1. ШКОЛА БУТЛЕРОВА

1. ШКОЛА БУТЛЕРОВА

Бутлеров явился в Петербург в годы блестящего расцвета русской научной мысли. Петербург становился центром научной жизни и стягивал к себе лучшие силы из провинциальных университетов.

Когда в 1868 году, с переходом «дедушки русской химии» А. А. Воскресенского в Харьков, на должность попечителя Харьковского учебного округа, в Петербургском университете освободилась кафедра химии, Д. И. Менделеев обратился к Бутлерову с предложением занять эту кафедру. Бутлеров согласился. Менделеев вошел в совет университета с предложением об избрании Бутлерова.

Характеризуя своего кандидата, Менделеев писал:

«А. М. Бутлеров — один из замечательнейших русских ученых. Он русский и по ученому образованию и по оригинальности трудов, ученик знаменитого нашего академика H. H. Зинина, он сделался химиком не в чужих краях, а в Казани, где и продолжает развивать самостоятельную химическую школу. Направление ученых трудов А. М. не составляет продолжения или развития идей его предшественников, но принадлежит ему самому. В химии существует бутлеровская школа, бутлеровское направление. Не возьмусь перечислить все труды знаменитого собрата по науке и постараюсь выставить положение его ученого направления в современной истории нашей науки…»

Передав вкратце смысл и содержание основных работ Бутлерова, Менделеев писал дальше:

«Все открытия его истекали из одной общей идеи: она-то и сделала школу, она-то и позволяет утверждать, что имя его навсегда останется в науке. Это идея так называемого «химического строения». В 1850-х годах революционер химии Жерар низверг все старые кумиры и двинул науку эту на новую дорогу. Он достиг этого, отказавшись от мысли проникнуть во внутреннее, атомное строение вещества, как стремились к тому Берцелиусы и Либихи. С новыми важными выводами и понятиями, введенными Лораном и Жераром, весь запас химических знаний обновился и обогатился. Снова, однако, потребовалось, при богатстве новых сведений, итти далее Жерара. Как только открыты были многоатомные спирты, реакции продуктов металепсии, и появились понятия о пределе, стало ясно, что жераровское учение должно было развиваться далее. Тогда возродилось несколько отдельных направлений, и вот между ними-то почетное место принадлежит направлению Бутлерова: он вновь, путем изучения химических превращений, стремится проникнуть в самую глубь связей, скрепляющих разнородные элементы в одно целое, признает за каждым из них врожденную способность вступать в известное число соединений, а различие свойств приписывает различному способу связи элементов. Никто не проводил этих мыслей так последовательно, как он, хотя они и проглядывали ранее».

Приезд в Петербург такого выдающегося деятеля науки, как Бутлеров, ожидался в научных кругах с большим интересом. Научная общественность Петербурга могла его оценить и предоставить ему все возможности развивать свою деятельность.

Изучение естественных наук в России к этому времени сделало огромные успехи.

Перед приездом Бутлерова состоялся в Петербурге первый съезд естествоиспытателей. Съезд явился эпохою в истории естественных наук в России. Он широко популяризировал результаты развития естествознания в России, достижения которого иначе для многих оставались бы еще долгое время скрытыми. Съезд подвел итоги деятельности русских естествоиспытателей и положил начало ряду новых научных обществ. Одним из первых было, создано химическое общество, объединившее под председательством H. H. Зинина всех русских химиков и с первых же лет развернувшее энергичную деятельность. Обществом начато было издание знаменитого впоследствии «Журнала Русского химического общества», заменившего журнал Соколова и Энгельгардта, который издавался в 1859–1860 годах.

Быстрым и успешным развитием своей деятельности в первые годы общество было обязано энергии своего председателя.

К этому времени Зинин прекратил чтение систематических курсов в Медико-хирургической академии, оставаясь здесь лишь в специально для него придуманном звании «директора химических работ» — руководителя лабораторных занятий студентов.

В то же время Зинин всецело отдается новой заботе — организации химической лаборатории Академии наук вместе с Ю. Ф. Фрицше.

Бутлеров нашел своего учителя как будто совсем не изменившимся: с неизживаемой страстностью и живостью говорил Николай Николаевич о своих работах, начатых в новой лаборатории, о «бутлеровском направлении» в химии, о расцветающей русской науке. Попрежнему, разве лишь с б?льшим гневом и ненавистью, отзывался он о немцах, с которыми вел борьбу в Академии, с прежней же горячностью обрушился на Бутлерова за курение табака, не преминув взять с него слово, и тоже не в первый раз, бросить скверную привычку.

После свидания с Зининым Александр Михайлович почувствовал себя в Петербурге своим человеком.

Первую свою лекцию в Петербургском университете Бутлеров прочел 23 января 1869 года. Аудитория была переполнена. Присутствовали не только студенты-химики, но и студенты других факультетов. Можно было увидеть в аудитории и известных петербургских профессоров.

