Глава первая НКИД НАЧИНАЛСЯ ТАК…

Глава первая

НКИД НАЧИНАЛСЯ ТАК…

В Смольном заседал II съезд Советов. В восемь часов сорок минут вечера в президиуме появился Ленин. Навстречу рванулся шквал приветствий.

Слово — Ленину. В напряженную тишину врываются четкие ленинские мысли:

— Вопрос о мире есть жгучий вопрос, больной вопрос современности. О нем много говорено, написано, и вы все, вероятно, немало обсуждали его. Поэтому позвольте мне перейти к чтению декларации, которую должно будет издать избранное вами правительство.

Ленин читает Декрет о мире, война объявляется величайшим преступлением.

Советское правительство отменяет тайную дипломатию, выражает свое твердое намерение опубликовать все тайные договоры и соглашения, заключенные прежними правительствами, и одновременно объявляет, что все содержание этих договоров безусловно и немедленно отменено.

Советское правительство обращается к пролетариату всех стран с призывам помочь довести до конца дело мира и вместе с тем дело освобождения трудящихся и эксплуатируемых масс населения от всякого рабства и эксплуатации.

Десять часов тридцать пять минут вечера. Председательствующий Каменев объявляет голосование. Вверх взметнулись мандаты. Кто-то замешкался. Вокруг раздались негодующие голоса. Тот, один, нехотя поднял мандат. Декрет о мире принят единогласно. Радостно блестят глаза: в зале звучит «Интернационал» — государственный гимн Страны Советов…

В два часа тридцать минут ночи оглашен проект декрета об образовании первого Советского правительства.

Кандидатура Ленина на пост Председателя Совета Народных Комиссаров вызвала искреннее одобрение всего зала. О будущем наркоме по иностранным делам долго говорили на предварительных заседаниях. Первоначально был выдвинут Г. В. Чичерин. Но его кандидатуру пришлось снять, так как он находился в заключении в Брикстонской тюрьме, а внешнеполитические дела требовали немедленной активной деятельности.

Съезд голосует за Совет Народных Комиссаров в предложенном составе с Лениным во главе.

В это напряженное время Ленин уделил большое внимание вопросу о государственном аппарате.

Временно наркомы разместились в Смольном, ставшем резиденцией нового правительства.

Смольненский период Советской власти был кратким, но тяжелым и ответственным. Внешнеполитические задачи, поставленные съездом Советов, не терпели отлагательства. ЦК партии, Ленин, а по его поручению Петроградский военно-революционный комитет принимали прямое и непосредственное участие в решении разнообразных практических дел комиссариата по иностранным делам. Лично Лениным или при его непосредственном участии готовились важные внешнеполитические документы.

Сама жизнь толкала на немедленную организацию НКИД. Были приняты меры по укомплектованию Наркоминдела первыми сотрудниками, по установлению связей с заграницей, распространению информации для зарубежной общественности о событиях в России и мероприятиях Советской власти, по созданию службы дипкурьеров. По указанию Ленина на пограничный пункт Торнео были направлены комиссары Жемчужин и Светличный, которые наводили там революционный порядок, пресекая попытки контрабанды и нарушений советско-шведской границы. Позже туда же был направлен матрос Тимофеев для организации службы курьеров Смольный — Торнео и для контроля за передачей телеграмм Совнаркома за границу. При непосредственном участии Ленина были организованы первые советские представительства в Скандинавии (В. В. Воровский), в Англии (М. М. Литвинов), работавшие непосредственно под контролем и по указаниям Ленина и ЦК партии.

Делались неоднократные попытки привлечь к работе НКИД сотрудников бывшего министерства иностранных дел.

Утром 7 ноября Военно-революционный комитет назначил М. С. Урицкого временным комиссаром по приемке дел бывшего министерства иностранных дел.

В тот ж о день Урицкий вместе с комиссаром ВРК, бывшим корнетом Н. И. Покровским посетил министерство.

Накануне, во время штурма Зимнего отряд красногвардейцев с Васильевского острова занял министерство иностранных дел. Утром чиновники явились на службу, часовые пропустили их всех.

