2. ЖИЗНЬ В ПЕТЕРБУРГЕ

2. ЖИЗНЬ В ПЕТЕРБУРГЕ

Характеризуя развитие естествознания в России в шестидесятые годы прошлого века, К. А. Тимирязев говорил:

«То же пробуждение деятельности, которое проявилось в Петербургском университете, наблюдалось и в других. О казанской химической школе, даже опередившей Петербург, уже сказано. В шестидесятых годах она достигла высшего процветания, и деятельность Бутлерова стала достоянием европейской науки. В Харьковском университете H. H. Бекетов своими совершенно оригинальными работами из пограничной области химии и физики также обратил на себя внимание не одних только русских химиков. Только в Московском университете преподавание химии, как и большей части естествознания, почти до конца рассматриваемого периода не было поставлено на современную почву. Лавры Грановского не давали покоя, и выработался тип профессора в узком смысле слова, то-есть оратора на кафедре, но не исследователя в лаборатории, подающего пример молодому поколению и заботящегося о создании обстановки, необходимой для самостоятельного труда. Представителем этого типа был ученик Либиха, увлекавший своим красноречием, Лясковский. Другой ученик и друг Либиха, Ильенков, в только что открывшейся Петровской академии создал первую в Москве образцовую для своего времени рабочую лабораторию, между тем как лаборатория университета представляла картину полного разрушения и опустения. Только с появлением в Москве В. В. Марковникова Московский университет стал вторым после Петербурга центром химической деятельности».

«Но в течение рассматриваемого периода, — продолжает К. А. Тимирязев, — можно сказать, что почти вся деятельность русских химиков сосредоточилась в Петербурге. Зинин, Менделеев, Бутлеров, Бейльштейн, Бекетов, Меншуткин — едва ли какой европейский научный центр в ту эпоху мог выставить столько выдающихся деятелей по химии. Это выразилось в необыкновенно быстром развитии Русского химического общества с его органом «Журналом Русского химического общества» главным образом благодаря энергичной самоотверженной деятельности Н. А. Меншуткина, не щадившего на организацию совершенно нового дела ни своих сил, ни своего времени. И что достойно особенно уважения, все это было делом исключительно частного почина без всякого «воспособления» или «поощрения» «казны».

В этом обзоре К. А. Тимирязев указывает и на относящиеся к тем же шестидесятым годам первые в России удачные попытки популяризации науки не только в привилегированных слоях общества, но и в народе. Наряду с изданием нескольких действительно дошедших до народа научно-популярных книг, в Петербурге было хорошо поставлено чтение популярных лекций. Лекции читались в зале Петербургского пассажа. Они были организованы здесь по инициативе научно-популярного издательства торгового дома «Общественная польза» и вовсе не имели благотворительного характера.

«Изящный специально отстроенный зал был, вероятно, первым вполне приспособленным к чтению лекций с необходимой обстановкой для опытов и демонстрации при помощи волшебного фонаря, — вспоминает К. А. Тимирязев. — В антрактах красная драпировка между белыми колоннами, составлявшая фон аудитории, раздвигалась, как бы приглашая публику в ряд помещений, своего рода педагогический музей, где она могла знакомиться с диковинной для нее химической посудой, физическими приборами, естественно-историческими коллекциями, так как в круг деятельности «торгового дома» входила и торговля этими почти неизвестными публике предметами. Читавшиеся в этой аудитории курсы могли бы принести честь и любому европейскому научному центру».

Многие из деятелей русской науки и техники, по свидетельству Тимирязева, «признавали в этих лекциях первый толчок, пробудивший и в них желание изучить естествознание».

Понятно, что, явившись в Петербург в разгар широкого умственного движения, характеризуемого расцветом естествознания, Бутлеров не остался в стороне от него.

Едва осмотревшись, едва устроившись на новом месте, Бутлеров выступает горячим сторонником женского образования и читает лекции по химии на Владимирских курсах, возникших в 1870 году, а одновременно и на Петербургских высших женских медицинских курсах при Медико-хирургической академии.

Не дожидаясь приглашения, он делится со старейшим в России Вольным экономическим обществом своими теоретическими и практическими сведениями по пчеловодству, пишет получившую огромное распространение и популярность книгу «Пчела, ее жизнь и главные правила пчеловодства», за которую общество присудило ему почетную награду.

