Последние удары

Последние удары

Разгромив крупную группировку противника в районе Новороссийска и прорвав его мощный оборонительный рубеж «Голубую линию», наши войска продолжали теснить врага, прижимая его к Керченскому проливу. Судьба фашистских войск на Таманском полуострове была решена. Но враг ожесточенно сопротивлялся, пытаясь сдержать наше наступление и дать возможность своим частям эвакуироваться в Крым.

Одновременно на мелитопольском и запорожском направлениях успешно развивалось наступление Южного и Юго-Западного фронтов, что в перспективе создавало угрозу крымской группировке противника. Предвидя это, немцы с лихорадочной поспешностью вывозили морем награбленные на юге нашей страны и сосредоточенные в Крыму запасы. Перевозки велись через Севастополь, частично через Феодосию.

Перед авиацией 4-й воздушной армии и Черноморского флота была поставлена задача воспрепятствовать морским перевозкам врага. Морская авиация действовала в основном на дальних коммуникациях.

* * *

Три экипажа торпедоносцев заступили в готовность. Ведущим назначен я. День серенький, дождливый, порывистый ветер гонит над аэродромом клочья облаков. Приказание на вылет поступает, как всегда, неожиданно: нанести удар по транспорту, следующему в составе конвоя в Севастополь.

Предварительное решение: атаковать цель с ходу, с разных направлений. Это позволит сковать маневр транспорта, рассредоточить зенитный огонь.

Впрочем, бой есть бой. На месте все будет виднее. [368]

Стартуем. Справа от меня летит Дурновцев, слева Ковтун. Пилотирование машин на малой высоте затрудняет болтанка, однако ведомые держат строй уверенно. Подниматься не имеет смысла: скоро район цели.

Конвой обнаружили на встречном курсе. Сигналом подаю команду: разойтись для атаки! Сам, чуть задержавшись, захожу под углом тридцать — сорок градусов к направлению движения транспорта. Расчет на то, что, уклоняясь от атаки ведомых, он подставит мне борт.

Не тут-то было. Дурновцев и Ковтун оттянулись назад и продолжают лететь со мной.

Не поняли команды?

Под огнем зениток эволюциями самолета вновь указываю — атаковать с разных направлений.

Они по-прежнему идут за мной.

Выйти из атаки и повторить все сначала? Нет, тут не полигон. Противовоздушная оборона конвоя издали разгадает маневр, и потерь не миновать.

Не знаю, как объяснили себе гитлеровцы наше намерение — торпедировать транспорт с носовых курсовых углов, но маневрировать не стали.

Довернув вправо, чтобы увеличить угол атаки, иду на сближение. Огонь усиливается. Подключаются «эрликоны», пулеметы. Сзади заходят два самолета противника, прикрывающие конвой.

— Сброс!

Ведомые делают то же.

Транспорт круто поворачивает на торпеды. Наша ошибка очевидна.

Маневрируя, выхожу из зоны огня. Досаде нет предела. Черт знает что! Будто за тем и летели, чтобы нам насажали дырок...

— Панов, доложи на командный пункт: цель уклонилась.

Пошлют других. Нельзя же позволять разгуливать по морю обнаруженному конвою. [369]

На земле мрачно осведомляюсь у ведомых, почему не выполнили команды.

— Думали, групповой удар...

— А сигналы?

Пожимают плечами: не поняли, было не до того... И ведь не новички, особенно Ковтун. Привыкли действовать по шаблону.

— Ну ладно, ждите. Научат вас понимать!

Меня — тем более. Как готовить подчиненные экипажи, разрабатывать предварительный замысел. Самонадеянность...

На следующий день на разбор прибыл недавно назначенный на Черноморский флот начальник штаба ВВС полковник Петров. Выслушал наши объяснения, сделал общие замечания по организации торпедных ударов.

Ясно: выводы в письменной форме.

Через день нас с Прилуцким вызвали в штаб дивизии, ознакомили с шифротелеграммой. Указывались наши ошибки при атаке, делались серьезные предупреждения.

Само собой, не остались без внимания и Ковтун с Дурновцевым.

Да, миновало то время, когда было простительно «мазать»...

* * *

Днем 22 сентября приказание — нанести удар по транспорту, идущему в охранении десяти боевых кораблей.

Ценность перевозимого груза очевидна. Пять самолетов срочно вооружили торпедами для низкого и высотного торпедометания. Первая тройка — высотных — должна сбросить торпеды одновременно. Пара низких торпедоносцев — нанести удар через несколько секунд. Группу высотных повел наш комэск Саликов, низкие возглавил Лобанов.