Явившись в Петербург в полном расцвете своего таланта, окруженный славой ученого с мировым именем, Бутлеров не мог не увлечь аудиторию. Его эрудиция и красноречие, его привлекательные манеры, удивительное умение быстро овладевать вниманием аудитории — все было предметом оживленного обсуждения в университетских кругах.

Одновременно с началом лекций Бутлеров со всей анергией взялся за организацию своей лаборатории, чтобы руководить самостоятельными исследованиями молодых ученых.

Тогда еще молодой ассистент Бутлерова, Гавриил Гавриилович Густавсон (1842–1908) оставил нам чрезвычайно интересные воспоминания о работе Бутлерова с молодежью в Петербурге.

«То помещение, которое, на первое время, пришлось занять Бутлерову, — рассказывает он, — было весьма мало и не снабжено в достаточной степени приспособлениями для работ в той области органической химии, которая им разрабатывалась, но это не остановило дела и не помешало работам самого Бутлерова. Он умел обходиться наличными, хотя бы и малыми, средствами, потому что искусство исследователя было в нем развито до высокой степени. Без сомнения, одной из самых выдающихся сторон личности Бутлерова было слитие в нем глубоко теоретического ума с высокоразвитыми способностями искусного исследователя. Соединение этих двух качеств в такой степени в одной личности встречается весьма редко. Обыкновенно одно из них развивается за счет другого, и глубокий теоретик часто является бессильным в борьбе с теми многочисленными и разнообразными затруднениями, которые возникают при каждом исследовании явлений природы, даже если все вспомогательные средства имеются налицо. Но Бутлеров явился сам-творцом того материала, который служил основами для его теории, развив в себе огромную изобретательность, настойчивость в преодолении затруднений и то внимание к мелочам, которое так редко в теоретиках и без которого нельзя сделать шагу на пути опытного исследования природы. Создав теорию, Бутлеров в то же время разработал методы исследования. Им был не только указан, но и расчищен путь для его последователей».

Другой чертою, ясно выраженной в характере Бутлерова, которой школа его немало обязана своим процветанием, была его настойчивость, стремление доводить каждое дело до конца.

В жизни Александру Михайловичу пришлось немало вынести неприятностей в результате упорного проведения тех взглядов, которые он считал правильными, причем в этом случае открытость действий, откровенность не помогали делу, а усложняли его. Но в лаборатории все эти свойства Бутлерова, содействуя друг другу, чрезвычайно помогали успеху того дела, которому он служил. Никто не помнит, чтоб у Бутлерова были только заявленные или начатые, но неоконченные работы. Всякая начатая работа выходила из его рук в полностью законченном виде, хотя нередко нужны были огромные усилия для борьбы с возникавшими на каждом шагу затруднениями.

Работая в лаборатории, всегда на виду у окружающих, всегда для всех доступный, Бутлеров являл собою наглядный пример упорного труда и настойчивости, без которых нельзя рассчитывать на успех. Бутлеров без слов, без речей, без наставлений воспитывал в учениках серьезное отношение к делу, указывая им на практике, как нужно преодолевать затруднения, и вселяя в них в то же время уверенность в успехе, увлекая их. Это была настоящая школа, способная захватить всего человека. Она увлекала не только идеями, но и возможностью содействовать творческим трудом развитию этих идей, Не меньшее, однако, значение в создании бутлеровской школы имели и личные свойства Александра Михайловича.

Академик Дмитрий Петрович Коновалов (1856–1929), один из основоположников физической химии, характеризуя Бутлерова как учителя и главу школы, писал: «Мои воспоминания относятся ко времени, когда Александр Михайлович Бутлеров достиг славы большого мирового ученого, я же явился к нему как юный начинающий, желавший впервые приобщиться к работе научного исследования. Я только что окончил тогда Горный институт, успел уже там пристраститься к занятиям химией; но, получив основательную экспериментальную подготовку по минеральной химии, я чувствовал большой пробел в экспериментальной работе по органической химии, на которой тогда уже сосредоточивалось внимание ученых и где выдвигались вопросы общего научного значения. Но не самый предмет привел меня к Бутлерову. Не решая заранее посвятить себя органической химии, я хотел, работая у большого мастера, прежде всего видеть, как «делается» наука. В отношении работы в будущем меня уже тогда влекла та область, которая впоследствии развернулась под именем физико-химии».

С такими мыслями молодой ученый пришел в лабораторию Бутлерова и не без смущения вступил в его кабинет. Приветливость ученого и простота в обращении рассеяли смущение. Александр Михайлович задал ряд вопросов, чтобы определить степень подготовки гостя, и закончил беседу согласием дать ему место и тему по органической химии, но тут же пожелал, чтобы новый ученик предварительно приготовил препарат — гликолевую кислоту. Кабинет Бутлерова представлял обыкновенную рабочую комнату химика с большим рабочим столом. На одной стороне стола работал он сам, а другую занимал тогдашний его ассистент, Михаил Дмитриевич Львов (1848–1899), который показал лабораторию и библиотеку, где новый ученик должен был отыскать статью о приготовлении препарата, отвел место и снабдил всем необходимым на первое время. В тот же день Коновалов мог начать работу.

