время «свадеб». Со стороны Новочеркасска показались два человека. Мы вышли на дорогу, и я спросил: «Откуда идете?» Один ответил, что догоняют своих. Мы их пропустили, но в конце станицы их задержали казаки. Оказалось, что это красная разведка. Над нами же смеялись целый год: «Какие же Вы казаки?»

Утром мы двинулись дальше в сторону Украины. По дорогам немцы гнали пленных и всех, кто хотел к казакам, отдавали нам. Наш отряд за один день увеличился с двухсот до трехсот пятидесяти человек. Правда, потом на Украине человек пятьдесят из них осталось в «примаках».

* * *

В Мариуполе мы объединились с отрядом майора Назыкова, который входил в немецкую танковую дивизию. Нашей задачей была охрана бронетехники одного из подразделений дивизии. Туда входило: 3 легких танка, 15 средних, 10 тяжелых, 20 самоходок 152 мм, 10 бронемашин и 7 больших грузовых машин. Всего 65 единиц техники. До осени 1943 года дивизия все время участвовала в боях под Таганрогом на реке Миус. База была в 10–15 км от фронта, куда периодически на 1–2 дня подразделение выводилось на отдых.

Кроме охраны баз при отступлении, мы готовили новые, разгоняя партизан и всякие банды вблизи них. Так мы дошли до Днепра. Под Никополем мы 5 дней удерживали переправу через Днепр в тяжелых боях. Только танки и самоходки за эти дни выпустили 900 снарядов. Вся техника до последней единицы была благополучно переправлена, но часть подвод пришлось бросить. Мы потеряли 20 человек убитыми и 50 ранеными. Погиб мой друг Саша Самохин из Садков. Похоронили всех за Никополем на кургане, никого не бросили.

За эти бои многих наградили, а Назыков и мой отец получили Железные кресты.

Нас перебросили на отдых в село Гороховка под Николаевом. Выезжали за Буг гонять румын, которые отказались помогать немцам, а грабили села и насиловали женщин. Для таких случаев был приказ стрелять румын без разбора, в других случаях — разоружать. С нами всегда было человек двадцать полевой жандармерии.

Однажды мы стояли в селе километрах в 30 от Николаева. Четыре казака поехали за сеном к стогу километрах в двух от села. Туда же приехали румыны за сеном. Между ними завязалась драка. Отец пошел разбираться, а один румын выстрелил в него из винтовки. Пуля попала в бляху пояса и рикошетом прошлась в животе. Я подбежал минуты через две, поднял голову отца. У него из одного глаза пошла слеза, и он скончался.

Так не стало не успевшего даже вытащить пистолета храброго офицера, прошедшего Гражданскую войну и год войны на Дону и Украине. Похоронили его в хуторе Лубьянка в 30 км от Николаева. Ну а румын, отряд которых состоял из 75 человек, гнали 15 километров, пока не перестреляли всех до одного.

Мы же продолжали движение по Бессарабии в сторону Немана, по пути уничтожая банды румын. Под городом Лида очистили от партизан все леса вокруг, пока не подошел фронт. Здесь также были тяжелые бои, и казакам пять дней пришлось быть на передовой, пока нас не сменили немцы. Вновь были потери.

Между боями я помогал ремонтировать танки и бронемашины, учился управлять ими, что впоследствии пригодилось.

* * *

Пришел приказ о направлении всех казаков в Белоруссию, где формировались казачьи полки под командой атамана Павлова. Половина нашего дивизиона попала в 1-й пеший полк под командованием полковника Куркина, другая — во 2-й Донской полк. Началась нормальная армейская жизнь.

Через какое-то время после гибели отца мать вышла замуж за П.А. Голоднова, который стал командиром 1-й сотни. Нас перебросили под Новогрудок и Барановичи, где мы гоняли партизан. Однако, таких боев, как под Лидой, больше не было.

Летом из засады убили атамана Павлова. Хоронили в Новогрудке. Говорили, что верховой конь шел за гробом, и у него текли слезы. Я сам не видел — был на операции по зачистке лесов от партизан вокруг Барановичей.

После Белоруссии вначале попали в Венгрию в г. Деш, а потом в Польшу под Краков и Сандомир. Везде гоняли партизан. На Висле стояли дней пятнадцать. Сводный отряд из всех полков направили в Варшаву подавлять восстание. Пока повстанцев уничтожали, Красная Армия стояла у берегов Вислы и не продвигалась вперед, чтобы помочь повстанцам, которые были подчинены правительству в Лондоне. Сталину такие повстанцы были не нужны, и он предоставил им возможность умереть или попасть в немецкий плен.

Только после подавления восстания красные пришли в движение.