К конвою шли все вместе на малой высоте, внимательно следя за воздухом. Перед целью разделились: [370] Саликов, Жестков и я пошли в набор высоты, Лобанов и Пресич продолжали полет на малой.

Нашу тройку вел штурман эскадрильи Федор Николаевич Аглотков. Его огромный опыт вселял в нас уверенность.

— Цель вижу! — в наушниках голос Прилуцкого. В ту же секунду ведущий меняет курс.

Атака!

Мощная противовоздушная оборона конвоя умело разделила огонь. Паре Лобанова приходилось тяжелее: навстречу ей противник выставил сплошной заслон из разрывов и трасс.

— Цель приближается к перекрестию...

Строго выдерживаю дистанцию, интервал в строю. Стальная сигара отделяется от ведущего самолета, над ней раскрывается огромный парашют. Спустя секунду нажимает на кнопку Прилуцкий. Приподнимается на сиденье, чтобы лучше видеть через нижнее переднее стекло. Внизу почти одновременно вырастают три водяных султана. Торпеды приводнились, начали циркулировать — описывать круги среди вражеских кораблей.

— Как? — нетерпеливо спрашиваю Николая.

— Работают... — И тут же: — Взрыв! Чья-то попала! В транспорт! Между кормой и трубой...

Да, одновременная атака высотных и низких торпедоносцев полностью себя оправдала. Вражеский транспорт водоизмещением три тысячи тонн пошел на дно моря, унося с собой весьма ценный для гитлеровцев груз. Все самолеты вернулись на аэродром, хотя и порядочно изрешеченные осколками. Особенно, конечно, досталось паре низких торпедоносцев.

* * *

За нашим экипажем числился «долг». Мы трижды летали в тыл врага и каждый раз возвращались, не сбросив парашютиста. Вины нашей в том не было: самолет каждый раз достигал цели, но сложные метеорологические [371] условия — дождь, туман, сплошная облачность — не позволяли выполнить задачу. Трижды разведчик пересекал с нами Черное море с востока на запад и трижды мы привозили его обратно.

Парашютист, веселый молдаванин, за это время успел подружиться с нами. До войны он плавал на судах торгового флота, знал несколько языков, приобрел много профессий. Отличный спортсмен — боксер. После некоторых колебаний он поведал нам и о том, что перед уходом в тыл врага просил свое начальство сделать его инвалидом — отрезать руку. Это, по его мнению, надежней бы обеспечило выполнение задания: по документам он был вражеский фельдфебель, прибывший с фронта, из госпиталя. Такая самоотверженность не могла не потрясти даже нас, успевших повидать виды...

20 сентября он сел в наш самолет в четвертый раз.

— Ну, ребята, покатали вы меня! Если опять молоко, кидайте, как-нибудь выплыву!

— Вы-то, может, и выплывете, а мы? — мрачновато возразил Прилуцкий.

Не очень, конечно, удобно было намекать такому парню о том, что нас ждет, если нарушим инструкцию. Но что поделаешь. Кстати, какие нервы надо иметь, чтобы вынести три таких попытки и с шутками отправиться на четвертую!..

— Сегодня у нас страховочка, — кивнул Жуковец на огромную мину, висящую под фюзеляжем. — Вернуться же с ней нельзя. Не сядешь. И сбросить куда попало — слишком накладно. Небесная канцелярия это должна учесть, какие бы бюрократы там ни сидели...

Привычный уже тысячекилометровый ночной полет. Снижаемся до ста метров, идем над Дунаем. Небесная канцелярия оказалась на высоте, видимость прекрасная. Снижаемся до пятидесяти, сбрасываем мину.

Берем курс на Меджидию. На освещенной, как в лучшие довоенные времена, железнодорожной станции — [372] эшелон. Сбрасываем на него бомбы, свет моментально гаснет по всей округе. Этого нам и надо. Уходим в сторону, сбрасываем на кукурузное поле разведчика. Убеждаемся, что парашют раскрылся, желаем в душе отважному парню успехов. Всё!

Оказалось, что не совсем.

Через несколько дней нас вызвал представитель разведывательного отдела. Стал подробно расспрашивать, где мы произвели сброс. Пришлось со всей тщательностью описать место, перечислить характерные ориентиры. Потом нас еще дважды приглашали на подобные разговоры.

Как после выяснилось, дело было в том, что по какой-то причине разведчик не мог выйти на связь в течение двух месяцев. Командование, возлагавшее на него большие надежды, естественно, было обеспокоено. Затем все наладилось. Отважный «фельдфебель» установил прочную связь с разведотделом флота и до конца боевых действий на Черном море передавал из Констанцы ценнейшие сведения — о времени выхода конвоев противника из порта, об их составе...