С первых же дней будущий ученый понял, что нашел то, что ему было нужно. Он попал в превосходно организованную для исследования школу, в которой мог свободно наблюдать, как «делают» науку.

Бутлеровская лаборатория, весьма скромная по размерам, вмещала около десяти его учеников, среди которых работал и он сам. Среднюю комнату в два окна занимал Бутлеров со своим ассистентом. К этой комнате примыкали две комнаты для учеников. В третьей, небольшой, в одно окно, комнате помещались библиотека и весы, которыми пользовались и ученики и учитель. Каждый, проходивший в весовую и библиотеку, должен был пройти мимо места, где работал Александр Михайлович. Нередко он обращался к проходившему с вопросом или отвечал на его вопрос, иногда вступая с ним в беседу. Случалось, что рядом с Бутлеровым сидел какой-нибудь приезжий профессор-химик и между ними шла оживленная беседа. Все эти разговоры Бутлеров вел, не прерывая своей экспериментальной работы, артистически выполняя отдельные ее операции.

Эту способность великого ученого делать экспериментальную работу, ведя в то же время разговор, отмечают в своих воспоминаниях всег его ученики, одинаково ею поражаясь. Доступность учителя во время его работы приводила в восхищение начинающих учеников. Особенно поражало всех умение Бутлерова работать с малыми количествами вещества, когда он пользовался приборами своего изобретения, которые сооружал за паяльным столом, тщательно отделывая и подгоняя все части.

Умению обрабатывать стекло Бутлеров придавал большое значение. В свободную минуту он часто садился за паяльный стол и занимался выдуванием разных вещиц, чтобы не терять навыка в работе. В это время возле него обыкновенно собирался кружок работающих в лаборатории, с которыми он вел в то же время беседу. Иногда он приглашал в лабораторию стеклодува-профессионала и предлагал ему выделывать на лабораторном паяльном столе разные сложные приборы. Около стеклодува также собиралась группа зрителей из состава лаборатории. Пример учителя действовал заразительно на учеников. В лаборатории Бутлерова постоянно можно было видеть то того, то другого ученика, занятого выдуванием стекла. В этом искусстве некоторые из персонала лаборатории достигали большого совершенства.

В такой лабораторной обстановке начинающие ученые легко осваивались с новыми приемами работы по органической химии. Литературные справки с помощью ассистента они легко находили в библиотеке лаборатории. Когда Д. П. Коновалов, приготовив указанный ему препарат, явился за получением темы, Бутлеров после недолгого размышления предложил ему заняться изучением действия азотной кислоты на «изодибутилен» с целью выяснить, не образуются ли при этом настоящие нитросоединения. Бутлеров не забыл тут же заботливо обратить внимание ученика на возможность ожога кислотой вследствие взрыва во время реакции и советовал избегать работы с большими количествами. Он рекомендовал в то же время иметь под рукой водопроводный кран и научиться находить его с закрытыми глазами, чтобы иметь возможность немедленно в случае взрыва окатить голову сильной струей воды.

«Размышляя теперь о полученной мной теме, — писал впоследствии Д. П. Коновалов, — я нахожу, что она вполне соответствовала той цели, с которой я пришел в лабораторию. Чтобы приступить к изучению предложенной реакции, надо было пройти длинный путь приготовления изодибутилена — углеводорода, незадолго перед тем открытого, изученного и описанного А. М. в одной из его классических работ. Надо было выучиться новым для меня приемам работы с газами, запаиваемыми в стеклянных трубках, сжиженными охлаждением. Вся эта подготовительная работа явилась для меня отличной школой экспериментальной работы».

Насколько эта школа была хорошо организованной, можно судить по другому признанию Коновалова. Вспоминая о своей заграничной командировке, он говорит:

«Оказалось, что после бутлеровской лаборатории здесь учиться мне было нечему. Лабораторная техника у него была выше».

Через петербургскую лабораторию Бутлерова прошли многие русские химики, среди которых особую известность своими трудами, кроме Коновалова, Густавсона, Львова, приобрели Алексей Евграфович Фаворский, Иван Алексеевич Каблуков, Егор Егорович Вагнер, Вячеслав Евгеньевич Тищенко, Александр Иванович Горбов.

В те годы в России почти каждый начинающий химик мечтал начать свою самостоятельную научную деятельность под руководством Бутлерова.

Лучшей аттестацией для молодого ученого, желающего получить кафедру в университете, было звание «ученика Бутлерова», которым он гордился до последних дней своей жизни, как бы ни были велики его собственные заслуги.

Понадобилось немного времени для того, чтобы бутлеровское направление в химии, через его учеников, проникло во все русские центры химической науки.

Научно-организаторской, как и научно-исследовательской деятельностью круг жизненных интересов Бутлерова в эти годы, однако, не ограничивался.