* * *

После Варшавы нас погрузили в поезда и перебросили в Италию. Там каких только не было партизан: и коммунисты, и гарибальдийцы, и бадольевцы, и Бог знает еще какие-то. Почти со всеми мы находили общий язык, а коммунистов гоняли и уничтожали.

Потом нас, молодых от 15 до 20 лет, направили в юнкерское училище в Вило-Сантино, где мы и проучились более полугода. В конце апреля 1945 года все казачьи полки и семьи через перевал в Альпах двинулись в Австрию. Юнкерская школа была в арьергарде и прикрывала отход всех войск и обозов. Когда утром мы стали спускаться в Австрию, нас догнала немецкая колонна машин с пушками и солдатами. Их обстреляли партизаны в Италии.

Они нас уговорили вернуться и уничтожить Толмеццо, и мы согласились. Однако, командир первой сотни полковник Шувалов не разрешил, а немцев послал к такой-то матери.

Юнкерская школа расположилась в курортном местечке Амлах недалеко от Лиенца, в каких-то огромных сеновалах. Мы продолжали заниматься своим делом. Утром сокольская гимнастика под духовой оркестр, днем занятия по всем предметам, а вечером танцы под духовой оркестр. Потом школу приняли в английскую армию, выдали английскую форму, поставили на довольствие и обещали через несколько дней выдать оружие. У нас поднялось настроение, но ненадолго.

Я немного говорил по-румынски, по-польски, по-немецки и хорошо по-итальянски. Потому я мог кое-как разговаривать с английскими солдатами. Я дружил с одним лейтенантом, и он мне сказал, что дня через два нас будут выдавать советским войскам. Я рассказал об этом командиру сотни Шувалову, но на следующий день всех офицеров увезли на «совещание». Мы написали королю Георгу прошение принять нас в английскую армию, но ответа не дождались. Через четыре дня и нас передали большевикам.

* * *

Офицеров мы увидели только в селе Зенково под Прокопьевском в проверочно-фильтрационном лагере. Нас в палатке оказалось человек 30 офицеров и человек 15 юнкеров. Там же оказался Медынский, которому кто-то сказал, что видел повешенными его двух сыновей и жену. Я его успокоил и рассказал, что перед нашей отправкой в Юденбург ночью пришли немцы и предложили тем, кто хочет, уйти с ними в горы. Многие согласились, и из 140 человек утром осталось только 62, которые и оказались в Прокопьевске. Ущли в горы и его оба сына и жена. Я же остался, так как мою мать и сестру уже отправили в СССР.

Перед уходом в горы ко мне подошел мой станичник Степан Сидоров-Цыганков и отдал мне новую шинель, а взял мою старую. Двойную фамилию он стал носить после гибели его дяди Василия Сидорова в Белоруссии. Где-то под Новогрудком его дядя Василий Сидоров и Егор Назаров пошли к девкам на ночь. Там их застукали партизаны, и они отбивались от партизан до утра, пока пришла помощь. Егор Назаров был легко ранен, а дядя Вася Сидоров был убит. Партизаны же оставили шесть трупов. Егора Назарова и Василия Сидорова посмертно наградили медалями. С тех пор Степан принял фамилию дяди.

Вскоре всех офицеров из нашего и других лагерей куда-то увезли, а юнкерам дали по 6 лет спецпоселения. Офицеров было свыше двух тысяч, и из них мало кто выжил. Так мой отчим Павел Андреевич Голоднов погиб в лагерях Коми АССР. Я ему много раз высылал деньги, а потом пришло извещение о смерти.

Я же работал в шахте Красный Углекоп забойщиком целых семь лет. В 1952 году меня освободили от спецпоселения и я сразу же уехал родину, на Дон.

Меня на работу нигде не принимали. Полгода прожил у родной тети. Но к тому времени я был женат и имел двух сыновей. Пришлось возвращаться в Прокопьевск и еще шесть лет работать на строительстве шахт.

В 1961 году вновь вернулся на родину. Хотя у меня жена ростовчанка, но дочь казачьего офицера, нас в Ростове не прописали. Прописались в селе Койсуг, жили у тестя в Батайске, а работал я в Ростове шофером на междугородних перевозках. Начальник гаража Ю.И. Чернышов был очень хорошим человеком. У него таких, как я — бывших казаков — было 25 человек. Даже один знакомый офицер работал у него буфетчиком. Офицер спросил: «Знают ли, кто ты такой?» Ответил: «Знают». «Но а меня не знают». После этого я его всегда называл только по имени отчеству — Иван Лукич. Он же называл меня юнкером. Я был высок, строен, и ребята — мои новые друзья — думали, что он меня дразнит.

Я же помалкивал о своем прошлом.

Потом перешел работать в Батайск в Ростов-Дон-Водстрой на автокран, где и проработал 35 лет до самой пенсии.