* * *

В разведсводках все чаще отмечалось сосредоточение плавсредств противника у севастопольских причалов. К порту то и дело подходили железнодорожные составы, колонны автомашин. Враг эвакуировал из Крыма свои долговременные склады с военным снаряжением, вывозил награбленное добро.

24 сентября нам стало известно: командование авиадивизии приняло решение нанести мощный дневной бомбоудар по кораблям и судам противника в Севастопольском порту. Был разработан план звездного налета десяти групп бомбардировщиков 5-го гвардейского, 36-го и 40-го авиаполков под прикрытием истребителей 11-го гвардейского авиаполка. В течение двух дней велась тщательная подготовка экипажей и самолетов. [373]

Для дальних бомбардировщиков расстояние до Севастополя составляло лишь половину их тактического радиуса действия. Трудность была с использованием Пе-2. Однако выход был найден. Инженеры полка срочно сконструировали дополнительные бензобаки, которые позволили увеличить запас горючего за счет бомбовой нагрузки.

Решено было идти четверкой и пятеркой самолетов Ил-4, тремя пятерками «бостонов», пятеркой и семеркой Пе-2. Все группы — в строю «клин».

Накануне вылета в эскадрильях прошли партийные собрания. У нас с докладом выступил новый наш комэск капитан Саликов. Николай Дмитриевич пользовался огромным авторитетом не только как командир, но и как отважный и опытный летчик. Имея за плечами более двухсот двадцати вылетов, он не упускал случая лично возглавить группу бомбардировщиков или торпедоносцев. И каждый раз его экипаж выполнял задание с честью. Летчики видели в нем образец воздушного бойца. Соединяя богатейший боевой опыт с глубокими теоретическими познаниями, Саликов умел безошибочно оценить обстановку в воздухе и моментально принять необходимое решение.

По-деловому, точно и кратко он изложил особенности предстоящего удара, обратил внимание на возможные ошибки, указал, как их избежать. Молодые летчики и штурманы ловили каждое его слово: речь шла о чести гвардейцев, об успехе большого дела, об их собственной жизни. Долго еще после собрания они горячо обсуждали между собой советы бывалого командира.

Затем выступил штурман эскадрильи Федор Николаевич Аглотков. Признанный мастер бомбовых и торпедных ударов поделился опытом промера ветра над морем, некоторыми «секретами» безошибочного выхода на цель. [374]

Было что рассказать и таким испытанным воздушным бойцам, как Панов и Некрасов.

Все выступавшие коммунисты заверяли командование и боевых друзей, что выполнят задание с честью.

В полку царило знакомое нам приподнятое боевое настроение, которое всегда предшествовало успеху.

Утром 26 сентября воздушная разведка установила, что в бухтах Севастополя сосредоточены крупный транспорт водоизмещением в восемь тысяч тонн, два танкера, много других судов и кораблей. На берегу — железнодорожные составы с грузом.

Первой поднялась четверка, возглавляемая командиром дивизии полковником Токаревым. В ее числе был и наш самолет. На то была своя причина.

— Ты, Минаков, как я наблюдал, большой мастер по аварийным посадкам, — улыбаясь глазами, сказал перед стартом комдив. — Так вот. Если меня подобьют и я сяду на земле противника, на Качинском аэродроме, садись и ты. Заберешь нас, и улетим перед носом фрицев. Договорились?

Кажется, не шутил. Я-то, по крайней мере, шутить не собирался. Так что этот полет обретал для нашего экипажа еще и особый, почетный смысл.

За нами ушла в воздух пятерка капитана Лобанова. Затем подняли свои группы командиры полков подполковники Ефремов и Корзунов. Собравшись в единый боевой порядок, тридцать шесть бомбардировщиков двинулись к цели. Маршрут им прокладывал знаменитый на флоте майор Петр Ильич Хохлов — флагманский штурман дивизии. В августе 1941 года он первый сбросил бомбы на Берлин.

Воздушную армаду бомбардировщиков сопровождали истребители. Их возглавлял капитан Борис Михайлович Литвинчук из славного 11-го гвардейского, которым командовал подполковник Любимов — «неистовый истребитель», стальной человек. [375]

Иван Степанович Любимов летал с протезом ноги. И лично бил гитлеровцев так, что ему мог позавидовать любой из его питомцев.

С таким прикрытием мы чувствовали себя уверенно.