Урицкому показали, как пройти к Нератову, исполняющему обязанности министра. Тот принял представителя новой власти холодно, беседа не налаживалась. Урицкий сказал, что Советское правительство намерено подготовить к публикации секретные договоры и соглашения. Нератов категорически возражал. Он стал запугивать последствиями такого шага, говорил, что это может нанести непоправимый ущерб внешней политике России. Сотрудничать с новым правительством он отказался, высокомерно заявив, что не знает ни его целей, ни его программы. Тогда Урицкий собрал низших чинов министерства и попросил их оказать содействие, но не встретил и с их стороны готовности к сотрудничеству. В заключение предупредил, что явится в министерство еще раз. Нератов ответил:

— Присутствуйте, наблюдайте, а там видно будет…

Факт вежливого обращения комиссара ВРК чиновники расценили как беспомощность новой власти. Среди них укрепилось мнение, что надо сопротивляться всем попыткам использовать их на службе большевикам.

Сразу же после визита Урицкого все департаменты и отделы бывшего МИДа прекратили работу. Чиновники перестали выполнять даже самые неотложные дела. На их языке это называлось «забастовкой протеста против большевистской власти». Чиновники-дипломаты действовали и первых рядах петроградских саботажников. Буржуазные газеты публиковали восторженные выдумки пятачковых писак о «героическом» поведении русских дипломатов, которые-де в количестве шестисот человек швырнули в лицо большевиков прошение об отставке.

В этих условиях Военно-революционный комитет принял решение назначить члена Василеостровского райкома партии, революционера-профессионала И. А. Залкинда помощником наркома. Ему вменялось в обязанность положить конец саботажу чиновников, забрать секретные договоры и подготовить их к немедленной публикации. В помощь ему был придан интернационалист, приват-доцент Е. Д. Поливанов, который за два месяца до Октябрьского восстания был прикомандирован к азиатскому департаменту МИДа.

Во второй половине дня 15 ноября Залкинд появился в бывшем кабинете Сазонова и потребовал кого-нибудь из руководства бывшим министерством. К нему пожаловал председатель «Союза служащих» князь Урусов.

Князь не проявил особой храбрости. С трудом преодолевая страх, он зачитал петицию чиновников об отставке.

— Где Нератов? — спросил Залкинд, не обнаружив интереса к петиции.

Оказалось, что товарищ министра серьезно «заболел» и находится на даче.

— Где остальные?

Остальных в присутствии тоже нет. У всех нашлись «неотложные» дела.

Залкинд, не обращая внимания на князя, вышел, с грохотом захлопнув за собой дверь.

После его отъезда чиновники быстро собрались, чтобы обсудить положение. Пришли к оптимистическому выводу: очередной комиссар также оказался бессильным что-либо сделать, все осталось по-старому. И вообще правительства приходят и уходят, а чиновники остаются.

Но они просчитались.

На следующий день Военно-революционный комитет вынес решение: «Слушали: товарищ министра иностранных дел Нератов скрылся, не сдав дела.

Постановили: подлежит аресту и преданию революционному суду».

В тот же день матрос Балтийского флота Н. Г. Маркин был вызван к Я. М. Свердлову. Он получил назначение в НКИД. В мандате, выписанном Бонч-Бруевичем, говорилось: «Товарищу Маркину, секретарю народного комиссара иностранных дел, поручается проведение необходимых действий для организации работы Народного комиссариата».

Тем временем Залкинд и Поливанов колесили по всему Петрограду на стареньком «пежо», разыскивая чиновников.

Встречи с чиновниками на дому привели Залкинда к выводу, что вряд ли можно ждать от них что-либо путного, пора было рассчитаться с ними.

Утром 17 ноября Залкинд зашел в Смольном к Урицкому и взял у него на всякий случай ордер ВРК № 2500 на арест руководящих чиновников МИДа. Теперь он мог по своему усмотрению, заполнив графу фамилиями саботажников, арестовать и привлечь их к революционному суду. Но Залкинд не воспользовался этим правом, ордер остался незаполненным.

Когда в половине пятого вечера он вместе с Поливановым подъехал к МИДу уверенный в том, что никого не застанет, удивлению не было границ: впервые после Октябрьских дней окна всех трех этажей министерства были ярко освещены. У входа их встретили и провели в Малахитовый зал, где собрались все чиновники. Это была организованная демонстрация. Чиновники намеревались показать твердость и единство.

Состоялась церемония представления служащих министерства уполномоченному Наркоминдела. Сначала Поливанов представил Залкинда Петряеву, а тот знакомил его с присутствовавшими чинами, торжественно и громко выкрикивая их полные титулы. Все эти бароны, князья, графы были в парадных мундирах, при орденах и лентах. Но, несмотря на этот блеск, чиновники чувствовали себя неважно, они уже знали из газет, что Военно-революционный комитет постановил арестовать Нератова.