25 ноября 1871 года А. М. Бутлеров впервые выступил в Вольном экономическом обществе с докладом «О мерах к распространению в России рационального пчеловодства». Александр Михайлович в это время не был даже членом общества и являлся в этом заседании «гостем». Этого «гостя», уже выпустившего в свет первое издание своей книги по пчеловодству, в том же заседании 25 ноября 1871 года секретарь общества профессор Ходнев предложил избрать в «неплатящие» члены общества.

Из доклада Бутлерова видно, как ясно понимал он истинное положение окружающей его действительности и насколько реальны были предложенные им меры. Нужно принять во внимание положение крестьянства в то время: большинство крестьян было неграмотно, книги, как бы хороши они ни были, до крестьян дойти не могли, и Бутлеров правильно полагал, что рациональному пчеловодству можно учить только примером.

«Если мы не можем прибегнуть ни к книгам, ни к школам, то каким же образом взяться за распространение рационального пчеловодства между крестьянами-пчеляками? Здесь есть, мне кажется, один только путь: нужно учить их примером. Чем больше будет пунктов, хотя бы очень мелких, рассеянных по всей России, — пунктов, в которых пчеловодство будет вестись рационально, — чем больше крестьяне будут наглядно убеждаться, что при таком-то способе хозяйствования дело идет лучше, тем скорее они примутся и сами поступят так же».

«Когда я принялся за дело, — рассказывает он дальше, — то соседние крестьяне-пчеляки сначала недоверчиво качали головами, но потом, когда дело пошло на лад, они стали присматриваться к нему внимательно и оказались непрочь вникать в него и учиться. Некоторые из них приходят ко мне, рассматривают мое хозяйство и уже поговаривают, что не худо бы у себя завести те же порядки».

«Вопрос о том, как учредить множество пунктов, где бы существовало рациональное пчеловодство, хотя бы в небольших размерах, разрешается довольно просто».

Указав на то, что по России разбросаны в разных местах пасеки, где ведется рациональное пчеловодство, Бутлеров добавляет:

«Отсюда я вывожу заключение, что нам нет надобности учреждать новые, так сказать, образцовые пункты для рационального пчеловодства: достаточно разыскать всех пчеловодов-любителей и пчеловодов ex professio, людей несколько образованных, например священников, грамотных крестьян и т. д., затем дать возможность каждому из них знать о существовании других, знать о том, как у других ведется хозяйство и как должно вести его рациональным путем. Если это будет сделано, то будет уже сделано немало».

Далее он говорит:

«Я предложил бы отделению следующие меры, которые могут, как я полагаю, привести к этой цели. Прежде всего следовало бы обратиться с особенным печатным приглашением к русским пчеловодам. Такое приглашение могло бы быть напечатано не только в «Трудах», но еще и отдельно, в несколько тысяч экземпляров, и разослано в различные руки для распространения. Я предложил бы просить в этом приглашении русских пчеловодов, грамотных, занимающихся делом несколько рационально, чтобы все они дали знать о том, где каждый живет, сколько у него ульев, как идет его пчеловодное хозяйство, какие затруднения он встречает, какой он получает доход и т. д. На первый случай мы будем иметь, таким образом, в руках список русских пчеловодов. Хотя мы не можем свести их лично, но можем, посредством журнала, установить некоторое общение между ними».

Бутлеров детально разрабатывает план централизованной пропаганды идей научного пчеловодства через сельскохозяйственный музей министерства государственных имуществ. Предложение Бутлерова было с благодарностью принято Вольным экономическим обществом.

Через год с небольшим, 21 февраля 1874 года, Бутлеров делает сообщение «О деятельности В. Э. Общества по отделу пчеловодства за последние три года». Из этого сообщения видно, как много вделано было по этому отделу после того, как он поступил в заведование Александра Михайловича.

Труды Бутлерова не пропали даром — пчеловоды живо откликнулись на его призыв и начали присылать много статей и заметок по пчеловодству.

Статьи и известия, представлявшие интерес, образовали «Отдел пчеловодства» в «Трудах». Портфель редакции уже в 1874 году был так наполнен статьями по пчеловодству, что затруднение представила обработка и публикация имеющихся материалов.

Отзывчивость Бутлерова на общественные нужды носила всегда страстно-деятельный, практический, хотя и далеко не революционный характер.

В 1870 году Бутлеров был избран адъюнктом Академии наук, в следующем году, после смерти академика Фрицше, — экстраординарным академиком, а в 1874 — ординарным академиком. В Академии он начинает совместно с Зининым и другими передовыми русскими учеными смелую борьбу с так называемой «немецкой партией». Пребывание Бутлерова в Академии имеет не только биографический, но и большой исторический интерес.