17 декабря
17 декабря
Ночь сегодня темная и туманная, во дворе моросит дождь вперемежку со снегом.
В школе задержалась до сумерек: не хотелось идти домой, на людях как-то легче.
Последним видением погасшего школьного дня, которое почему-то всплыло сейчас перед глазами, была учительница Куликовская.
Она сидела на диване и молча доедала полученную на неделю полбуханку хлеба. Одна-одинешенька на всем свете, она неохотно покидает школу. Лицо ее поразительно пожелтело, а глаза, недавно еще черные и блестящие, — эти прекрасные и веселые глаза гаснут, мертвеют, проваливаются в пропасть, и огоньки жизни уже еле-еле тлеют в них.
Голод преждевременно состарил недавно еще молодое и красивое лицо женщины.
Куликовская жевала молча, жадно, и в черных провалах страшных глаз, которые глядели с тупым безразличием куда-то в сторону, я вдруг прочитала спокойное сознание близкого неминуемого конца и полное бессилие противостоять ему.
Обратила на нее внимание Анастасии Михайловны, и вдвоем решили, что ей нужно чем-то помочь.
…Семья готовится к ужину.
Поднятый детьми шум прогнал образы — воспоминания. Дети уже за столом. Голодные и жадные. Огромными глазищами следят за бабушкой, чтобы она, упаси бог, не дала кому-нибудь больше. Мама налила им по большой тарелке — мало! Тогда она им добавила в мисках еще по такой же порции. Притихли. И ели так, что даже головки у них взмокли.
— Поныки дадут, ма? — спросил мокрый от усталости Юрик.
— Бабушка, ктошки еще! — безапелляционно заявил Василек.
— И почему вы такие жадные? Весь день едят и едят! — возмущается Маринка, а сама ест не спеша, растягивая удовольствие, любуясь полной еще миской супа с размятой в нем картошкой. Сперва она ест жижу. Это у нее — «первое». Потом вылавливает размятую картошку. Это — «второе». Если суш с крупой или пшеном, у нее появляется «третье» — каша. Сегодня она принесла записку: детский сад закрывается до особого распоряжения.
После ужина уложили детей спать, а сами сели обсуждать: как дальше изворачиваться? Начались ночные облавы полиции, безработных забирают на восстановление мостов и железной дороги. Могут еще схватить и завезти куда им вздумается, нисколько не считаясь с тем, что у тебя дети: есть, мол, бабушка — присмотрит!
Мама рассказала, что 4-я обувная фабрика превращается в кустарное предприятие и набирает рабочих. Соседка Шмидиха просила передать об этом Марусе, кадровой работнице фабрики, и Наталке, которая какое-то время там работала…
По приказу от 20 сентября, согласно которому всем надлежало явиться на старое место службы, рабочие 4-й обувной фабрики тоже собрались, но, проболтавшись с месяц без дела, разбрелись кто куда.
Обсудив обстановку, пришли к выводу, что за какую-то работу, хотя бы для отвода глаз, необходимо зацепиться, а то «фюра», чего доброго, зашлет безработных туда, куда ему заблагорассудится; пускай будет и мизерная, но какая-то заработанная копейка, а там, глядишь, на «обмен» удастся вырваться — своя картошка уже на исходе.
Что касается моей персоны, то решили: пока не получу наряд на картошку для всего коллектива школы, благоразумнее всего оставаться в списках «гимназии». Потом можно будет оставить это учреждение.
Пока вопрос этот решится, сестра с невесткой постараются подыскать для меня более или менее подходящую работу в сапожных мастерских или еще где-нибудь. Затем все согласились с тем, что в дальнейшем картофельные оладьи придется печь из картофельных очистков. Для этой цели их надо хорошенько промыть в трех-четырех водах, сварить, пропустить через мясорубку, добавить немножко мучицы, а чтобы готовые оладьи меньше отдавали землей, побрызгать уксусом. С тем и разошлись спать.