Залкинд прервал это балаганное представление и заявил:

— Я явился сюда от имени рабоче-крестьянского правительства с тем, чтобы окончательно выяснить отношение чинов министерства к их служебному долгу. Время военное, и функции министерства принадлежат к разряду тех, кои не терпят в интересах страны ни одного момента перерыва…

Когда он кончил, чиновники, посовещавшись между собою, начали сдавать ключи от служебных помещений министерства. Вечером того же дня караульный отряд Павловского полка и сформированный накануне штурма Зимнего отряд рабочих с завода «Сименс-Шуккерт» окончательно заняли здание бывшего МИДа. Ключи от сейфов с наиболее секретными материалами были получены через два дня, когда Маркин арестовал и доставил на Дворцовую площадь Нератова. Перетрусивший вице-министр без сопротивления, как и его коллеги, отдал эти ключи. Его великодушно отпустили. С царским министерством иностранных дел было полностью покончено.

Теперь на Дворцовой, 6 все изменилось: через весь его фасад протянулся огромный красный плакат «Да здравствует мир!». Уже не было расшаркивающихся с фальшивыми улыбками чиновников, не слышно изящной французской речи. Пустующие кабинеты закрыты, малочисленные сотрудники наркомата на первых порах разместились в нескольких комнатах.

Посетителей, а их поток не прерывался, у парадных дверей встречал пожилой швейцар в синей ливрее, один из тех немногих служащих МИДа, которые сразу же перешли на сторону новой власти.

К 20 ноября 1917 года Наркоминдел состоял, не считая охраны, всего из 30 человек, которые и выполняли многообразные, срочные и ответственные дела.

Последняя попытка обратиться к чиновникам была сделана 26 ноября, когда Наркоминдел объявил: «Служащие министерства иностранных дел, которые не явятся на работу до утра 13 ноября (старого стиля. — Авт.), будут считаться уволенными с лишением права на государственную пенсию и всех преимуществ военной службы». К назначенному сроку явилось лишь пять человек. В их числе исполняющий обязанности директора департамента личного состава и хозяйственных дел А. И. Доливо-Добровольский.

На следующий день, 27 ноября, когда истек срок выхода чиновников на работу, все они были отчислены, пенсионная касса министерства была конфискована, чиновники-саботажники выселены из казенных квартир. Конфискованные квартиры были предоставлены в распоряжение служащих наркомата. В тот же день ВРК принял постановление об аресте стачечного комитета, руководившего действиями чиновников-саботажников, а Залкинд распорядился вывесить объявление отнюдь не дипломатического содержания: «Старых чиновников просят предложениями своих услуг не беспокоиться».

С первых же дней НКИД пришлось столкнуться с трудностями, которые создавал человек, призванный руководить делами внешнеполитического органа Советской России: став членом правительства, Троцкий избегал «будничных дел», игнорировал работу Наркоминдела, видя в ней препятствие для своей карьеры политического деятеля.

Троцкий не верил в силу русского пролетариата, в победу социализма в России. Как-то в беседе с Джоном Ридом, не давая и рта раскрыть собеседнику, он уверял, что и конце войны Европа будет пересоздана, но не дипломатами. «Европейская федеративная республика, Соединенные Штаты Европы — вот что должно быть!» — с апломбом, не оставляющим места для сомнения, заявил он.

Троцкий не только не руководил Наркоминделом. Он не скрывал к нему своего презрения и сковывал его деятельность. По его мнению, публикацией секретных дипломатических документов начинается и навсегда кончается вся деятельность Наркоминдела. И когда однажды партийный работник Пестковский высказал желание работать в НКИД, Троцкий ему сказал:

— Жаль вас мне на эту работу. Там у меня уже работают Поливанов и Залкинд. Больше не стоит брать туда старых товарищей. Я ведь сам взял эту работу только потому, чтобы иметь больше времени для партийных дел. Дело мое маленькое: опубликовать тайные договоры и закрыть лавочку.

Не без влияния Троцкого НКИД начал пополняться случайными людьми, с сомнительными политическими взглядами, часто не имеющими элементарных знаний.