Показался мыс Фиолент. Сигнал. Истребители ушли вперед. Группы бомбардировщиков разделились, взяли курс к цели. Комдив повел нашу четверку на удар по кораблям в Южной бухте.

Севастополь... День-деньской, видимость отличная. Разрывы буквально облепили нас. Один из снарядов попал в крыло самолета Василия Скробова, летевшего рядом со мной. Срезал всю плоскость. Однокрылый самолет, перевернувшись, стал беспорядочно падать. Выпрыгнул кто-то один...

Штурманы уже сбрасывали бомбы. Комдив резко увеличил обороты, строй растянулся. Я неотступно следовал за ведущим. Скорость вдвое превышала допустимую, машина дрожала, вибрировали плоскости. Еще немного, и самолет развалится...

Но над большим транспортом у причала уже вспыхнуло яркое пламя. Другие группы бомбардировщиков били по танкерам, баржам, катерам, складам, портовым сооружениям, эшелонам. Дым пожаров окутал бухты...

На обратном пути догнали три Ил-4. Один был явно поврежден. Когда подошли ближе, увидели: подбитый самолет летит на одном моторе. Это был экипаж Виктора Алексеева, из нашего полка. Трудно ему пришлось. Самолет круто кренился, проваливался, едва не касался гребней волн. Только искусство летчика вновь и вновь поднимало машину. Сбросив все, что возможно, за борт, он все-таки дотянул до аэродрома и благополучно совершил посадку.

В результате дерзкого массированного налета противник потерял крупный транспорт, самоходную баржу, два торпедных катера, железнодорожный эшелон с боеприпасами. Были повреждены другие корабли и суда, [376] разрушены портовые сооружения, склады. Под развалинами портовых бараков нашло свою смерть много гитлеровских солдат, работавших на погрузке.

Использовать свое «мастерство аварийных посадок», к счастью, мне не пришлось. Не все машины благополучно вернулись на свои аэродромы после этого исключительно смелого и отлично организованного удара. И из первой четверки, которую вел непосредственно сам комдив, был потерян один самолет. Ведущий отделался повреждениями.

* * *

Это были последние наши удары с Кавказского побережья. На аэродроме давно не слышна артиллерийская канонада, бои за Тамань подходят к концу.

Тамань! Сколько раз приходилось нам слышать и повторять это слово! В приказах, в докладах, в донесениях, на разборах... В наградных листах и в печальных записях: «Погиб...», «С боевого задания не вернулся...»

Тамань... Опять Тамань... Голубые ножи прожекторов, зловещие гирлянды «эрликонов», вспышки разрывов, дробь осколков по плоскостям...

По перепаханной бомбами, изрытой вражескими окопами многострадальной земле идут вперед пехотинцы, танкисты, артиллеристы... С воздуха их поддерживают пикирующие «Петляковы», «утюги»-штурмовики, прикрывают верткие «яки» и «лагги»...

Наши «крылатые линкоры» нацелены дальше.

— Помните, эта задача очень важна...

— На Тамань? — по давней привычке вырывается у меня.

Озабоченное лицо комэска освещается невольной веселой улыбкой.

— Нет, Минаков. К дальнему побережью. Но — для Тамани! Наши ворвались в Вышестеблиевскую, срок полной расплаты с врагом в битве за Кавказ наступит вот-вот... [377]

9 октября вся страна узнала: Таманский полуостров освобожден, враг сброшен в Керченский пролив. Не помогли ему доты, дзоты. Не помогла «Голубая линия». Восточное побережье Черного моря освобождено от фашистских захватчиков. Битва за Кавказ победоносно завершена!

Приказ Верховного Главнокомандующего. Столица от имени Родины салютует доблестным войскам Северо-Кавказского фронта и Черноморскому флоту, освободившим Таманский полуостров, двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий.

Какой музыкой звучали в душе каждого из нас слова этого приказа! Они звали вперед. Впереди столица черноморцев — Севастополь. Впереди Николаев, Херсон, Очаков, Одесса, Измаил...

В ожесточенных боях плечом к плечу били гитлеровских захватчиков пехотинцы и танкисты, артиллеристы и летчики, моряки и партизаны — тысячи известных и безвестных героев, прославивших величие души советского человека, справедливую силу его оружия. Весь советский народ поднялся на защиту Отечества, массовый героизм стал нормой поведения.

Взлетая, чтобы победить, мои боевые друзья — летчики, штурманы, воздушные стрелки — поступали по законам мужества, верности своему народу.

Многие из них погибли в смертельных схватках, многих сейчас нет в живых. Но подвиги их навечно вошли в историю нашей Родины.