Временами у Залкинда опускались руки, когда он видел перед собой всю эту разношерстную публику, поступившую в НКИД по слишком легко данным рекомендациям. Со всей уверенностью можно было опираться только на рабочих, пришедших вместе с ним из Василеостровской партийной организации. «Это был, — писал впоследствии Залкинд, — необходимый элемент пролетарской дисциплины при довольно-таки разношерстном составе служащих молодого Наркоминдела, где были и беспартийные, и левые эсеры, и даже белогвардейские авантюристы. Несколько штук последних, пробравшихся к нам мне пришлось арестовывать собственноручно с браунингом в руках…»

Одним из первых дипломатических актов советского Наркомата по иностранным делам было предъявление английскому правительству требования об освобождении русских революционеров из заключения. 28 ноября 1917 года английский посол Бьюкенен записал в своем дневнике: «Я получил ноту… с требованием освобождения двух русских — Чичерина и Петрова, интернированных в Англии за пропаганду против войны, которую они, очевидно, вели среди наших рабочих. Русская дипломатия не потерпит, — заявляет нота, — чтобы двое ни в чем не повинных русских подданных находились в заключении в то время, как британские подданные, ведущие активную пропаганду в пользу контрреволюции, остаются безнаказанными».

Бьюкенен ответил, что содержание ноты он передаст в Лондон, однако не считает себя обязанным отвечать на нее. Тогда Советское правительство запретило выезд из России британских подданных до момента, пока не будет урегулирован вопрос о выезде русских подданных из Англии. Бьюкенену передали, что Чичерин назначается дипломатическим представителем в одну из стран Антанты. Посол продолжал упорствовать, но контрмеры Советского правительства уже начали действовать: ни одному британскому подданному виз на выезд с этого дня не выдавалось. Тем, кто уж очень возмущался, Залкинд отвечал:

— Для того чтобы выдать визу, нужно посоветоваться с Чичериным, но, к сожалению, Чичерин находится в Англии, нет Чичерина, нет и виз.

Бьюкенен начал нервничать, он уже был склонен считать аргументацию Советского правительства справедливой. «Если мы, — писал он 4 декабря 1917 года, — претендуем на право арестовывать русских за пацифистскую пропаганду в стране, желающей продолжать войну, то они имеют такое же право арестовывать британских подданных, продолжающих вести пропаганду в пользу войны в стране, желающей мира».

В конце концов английское правительство было вынуждено пойти на удовлетворение требования об освобождении узников Брикстонской тюрьмы. 3 января 1918 года Чичерин и Петров были освобождены.

Не мешкая, с первым же пароходом Георгий Васильевич покинул Англию. 7 января, получив разрешение Советского правительства, посол Бьюкенен покинул Петроград. В Англии он дал волю накопившейся злости и начал призывать страны Антанты к крестовому походу против большевиков.

В тот день, когда Бьюкенен пересекал границу Швеции, революционный Петроград встречал Чичерина. На Финляндском вокзале, лишь только он появился из вагона, раздались громкие приветственные крики. Он огляделся, сомнений быть не могло: огромная масса людей, собравшихся на перроне, встречала именно его, и никого другого. Люди с красными бантами и повязками на рукавах шинелей и потертых пальто приветствовали его. Он стоял, смущенно улыбаясь, подняв в знак приветствия руку над головой. Потом жал чьи-то руки, незнакомые люди обнимали его. Разве можно было выразить словами все, что он переживал в эти минуты?

В автомашине комиссариата по иностранным делам Чичерин ехал по красному Питеру. На грузовике следовала вооруженная охрана. Революция встречала одного из своих сыновей.

23 января 1918 года газета «Известия рабочих и крестьянских депутатов» сообщила: «Недавно вернулись из Англии в Россию русские эмигранты — тт. Чичерин и Петров, брошенные английским правительством в тюрьму как «вредные для королевства люди». Английское империалистическое правительство не могло, разумеется, равнодушно относиться к социалистической пропаганде, которую вели тов. Чичерин и тов. Петров среди английского пролетариата, ибо «социализм» последних не походил на патентованный социализм Ллойд Джорджей и Гендерсонов».

Чичерин надолго оставил о себе добрую память среди английских революционеров. С радостью они восприняли весть о его назначении на один из руководящих постов в Советском государстве. Напоминая в этой связи о той борьбе, которую английский пролетариат вел за освобождение русского революционера из тюрьмы, газета «Колл» с гордостью писала: «Мы полностью отдаем себе отчет, какой мы чести удостоены, участвуя в славном движении в России».